- Ну что ты, дурачок, - погладила его Лариса. - Для тебя же стараемся, глупенький! Надо немножко потерпеть, чтобы ушки не болели.
Собака все еще поскуливала, но уже не так громко.
- Терпи, Ронечка, маленький мой, терпи, мой хороший, - сюсюкала с ним Лариса.
Вроде дело сделано, можно и уходить. Но так не хотелось...
- А я думала, что сегодня тебя не увижу.
- Почему? - удивился Андрей.
- Ну, - чуть смутилась Лариса. - Ты же сказал, что работаете без выходных, да еще и круглосуточно. Значит, твоя смена закончилась, и сегодня должен быть другой доктор - не можешь же ты работать круглосуточно?
- Ну естественно! Еще мне не хватало жить в этом собачнике. Да, я работаю посменно, но не сутками же. У нас по ночам дежурят практиканты из академии, нас дергают только в особо сложных и срочных случаях. А так мы с напарником работаем по неделе. Так что все ваши шесть уколов выпадают на мою смену. Тебя такой расклад устраивает? Или ты не доверяешь знакомым докторам?
Николаенко улыбнулся так тепло, так радостно, что Лариса поняла - он не менее ее самой доволен не только встречей, но и тем, что его расписание так удачно вписалось в их с Ронни процедуры. И не смогла не улыбнуться в ответ:
- Ну что вы, доктор, я бы никому не смогла так довериться, как вам!
Видимо, ее ответ доставил Андрею немыслимое удовольствие. Его улыбка расплылась еще шире:
- Ну, в таком случае, мадам, я приглашаю вас отведать растворимого кофе, потому как натуральный в походных условиях не сильно-то и заваришь. А еще я бы хотел вас кое с кем познакомить. Вас не шокирует мое предложение?
Лариса ликовала. Ей как раз так не хотелось прощаться с Андреем сразу после укола, как будто ничего, кроме больной собаки, их не связывало.
- Нет, доктор, не шокирует. Больше того, я заинтригована - это с кем же вы меня собираетесь знакомить?!
И незаметно для себя почувствовала легкий укол ревности. Неужели он хочет познакомить ее со своей супругой? Впрочем, Лариса тут же взяла себя в руки. А что такого? Это было бы вполне естественно. Разве он обязан блюсти верность той, с которой его не связывает ровным счетом ничего, кроме мокрых опавших листьев?
Андрей повел ее в ту самую смежную комнату, откуда накануне его вызвала медсестра Наталья. Ронька упирался, пытался уговорить хозяйку выйти в другую дверь, за которой его ждала свобода. Но Лариса привычно тащила упирающееся животное за собой, даже не оглядываясь. А потому не видела осуждающего взгляда медсестры, брошенного ей в спину.
За дверью оказалась небольшая комнатка, уголок для отдыха докторов. Стандартный набор: стол с электрочайником с чайно-кофейными принадлежностями и пачкой печенья на нем, диван и одно кресло, колченогая тумбочка в углу. Ничего необычного, если бы не...
- Ой, какая прелесть! - воскликнула Лариса.
Андрей счастливо улыбнулся:
- Это точно, прелесть! Или два килограмма сплошного очарования. А зовут это очарование Никой. Вообще-то это имя ей не особенно подходит. Ника - богиня победы, она должна быть если и не грозной, то по крайней мере олицетворять собою силу, способную противостоять врагу. Мы же - создания слабые, нежные, а потому я зову свое сокровище Никешей. Или Лялей. Лялюша, иди, кися моя, познакомься с Ронни.
И тут же испуганно спросил:
- А он ее не съест?
- Не знаю, - растерянно ответила Лариса. - Сейчас проверим.
И подвела Ронни к дивану, на всякий случай максимально натягивая поводок.
Крошечное создание даже не соизволило слезть со своей бархатной подушечки, только подняло очаровательную головку с бантиком, приветствуя хозяина. Любопытная морда Ронни приблизилась к малышке довольно близко, и тогда Ника, она же Ляля, 'поздоровалась' с незваным гостем, заодно предупреждая, кто здесь хозяин:
- Тяв!
Голосочек был под стать самой собаке: тоненький, звонкий, эхом отдающийся от стен и потолка комнаты. Ронни от неожиданности отшатнулся назад. Лариса с Андреем засмеялись.
- Присаживайся, - Андрей показал на кресло. - Никеша любит, чтобы рядом с ней сидел только я.
Лариса присела, усадив на пол рядом с собой Ронни. Андрей включил чайник, достал чашки:
- Тебе покрепче, или как?
- Вообще-то я не особо дружу с растворимым, - ответила Лариса. - На всякий случай давай покрепче. И ты что же, свое сокровище всегда с собой таскаешь? Или она у тебя заболела?
- Нет, что ты, тьфу, тьфу, тьфу. Мы пока здоровенькие. Йоркширы - собаки-компаньоны, они не любят одиночества. Она, бедная, так переживает, если я куда-то ухожу без нее. У меня сердце кровью обливается, когда я вижу в ее глазах обиду. Она же такая крошечная, такая беззащитная - разве можно ее обижать? К тому же у нее совершенно замечательный характер. Она у меня очень спокойная девочка, ласковая и послушная, такая покладистая - сам постоянно удивляюсь. Никогда не доставляет мне хлопот. Она знает, что папа должен работать, а потому сидит себе тихонечко, когда я выхожу к другим собакам. А может, просто привыкла. А в общем да, ты права - я без нее редко где бываю.
Чайник зашумел. Ронька, кажется, несколько освоился в незнакомой обстановке и попытался самостоятельно подобраться к пушистому комочку на подушке. Поводок натянулся, но пес продолжал рваться к заветной цели.
- Пусть познакомятся, - предложил Андрей. - Обычно мальчик никогда не обидит девочку без веских на то оснований. Причем, основания должны быть ну очень вескими. Только психически неуравновешенный кобель может напасть на девочку.
Лариса поднялась с кресла, подошла к дивану, по-прежнему крепко натягивая поводок.
- Знаешь, - улыбнулась. - У нас с психикой вроде бы порядок, а вот характерец...
- Ну, ничего удивительного, - ответил Андрей. - А чего ты ожидала от далматинца? Это вообще очень капризная порода, их нужно очень жестко воспитывать, иначе на голову сядут.
- Да? - удивилась Лариса. - А я и не знала. Я думала, что это только наш такой разбалованный... Я, конечно, и сама не очень хороший педагог, по крайней мере, собачий. А свекровь так и вовсе - не воспитание, а одно сплошное баловство. Купила себе внука... Знаешь, я ведь тоже йоркширчика хотела. С самого детства. Так хотела, так просила. Нет же, какой еще, говорит, йоркшир! Это, видите ли, не собака, а хомячок какой-то, диванная подушка. Ну да, а я и хотела подушку! Вернее, игрушку. Чтобы ее нянчить можно было, бантики завязывать... Не солидно, говорят... Собака, мол, должна подчеркивать личность хозяина, внешне ему подходить...
- А, - кивнул Андрей. - Знаем, слышали такую теорию. В таком случае, тебе бы больше подошла шикарная черная догиня. Такая, знаешь, холеная, фигуристая. Впрочем, далматин тебе внешне тоже подходит. Да только я сторонник другой теории. Собака должна подходить хозяину не по внешности, а по духу, по образу жизни, по привычкам. Я вообще против определения 'хозяин'. Владеть можно неодухотворенной вещью, а разве можно владеть чужой душой? Ее можно любить, но не владеть. Я, например, никогда не скажу: 'Никеша, иди к хозяину!' Я скажу: 'Иди к папе', и она это прекрасно поймет. Потому что выходит, что я у нее единственный родственник. Пусть не кровный, а... Ну, скажем, я ее как бы усыновил, вернее, удочерил. Впрочем, мой подход тоже наверняка неверен. Вряд ли можно считать собаку ребенком. Но разве нельзя ее считать усыновленным ребенком, нет, наверное, не так - существом? Усыновленным существом? Ну не могу я, понимаешь, сказать, что я ее хозяин! Я ее друг, я ее самый близкий человек, опекун, если хочешь, но никак не хозяин. А если судить по ощущениям - так просто папа. Только не смейся, пожалуйста, ладно? Просто я люблю это чудо-юдо безумно, как родного ребенка! Вернее, я пока еще не знаю, как любят детей, я еще даже не женат. А душевного тепла так хочется... Вот и получается, что у нас с Лялюшей вроде как такая себе маленькая семейка.
Лариса улыбалась не насмешливо, а так понимающе.
- Вот-вот, - сказала она. - Ты прямо все мои чувства озвучил! У меня-то ведь тоже детей пока нету...
Диалог старых друзей прервала настойчивая трель мобильного телефона. Лариса прижала к уху болтающийся на декоративном шнурке стильный аппарат:
- Алле? Да, мама Зольда, все в порядке. Укольчик мы уже сделали, скоро поедем домой. Ну как-как? А как он, по-вашему, должен себя вести? Конечно упирался! Я его волоком в клинику тащила, прохожие ухахатывались. Все пузо в пылищи, опять купать придется. Хорошо хоть в последние дни дождей не было, а то вывозился бы в грязи, как настоящий поросенок.
Выслушала тираду невидимой собеседницы, ответила:
- Ой, мам Зольда, и не говорите! Верещал, как раненный! Там не столько боли, сколько страха. Он ведь у нас такой трусишка, да еще и нетерплячий. Нет, мам Зольда, мы как раз только собирались уходить, и вы позвонили. Нет, конечно - как я могу говорить и тащить этого упрямца одновременно?! Разве его одной рукой удержишь? Хорошо, я уже пойду. Я, наверное, к маме еще заеду на работу. А может, не заеду - посмотрим, что там на дорогах творится. Все, мам Зольда, пока.
Нажала кнопку отбоя. Телефон заколыхался на ее груди огромным кулоном.
- Свекровь, - объяснила Лариса. - Волнуется за своего любимчика. Ну и за меня, конечно.
Лариса отпустила поводок и присела в кресло. Ронни не делал никаких попыток обидеть маленькую Никешу, только смотрел на нее удивленно и без конца принюхивался: это еще что за зверюлька такая странная?
- Вы вместе живете? - напряженно спросил Андрей.
- Ага, - не заметив напряга в его голосе, ответила Лариса. - Вместе. У меня отличная свекровь.
- А муж?
- И муж хороший, - бесхитростно ответила Лариса. - И свекор тоже. Они все меня очень любят...
- И давно ты замужем? - полюбопытствовал Андрей. - Впрочем, извини, какое мне до этого дело...
- Да нет, ничего. Давно, почти семь лет. Неполный месяц остался до окончания очередного критического супружеского года.
- А почему критического? Проблемы? - полюбопытствовал Андрей.
- Да нет, почему? - как-то равнодушно пожала плечом Лариса. - Никаких проблем, все нормально. Просто психологи называют третий и седьмой годы критическими.
- А..., - уразумел Андрей. - А если семь лет вместе, почему детей нет? Если это больная тема - извини, не хочу лезть в душу. Просто обычно к этому времени дети уже в школу собираются, а вы все с собакой носитесь...
Лариса притихла, поджала губы. Собеседник понял, что таки затронул больную тему, почувствовал себя неловко.
- Прости, Лар, я не хотел по больному месту...
- Да нет, ничего, - вяло отмахнулась Лариса. - Я, собственно, даже и не знаю, могу ли я иметь детей...
- Что, муж не хочет? Или не может?
- Не знаю, - пожала плечом Лариса. - Не знаю, может не может, потому и... Пока что они с матерью просто не разрешают мне... ну, ты понимаешь. Говорят, беременность портит фигуру. Говорят, только после тридцати лет...
- После тридцати? - безмерно удивился Андрей. - Что за вздор? Я понимаю, где-нибудь на Западе... Впрочем, у нас теперь такое тоже сплошь и рядом, но это, в основном, когда женщина не стремится замуж, пока не построит карьеру. Но ты-то уже семь лет замужем! Глупость какая! Впрочем... Может, ты тоже зациклена на карьере?
- Да нет, Андрюш, какая карьера, я тебя умоляю! Я ведь ни дня в своей жизни не работала. Замуж вышла после второго курса, закончила пединститут, а работать не пошла. Так и валяется диплом без дела. Зачем училась, спрашивается?
- Что, муж не разрешает?
В очередной раз Лариса неуверенно пожала плечом:
- Почему не разрешает? Разрешает. Наверное... А вообще не знаю, мы об этом никогда не говорили. Как-то этот вопрос даже не обсуждался. Как бы само собой разумелось: если муж вполне достаточно зарабатывает - зачем работать жене?
Андрей помолчал изумленно, потом спросил:
- Лар, а тебе не скучно? Без ребенка, без работы... Собака со свекровью - тоже, наверное, весело, но не до такой же степени? Или у тебя какое-то занятие есть, увлечение, хобби? Которому ты всю себя отдаешь без остатка?
- Нет, - удивилась Лариса. - Какое хобби?
- Так чем же ты занимаешься целыми днями? - воскликнул Андрей.
Лариса растерянно смотрела на Ронни, верным стражем присевшего у дивана как раз под тем местом, где по-королевски возлежала на бархатном ложе Ляля.
- Не знаю, - бесконечно удивилась она, словно впервые в жизни задумавшись об этом. - Не знаю... Гуляю с Ронькой... Общаюсь со свекровью... Читаю...
- А хозяйством кто занимается? Свекруха?
- Нет, что ты, - даже как-то испугалась Лариса. - Бог с тобой, Андрюша - где моя свекровь, а где хозяйство!
- Тогда ты? Вообще-то, судя по твоему маникюру, не слишком-то ты перерабатываешься на кухне.
- Да нет, конечно, - возмутилась Лариса. - У нас для этого есть Люся, домработница!
- И-эх, Лутовинина, - разочарованно протянул Андрей. - Что с тобой случилось? Во что ты превратилась? Тебе не скучно жить на свете? Целыми днями гулять с собакой, общаться со свекровью? И что, так-таки больше ничем и не занимаешься?!
Лариса растерянно молчала. И правда, во что превратилась ее жизнь?! Она ведь к родным родителям вырывается не чаще одного раза в месяц! Даже звонит им редко, хотя казалось бы - телефон вот он, прямо под рукой, вернее, на шее болтается!
- Ну ладно бы с ребенком сидела, - продолжал увещевать ее Николаенко. - Но со свекровью... Какая-то у тебя странная любовь к свекрухе, не находишь? Я бы сказал, извращение какое-то. Обычно свекровь с невесткой враждуют, а для тебя она - чуть не лучшая подруга.
- Подруга? - удивилась Лариса. - Ну что ты, Андрюша, какая подруга? Она мне скорее мама, вторая мама. Нет, ничего-то ты, Николаенко, не понимаешь! Да и как тебе понять? Тут жизнь мою нужно знать. Я и сама разобраться не могу, разве это все объяснишь?
- А ты попробуй, - ответил Андрей. - Клиентов нет, никто нас дергать не будет. В случае чего - кошачий доктор примет. У нас такая практика - собаками и кошками разные специалисты занимаются, но в случае чего всегда друг друга подменяем. Если, конечно, тебе самой хочется разобраться...
Лариса вздохнула:
- Разобраться бы оно хорошо, да разве все расскажешь?!
Глава 2
И правда, разве расскажешь кому-то, как любимый бросил за неделю до свадьбы? Разве расскажешь, как в последний момент, можно сказать, из самой пропасти ее вытащил Дидковский? Как в день свадьбы удалось избежать слез и истерик только благодаря ударной дозе корвалола?..
Для Ларисы и по сей день оставалось неведомым, как Валере удалось решить все проблемы - она никогда его об этом не спрашивала. Но слово свое он сдержал - единственное, что в той страшной ситуации от нее потребовалось - это подтвердить в загсе свое желание связать судьбу не с заявленным ранее гражданином Горожаниновым, а с Дидковским. Даже маме с папой ничего объяснять не пришлось - разговор с будущими родственниками Валерий тоже взял на себя. Елизавета Николаевна лишь один раз спросила у дочери:
- Лариса, ты уверена?..
И, увидев в ответ лишь совсем неуверенное пожимание плечом, перестала дергать несчастную невесту.
До самой свадьбы Лариса надеялась, что Гена одумается, что прибежит умолять ее о прощении. Придумывала в уме всяческие козни, всевозможные наказания. И в то же время была абсолютно уверена, что не сможет его наказать, простит сразу, не раздумывая. А Валера... А Валера - он самый замечательный, самый близкий друг, он обязательно поймет, он непременно простит, и даже не подумает обижаться. Только рад за нее будет...
Даже в день свадьбы Лариса еще надеялась на чудо. Сначала дома, прихорашиваясь перед зеркалом. Все прислушивалась к звонкам - не идет ли Геночка, не пора ли прекратить весь этот спектакль? Потом у подъезда до последнего момента оттягивала посадку в шикарное авто со стилизованными кольцами на крыше. Все крутила головой, выискивая среди многочисленных гостей и любопытных соседей его, бесконечно любимого. И в загсе, едва не теряя сознания во время торжественной речи казенной дамы, официальной представительницы государства российского. И позже, в ресторане, когда изрядно подвыпившие гости без конца орали 'Горько', вновь и вновь заставляя целоваться новобрачных. До самого последнего момента ждала, готовая сорваться по мановению Генкиного пальца. До самой брачной ночи...
Не пришел... Не спас... Не забрал ее из благородных рук спасителя Дидковского... И только тогда Лариса поняла, что Геночка Горожанинов, самый-самый любимый человек в целой вселенной, навсегда остался в прошлом. Потому что если бы он даже и появился наутро после брачной ночи, она уже не смогла бы изменить того, что произошло. Но Гена не появился и наутро. Не увидел грустного взгляда свежеиспеченной замужней дамы, не испугался неестественной бледности ее обычно смуглого лица.
И Лариса стала Дидковской. Не формально, сугубо официально, а по сути. Она убедила себя, что именно Дидковский был предначертан ей в мужья изначально, от самого рождения. Не сразу, не запросто, но поверила, что Гена в ее жизни оказался совершенно случайно, даже ошибочно. Просто где-то там, наверху, в небесной канцелярии произошел сбой программы компьютера, а потому и вкралась в ее судьбу досадная ошибка по имени Гена Горожанинов. И не просто убедила себя в этом, но и довольно быстро привыкла к статусу члена семьи Дидковских.
Впрочем, привыкать к семье супруга ей не довелось - давным-давно знала, и даже в известном роде любила не только самого Валерика, но и его родителей. Правда, Владимир Александрович по-прежнему оставался для нее, образно говоря, человеком-загадкой. Как и в далеком ныне детстве, его и теперь почти никогда не бывало дома. Впрочем, даже если он и приходил с работы пораньше ради очередного семейного праздника, или же по давно укоренившейся привычке ехали отдыхать все вместе - к Ларисе он был не менее добр, чем Изольда Ильинична, однако никогда не делал попыток особо сблизиться с невесткой в духовном отношении. Тетя Зольда же с появлением в Ларисином паспорте фамилии Дидковская стала мамой Зольдой - вот и все перемены в их отношениях. Правда, Изольда Ильинична довольно продолжительное время воевала с Ларисой за право называться просто мамой, но Лариса при всем своем желании не могла перестроиться, настолько естественным для нее было словосочетание 'тетя Зольда'. Даже к 'маме Зольде' пришлось привыкать очень долго, а вот просто 'мама' у нее ну никак не желало получаться. В результате Изольде Ильиничне просто ничего не оставалось, как смириться с неизбежным злом. Ну что ж, пусть дурацкая 'Зольда', зато все-таки не 'тетя', а 'мама'.
Первое время новобрачные жили там же, на Строгинском бульваре, на третьем этаже. С одной стороны, Ларисе это было очень удобно, родные родители - вот они, совсем рядышком, только поднимись на несколько этажей на лифте и ты уже как будто дома, как будто и не было всего того кошмара под романтичным названием 'свадьба'. Однако с другой стороны очень сложно было оставаться с Дидковским, имея возможность в любую секунду вернуться домой.
Но страшнее всего было другое... Хуже всего было то, что над Ларисой постоянно нависала угроза столкнуться в парадном или возле дома с Горожаниновым. И увы - угроза эта не была условной, ведь несколько раз ей таки пришлось столкнуться с ним нос к носу...
Они так и не перекинулись хотя бы парой слов. Вместо диалога, вместо каких-нибудь объяснений или же упреков бывший жених окидывал Ларису таким презрительным взглядом, что она сжималась в клубочек, замирала, не умея сделать шаг в сторону, к спасению. И так и стояла ледяной скульптурой до тех пор, пока в воздухе не растворялся сам дух Горожанинова. Да только это не приносило облегчения. После каждой такой встречи Лариса вновь и вновь задумывалась о том, как жаль, что в ту роковую минуту, когда она уже стояла на табуретке на краю пропасти, в ее дверь, даже нет - в саму ее жизнь! - постучался Дидковский.
В результате таких потрясений Лариса сама попросила мужа переехать куда-нибудь в любое другое место. А Дидковский даже и не пытался разобраться в причинах такого желания. Ларисе даже показалось, что он обрадовался этой ее просьбе.
Так что на Строгинском бульваре они не прожили и года. Озвучивая свою просьбу, Лариса надеялась переехать в другой район Москвы. Однако Валерий почему-то решил перебраться за город, к родителям. С тех пор и жили там, в той самой шикарной розовой спальне, со всеми остальными прелестями в придачу. К тому времени Лариса училась уже на четвертом курсе, и добраться самостоятельно ни в институт, ни обратно домой не получалось. Да и нужды в этом особой не было - утром ее отвозил в город супруг, после занятий же когда Люся забирала, а иной раз и приходилось до вечера слоняться по Москве в ожидании, когда же Дидковский освободится и заберет ее домой. И скоро, дабы никто никому не мешал, никто никого не нагружал несовпадением расписания, Валере купили новую машину, на сей раз Ауди, а Ларисе отдали его старый Фольксваген - мол, дабы не жалко было в случае чего, а когда научишься, и тебе что-нибудь посерьезнее перепадет.
Постепенно жизнь молодой семьи налаживалась. Вернее, не столько учились жить вместе, сколько не мешать друг другу. У каждого была своя жизнь, каждый был занят своими заботами. Валера целыми днями работал, выслуживаясь перед начальством и демонстрируя родному папочке свою работоспособность: мол, не пожалеешь, не придется тебе за меня краснеть, если подсобишь подняться по служебной лестнице.
Лариса же, к собственному удивлению, полностью погрузилась в учебу. Никогда раньше ее не прельщали никакие науки, никаких интересов не имела, никаких увлечений. Тут же почему-то понравилось учиться, с головой ушла в мировую литературу, которая, собственно говоря, и была ее профилем. И раньше любила почитать, но все больше что-нибудь легкое и несерьезное, нынче же находила немыслимое удовольствие в классике: Кафка, Сартр, Гетте, Манн, Цвейг, что уж говорить о Толстом, Чехове, Достоевском, Бунине. Научилась ценить каждое слово, по нескольку раз перечитывала описания природы, которые раньше непременно пропускала, не считая нужным терять драгоценное время на такие пустяки. И абсолютно не страдала от того, что как-то совершенно незаметно Валера стал приезжать домой все позже.
Привычный ритм жизни изменился после госэкзаменов - уже никуда не нужно было спешить, не было никакой необходимости штудировать учебники и тоннами перелопачивать шедевры мировой литературы. Если раньше приходилось вставать в шесть утра, чтобы привести себя в порядок, слегка позавтракать и добраться до альма-матер, то теперь Лариса могла себе позволить поваляться в постели до одиннадцати, а едва проснувшись, тут же взяться за чтение. Если бы не Изольда Ильинична, она бы, пожалуй, так и валялась целыми днями в постели нечесаная и без намека на макияж.
Однако свекровь была настороже. Завтрак - не позже одиннадцати, да и то сугубо из уважения к привычке невестки поспать подольше. Однако к завтраку будь любезна привести себя в порядок - таков был негласный закон в этом доме. 'В порядок' - значит не просто умыться и одеться как-нибудь, лишь бы не в ночной сорочке и не в халате. Ни на минуту не следовало забывать, что нынче Лариса - член приличной семьи, а потому обязана не только соответствовать, но даже и демонстрировать пример остальным Дидковским, даже самой Изольде Ильиничне.
За красотою невестки свекровь следила более чем ревностно. Своею внешностью Лариса должна была затмить некрасивость Дидковских, то есть выступать этаким знаменем, украшением семьи. А потому Ларисе с тяжким вздохом приходилось откладывать в сторону очередную книжку и ехать то к парикмахеру (ни в коем случае не к маме - квалификации Елизаветы Николаевны явно недостаточно для того, чтобы отвечать за шикарные волосы невестки Дидковских!), то к массажистке, то к косметологу. Единственное, что полагалось делать ей самой - это маникюр. Потому что когда-то Изольда Ильинична вычитала в журнале, что через нестерильные маникюрные приборы можно заразиться ВИЧ-инфекцией. Кроме посещения специалистов по красоте, старшая и младшая Дидковские регулярно наведывались в дорогие магазины в поисках чего-нибудь эдакого необычного, что позволило бы им ярче подчеркнуть не только личные свои качества, но и положение в обществе.
Нельзя сказать, что такое времяпрепровождение очень нравилось Ларисе. Однако ее мнения на сей счет особо никто не испрашивал - тебя любезно приняли в клан Дидковских, а ты уж будь любезна соответствовать их образу жизни. Постепенно Лариса втянулась, привыкла. Это раньше, семнадцатилетней девчонкой, могла не задумываться о том, что надо было бы подпитать кожу лица и шеи чудодейственной маской или хотя бы кремом, что волосы, так же, как и кожа, нуждаются в дополнительном питании и уходе. Теперь же, вступив в третье десятилетие жизни, автоматически выполняла определенные действия по поддержанию собственной красоты и молодости.
Единственное, к чему не могла привыкнуть, вернее, что не могло ее не нервировать, это занятия спортом. И тут уж Изольда Ильинична вынуждена была пойти на некоторые уступки невестке. Если в первое время минимум два раза в неделю вывозила Ларису в спортзал, то вскоре, устав от ее нытья, придумала компромиссный выход. То есть Лариса по-прежнему будет заниматься физическими нагрузками для поддержания формы, но не в спортзале, а дома на тренажерах. Но уже не менее трех раз в неделю. А дабы непослушная в данном отношении Ларочка не халтурила, непременно занималась вместе с нею.
Плохо ли, хорошо ли, но быт молодой семьи можно было считать налаженным. Впрочем, скорее хорошо, нежели плохо, невзирая даже на то обстоятельство, что жили молодые с родителями. Даже Лариса находила в этом гораздо больше плюсов, чем минусов. В самом деле - разве могла ей помешать мама Зольда? А Владимир Александрович? Пусть в ином качестве, но они и до свадьбы, практически всю ее жизнь были рядом. К тому же мама Зольда обладала, на взгляд Ларисы, замечательным свойством особо не надоедать своим присутствием. Если бы еще с тренажерами своими не приставала - цены бы ей не было. Впрочем, тренажеры - это такая мелочь!
Зато Изольда Ильинична всегда была рядом с невесткой. Вернее, всегда, когда Ларисе этого хотелось - она словно чувствовала, когда Ларочка начинала скучать. Если же невестке хотелось насладиться одиночеством - мама Зольда угадывала это по едва уловимой грусти в глазах Ларисы. То есть Изольду Ильиничну при всем желании нельзя было назвать ни назойливой, ни неприступной. Как раз та золотая середина, удержаться на которой мало какая свекровь способна.
Супруга же Лариса боготворила. Она не пыталась разобраться в своих чувствах к нему - это было для нее лишним. Зачем пытать себя бесполезными вопросами: 'Люблю ли я Валеру?' Зачем копаться в себе, выискивать, вылавливать сиюминутные ощущения? Если главный вывод, главный результат не могло поколебать ничто. Валера спас ее от позора! Он спас ее не только от гибели моральной, но и от физической. А потому - он достоин только лучших чувств, любви, уважения и бесконечной благодарности. И Лариса не уставала благодарить судьбу за то, что послала ей в тяжкую годину Валерика Дидковского - самого надежного друга и любимого мужа.
Глава 3
Валера затянулся, сладко прикрыл глаза. Хорошо! Вдруг вспомнив о чем-то тревожном, посмотрел на наручные часы. Ох, как быстро летит время! С видимым сожалением раздавил едва начатую сигарету в пепельнице.
- Уже уходишь? - обиженно спросила Кристина.
Дидковский недовольно дернул плечом. Ох уж эти женщины! Получила свою порцию удовольствия, исполнила свой долг перед мужчиной - отдыхай. Нет, ей непременно нужно потянуть время. А где его, лишнее, взять?!
- Как видишь, - довольно грубо ответил он.
Впрочем, Кристина и не думала обижаться - видимо, привыкла к такому обращению за долгие годы совместной жизни. Жизни?! Совместной?!! Жизни - да, совместной - частично. Но это скоро изменится, это очень скоро изменится. Теперь Кристина была в этом уверена на все сто процентов!
- Милый, - прощебетала она, прижимаясь к его бледному плечу. - Подожди, не спеши. Не сегодня...
Дидковский безапелляционно сбросил ее с себя, сел на кровати, сверкая в темноте неестественно бледным телом.
- Чем это, интересно, 'сегодня' отличается от 'всегда'? - нарочито хамовато ответил он. - Всегда уходил, когда считал нужным, и сегодня уйду.
- Уйдешь, конечно уйдешь, - покладисто кивнула Кристина. - Только чуточку позже, ладно? Сегодня мне очень нужно с тобой поговорить.
- О чем? - скривился Валерий. - Деньги кончились? Я ж тебе только позавчера давал - уже все потратила? Тогда потерпи до следующего раза, я сегодня без наличных. И вообще - что-то ты стала много тратить в последнее время. Угомонись - мне еще жену кормить, между прочим.
Всунул длинные худые ноги в брюки, застегнул молнию. Принялся за рубашку. На даму не обращал ни малейшего внимания, говорил будто в пространство, ни к кому не обращаясь.
- А на это, милый, у меня есть вполне уважительная причина. Об этом я и хотела с тобой поговорить, не о деньгах.
Кристина села в постели, даже не пытаясь прикрыть обнаженную грудь. Шарящий по комнате в поисках галстука взгляд Дидковского наткнулся на нее. Подивился - надо же, какая у нее стала красивая грудь! Такая кругленькая, пухленькая. Что-то он раньше не замечал этой красоты. Или силикон? Вот куда деньги деваются, словно в прорву! Только когда она успела сделать операцию?
- Ну? - презрительно выдал он. - Когда это ты умела говорить о чем-то другом, кроме денег?
Кристина обиделась:
- Я никогда у тебя ничего не просила! А если ты и давал мне деньги, так сам, по собственной инициативе! И ты не имеешь права упрекать меня в этом, потому что... Потому что...
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |