Этот разговор грозил затянуться надолго. Его мать проявила удивительную сдержанность и терпение, откладывая его так надолго, принимая во внимание ее потребность знать о каждой минуте жизни близких членов своей семьи. В то время как Пеннингтон предавался скорби в деревне, Элспет прибыла в город несколько недель назад и находилась рядом с сыном в ожидании его поддержки. И Майкл пытался оказывать ей эту поддержку, но безуспешно, поскольку был не в силах заполнить пустоту, оставленную смертью брата.
— Мы самым невинным образом, — сказал Майкл устало, — принимали заботу Бенедикта как само собой разумеющееся. Нам никогда не приходило в голову, что однажды мы будем барахтаться без него в попытках избрать правильный курс.
— Ты вовсе не барахтаешься, — возразила Элспет. — Ты сам способен справиться с новыми для тебя обязанностями и ответственностью. От тебя вовсе не требуется, чтобы ты вел дела точно так же, как это делал Бенедикт. Ты можешь сам выбрать путь.
— Пытаюсь это сделать.
— Ты изо всех сил пытаешься соответствовать образу жизни, избранному твоим братом, пытаешься втиснуть себя в прокрустово ложе. Умоляю тебя верить, что ни твой отец, ни я не хотим этого.
Губы Майкла изогнулись в гримасе.
— Нет на свете лучшего человека для подражания, чем он.
Ее рука поднялась и очертила всю его фигуру от башмаков до галстука.
— Я с трудом тебя узнала, когда приехала. Мрачные тона твоего гардероба и скудость украшений… Это не твой вкус.
— Но я больше не просто Синклер, — возразил он несколько воинственно. — Я теперь Тарли и, если будет на то Господня воля, однажды стану Пеннингтоном, а это требует сдержанности и соблюдения декорума.
— Это чушь. От тебя требуются только здравый смысл и чтобы ты был счастлив. Твои удивительные способности и взгляды ценнее титула и слепого подражания брату.
— Здравый смысл и ясный взгляд я еще должен заработать. А сейчас я с трудом ухитряюсь быть на уровне. Понятия не имею, как Бенедикту удавалось справляться со всеми обязательствами. Порой объем работ, которые надо сделать, кажется мне слишком огромным.
— Ты должен больше полагаться на управляющего. Тебе незачем делать все самому.
— Да, я так и поступаю и буду поступать, пока не узнаю достаточно, чтобы справиться со всем самому. Но я не могу переложить ответственность за семью и ее финансовое положение на кого-нибудь другого, на наемную силу, на служащих, только ради того, чтобы облегчить свою жизнь и уберечь себя от необходимости избавиться от своего невежества.
Майкл оглядел комнату, чувствуя себя самозванцем, вторгшимся в это пространство, еще полное присутствия брата. Мрачные темно-красные и коричневые тона были не в его вкусе, но он ничего не стал менять, когда вступил во владение этим кабинетом. У него было ощущение, что он не имеет на это права, да и не желает это делать.
— И в отличие от Бенедикта у меня нет даже «Калипсо», чтобы беспокоиться о плантации.
Элспет покачала головой:
— И зачем твой брат завещал эту собственность Джессике? Это налагает на нее такие обязательства.
— Зато она ни в чем не будет нуждаться до конца жизни.
— Одного ее годового содержания достаточно, чтобы она считалась очень богатой вдовой. Плантация являлась для твоего брата источником личного дохода по ряду причин, и главная из них заключается в том, что она занимала его время и внимание.
— Перед смертью Бенедикт советовался со мной относительно окончательной формы завещания, и я его понял.
— Так объясни это мне.
— Он любил Джессику, — сказал Майкл просто. — И утверждал, будто что-то в этом острове привлекало и трогало ее. У нее менялись и лицо, и поведение именно таким образом, как он хотел. Он предпочитал, чтобы она чувствовала себя самодостаточной и независимой в случае, если поехала бы туда без него. Говорил что-то о ее сдержанности и о том, что она нуждается в абсолютной свободе.
— Похоже, у Бенедикта были самые лучшие намерения, но Джессике следовало бы быть здесь, с нами. Мне больно думать о том, что она там одна.
Майкл воспользовался удобным случаем пояснить ей причину, почему он попросил ее прийти к нему в кабинет.
— Ее сестра леди Регмонт чувствует то же самое. А раз уж я заговорил об Эстер, то хотел бы попросить вас об услуге.
— Да?
— Мне хотелось бы, чтобы вы завязали с ней более тесные отношения, втянули ее в наш круг. Проводили с ней побольше времени, если сможете.
Элспет подняла брови:
— Конечно, она очаровательна, но нас разделяет большая разница в возрасте. И я не уверена, что наши интересы совпадают.
— И все же попытайтесь.
— Зачем?
Майкл подался вперед и положил локти на колени.
— Я опасаюсь, что с ней что-то не так. И мне нужно знать ваше мнение. Если я прав, вы это сразу заметите.
— Я вижу, ты питаешь особый интерес к леди Регмонт? Из-за Джессики?
— Конечно, облегчить состояние Джессики мне было бы приятно, — ответил он уклончиво. — Сестры очень привязаны друг к другу и очень беспокоятся одна о другой.
— Это вполне понятно и похвально. И все же не понимаю, почему благополучие жены Регмонта так важно для тебя. — Ее тон был скорее любопытным, чем подозрительным. — Если что-то требует внимания в ее здоровье или поведении, то позаботиться об этом — дело Регмонта. С другой стороны, ты сам нуждаешься в супруге, которая потребовала бы твоего внимания.
Майкл со стоном опустил голову на спинку дивана и закрыл глаза.
— Почему теперь все только и думают о том, чтобы меня женить? Сплетницы только и болтают о моих намерениях, а теперь даже у себя дома я не могу найти передышку!
— Неужели нет ни одной женщины, способной вызвать твой интерес?
«Ни одной! Как ты со свойственной тебе проницательностью заметила, я без ума от чужой жены». Майкл выпрямился.
— Хватит об этом. У меня все хорошо. Наши дела идут, как положено. Нет оснований ни о чем беспокоиться. Я устал и скверно себя чувствую в новом для меня положении, но быстро учусь, и скоро это новое положение прирастет ко мне, как вторая кожа. Пожалуйста, успокойтесь.
Мать встала и направилась к шнурку звонка, намереваясь дернуть за него. Ее атласные юбки персикового цвета издавали шуршание при каждом шаге.
— Мне нужна чашка крепкого чаю.
Майкл почувствовал, что ему требуется что-нибудь покрепче.
— Ладно, — сказала Элспет покаянным тоном. — Что такое в леди Регмонт вызывает твои опасения?
Он испытал мгновение удовлетворения, оттого что преодолел нежелание матери вмешиваться в эти дела. Какая причина была у Эстер опасаться боксерского матча между цивилизованными джентльменами? Воспоминание об умоляющем, полном слез взгляде Эстер во время их последнего разговора было еще свежо в его памяти. И это его беспокоило.
— Она худая и очень бледная. И похоже, слишком хрупкая, как физически, так и душевно. Но это не похоже на нее. Насколько я помню, она всегда была жизнерадостной и веселой… преисполненной энергии.
— Мужчины крайне редко обращают на это внимание, даже если речь об их женах, не говоря уж о чужих.
Он поднял руку, будто отстраняя неприятный разговор и упреки.
— Я знаю и свое место, и ее. И заметьте, что я отдаю все в ваши руки. Мне станет легче, если вы мне поможете в этом, чтобы я мог спокойно вернуться к делам, требующим моего вмешательства.
В двери появилась горничная в белой наколке, и Элспет велела ей сервировать стол.
Потом она вернулась на прежнее место на диване и села на него, расправив юбки.
— Теперь твой разрекламированный газетами боксерский матч с Регмонтом обретает в этом свете новое значение. Я думала, что для нового положения в свете не стоит рисковать своей репутацией и получать нотации от мирового судьи. По правде говоря, я надеялась на возвращение прежнего Майкла.
— Вы видите в моем намерении участвовать в боксерском матче какие-то скрытые мотивы, но это просто матч, как любой другой, как вы сказали сами, и едва ли он вызовет интерес у мирового судьи. Мы просто договорились поупражняться в боксе. Вот и все.
Элспет бросила на него раздраженный взгляд:
— Не заговаривай мне зубы, я отлично вижу, как ты теребишь чехол для карманных часов или как отбиваешь по полу такт правой ногой. Это твои давние привычки, которые ты в последний год подавлял. Но разговор о леди Регмонт вызвал к жизни давно забытое. Она оказывает на тебя глубокое влияние.
Майкл провел рукой по лицу.
— Почему женщины непременно вкладывают большой смысл в самые тривиальные вещи?
— Потому что мы замечаем детали, ускользающие от внимания мужчин. Потому что женщины умнее мужчин.
Элспет нежно улыбнулась, показав ослепительно-белые зубы.
У него вызвала беспокойство эта полная тайного значения улыбка и крывшееся за ней лукавство.
— Ради тебя я увижусь с Эстер и присмотрю за ней, — сказала Элспет медовым голосом. — Но не безвозмездно.
Правильно. Он так и думал.
— И во что это мне обойдется?
— Ты позволишь мне представить тебя кое-каким подходящим молодым леди…
— Черт возьми! Ад и все демоны! — огрызнулся он. — Вы не можете это сделать просто по доброте сердечной?
— Эта благо для тебя, ибо ты слишком много работал, слишком устал и не понимаешь себе цену. Неудивительно, что тебя привлекает кто-то, кто тебе знаком и с кем ты чувствуешь себя уютно и в безопасности.
Осознав, что возражать ей означало бы только ухудшить собственное положение, Майкл закрыл рот и поднялся на ноги. Чай для его теперешнего состояния был слишком слабым напитком. Гораздо лучше подошел бы коньяк Бенедикта, покоившийся на книжной полке позади письменного стола. Он подошел к стеллажу и склонился к дверце резного деревянного шкафчика на нижней полке.
— Хорошо, что ты молчишь, — продолжала Элспет, — потому что тебе следует послушать. Я вышла замуж за Синклера и вырастила двоих сыновей. Я прекрасно тебя знаю.
Он замер на полпути, не налив коньяк в стакан, но решил все-таки долить его до края.
— А мы сильно отличаемся от других мужчин?
— Некоторые мужчины выбирают подруг разумом, взвешивая все за и против, их достоинства и недостатки и анализируя их самым тщательным образом. Другие, как твой друг Алистер Колфилд, ориентируются на внешнюю привлекательность. Мужчины из семьи Синклеров выбирают сердцем. — Она похлопала себя по груди. — И если выбор сделан, то разубеждать их бесполезно.
Майкл опорожнил свой стакан двумя глотками.
Элспет неодобрительно прищелкнула языком.
— Прошло много лет до того, как твоя бабка приняла меня по-настоящему. Она находила меня слишком упрямой и непокорной для женщины, но не возражала против выбора сына.
— Мне непонятно, почему она так считала.
— А Джессика… я люблю ее, как родное дитя, но вначале у меня были опасения насчет нее. Она такого рода личность, которую никогда не узнаешь хорошо, но Бенедикт был не против этого.
— И оказался вполне доволен.
— Да? Тогда к чему было принимать такие меры, как завещание, если не для того, чтобы лучше узнать ее? Природа любви такова, что любящий желает обладать любимым существом полностью, его телом и душой. Я думаю, что, в конце концов, он устал от ее неспособности отдавать себя целиком. Впрочем, их союз больше неактуален. Это ты проявляешь неуместный интерес к недостижимой женщине. Тебе требуется новый предмет любви. Это самый лучший способ излечиться от безответного чувства.
— У меня есть другие интересы.
— Может быть, ты имел право оставаться холостяком раньше, но больше не можешь.
Майкл не сводил глаз с бокала в руке, наклоняя его туда и сюда, чтобы поймать им свет, падающий из широкого окна слева от него. Из всех обязанностей, налагаемых на него титулом Тарли, необходимость жениться и лечь в постель с подходящей супругой казалась ему самой неприятной и даже мучительной. Если бы он поддался, то на всю оставшуюся жизнь обрек бы себя на ложь и обман. От одной только мысли об этом он чувствовал уныние и изнеможение.
— Присмотрите за леди Регмонт, — напомнил он мрачно. — Дайте ей совет, если это потребуется, или выслушайте с сочувствием, если это будет более уместно. А я, в свою очередь, позволю вам подыскивать мне пару.
Губы Элспет дрогнули в улыбке.
— Идет.
Глава 12
Джессика прохаживалась по палубе под руку с Бет. С океана дул сильный ветер, паруса вздувались, и корабль несло вперед навстречу его судьбе.
— Мне надоел океан и это судно, — ворчала Бет. — А нам еще предстоят недели плавания.
— Ну, это не так уж ужасно, как кажется.
Темноволосая девушка посмотрела на хозяйку с озорной улыбкой:
— Вам доступны прекрасные развлечения, и это делает путешествие не таким долгим и скучным.
Джессика сделала попытку принять невинный вид.
— Но едва ли я согласилась бы продлить это путешествие до бесконечности и едва ли могу согласиться с тобой.
Благодаря своим взаимоотношениям с Алистером она обрела новое понимание всеобъемлющих увлечений юных женщин, когда те еще не стали взрослыми. До сих пор Джессика никогда не испытывала ничего подобного. Она постоянно думала об Алистере, бодрствуя и даже во сне.
— Напомни мне о своем юноше на Ямайке, — попросила Джессика в надежде на то, что получит передышку от своего наваждения.
— Ах… мой Гарри. Славный и разбитной малый. Я бы сказала, что это самое лучшее сочетание.
Джессика рассмеялась:
— Какая ты гадкая!
— Временами, — согласилась Бет, ничуть не смущаясь.
— Славный и разбитной, говоришь? Вот уж не думала, что стоит ценить такие достоинства.
— Должно быть, думали, раз подцепили самого пригожего джентльмена, какого только я видела в жизни, — парировала горничная. — Конечно, чем они смазливее, тем труднее с ними приходится женщине.
— О? Почему это так?
— Потому что с ними обращаются по-иному. От них ожидают одновременно и больше и меньше. Им прощают вещи, которые непростительны для других. Хотя, по правде говоря, я бы многое простила такому, как мистер Колфилд. От него сердце любой женщины уходит в пятки. А это чего-нибудь да стоит.
По палубе пробежал ребенок. Это неожиданное зрелище поразило Джессику. Она забыла, о чем собиралась сказать. Мальчику на вид было не более десяти лет. У него была копна спутанных светлых кудрей и пухлые щечки. Он бежал к рулевому и остановился, только когда нога в сапоге преградила ему путь. Мальчик споткнулся, упал и громко заплакал.
Ужаснувшаяся жестокости этого поступка, Джессика разгневалась еще больше, когда повинный в этом моряк рванул ребенка, заставив его встать, и ударил по уху, а потом принялся грубо отчитывать. Мальчик съежился под потоком язвительной брани и необоснованной ярости, но тотчас же поднял голову и вскинул подбородок с непривычной для столь юного возраста отвагой.
В этот момент Джессика отчетливо вспомнила, что чувствует маленькое существо в подобной ситуации. Мысленно она вернулась в те времена и места, где страх и возрастающая паника охватывали ее в мучительном ожидании следующего удара.
И этот удар всегда следовал. Болезненная ярость, охватывающая таких людей, как ее отец и этот моряк, подпитывалась собой и усиливалась до тех пор, пока физическая усталость мужчины не подводила черту издевательству.
Не в силах видеть это Джессика вырвала у Бет руку и шагнула вперед.
— Эй вы, сэр!
Моряк так увлекся собственным красноречием, что не услышал ее окрика. Она снова окликнула его, на этот раз громче:
— Сэр, я не могу видеть такое обращение с детьми. Есть более эффективные методы воспитания.
Мужчина посмотрел на нее холодными темными глазами:
— Это не ваше дело.
— Веди себя достойно с ее милостью, — укорила его Бет, на что моряк ответил мрачным взглядом.
Джессика прекрасно знала, что значит такой взгляд. Моряк пылал непонятной злобой, и ему требовалось выпустить ее на волю. Прискорбно сознавать, что есть много мужчин, подобных ее отцу, не обладающих ни силой воли, ни желанием избавиться от раздражения способом, не травмирующим других. Они способны только обрушивать свой гнев на окружающих, испытывая от этого особое удовольствие.
— Вы представления не имеете, как управлять кораблем, ваша милость, — сказал он, презрительно кривя рот. — А пока вы этого не умеете, вам бы лучше предоставить мне школить этого малого.
Другие моряки столпились вокруг них, усугубляя ее растущее возмущение.
— Учить, — поправила Джессика, борясь с сильным нервным напряжением, вызвавшим боль в плечах и шее, — как вы это называете, необходимо любому ремеслу, а не только морскому делу. Но в данном случае вы плохо осведомлены о такой науке.
Моряк засунул руки в карманы и покачивался взад и вперед, опираясь на пятки и холодно и насмешливо улыбаясь сквозь густую рыжеватую бороду.
— Когда моряк велит кому-то что-то принести, то лучше не забывать о том, за чем его послали!
— Но он рр-ребенок! — возразила она с жаром.
Дрожь в собственном голосе поразила ее, как удар хлыста. Она невольно отступила.
Что-то в ней будто сломалось, когда Джесс осознала, насколько уязвима ее хваленая невозмутимость. Она убеждала себя, что, будучи взрослой и столкнувшись с личностью, оскорбившей ее, сумеет овладеть ситуацией в отличие от тех времен, когда была беззащитным ребенком. Джесс верила, что, взрослая, станет сильнее и сможет высказать все язвительные слова, какие хранила про себя в детстве и юности.
Но вот теперь она стояла, чувствуя, что желудок ее свела судорога, а спина окаменела, а все тело вибрирует от напряжения.
— Этот мальчик в первую очередь моряк. — Он потянулся, схватил малыша за волосы и с силой рванул. Мальчик покачнулся в его сторону, издав негромкий крик. — Ему пора еще научиться быть повнимательнее и не попадать под ноги.
Джессика сглотнула, преодолевая страх.
— Насколько я могла заметить, как раз ваша нога оказалась у него на дороге и не на месте.
— Леди Тарли!
Джессика обернулась на голос Алистера.
Моряки расступились, пропуская его, и наступила тишина. Сама его походка и манеры призывали к вниманию и уважению. Сжатые кулаки Джесс расслабились и тотчас же сжались снова, когда она ощутила свое поражение. Ей не нужен был новый свидетель, чтобы прийти в себя, но, похоже, он все равно появился, и она почувствовала себя слабой и беспомощной.
— Да, мистер Колфилд?
Он внимательно в упор смотрел на нее:
— Нужна моя помощь?
Мгновение Джессика помедлила, потом спросила:
— Можем мы поговорить с глазу на глаз?
— Конечно.
Алистер одним взглядом охватил толпу собравшихся моряков.
Толпа мгновенно рассеялась.
Алистер указал на моряка, вызвавшего гнев Джессики:
— Ты!
Моряк стянул с головы поношенную шапку.
— Да, мистер Колфилд?
Мгновенное преображение Алистера было удивительным. Синева его глаз вдруг будто выцвела, сменившись ледяным холодом, и Джессика поежилась. Она вспомнила его холодную отстраненность времен их юности и ледяную беспощадность, привлекавшую женщин к таким, как он, безжалостным игрокам.
— Впредь сдерживай себя, когда имеешь дело с молодыми моряками, — сказал он ледяным тоном. — Я не потерплю на своем корабле издевательства над детьми.
В Джессике взмыла волна восхищения и радости. Должно быть, Алистер видел достаточно, чтобы понять, в чем дело, а такое его отношение к происшествию много значило для нее.
Она протянула руку к ребенку.
— Может быть, ему лучше уйти с нами?
Глаза мальчика расширились от большего ужаса, чем когда он подвергался побоям. Он изо всей силы тряхнул головой и сделал шаг к остальным мужчинам.
Джесс смутилась, потому что ожидала от юнги совсем другого — что он испытает облегчение и благодарность. Но тотчас же недоумение сменилось пониманием. С юности она усвоила один полезный урок: если медлить с неизбежным наказанием, будет еще хуже.
Ее глаза обожгли непролитые слезы. Она испытала приступ острой жалости к этому мальчишке и к себе самой в бытность, когда оставалась такой же беззащитной. По всей вероятности, ее вмешательство только усугубило положение.
Пройдя мимо Алистера, Джессика поспешила в кают-компанию. Когда она почувствовала его руку на талии, все померкло. Она позволила ему провести себя по палубе, а потом вниз по трапу, после чего оказалась, наконец, в безопасности за закрытой дверью.
В его каюте. Несмотря на растерянность и слезы, застилавшие глаза, Джесс тотчас же определила по запаху, чья это каюта. От особого присущего ему чисто мужского запаха у нее закружилась голова.
Эта каюта была примерно такой же величины, как ее, и примерно так же обставлена, но в ней царила совсем иная, особенно остро ощутимая атмосфера. Джессику охватило чувственное предвкушение.
Дыхание ее было неровным, руки все еще сжаты, и это означало, что ее не покинуло внутреннее смятение. Она так и не освободилась от своего отца, хотя прежде так не думала. А теперь поняла, что никогда и не станет свободной.
— Джессика? — Алистер обошел вокруг и оказался стоящим лицом к ней. — Проклятие! Не плачьте!
Она попыталась отстраниться. Он привлек ее к себе, прижал к груди так, что она почувствовала все его сильное и поджарое тело. Ее щека оказалась прижатой к тончайшему сукну его сюртука. Под ее ухом его сердце билось сильно и ровно.
— Поговорите со мной, — настаивал он.
— Эт-тот человек оскорбил меня всеми возможными способами. Он порочный, низкий и при этом ничуть не испытывает раскаяния. Я знаю людей такого сорта. Он животное. С вашей стороны было бы разумно избавиться от него.
Джессика замолчала, и наступила долгая пауза. Алистер старался умерить свое бурное дыхание, и она явственно чувствовала, какие усилия он для этого прилагает. Она понимала, что в данный момент он взвешивает последствия своего решения, все за и против, и думает, как лучше поступить.
Его рука погладила ее по спине.
— Я поговорю с капитаном Смитом. В порту этот человек будет списан.
Джессика выпрямилась, и между ними образовалось некоторое расстояние. Он заставил ее пожелать опереться на него не только физически, а это было уже опасно.
— Джесс…
Фамильярность его обращения вызвала в ней смешанные чувства.
— Было бы хорошо поговорить и понять, почему вы так расстроились.
— С вами? — фыркнула она, обратив свое огорчение на него. Джессика чувствовала себя с ним слишком открытой и беззащитной. — Я должна обнажить свою душу перед незнакомцем?
Он принял ее раздражение достойно, и она устыдилась.
— Возможно, это самое лучшее, — сказали Алистер спокойно. — Я беспристрастен, и вы знаете мое запятнанное прошлое. И даже если бы я был склонен без разбору распространять сведения, а вы знаете, что это не так, я слишком далек от тех, кто мог бы использовать их против вас.
— Не могу придумать ничего такого, чтобы мне хотелось обсуждать меньше.
Она направилась к двери.
Алистер загородил ей путь и остановился, скрестив руки на груди.
Эта помеха только ухудшила ее и так уже не слишком хорошее настроение.
— Вы намерены удерживать меня?
В изгибе его красивого рта она видела молчаливый вызов. Но в отличие от глумливого взгляда моряка напористый взгляд Алистера покорял ее.
— Сейчас вы уязвимы, — сказал он. — И останетесь со мной, пока вы в таком состоянии.
— Какое вам дело до меня?
— Вы моя любовница, Джесс.
— Пока еще нет.
— В этом смысле секс всего лишь формальность. — Его голос был тихим, а тон интимным. — Наша близость всегда была неизбежной. А я не такой человек, чтобы урывать крохи от целого. Я должен получить все. И плохое и хорошее.
— Хотите, чтобы я выплеснула все это на вас? — Ее слова были резкими, как реакция на внезапный прилив томления. — Разве это не уподобляет вашему моряку? Заставить другое существо нести на себе бремя моего беспокойства?
Алистер сделал шаг к ней.
— В отличие от того мальчика я готов принять это бремя. Более того, я хочу его принять. В вас нет ничего, чего бы я не жаждал.
— Почему?
— Потому что моя жажда завладеть вами неизмерима. Завладеть целиком и полностью.
Джессика ощутила желание бежать, но совладала с ним, поскольку это было несовместимо с поведением леди. Леди не бегают. Они не показывают посторонним ничего, кроме безоблачной ясности. Они существуют для того, чтобы облегчать мужчинам их тяжкую ответственность, а не добавлять нового груза.
И все же Алистер, самый мужественный из ее знакомых мужчин, был единственным существом, с кем она могла без зазрения совести разделить мрачные аспекты своего внутреннего мира, своей души. Она точно знала, что от этого его мнение о ней не изменится к худшему. Потому что ему знаком этот мрак. Он жил, окруженный им, охваченный им, но этот опыт пошел ему на пользу: он стал только сильнее. Ее до сих пор удивляла его целеустремленность и то, насколько безусловно и неуступчиво он стремился к своей цели, насколько был готов пожертвовать хорошими манерами ради того, чтобы избежать неудачи, и насколько был самодостаточным.
— Джессика! О чем вы сейчас думаете, глядя на меня?
Она продолжала не сводить с него глаз, зачарованная его мрачной красотой и несомненной тягой к нему. Алистер источал грубую сексуальность, которая притягивала и опьяняла, как наркотик. Когда она бывала не с ним, то хотела его общества. И глубина ее страсти пугала ее, ибо она понимала, что между ними не может быть ничего прочного.
Ее мир был отличным от его мира и наоборот. Короткое время они могли двигаться по одной орбите, но рано или поздно их пути должны были разойтись. Она не могла навсегда остаться в Вест-Индии, а он не смог бы долго выносить лондонское общество, даже если бы и утверждал противоположное. Его жажда обладать ею была не единственной его безмерной страстью. Он был отважным и дерзким мужчиной, полным жизни и сил. Свет, нравы которого она научилась так хорошо понимать и которым умела следовать, его задушил бы.
— Я восхищаюсь вами, — сказала она.
Хотя, казалось, это не могло его тронуть, она почувствовала, как он замер.
— После всего, что вы узнали обо мне?
— Да.
Наступила многозначительная пауза.
— Пожалуй, вы единственный человек, способный мне это сказать после всех моих прегрешений и скитаний.
— Но вы, не колеблясь, рассказали мне о себе все, проявили необыкновенную честность. Должно быть, уверовав в мою способность широко смотреть на вещи.
— Я сделал это не без опасений, — признался Алистер, и она заметила, что лицо его стало замкнутым. — Но да, я верил, что вы способны забыть о моих грехах, разделяющих нас.
Недавняя пустота в груди теперь заполнилась теплом и нежностью. У нее не хватало слов, чтобы объяснить, что она чувствует. Это было нечто родственное триумфу и столь противоположное поражению, которое Джессика ощущала, покидая палубу, что ей самой показалось странным, как одно чувство может так стремительно смениться другим.
Она снова владела своими мыслями.
Не было никакого сомнения в том, что тело ее было подвержено страху, способному затмить все остальные эмоции. Но сознание оказалось ясным. Как бы отец ни старался подавить ее чувства и мысли, он в этом не преуспел. Она не могла и не хотела мыслить, как он. Он не смог затронуть некоторые стороны ее характера. И свобода, следовавшая за этим открытием, была глубокой и пронизывала все ее существо.
Ее мир покачнулся, но Алистер оставался неподвижным, как статуя.
Впрочем, теперь она могла проникнуть сквозь этот невозмутимый фасад и понять, что он пока еще не сделал собственного выбора. И едва ли легко мог принять ее выбор.
Джессика с нарочитой неторопливостью развязала ленты шляпы, сняла ее и аккуратно положила на сиденье стула. Затем потянулась к овальной медной задвижке, щелкнула ею, закрывая, и услышала, как он судорожно и громко втянул воздух.
Потом она проследовала к постели и села на край матраса.
Лицо Алистера приняло отчаянное выражение, а Джесс охватила дрожь предвкушения. Но тотчас же его лицо замкнулось и теперь казалось необычайно аскетичным.
— Что касается нашего пари, — сказал он, сжимая в кулаки руки, заложенные за спину, — то должен вам напомнить о неприличии вашего пребывания в моей каюте, запертой на задвижку.
На лице Джессики появилась широкая улыбка. До сих пор ей не представлялась возможность играть роль, о которой они договорились.
— Неужели я выгляжу так, будто приличия имеют для меня значение?
— Вы подумали о последствиях?
Ее руки в его руках. Его губы, прикасающиеся к ее губам. И все это для того, чтобы сконцентрировать все ее внимание на наслаждении. Сейчас она, как никогда, нуждалась в близости с ним. Джессика ощутила такой прилив чувства к нему и благодарности за то, что он изменил ее жизнь, что могла только сказать:
— Да. Я подумала обо всех последствиях.
Его жаркий взгляд проникал в нее.
— Я должен их перечислить на всякий случай.
— Нет.
Джессика сложила руки на коленях.
— Пожалуйста не надо никаких игр и никаких пари. Только не сейчас.
— Скажите мне, почему вы вдруг сдались.
— А почему бы и нет?
— Но почему сейчас? Я приглашал вас в свою каюту, и всякий раз вы отказывались, и это продолжалось много дней. И только минуту назад вы попытались уйти. Что заставило вас так быстро изменить решение? Вы хотите забыться? Думаете, близость со мной подействует на вас, как кларет? Должен вас предупредить, что я не так сладок, как выдержанное вино.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |