Один день ее смерти и последующая 4 страница

был у Ирины.Ирина сразу как-то внезапно успокоилась, точнее, отодвинулась от своих страшных мыслей – ведь она занялась делом. А дело она всегда делала с «холодной головой»… Поднялась по ступенькам и толкнула дверь - спокойно объяснила вышедшей секретарше, что хочет срочно заверить завещание, поскольку улетает на ПМЖ через несколько часов. Она где-то слышала, что завещание оформляется долго, целый день, поэтому торопливо бросила - «срочность оплачу.» Ее провели в сияющий великолепием кабинет (почему-то у нотариусов все так торжественно-красиво? Много денег зарабатывают или работают «на имидж»?). Ей долго объясняли, что удобнее написать дарственную, ведь воспользоваться имуществом наследники смогут не скоро, после смерти, а одаряемые - сразу. Но Ирина знала, о чем говорила. Она подписала все необходимые бумаги, из которых следовало, что ее квартира, машина и все имущество переходит к Дмитрию Шитаренко, 9 лет, а до достижения им совершеннолетия под опеку его матери Елены. «Наследники еще есть?» - спросили ее в смысле оспаривания. Ирина объяснила, что нет никого, и пишет она бумагу потому, что мальчик - посторонний человек и без завещания ничего не получит. Красивую бумагу Ирина осторожно положила в сумку и вышла. В голове стучало, что-то шумело в ушах и мелькало перед глазами. Расстояние до дома она преодолела за 15 минут.

Выйдя из машины, она автоматически закрыла ее и посмотрела по сторонам, как будто ища помощи. Ирина не ощущала своего тела, а разум как будто разделился напополам. Одна половина еще что-то соображала, она помнила код подъезда и ощущала в глубине сумочки ключи от квартиры. Вторая половина... Бывает, что сильное, гибкое и молодое дерево выдерживает страшный ураган. Оно гнется до земли, роняет ветки-слезы, но не ломается. А потом долго стоит, нагнувшись, скривившись. Но живет и даже зеленеет. А потом какой-нибудь ветерок небольшой и дождик с градом - и дерево падает, как подкошенное. Значит, тот, первый ураган оно так и не смогло пережить, не смогло восстановиться - он оказался последним. А все, что было после - было только «доживанием» своего века. Сейчас, стоя посреди чужого, темного и враждебного, как казалось Ирине, города, она ясно ощущала, что давно погибла, как душа, как существующий человек - еще 10 лет назад, под колесами синего КАМаза. А вся ее дальнейшая жизнь была «доживанием» века, придуманной, глупой ролью. Вот она -умная, красивая и холодная, как снежная королева, выступает с трибуны Конгресса, вот садится за руль роскошной машины - она играла самозабвенно, может быть, даже талантливо. Но любая роль - это не жизнь. А жизнь - сложная, живая - осталась там, на лесной дороге- ее переживания, слезы, страхи, ее дочери... Почему она не попыталась уговорить Уоррена остаться с ней в России? Ведь даже не попробовала. Он мог бы устроиться в частную клинику. Он любил ее и мог согласиться. У него в Англии не было никого и ничего, кроме одной могилы - у нее в России - шесть.Он должен был все понять.Но она не пыталась ничего сделать, потому что они были по разную сторону «занавеса», Он жил, тяжело и грустно, но жил, а она играла роль. Роль холодной, неприступной, «супервумен».И остальное ей было неинтересно. Она втайне любовалась и гордилась собой - такой сильной и независимой, пережившей тяжелую трагедию - на самом деле она просто спряталась от беды, пыталась пересидеть тяжелые годы в плотной скорлупе - и это было не геройством, это было верхом эгоизма. Любовь Олега была ее «охранной грамотой» - читая и слушая, как изменяют, дерутся, бросают жен другие мужчины, включая голливудских звезд - она какими-то внутренними струнами своей души ликовала - а вот ее любили! Несмотря на измены, невнимание и психологическое нездоровье! Известие об измене, совершенной много лет назад нелюбимым мужем, привело ее в шок - последняя ниточка, что связывала ее с окружающим миром, порвалась И той половинкой своего разума, которая соображала, она чувствовала, что роль закончена.Как старая актриса, в последний раз сыгравшая Джульетту, она снимает парик в пустом доме, стирает грим. Она страшно устала и хочет уйти из этой жизни. Пусть бедный мальчик - единственная близкая душа - получит ее имущество. А ее уже нет. Сейчас она поднимется к себе в комнату и выпьет то, что нужно, чтобы не почувствовать боли и страха. Она давно знает, чего и сколько надо...Ирина давно

избавилась от своих навязчивых страхов и забыла о них. Но кто знает, на каком повороте судьбы болезнь вернется, обострится и «заострится»? Заходя в подъезд, она услышала сзади рев приближающейся тяжелой машины и волна безумного страха вдруг охватила ее Она оглянулась - улица была пуста. Как все врачи, Ирина знала немного психиатрию и считала, что галлюцинации, слуховые и зрительные, приходят одновременно. Человек видит кого-то, кого нет, и слышит его голос.Но сейчас в бедном Ирином мозгу все, видимо, переломалось.Она ничего не видела, но рев мотора и шум колес раздавался буквально за спиной. Цепенея от ужаса, Ирина бросилась по лестнице - она боялась боли и не хотела быть раздавленной. Умереть, но не так! Ирина задыхалась, и одна половина разума говорила, что машины по лестницам не ездят, второй же половиной она ощущала запах бензина и шуршание шин за спиной. Она влетела в комнату и бросила сумку на диван. И тут зазвенел телефон. Она шарахнулась от этого внезапного звука, как будто он звонил с того света. В отделении случилось ЧП и все знали, что заведующая дома - она сама ведь позвонила, когда только въехала в Москву. Но никто не подозревал, какое ЧП случилось в голове у самой заведующей. Она слышала рев мотора, кто-то невидимый в двух шагах от нее давил на газ - сейчас поломаются кости, порвутся мышцы, внутренние органы - будет море крови и боли - таких пациентов Ирина часто видела в реанимации и жалела безумно - ну за какие провинности человеку такая мука! Долго и тяжело болеющий человек привыкает к боли, несчастье же случается неожиданно и «накрывает» с головой. Нет, только не это! Та половина разума, которая до сей поры работала, сдала свои позиции. Ее лишили права голоса. Ирина окунулась в пучину безумных видений. Гонимая страхом, она бросилась на кухню и распахнула окно - назад дороги не было. В лицо пахнуло свежестью, но это ее уже не отрезвило.Уставшее «дерево» готово было рухнуть...Рев мотора слышался уже в двух шагах. Она всю жизнь боялась боли и высоты Но боль была рядом и о высоте не думалось. Ирина взобралась на подоконник, на минуту задержалась в надежде услышать тишину за спиной, но снова взревел мотор и она шагнула в темную бездну. А телефон продолжал звонить...

IX

В эту ночь природа решила отыграться за слишком теплую и благодатную весну – дождь, сделавший в обед «пробный заход» на полчаса, к ночи разошелся в мощный, гулкий ливень, пронизавший небо стрелами молний. Водяная пыль летела по улицам, как морские брызги. Потом поток обрушивался сверху. По улицам побежали реки. Всю ночь дождь поливал лежащее на земле распластанное тело модно одетой женщины с нелепо раскинутыми руками. Рассвело позже обычного и Ирину первыми обнаружили «собачники», вышедшие погулять со своими питомцами, несмотря на продолжающий моросить мелкий дождь. Первый же человек, обнаруживший тело, автоматически поднял глаза кверху - и все стало ясно. Высоко вверху на Ириной кухне хлопали створки открытого окна. Упасть с такой высоты и не разбиться - это было из области фантастики. К тому же, прощупать пульс на руке никто не смог, и вызвали сразу милицию и только потом - «Скорую». Но Ирина была жива. Может быть, ее спас холодный ливень, всю ночь поливавший лицо и не давший впасть в глубокую кому... Вскоре приехали коллеги по работе. Все повидавшие мужчины отводили глаза. Они не представляли, что могут увидеть свою строгую начальницу в таком беспомощном и страшном виде. Ей даже не стали делать рентген - зачем, все равно «не жилец», чего зря мучить! Просто положили в реанимационный отсек и засунули интубационную трубку в трахею - оказать необходимый объем помощи врачи были обязаны, хотя никто не верил, что она протянет даже сутки. Поверить в самоубийство было трудно - ведь совсем недавно Ирина была энергична и здорова. Но вызванная следственная группа обнаружила в сумочке завещание и обратила внимание на дату... Теперь надо было найти хоть каких-нибудь родных ~ предстояли похороны. И вот тут Ирины коллеги были снова изумлены - родных у их

странной начальницы, похоже, не было совсем. Они звонили по всем номерам из ее пухлой записной книжки, но всюду отзывались еле знакомые люди - коллеги, с которыми она знакомилась на симпозиумах и конгрессах. Приятный мужской голос сначала возмутился - почему его беспокоят по поводу Ирины- но услышав о похоронах, похоже, успокоился - это был ее бывший возлюбленный, красавец-нейрохирург. Наверное, хоронить ее придется всем «миром» - решили уже коллеги, но тут Ирину спасло второе, после дождя, обстоятельство - банальное женское любопытство. На листочке, вложенном в записную книжку, аккуратным, «неженским» почерком был записан иностранный адрес и телефон. Даже не знающая языков медсестра поняла слово «Лондон». И кто это мог быть у их начальницы в Лондоне, что за мужчина? Она не смотрела ни на кого... Не пожалев денег на заведомо дорогой международный звонок, медсестра позвонила из дома по указанному телефону - в больнице «восьмерка» всегда блокирована. Трубку никто не брал. Но это только подогревала любопытство. И только под утро, когда на туманном Альбионе была глубокая ночь, на том конце провода приятный баритон ответил:«Хэллоу». Тут же была разбужена дочь, ученица спецшколы, но, наверное, училась она неважно, потому что объяснить Уоррену толком, что произошло, она не смогла. Она неправильно подобрала время глагола, говоря о смерти Ирины - и через сутки Уоррен уже печально сходил с трапа самолета с двумя огромными темно-бордовыми розами. Он думал, что едет на похороны и был страшно изумлен и обрадован, узнав, что она жива. Похоже, крайне тяжелое состояние его мало беспокоило. Он попросил разрешения сам заняться ее лечением - никто не возражал, считали, что это бессмысленно, но раз хочет... Наверное, он действительно был классным реаниматологом. А может, подействовала сила его любви...А может, просто бог был не готов принять Ирину...Только через два дня его интенсивной терапии Ирина пришла в себя. Вот только теперь ее обследовали, сделали снимки и томограммы. И только теперь увидели масштабы повреждений и начали по частям оперировать - органы, кости. Ирина переносила все мучения, как героиня. Уоррен был рядом в течение месяца, до тех пор, пока не убедился, что жизнь ее вне опасности, а врачи на правильном пути. А потом потянулось долгое, длиной в многие месяцы, пребывание в травматологии, где ее вновь и вновь оперировали - накладывали и снимали швы, гипс, аппарат Илизарова...Срослись кости, затянулись рубцы. Остался только переломанный в нескольких местах позвоночник, вылечить который не могла уже никакая медицина - ни наша, ни иностранная...Ирину перевели в хроническую «спинальную травму», к таким же, как она, тяжелым больным с минимальными перспективами, хотя лежали рядом и женщины с небольшими повреждениями, которые могли ходить. Соседки по палате, чуть почувствовав себя лучше, рвались домой. Все лежали в больнице не один месяц, и у всех были проблемы дома - двойки в дневниках детей, пьющие или гуляющие мужья (теоретически или практически - все равно), больные родители. Кто-то еще надеялся сохранить удачную работу, кто-то не хотел пропустить юбилей мужа. Обхода врачей ждали, как приговора - выпишут или нет, хоть на недельку, хоть «под расписку». Одна Ирина никуда не торопилась Ей некуда было рваться. Она знала, что никогда больше не встанет к наркозному аппарату и дома ее тоже никто не ждал. Она спокойно читала, болтала с соседками, просто думала, глядя в потолок. Лето выдалось жарким и пыльным. Ирина плохо переносила жару, но сейчас она ее не ощущала. Как и соседки по палате - на тумбочке стоял мощный и бесшумный вентилятор. А на другой - такой же комнатный, уютный телевизор. Все эти подарки сделал Уоррен перед отъездом. Иногда приходила Лена, давно выписавшаяся из больницы. Она так и не узнала, кто ее сбил, но знала, кто такая Ирина. И о завещании она тоже знала, хотя не сильно переживала, что Ира осталась жива и ничего они с сыном не получили. Они стали почти подругами, причем, ни одна, ни вторая не воспринимала другую как соперницу. Они были очень разными - эта простая, незатейливая продавщица и умная, тонкая «леди от науки». Но общее у них было - общий мужчина в их жизни, и это обстоятельство не разъединяло, а, наоборот, стало объединяющим фактором. Лена приносила фрукты, соки и они жевали их

вместе, болтая о том - о сем. Странно, но Ирина чувствовала себя очень спокойно и почти счастливо, не думая о том, как будет жить после выписки - неходячий инвалид.

Третий приезд Уоррена в Россию случился слякотной поздней осенью и был приурочен к их свадьбе. Вопрос о ней теперь не обсуждался, он решился как-то сам-собой. Впрочем, свадьбой называлась поездка в ЗАГС и небольшой вечер после нее и ночь, проведенная в неухоженной Ириной квартире. Незадолго до свадьбы он прислал ей инвалидную коляску - легкую, удобную, мобильную. О такой мечтают все инвалиды, но у Ирины при виде подарка случилась истерика. Она, не привыкшая бурно выражать свои чувства, рыдала «в голос» и говорила, что никогда в нее не сядет, а будет ходить - пусть на костылях, с палкой, но ходить...А если сядет в эту роскошную, легкую «каталку» - никогда уже с нее не встанет. С этого дня у Ирины появилась цель - она стала учиться ходить. Врачи были против - ослабевший позвоночник мог не выдержать и все движения, которыми Ирина владела, могли пропасть. Но она никого не слушалась и не могла ждать...И хотя костыли тоже были импортными - легкими, с кожаными ремнями для упора рук - хождение было для нее пыткой. Безжизненные ноги она волокла за собой, они болтались туда-сюда, и вся тяжесть приходилась на руки. Ирина радовалась, что весит сорок с небольшим, а не 80 и не 100 килограммов. Руки она стирала в кровь. Но, находившись до «темноты в глазах», лежала, приходила в себя и снова вставала. В ЗАГС они приехали на машине, но из машины Ира вышла сама. Ей было очень тяжело подтягивать ноги по снежной «каше», но в помещение она вошла на своих ногах. Для сотрудников единственного в Москве ЗАГСа, где расписывают с иностранцами, их пара была самой странной за всю работу, хотя «экзотики» они насмотрелись. После росписи они посидели в ресторанчике, где Ирина одна выпила бутылку шампанского - Уоррен был «за рулем», после чего и переночевали в Ириной квартире. Утром она вернулась в больницу, он - к себе в Великобританию. Работа не допускала частых и длительных отлучек. Опять потянулись дни, наполненные болью, тренировками и уколами. Ирина старалась изо всех сил - у нее было предостаточно времени и никаких отвлекающих проблем... Пролетела зима, началась и кончилась весна. И вот однажды, почти через год после случившейся трагедии, разорвавшей жизнь Ирины на осколки боли и отчаяния...такси увозило ее в аэропорт. Она улетала на постоянное место жительства в Англию. Рядом на сидении Лена уложила баулы с вещами. Ирина смотрела на убегающие за окном огоньки большого города, который она считала родным и пыталась разобраться в своих чувствах. Странно, но ни особой тревоги, ни грусти она не ощущала. Уоррен ни на чем ни настаивал. Он просто объяснил жене, что его страна и город лучше приспособлены для жизни людей «с ограниченными возможностями», как тактично называют теперь инвалидов. Да, она, Ирина, была теперь таким человеком, глубоким инвалидом, с трудом передвигающимся на костылях. Когда они вошли в зал отлета, на удивительную пару посмотрели буквально все - сдержаться не смогли даже вежливые англичане. Точнее, не пара, а именно Ирина была необычным «звеном». Лена -как все, полноватая дама с баулами в руках. Но Ира...Ее худоба и бледность плохо гармонировали со стильным, и, видимо, недешевым костюмом. И уж костыли, даже импортные, никак не вязались с модными, мягкими туфельками, обутыми на безжизненно волочащиеся ноги. Ярко-рыжие волосы рассыпались по плечам легкомысленными мелкими кудряшками- на создание такой прически ушел не один час и это было не очень удобно в дороге - но Ирина знала, что ее будут встречать и хотела выглядеть на все сто.Но самым потрясающим было другое — на фоне худобы огромный живот, слегка прикрытый мягко облегающей блузой от костюма. Ирина, глубокий инвалид в свой 41 гол ждала четвертого ребенка, и судя по УЗИ, это снова ожидалась девочка. Но никогда, ожидая ранее детей, она не относилась так трепетно к будущему малышу. Ирину переполняла нежность и стоило ей прикрыть глаза - она видела кудрявого «ангела», похожего на отца. Впрочем, для Уоррена это было сюрпризом - он ничего не знал. Но Ирина была совершенно уверена, что, узнав, ее муж будет счастлив. Ирина оглянулась назад - на здание аэропорта и огни города, светящиеся вдалеке. Она покидала этот шумный, сверкающий огнями город – весь этот мир, в котором жила, страдала, горевала, все это как будто оставалось за бортом, за гранью ее жизни. Что было впереди? Жизнь в другой стране, в другом мире, который она видела, и все-таки не знала….Но в душе почему-то не было тревоги….может быть, в первый раз. Было тепло и спокойно. ЕЕ ждал на другом конце континента милый, дорогой человек. Он уже волновался и поглядывал на часы…Ее ожидала какая-то новая, совершенно другая жизнь, и это не казалось страшным. Жизнь инвалида, пусть даже и в цивилизованной Англии, пусть и с небедным супругом, не оставляла очень уж радужных надежд. Придется растить ребенка, а вот о работе придется забыть навсегда…Впервые, подумав об этом, Ирина не ощутила тоски…Она много работала, рано начала и много работала в прошлом, на полторы, две ставки, она работала, совмещая это с учебой, потом с воспитанием детей, потом….Со страшным, звенящим одиночеством – и трудно сказать, что было легче. Она устала, и сейчас не хотела работать. Никем и нигде. Хотелось просто жить. Просто радоваться жизни, ребенку, мужу…Страшный день, ставший ее последним рабочим днем, впервые предстал для Ирины в новом свете – она пожалела, что шагнула тогда с высоты, которой всю жизнь боялась. Самолет оторвался от взлетной полосы, за окном побежали огоньки…..Кто знает, что там, впереди, вернется ли она когда-нибудь сюда? А вдруг случится чудо, и ее измученные ноги станут ходить?!...Ирина прислонилась к окну, и в ее задремавшем в теплых мечтах мозгу пронеслась мысль, давно знакомая, но прочувствованная только сейчас – что в 40 жизнь только начинается….

ОДИН ДЕНЬ ЕЕ СМЕРТИ И ПОСЛЕДУЮЩАЯ

ЖИЗНЬ

Дождь отчаянно барабанил по металлическим крышам. Ирина любила такой вот ливень, не моросящий, нудный, который на неделю, а такой - неистовый, с ураганным ветром, срывающий с деревьев совсем еще зеленые листочки и наклоняющий огромные ветви до земли. Любила, хотя всегда была человеком «метеочувствительным» и плохо переносила ветреную и мрачную погоду - у нее кружилась голова, иногда темнело в глазах и почти всегда приходило щемящее чувство - смесь тоски, печали, неясного беспокойства и жалости к себе.Но буйство стихии приносило в душу и какое-то странное успокоение, оно делало созвучными состояние души и природы, и постепенно все успокаивалось. И снаружи, и изнутри. Наступало состояние умиротворения. А если в такие минуты ты не стоишь на улице без зонта, а смотришь из уютной комнаты на лес за окном, а из раскрытой балконной двери доносится запах свежести и озона после грозы...

Ирина, точнее, Ирина Витальевна, хрупкая и миловидная сорокалетняя женщина была врачом и заведовала отделением реанимации крупного научного центра. Вот и сейчас, полюбовавшись на мокрые крыши из окна своего кабинета, она вышла и спустилась этажем ниже - в отделение. Больных было мало, и все они были «стабильно тяжелыми», то есть не нуждались в ежесекундном наблюдении. Утром послушал, посмотрел, расписа назначения на сутки - и сиди, посматривай на мониторы да делай уколы по часам - рабоа для постовой сестры. Ирина прошла вдоль коек, послушала пациентов, побеседовала с теми, кто был в сознании, заглянула под кровати, где были привязаны сборники для МОЧЕ и баночки под дренажи, дала указания сестрам. Вообщем, работы особой не было. Дежурил сегодня молодой доктор, вполне умелый, но не чуждый «Бахусу», особенно, по выходным, Обычно в такие дни Ирина несколько раз звонила в отделение, проверяя не столько состояние больных, сколько «вменяемость» врача. Но сегодня ей было не до воспитания. Объяснив дежурным, что долго будет недоступна звонкам, попросила, в случае чего, звонить Кузьмичу. Был в отделении такой пожилой доктор, который знал все на свете, да и жил неподалеку. Потом Ирина тихонько спустилась во двор Института, отметив по дороге, что дождь кончился, и села в припаркованный у дверей бежевый «форд-эскорт». Сегодня она собралась в непростую дорогу и заметно нервничала. Она, всю взрослую жизнь изображавшая из себя «железную леди», на самом деле всегда переживала об еще не случившихся событиях и ничего не могла с собой поделать. Сегодня она собралась навестить места, где не была ровно 10 лет.

...Когда, защитив докторскую диссертацию, Ирина пришла сюда, в отделение, заведовать, никто не воспринял ее всерьез. Маленькая, хрупкая, бледная до голубизны женщина показалась слишком молодой для начальницы. Персонал отделения, «тертые калачи» реанимации, не могли представить, что этими тонкими пальчиками можно крутить тяжелых больных, делать непрямой массаж сердца, интубировать трахею дядеч* килограммов на 100... Думали - «блатная» девочка, покрутится и скоро уйдет. Но вскор все поняли, что ошиблись. Новая начальница ничего не боялась, шла на самые сложные наркозы и проводила их спокойно, возилась с самыми тяжелыми больными так умело, что было видно - на этом она «съела целую стаю собак». К тому же, отличалась просто потрясающим спокойствием, кажется, само слово «паника» хрупкой «принцессе» было неизвестно. В экстремальных ситуациях она четко отдавала распоряжения, ни на кого не повышая голоса и, кажется, не делала ни одного липшего шага, на корню пресекая любу суету. Вот только уж больно неконтактной оказалась новая заведующая, никого не подпускала к себе, не принимала участия в каких-либо разговорах «на вольную тему», после работы сразу исчезала и требовала от персонала жесточайшей дисциплины. Снача за спиной начались перешептывания, но Ирина настолько безразлично относилась к

любым разговорам о себе, что вскоре они стихли, не получая необходимой эмоциональной поддержки. Кроме того, как выяснилось, отчужденность руководительницы никому особо не мешала. Ирина требовала уходить домой вовремя, но увидев на лестнице молоденькую медсестру, спешащую за ребенком в садик и цепенеющую от страха при виде заведующей, молча кивала головой, бормотала «до свидания» и проскакивала мимо. Она как будто жила в каком-то параллельном мире, откуда появлялась ненадолго, делала, что было надо и снова в него погружалась. Потом из отдела кадров «приползли» слухи, что начальница перенесла какую-то страшную жизненную трагедию, о которой категорически ни с кем не говорит. Люди, иногда обсуждающие начальницу, придумывали - что такое с ней могло случиться, наверное, какой-то страшный развод, может быть, смерть ребенка. Жалели - чего молчит, лучше бы выговорилась...Никто не подозревал, что бывает так страшно и больно, что говорить нет сил...Со временем Ирина несколько смягчилась, иногда улыбалась, но никто не видел ее звонко смеющейся.

...За окнами мелькали потоки машин. Ирина стремилась выбраться из города до наступления часов «пик», когда из столицы рванут обалдевшие от работы дачники. Вот позади осталась кольцевая дорога, замелькали зеленые перелески, маленькие домики. Ирина пристегнулась покрепче и прибавила газу. Она чувствовала, как спокойствие, завоеванное с таким трудом, постепенно оставляет ее. Руки на руле стали слабее.

П

В этот зеленый, чистенький военный городок Ира приехала в 9 классе. Отец ее, офицер, всю жизнь промотавшийся по северам, ближе к окончанию школы единственной дочкой перебрался поближе к Москве,чтобы Ира могла поступить в «нормальный» вуз. Училась Ирина прекрасно, и заботило ее больше окружение - как сможет привыкнуть к новому коллективу. Она еще с 12 лет мечтала быть врачом, с тех пор, как однажды сломала позвоночник и много месяцев провела на больничной койке, в гипсе, а потом в корсете. Ирина была, с одной стороны, вроде бы компанейской и активной девочкой, писала стихи и любила их читать на вечерах, с другой - нервной, с кучей комплексов, крайне самолюбивой и обидчивой. Но все в классе было прекрасно. Веселые девчонки жили в соседних домах и без конца бегали друг к другу в гости, мальчишки все поголовно играли на гитарах, и особо хулиганистых в классе не отмечалось. Городок был «закрытым», заходили в него по пропускам, поэтому чужих вокруг не было, и родители не боялись отпускать детей гулять допоздна. По вечерам ребята бродили по зеленым аллейкам среди пятиэтажек, сидели на скамейках, болтали и пели. Вот тут, откуда ни возьмись, и случилась у Ирины любовь. Именно случилась, как случаются несчастья. Впрочем, поначалу все было прекрасно. Говорят, русские бабы любят через жалость. Ирина не была еще «бабой», но была русской и влюбилась в самого жалкого мальчишку в классе. Был он ужасно стеснительным, от одного взгляда девчонок краснел до ушей, и вечно ходил с рваными локтями. Его мать, известная выпивоха-продавщица недавно родила второго ребенка, на 16 лет младше Алешки, и теперь всецело была поглощена малышом. Первое время Ирина пребывала в состоянии хронического блаженства. Она просыпалась утром и «летела» в класс, зная, что полдня будет любоваться своим возлюбленным, глядеть на него тайком, обсуждать какие-то незначительные школьные проблемы и при этом трепетать от счастья. Но проходили месяцы. Ирине было почти 17 лет, несмотря на строгое воспитание, юность уже бушевала в почти взрослом теле и ей хотелось не просто вздыхать и ловить «его» взгляды, хотелось говорить о любви, иметь хоть какие-то взаимные отношения. А вот на это Алешка не шел ни в какую. Он как будто не замечал, как «крутится» около него первая отличница и красавица. Ирина думала:»Какой глупый, ну почему от ничего не замечает?» Самой подойти - не давала гордость, ее учили, что девушке признаться первой - стыд и срам. Мысль о том, что парень все

видит, да просто равнодушен к ее чувствам - это даже в голову Ирине не могло придти.Она выросла у любящих родителей, не меньше любили Иру учителя. Она была «удобной» ученицей с самого 1 класса - великолепно училась, была прилежной, не отказывалась ни от какой работы и, главное, не нарушала дисциплину в классе и не имела своего, отличного от учителей мнения. Не потому, что кого-то боялась, она была так воспитана, ей доставляло удовольствие «быть как все» и нравиться всем. Впервые случилось такое, ее не замечали — в это невозможно было поверить...В школе к Ирине всегда относились ровно - она не задавалась, всегда давала списывать, но была какая-то грань, через которую ребята не переступали, и которую умная и тонкая девочка вскоре поняла - уважение и любовь - это были разные вещи. Ирину уважали, но всегда держали на почтительном отдалении. Но и это не очень тревожило - ведь «девушка должна быть недоступной» - этому тоже учили. Хотя иногда Ире хотелось, чтобы ее так, как Ленку или Катьку, хлопнули по спине, чтобы бегали за ней, смеялись. Так подходил к концу 10 класс, в те времена - выпускной. Ирина много занималась и надеялась сразу поступить в институт, хотя уже в то время большинство одноклассников ездили в Москву на подготовительные курсы или к репетиторам, существование которых тогда, в 70-е годы, не афишировалось. Ирина была совершенно уверена в себе - ведь она училась отлично, ну как она могла не поступить! И тут в городке произошла одна очень неприятная вещь, изменившая Ирину жизнь на многие годы вперед. Вспыхнула эпидемия менингита. Заболело несколько солдат в казармах, один умер. Потом умерла пятиклассница, дочка всеми любимой учительницы. Болезнь имела какую-то молниеносную форму, и армейские врачи, никогда с таким не сталкивавшиеся, растерялись. Они даже не догадались отправить тяжело больную девочку в Москву, до которой езды было - полтора часа. В городке началась паника. Школьникам измеряли температуру каждые 6 часов, требовали следить за собой - при малейших признаках недомогания или головной боли - бежать к врачу. Чувствительной и утонченной, Ирине стало плохо. В течение суток она находилась как бы в бреду, не могла ни есть, ни спать. Похороны умершей школьницы были обставлены трогательно, с ней прощалась вся школа - Ирина была как во сне. Писать не могла - дрожали руки, Видимо стресс, упавший на почву сильного переутомления учебой и своей «непринятой» любовью стал причиной долгой, тяжелой и непонятной болезни, терзавшей Иру многие годы. Позже произнесут слово «невроз», уже совсем потом она прочитает описание панической атаки и найдет у себя все ее признаки, но пока бедная девчонка, еще не ставшая врачом, уже понимала, что с ней не все в порядке, и мучалась от мысли, что «сходит с ума», хотя даже попросить родителей купить ей валерианки было неудобно. В их семье было принято скрывать свои чувства и считалось «слабостью», если человек не мог с собой справиться. Ночные страхи посещали Ирину и раньше, почти всегда, причем это не был страх чего-то конкретного, просто страшное, все заполоняющее чувство ужаса, возникающее вскоре после того, как она ложилась в постель. Будучи маленькой, Ира плакала и бежала к маме, но родители стыдили девочку и она научилась справляться сама. Шла в туалет, включала свет и сидела там, пока не прекращалось сердцебиение и холодный пот. В более старшем возрасте приступы случались все реже и никак не нарушали жизнь активной и деятельной школьницы. Пока не случилась бе да... Ирина мама была активным человеком, когда-то она отлично училась, была самой красивой девочкой в школе и техникуме, которой бабушка в голодные послевоенные годы перешивала из старых вещей модные наряды. «Синдром отличницы» сохранился на всю жизнь, и Ирина мама все старалась делать только хорошо - работать, заботиться о дочке и муже, чего бы ей это не стоило. И они привыкли всегда быть чистыми и вкусно накормленными, не прилагая для этого никаких усилий. Причем мама не получала никакого удовольствия от работы по дому (да и от воспитания дочери - тоже), ей нравилось быть на виду, в центре внимания, она любила работать, но как человек долга, не могла даже себе в этом сознаться В Ирином доме главным словом было не «хочу», «нравится», а «надо». Любые эмоции считались

Дата добавления: 2015-09-28