Он поморщился:
— Видишь, теперь…
— Нет, это ты должен видеть. Ты должен решить, и именно сейчас, что достоин моих чувств, как любой другой мужчина. Если же не можешь, то лучше нам расстаться.
Алистер тихонько чертыхнулся:
— Ты не можешь говорить мне такие вещи.
— Как бы не так! — огрызнулась Джесс. — Ты можешь обманываться на мой счет, считая меня совершенством, но я всего лишь женщина, и при этом только отчасти женщина, поскольку бесплодна. Я должна сказать, что это чрезвычайно несправедливо, что я не могу иметь детей. Однако у меня, как и положено, регулярно бывают кровотечения.
— Значит, это происходит сейчас? — спросил он слишком легким тоном.
— Если ты опасался, что это не так, можешь быть спокоен.
Он удерживал ее взгляд.
— Ты уверена? Может быть, это вина Тарли?
— Нет. До нашей свадьбы у него был ребенок от любовницы.
— Может быть, это был не его ребенок?
— Если бы ты увидел мальчика, у тебя не осталось бы сомнений. Он, как и твои братья, вылитый отец.
Алистер кивнул и переключил внимание на папку.
Джесс пробрала дрожь. Если он хотел детей, как и большинство мужчин, то конец их отношений был предрешен. А он заслуживал счастья быть отцом.
— Я видела тебя с мальчиком, — сказала она, намекая на ребенка, которого пыталась спасти от побоев неделю назад.
Алистер проявил интерес к юнге, показывал ему, как вязать морские узлы, и учил его другим полезным вещам, а она радовалась, видя их вместе.
— Когда-нибудь ты станешь прекрасным отцом.
Он поднял на нее глаза, потом откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Его волосы немного отросли, и ей приятно было видеть, как обрамляют лицо эти черные локоны. Ее рука вспорхнула к подбородку, и Джесс принялась массировать горло, почувствовав, что там образовался комок.
— Джессика, — он с трудом выдохнул, — я никогда особенно не задумывался о детях. Теперь же и вовсе о них не думаю.
— Не говори так. Ты не можешь лишить себя этой радости.
— Как тебе известно, воспроизводство требует партнера. И в этой цепи ты первое звено. Если и последнее, то пусть так и будет. Я даже и думать не могу о том, чтобы попытаться зачать ребенка с кем-нибудь другим.
Ее зрение затуманили набежавшие слезы. Они обожгли глаза, и она смахнула их, стремительно отодвинулась от стола и поспешила к ящику с кларетом, стоявшему в углу.
— Джесс…
Она услышала, как ножки стула царапнули пол каюты за ее спиной, потом сильные руки сжали ее плечи за секунду до того, как она наклонилась, чтобы взяться за горлышко бутылки.
Прижавшись губами к ее уху, он спросил:
— Знаешь, как я отношусь к твоей тяге к вину?
— Нет, ибо я настолько эгоистична, что рада ее существованию.
— А я хочу, чтобы твой эгоизм распространялся только на меня.
Джессика с силой покачала головой:
— Любовь бескорыстна. Или предполагается, что она должна быть такой.
— Возможно, для некоторых это так. Мы с тобой были столького лишены. И так уж сложилось, что нам приходится что-то брать друг у друга.
Она закрыла глаза и прислонилась головой к его плечу. Руки Алистера обвились вокруг нее, и Джессика прикрыла их ладонями.
— У тебя столько братьев. Должно быть, ты захочешь иметь многочисленную семью?
— Если тебе угодно обсуждать мою семью, то нам понадобится кларет.
Он сделал шаг назад. Джессика взяла бутылку и выпрямилась. Когда она повернулась к нему, он вынимал бокалы из небольшого ящичка у двери каюты.
Она поставила вино на стол и села. Алистер поставил бокалы, потом вынул пробку из бутылки. Затем оставил вино подышать и сел на стул, глядя на нее задумчиво и изучающее.
Джессика терпеливо ждала.
— Ты никогда не задумывалась, почему отцовские чувства Мастерсона не распространяются на меня, а только на моих братьев, в то время как я зеркальное отражение своей матери?
— Это так, сказала Джессика. — Я подозреваю, что ты не сын Мастерсона.
— И тебе это не важно, — заметил он тихо.
— А почему для меня это должно иметь значение?
— Джесс… — Алистер издал звук, слабо напоминавший смех. — Ты ведь известна своей приверженностью этикету и благопристойности. Я думал, ты станешь хуже относиться ко мне.
— Это невозможно. Но неужели твои братья хуже к тебе относятся из-за этого? Разве ты не близок с Альбертом?
— Нет, о братьях нет речи… Но Мастерсон… Я никогда не мог ему угодить.
Его голос звучал вяло, безразлично, и, тем не менее, было ясно, насколько глубоко затронуты его чувства.
— Лично я больше не страдаю от этого, но моя мать переживает из-за того, что мы так далеки друг от друга. Если бы я мог ее утешить, я бы сделал это, но похоже, что я ничего не могу изменить.
— Тем хуже для него.
Наконец-то Джесс поняла, почему Мастерсон так не хотел помогать Алистеру найти свое место в обществе.
— Он лишает себя прекрасного сына.
Алистер смущенно покачал головой:
— Меня все еще поражает твоя беспечность. Мне бы следовало предупреждать тебя всякий раз, когда я собираюсь поведать тебе какой-нибудь свой грязный секрет, поскольку мне все больше и больше хочется удержать тебя. И, похоже, что бы я тебе ни рассказывал о себе, это не отвращает тебя.
В груди у нее разлилось тепло.
— Но ведь кто-то должен удерживать тебя от проказ.
— Это по плечу только тебе.
— Надеюсь, что это так.
— О, миледи, готов поклясться, что это своего рода предостережение.
Лицо Джессики приняло суровое выражение.
— Я ценю постоянство и верность, мистер Колфилд.
— Как и я. — Он побарабанил по столу кончиками пальцев. — Когда-то я верил, что Мастерсон глубоко любит мою мать, а она отвечает ему взаимностью. Он позволил ей родить меня и оставить при себе в качестве одного из своих детей, несмотря на то, что это терзало его. Ведь он знал, что моя мать никогда не простит его, если он заставит ее бросить меня. Но теперь…
Он заколебался, и она подсказала ему:
— Теперь?..
Он с силой выдохнул воздух и сказал:
— Теперь я понимаю, чего стоит значительная разница в их возрасте. Я понимаю, чего стоит Мастерсону поддерживать свое физическое состояние и способность выполнять свои супружеские обязанности. Но Господи! Я не мог бы не замечать, если бы ты искала утех и удовлетворения своих сексуальных потребностей на стороне и называла бы мое безразличие к этому «любовью». Я смог бы доставлять тебе наслаждение другими способами — губами, руками… любым способом, каким бы располагал. То, что принадлежит мне, — мое, и я ни с кем не намерен им делиться.
— Возможно, ни один из них не знает, как об этом заговорить. Я не стала бы слишком сурово осуждать их.
— Обещай, что сможешь и будешь свободно говорить со мной обо всем.
Джесс без труда могла дать ему такое обещание. Алистер облегчал для нее возможность раскрываться одним только взглядом. Бенедикт смотрел на нее так же, но не задавал вопросов. Его привязанность была спокойной и ничего особенного не обещала в будущем.
Требования Алистера были гораздо более серьезными и всеобъемлющими. Но такими же были его терпимость и приятие.
Джесс без особой охоты кивнула в знак согласия.
Он указал на пергамент, лежавший на столе:
— Письмо?
— Сестре. Рассказываю ей о своем путешествии.
— Упомянула меня?
— Да.
Глаза Алистера засветились.
— И что ты обо мне написала?
— О, пока еще ничего.
— Тебе надо так много рассказать?
— Да, и при этом я должна излагать все это с осторожностью. В конце концов, я о многом должна ее предупредить и предостеречь, а не писать только о тебе.
— Ты эгоистка.
Джессика встала и обогнула стол. Его взгляд следовал за ней по мере того, как она приближалась к нему, и в нем было восхищение и неприкрытая страсть. Она положила руку ему на плечо, отвела назад со лба темные волосы и поцеловала его.
— Мне приятно предъявлять требования на тебя, — пробормотала она, думая о Мастерсоне и его глупой гордости.
Алистер обнял ее за талию.
— Интересно, не изменятся ли твои взгляды в Лондоне, — прошептал он, — когда ты окажешься в окружении тех, кто будет судить тебя и твой выбор.
— Неужели ты считаешь меня столь легко поддающейся влияниям?
— Не знаю. — Он заглянул ей в глаза. — Не думаю, что и ты это знаешь.
До известной степени он был прав. Джесс всегда делала именно то, что считала пристойным и чего от нее ожидали.
— Мой отец не согласился бы с тобой. Он сказал бы тебе, что требуется большая сила убеждения, чтобы заставить меня что-нибудь сделать.
Алистер потянул ее к себе, и Джесс оказалась сидящей у него на коленях. Его руки обвились вокруг нее и сжали ее.
— Мысли о нем и его поведении вызывают у меня жажду насилия.
— Он не заслуживает подобных чувств. К тому же в некотором отношении я могу быть ему признательна. То, что когда-то вызывало у меня протест и было для меня тяжело, теперь стало моей второй натурой и облегчило мою жизнь.
Джесс провела пальцами по его волосам.
— И подумай только, как много удалось тебе узнать обо мне всего за две недели.
— Я и хочу узнавать тебя больше и глубже.
— Тебе это удается. — С каждым проходящим часом она чувствовала себя все свободнее и много лучше, сравнивая это состояние с тем, когда в конце долгого дня снимала корсет. Она начинала сомневаться в своей способности принять в будущем прежние правила поведения. — Это тебя пугает? Или успокаивает? Я с такой легкостью падаю в твои объятия, и, возможно, этот недостаток светской выдержки и необходимости бороться становится скучным для тебя?
— Ты каждую минуту бросаешь мне вызов, Джесс. И часто меня пугаешь. — Он положил голову ей на грудь. — Я не знаю, что значит от кого-нибудь в чем-нибудь зависеть, но от тебя я, похоже, завишу.
Джесс обхватила руками его широкие плечи и оперлась подбородком о его голову. Она могла бы догадаться, что такой человек, как Алистер, никогда ничего не делавший наполовину, с таким же самозабвением отдается страсти. Но не ожидала того, что он захочет приковать себя к одной женщине при столь широком выборе.
— Признаюсь, я напугана. Все так быстро изменилось.
— Неужели это так ужасно? Ты была прежде настолько счастлива?
— Я не была несчастлива.
— А теперь?
— Я не узнаю себя. Кто женщина, сидящая на коленях у распутника и готовая отдаться ему с такой же легкостью, с какой могла бы предложить чашку чаю?
— Она моя, и мне она нравится.
— Конечно, несносный ты человек.
Она прижалась щекой к его волосам.
— Достаточно ли тебя любила мать, Алистер? Ты поэтому так дорожишь мной?
— Любила, несмотря на печаль, связанную с моим зачатием и рождением. И я сделал бы что угодно, чтобы она была счастлива.
— Она любила бы внуков?
Алистер отстранился и посмотрел на нее:
— Ну, это задача Бейбери как наследника. Он позаботится об этом.
— А какую ответственность берешь на себя ты? — спросила она, нежно проведя большим пальцем по его щеке.
— Мой удел быть паршивой овцой в семье и совращать молодых вдов.
Она поцеловала его и, не отрывая от него губ, сказала:
— А я позабочусь о том, чтобы ты не сходил с этой прямой и узкой тропы, уготованной тебе в последние годы.
Его сильные руки заскользили по ее телу вдоль спины.
— Ну что мы с тобой за пара! Порочная вдова и раскаявшийся грешник.
Глава 16
— Прошу прощения, лорд Тарли.
Майкл остановился на первой ступеньке крыльца джентльменского клуба Ремингтона и, повернув голову, увидел поодаль кучера со шляпой в руке.
— Да?
— Моя леди просит вас уделить ей минуту времени, если вы будете так любезны.
Устремив взгляд за спину кучера, Майкл увидел двуколку, ожидавшую поблизости. Занавески на окнах экипажа были задернуты. Его пульс участился: в нем поселились надежда и предвкушение. Он подумал, что пассажирка этой наемной кареты, должно быть, отчаянно отважная дебютантка, в то время как больше всего он хотел бы, чтобы там сидела Эстер.
Майкл кивнул в знак согласия, подошел к экипажу и остановился у двери.
— Чем могу служить?
— Майкл, пожалуйста, войдите.
Он готов был улыбнуться, но удержался, забрался в карету и сел напротив Эстер. Тесное пространство кареты затопил аромат ее духов. Яркие солнечные лучи струились сквозь занавески, создавая всепоглощающее ощущение незаконной близости.
Майкл увидел у нее на коленях носовой платок, который она старательно разглаживала. Когда-то давно Эстер дала ему платок в знак своего уважения к роли рыцаря в сияющих доспехах, которую он так охотно играл. Это было много веков назад. В другом столетии.
— Вы приехали, чтобы одарить меня знаком своего расположения, с коим я мог бы идти в битву? — спросил он, стараясь придать своему тону небрежность и легкость, которых не чувствовал.
Эстер смотрела на него довольно долго и показалась ему хрупкой и прекрасной в нежно-зеленой накидке, отороченной тканью другого, более темного света. Она ответила вздохом:
— Я не могу вас заставить изменить решение?
Печальный тон Эстер заставил его податься вперед.
Майкл был поражен произошедшими в ней переменами: ее опутывала вуаль несчастья, а под нею исчезли прежняя искрометная веселость и живость.
— Почему вас так беспокоит простой боксерский матч?
Эстер сжимала и разжимала кулачки, обтянутые перчатками и лежавшие на коленях.
Кто бы ни выиграл или проиграл, все закончится скверно.
— Эстер…
— Регмонт, вероятно, начнет матч как игру, — сказала Эстер безжизненным тоном, — но когда станет очевидна ваша сноровка, он сосредоточится. Если не сможет вас победить, поддастся своему характеру и темпераменту. Вы должны понимать, что тогда случится. Он забудет о технике и правилах боя и начнет драться только ради победы и, возможно, не станет разбираться в средствах.
Если бы выстрелили из пистолета, его бы это не поразило сильнее.
— Никому другому я бы этого не сказала.
Эстер вскинула подбородок, подчеркивая свое спокойное и неоспоримое достоинство.
— Я подозреваю, что на ринге вы будете следовать спортивным правилам, и, боюсь, это может сделать вас беззащитным перед самыми сокрушительными ударами.
— Вы хотите сказать, что Регмонт поддается своему характеру и темпераменту? С кем? — Майкл не имел права спрашивать, но не мог удержаться от следующего вопроса: — Он скверно с вами обращается, Эстер?
— Думайте и заботьтесь о себе, — укорила она его, сделав над собой усилие, чтобы улыбнуться и успокоить его. — Это вы будете участвовать в кулачном бою.
Теперь более чем несколькими минутами раньше, когда Майкл просто ждал матча, он стремился начать поединок.
Она протянула ему платок, потом убрала его, когда он собрался было его принять.
— Вы должны обещать заглянуть ко мне, если хотите получить его назад.
— Это вымогательство, — сказал Майкл хрипло, пытаясь найти ответ на свой вопрос в ее уклончивости от него.
Кровь его закипела. Неужели она считает его уравновешенным и равнодушным? Он был очень далек от этого.
— Принуждение, — поправила Эстер. — Просто я должна видеть своими глазами, что вы остались целы и не испытали большого ущерба.
Майкл стиснул зубы и сжал челюсти, чтобы побороть состояние беспомощности. Он никоим образом не имел права вмешиваться. Что этот человек делал со своей женой, его не касалось. Единственное, к чему он мог прибегнуть, — это то, на что решился неделю назад, — несколько минут на ринге, чтобы поразить Регмонта двумя-тремя ударами в самое сердце.
— Обещаю прийти.
— До конца недели, — настаивала она, сузив свои зеленые глаза в молчаливой просьбе.
— Да.
Он принял платок с яростью собственника. Красиво вышитая в углу буква «Э» придавала этому знаку внимания особенно интимный характер.
— Благодарю вас.
— Пожалуйста, будьте осторожны!
Коротко кивнув, Майкл вышел из кареты.
Она тронулась прежде, чем он достиг нижней ступеньки широкого крыльца, ведущего к парадному входу в джентльменский клуб Ремингтона.
— Не стоит обманываться насчет его роста.
Переминаясь с ноги на ногу и подпрыгивая, Майкл повернул голову в направлении голоса и увидел графа Уэстфилда, холостого пэра, страдавшего от такого же преувеличенного внимания девиц, жаждущих замужества, как и Майкл. Превозносимый за красоту и обаяние, граф был всеобщий любимец.
— Ничто в нем не введет меня в заблуждение.
— Интересно, — заметил Уэстфилд задумчиво.
Он шагнул на место в восемь квадратных футов, отведенное для поединка, ограниченное линиями, начертанными масляной краской на деревянном полу.
— Меня радует, что я поставил на тебя.
— Неужели?
Майкл окинул взглядом большую комнату, целиком заполненную зрителями.
— Да, я один из немногих.
Граф ослепил его улыбкой, поражавшей сердца столь многих женщин.
— То, что Регмонт меньше ростом, дает ему преимущество в скорости и ловкости. К тому же силы его таковы, каких я никогда не встречал, и это дает ему возможность постоянно выигрывать. В последнее время он выигрывает почти у всех. Потому остальные и ставят на него, предполагая, что ты выдохнешься раньше.
— Мне следовало бы подумать о том, будет ли исход матча зависеть от того, насколько сильно он бьет и насколько часто.
Уэстфилд покачал темноволосой головой:
— Для некоторых мужчин вроде меня проиграть — неприятность, которую лучше избежать. Для других, таких как Регмонт, — это вопрос достоинства. Его гордость будет еще долго подпитывать его силы после того, как ты удовлетворишь свою враждебность, которую питаешь к нему.
— Но это же просто спорт, Уэстфилд.
— Нет, судя по тому, как ты на него смотришь. Сказать по правде, мне ясно, что ты собираешься свести с ним личные счеты. Мне-то все равно. Я просто хочу выиграть пари и получить свои деньги.
В другое время Майкл, возможно, рассмеялся бы, но сейчас он был в ярости. Безотносительно к тому, какие советы были ему даны, он понимал, что широкая улыбка Регмонта в начале боя означала, что соперник не сомневался в своей победе. Хотя физическая боль была наименьшим из того, чего заслуживал граф, Майкл решил, что унижение станет гораздо более чувствительным и длительным наказанием.
Он сделал несколько ложных выпадов и принял несколько пробных ударов от Регмонта, после чего направил всю свою безнадежную и бесплодную любовь к Эстер, переплавив ту в ненависть к ее недостойному мужу, и нанес ему мощный удар.
Регмонт упал без чувств на пол менее чем через минуту после начала матча.
— Очень трудно сосредоточиться, когда ты вот так в упор смотришь на меня.
Джессика смотрела через все пространство палубы на Алистера, который сидел, опираясь спиной о деревянный ящик.
Он снял сюртук и теперь расположился, вытянув одну ногу перед собой, согнув и приподняв в колене другую и поддерживая ею бумаги, над которыми работал. Джесс уже знала эту его излюбленную позу, которую он принимал всякий раз, когда читал или работал в постели, и она всегда приводила ее в восторг.
— Не обращай на меня внимания, — сказал он.
Выполнить эту просьбу было невозможно. Особенно глядя на его длинные красивые ноги, столь эффектно обтянутые отлично сшитыми панталонами, заправленными в гессенские сапоги, начищенные до блеска. Тем более что ветер играл его волосами так, как хотелось играть ими ей самой.
Был прекрасный день, хотя небо было слегка обложено облаками. Джесс прогулялась по палубе, чтобы вдохнуть свежего воздуха, а часом позже к ней присоединился Алистер с одной из своих папок. Он предпочел расположиться в нескольких футах от нее, но то и дело поднимал на нее глаза и смотрел очень пристально.
Джессика фыркнула и тотчас же переключила внимание на свою вышивку.
— Неужели эта безупречная леди Тарли фыркает на меня? — спросил он, поднимая бровь.
— Леди не фыркают.
Она подумала, как мило, что Алистер всегда готов прервать любое свое дело, чтобы побыть с ней, даже если дела никак не связаны с ее присутствием.
Он стал ее другом. Было чудом, что она повстречала в жизни двух мужчин, принимавших ее такой, какая она есть. И не из-за ее внешности и манер, выработавшихся вследствие сурового воспитания, но из-за той женщины, что скрывалась внутри ее, которой они позволяли проявить себя.
— Возможно, речь идет о других леди, — сказал Алистер, понижая голос до такой степени, чтобы его слышала только она. — Зато ты производишь множество восхитительных звуков.
Одно только это провокационное заявление вызвало у Джессики возбуждение. Неделю у нее не было с ним близости, и теперь, когда месячные закончились, ее телесный голод становился непереносимым.
— А вот теперь ты не сводишь с меня глаз, — поддразнил он, не глядя на нее.
— Потому что ты слишком далеко от меня, чтобы мы могли делать что-нибудь другое.
Его сердце сделало скачок вверх.
Улыбаясь, Джессика встала.
— Продолжайте наслаждаться прекрасным днем, мистер Колфилд. Думаю, я вернусь к блаженному отдыху в постели, чтобы к ужину восстановить силы и обрести необходимое очарование.
Она вернулась в свою каюту, где Бет уже прилежно трудилась над ее туалетами, стараясь придать им свежий вид.
— Да вознаградит Господь мистера Колфилда, — сказала Бет, прерывая свое занятие. — У вас в глазах грешный блеск.
— Неужели?
— Вы и сами это знаете, — улыбнулась Бет. — Впервые за долгие годы я вижу вас такой.
От этих слов на лице Джессики расцвела улыбка. Умеряло радость Джессики лишь чувство страха, что подобное счастье недолговечно. И что она неспособна надолго удержать такого мужчину, как Алистер Колфилд. И не потому, что была недостойна его, а потому что были женщины достойнее ее, способные дать ему то, чего она дать не могла, — опыт, приключения и детей.
Джесс сняла шаль, и улыбка ее померкла. Они оба были молоды. Для человека, достигшего в жизни столь многого, у Алистера впереди была еще масса времени, чтобы жениться и завести детей. Сейчас он мог не понимать, какие инстинкты в нем дремлют, но она это знала. И именно ей следовало поступить правильно, проявив чувство ответственности в оценке их отношений.
Алистер постучал в дверь, и Джесс тотчас узнала его обычную быструю манеру стучать. Бет тихо рассмеялась и повесила на сундук платье, над которым трудилась. С широкой улыбкой на лице она открыла дверь.
— Добрый день, мистер Колфилд.
Джессика стояла спиной к двери, закрыв глаза в предвкушении, услышав его мягкий выговор.
— Я вам еще понадоблюсь, миледи? — спросила Бет.
— Нет, благодарю тебя. Можешь провести этот день как хочешь.
Как только дверь закрылась за Бет, она услышала глухой звук приближающихся шагов и мгновением позже оказалась прижатой к перегородке тяжелым телом безумно возбужденного мужчины шести футов ростом. Восхищенная этой вспышкой желания, Джесс обхватила руками поджарое тело Алистера и со страстью ответила на поцелуй.
— Кокетка, — бросил он ей, скользя губами по ее подбородку. — Ты намеренно стараешься подогреть мое безумие.
— Понятия не имею, о чем ты говоришь.
Он прикусил мочку ее уха, а она со смехом отклонилась и изогнулась. Взгляд ее упал на папку, которую он уронил на пол, и она замерла.
— Раз ты больше не расположена быть со мной, — проворчал Алистер вполголоса, кипя от неудовлетворенного желания, — я собираюсь заставить тебя заплатить за то, что ты дразнишь мужчину, уже неделю страдающего без тебя.
— Я не могу сказать, что не расположена, — возразила Джессика с отсутствующим видом, зачарованная зрелищем белых листов, выглядывающих из небрежно завязанной папки.
— Я уже два дня, как готова быть с тобой.
Алистер отпрянул:
— Прошу прощения.
— Что это?
Джесс выскользнула из его объятий и наклонилась к бумагам, разбросанным по полу.
— Два дня, — повторил он.
Джесс открыла черную кожаную папку, почувствовала, как у нее захватило дух.
— Бог мой, Алистер… Они удивительные…
— Удивительно то, что ты не испытываешь ни малейшего желания быть со мной.
— Не говори глупостей. Женщина должна быть мертвой, чтобы не желать тебя.
Джесс продолжала разглядывать свой портрет, начертанный изящными карандашными линиями. На верхнем рисунке она была изображена на палубе, где сидела всего несколько минут назад, и это объясняло, зачем он так пристально наблюдал за ней.
— Так вот какой ты меня видишь?
— Ты такая и есть. Черт возьми, Джесс! Всю последнюю неделю я умирал без тебя. И ты должна была это знать. Ты не могла этого не замечать.
Она нежно прошлась кончиками пальцев по линиям рисунка. Алистер запечатлел ее красавицей с нежными чертами лица и мягкими глазами. Никогда она не видела себя прекраснее.
— Да, — выдохнула она рассеянно, — было бы невозможно игнорировать твое состояние, особенно когда ты упираешься мне в спину органом, стремящимся войти в меня.
— Не шути, — возразил он. — Объясни!
— Неужели я и правда так выгляжу?
— Ты именно такая, когда смотришь на меня. Если ты мне не ответишь, Джесс, то и я не отвечаю за свои действия.
— Я хотела бы, чтобы ты знал, что я жажду твоего общества гораздо больше, чем того наслаждения, которое ты снова и снова мне даешь.
Джесс зашуршала бумагами, перетасовывая их, и замерла, найдя один, где была гораздо моложе, чем теперь, да и бумага пожелтела от времени. Девушка, изображенная на рисунке, казалось, была захвачена художником врасплох, и лицо ее определенно выражало вожделение. Ее глаза были широко раскрыты, зрачки расширены, губы разомкнуты, и казалось, она задыхается.
— Алистер…
— Та ночь в саду.
— Как же ты, сумевший так меня изобразить, можешь сомневаться в моей страсти к тебе?
Он взял рисунки у нее из рук и бросил на стол.
— Клянусь, ты сведешь меня с ума.
Алистер снова пригвоздил ее к перегородке, и его мускулистое бедро оказалось между ее ногами. Его руки упирались в дерево по обе стороны от ее головы, а яростный взгляд теперь был устремлен на нее.
— Ты терзаешь меня.
— У меня не было такого намерения, — возразила она честно, чувствуя, как в теле ее разгорается пламя из-за его напористой и агрессивной близости. — Лично я так впечатлена твоими рисунками и так удивлена твоим талантом, что от этого у меня болит сердце.
Его твердые губы прогулялись по ее виску.
— Только сердце? — спросил он хрипло и переменил положение так, что его колено оказалось упирающимся в ее интимное место.
На мгновение Джессика закрыла глаза и впитывала ощущение его близости — горячего жесткого тела и уже привычный и любимый запах кожи. Его желание проникало в нее, пронизывало ее поры, достигало костей и превращало в жаждущую распутницу.
— Я пожелала тебя в тот самый момент, как только увидела, — призналась Джесс, увлажняя языком пересохшие губы. — И с каждым часом хочу все сильнее.
Его синие глаза потемнели от желания.
— И ты можешь быть со мной ежечасно.
Она провела рукой по его панталонам и почувствовала, что возбуждается все сильнее, а между ног у нее возникло ощущение жара и влаги.
— Секс — твоя природа. Ты источаешь его, как пьянящий и сводящей с ума аромат. Но как я могу думать, что ты выделяешь меня из толпы других женщин, желающих тебя, если не покажу тебе, что хочу владеть не только твоим телом?
— О каких других женщинах идет речь?
Джесс улыбнулась, но это не смягчило суровости его черт.
— Прикоснись ко мне, — попросила она, внезапно ощутив, что сама повинна в том, что между ними образовалась пропасть.
— Пока еще рано.
То, что Алистер отказался прикоснуться к ней руками, похоже, таило в себе особое, дополнительное, очарование. Она так привыкла к тому, что он постоянно склоняет ее к постельным экзерсисам, что его нежелание участвовать в них заставило ее хотеть его еще сильнее.
— Почему?
— Ты должна гореть так же, как я, каждую минуту, когда я не с тобой.
Джесс запрокинула голову и поцеловала его в подбородок, ощутив, как напряжены его сжатые челюсти.
— Ты хочешь меня наказать.
Он обхватил ладонями ее лицо.
— Нет. Но ты вбила между нами секс, как клин, а я хочу вернуть все на должное место.
Джесс высвободила его рубашку из панталон и провела рукой по раскаленной коже спины.
— Ты забываешь о том, что я намеренно заманила тебя сюда, чтобы соблазнить.
— И в то же время считаешь меня совершенно тупым.
— Вовсе нет! — запротестовала она. — Я считаю, что ты обладаешь на редкость острым умом.
— О?
Он провел подушечками пальцев по изгибу ее верхней губы, и это целомудренное прикосновение зажгло в ней неукротимый пожар и желание почувствовать его руки всюду, на всех участках своего тела.
— Ты учишь меня заниматься любовью уже несколько недель, и все же я не уверена, что выучила урок.
Ее пальцы впились в каменные мышцы его спины.
— В самый первый раз, когда я увидел тебя, — зашептал Алистер, прижимаясь лбом к ее лбу, — я понял разницу между тем, что знаю о сексе и что еще должен узнать. Теперь не могу вспомнить, как мог быть с женщиной до тебя и как смог обходиться без тебя.
Приподнявшись на цыпочки, Джесс бросилась к нему в объятия, обхватила его в отчаянном порыве выразить бушевавшие в ней чувства.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |