— Она еще не сказала тебе? — Гувер хмыкнул, привалившись к стулу Рамоны, которая так и сидела, спокойно завтракала, делая вид, что не замечает происходящего. Начо подозрительно на это все смотрел, не осмеливаясь поверить, что ночью его догадка совпала с фактами, и Мэй с Гувером действительно что-то делали вдвоем.
— Ты что-то хотела мне сказать? — вежливо обратился Джулиан к Рамоне, чтобы не делать вид, будто ее в столовой нет.
— Я? Нет, — она покачала головой.
Юрген на секунду растерялся, но потом прищурился и понял, что что-то пошло не по плану. А значит, нужно было снова как-то выкручиваться одному.
— А я хотел. Ну, точнее, она тоже собиралась тебе сказать утром, что между вами все кончено. Но я знал, что она наврет, подлая дрянь, — Юрген улыбнулся. — Ты же и сам знаешь, какая она, да? Трахается, как шлюха, только не обычная шлюха, а такая оригинальная. Вот и вчера она за мной весь день таскалась, смотри, что сделала, — он отогнул ворот кофты, показав два темных засоса на шее. — А потом она уломала меня заняться тем, чем и ты с ней занимался. А знаешь, чем заманила? Сиськами своими, представляешь? Тупая лесби предложила полапать ее сиськи, лишь бы вставить мне, хотя я и так уже сказал все, что думаю о ней. Вот только вчера она врала, что бросит тебя утром, потому что ты ей не нужен и достал ее уже.
— Я этого не говорила, — Рамона фыркнула.
— А чего же ты тогда вдруг такая тихая и не бросаешь его? Наврала мне?
— А что, тебе не нравится, что тебя использовали и выкинули? — она улыбнулась, оглянувшись на него.
Начо на секунду заметил, как ухмылка немца потускнела, и уголки рта неуловимо опустились. Но это наваждение тут же пропало, как галлюцинация, он осклабился.
— Кто кого использовал еще. Мне понравилось, сиськи твои я помацал. Так себе сиськи, если честно, ничего особенного.
— Я бы удивилась, если бы они тебе понравились, раз тебе нравится, когда тебя чпокают в задницу, — она пожала плечами все с той же надменной улыбкой. — Выложить на ютуб, да? Необязательно, и так все теперь знают. Какой псевдоним возьмешь? «Шлюшка» и «шлюшка номер два» уже заняты. Будешь «шлюшкой номер три»? Позорной давалкой грязным лесбиянкам?
Месть была жгучей, и Рамоне не понадобилось для этого даже оскорблять его в ответ за то, что он обхамил ее перед кучей народа из обоих школ. А симпатия пропала окончательно тогда, когда он ночью сел и сказал «Проваливай отсюда, извращенка» и хмыкнул, будто это действительно он ее использовал.
«Долбанные учителя, где они, когда нужны», — Пьер начал оглядываться, понаблюдав за этой сценой у окна. Юрген так и стоял рядом со стулом Рамоны, лица Джулиана Пьер не видел, но когда Трини начал подниматься с места, Локруа собрался позвать кого-нибудь разнять их, если что.
Учителей еще не было, они сидели в учительской, только явившись на работу, а сонная повариха, приготовившая завтрак, даже не собиралась сдвигаться с места, хоть и видела все это.
— Тупая сука, — не выдержал Юрген и в отместку рывком дернул замочек на «молнии» кофты Рамоны. Кофта расстегнулась, и на секунду даже Пьер увидел то, чем Рамона ночью немца уговорила.
Мэй тоже вскочила, даже не застегиваясь, вцепилась ему в волосы и толкнула посильнее, так что Начо еле успел вскочить, когда Юрген упал и свалил собой оба стула.
— Я так и знал! Ты наврала мне!! — он завелся, хоть и собирался это скрыть. Ночью он почти поверил, что это не просто желание, а настоящая симпатия. И он ляпнул это «проваливай» просто в шутку, не подумав, что может обидеть.
— Будешь думать в следующий раз! — Рамона усмехнулась, но он снова вскочил и просто пихнул ее, а потом схватил за ворот и чуть не приподнял с пола.
— Тупая шлюха!
— Отвали от нее! — вставший Джулиан не подумал о том, что Рамона и сама запросто может справиться, машинально схватил стоявший на подносе лесбиянки пирог и приложил его вместе с блюдцем из фольги о лицо Юргена. Тот вдруг завизжал на всю столовую, так что все подскочили, и повариха наконец ожила.
— Да что тут за ор, в самом деле?! — Рауль танцевальным шагом влетел в зал и оглядел всех. — Я только что пришел, вы мне даже не дали выпить ко... Что за черт?! — он в ужасе уставился на застывших возле крайнего стола старшеклассников. Начо просто вытаращил глаза, а Рамона замерла в своей расстегнутой кофте, растрепанная и переставшая злиться. Джулиан и сам испугался, он не думал, что пирог еще горячий, но ему даже руку еще жгло после прикосновения к раскаленной фольге.
Юрген согнулся, держась руками за лицо, и то ли стонал, то ли шипел. Он отодрал куски теста и «сетку», так что все это упало на пол, вымазав его вареньем.
— Это он! — выпалил кто-то из девчонок, ткнув пальцем в Джулиана, и все сразу, как по команде, повторили ее жест.
Рауль просверлил хиппи взглядом, потом быстро осмотрел Рамону с ее неприличным видом, бросил взгляд на Начо. Тот стоял с испуганным лицом, так что сразу ясно было — он ни в чем не виноват.
— Вы двое, к директору, — Рауль прошипел, сверкнув глазами на прославившихся еще вчера Рамону и Джулиана. — А ты быстро бери его и веди отмывать это все, а потом в медкабинет, — он кивнул Начо, не стал ждать, пока «Бонни» и «Клайд» соберутся, взял их за локти и потащил за собой.
— Эй, — Висент неловко к Юргену подкатил, тронув его за плечо. — Ты как? Надо к врачу?
— Глаза! — Юрген заорал злобно, отпихнув его, но Начо уже на Джулиане в таких ситуациях натренировался, выхватил из салфетницы почти все ее содержимое и сунул немцу в руку.
— Вытирай, кретин, только не открывай их.
Вести за руку человека с зажмуренными глазами было бесполезно, Юрген постоянно спотыкался, и даже Пьер на пару секунд перестал его ненавидеть и заволновался. Но Начо просто приобнял его одной рукой за плечи, вытащил из столовой в коридор и довел до туалета, открыл дверь свободной рукой и заволок мальчика-варенье внутрь.
Лицо выглядело ужасно из-за сладкой массы, которая застывала прямо на ходу, прилипала и смотрелась, как кожа пострадавшего при пожаре. Начо включил воду, оторвал несколько полотенец, намочил их и сначала протер кое-как размазанное по векам варенье, а потом провел по щекам.
— Не лезь, я сам! — Юрген отмахнулся от него, так же истерично размахивая кулаками, как Джулиан прошлым вечером, и нагнулся к раковине. Он оттирал сладкое горячее варенье долго, вода шумела, так что он ничего не слышал. Он слышал, конечно, как стукнула дверь, но подумал, что это была входная дверь. На самом же деле, Начо просто зашел в кабинку, и оттуда скорее просто подслушивал, чем использовал ее по назначению.
Юрген выключил воду, шмыгнул носом, потом вытер лицо бумажными полотенцами и полез в карман свободной красной толстовки, которую с утра натянул. Он нашел подводку, наклонился вперед, к зеркалу, и принялся снова рисовать брови, которые «уплыли» вместе с водой. Лицо выглядело забавно, как после качественной процедуры в дорогом салоне красоты. Оно порозовело от ожога, и Юрген собирался подождать, пока оно снова побелеет, остынет.
«Долбанный Трини. Он об этом еще пожалеет...» — подумал он сначала, но потом посмотрел на себя в зеркало и понял, что ненавидящего огня в глазах больше нет. Не было желания думать о мести, не было ощущения победы. Было ощущение краха, потери, разбитых осколков маленького внутреннего мира.
Это не удавалось Пьеру, как он ни старался, это не удалось Джулиану, хоть он и был близок со своими подлыми, мелочными методами войны. И это удалось Рамоне, которая дополнила их общие старания своим контрольным поступком. Это не он ее использовал и отшил, это она ему отомстила за всех сразу: за Джулиана, за Пьера, за Лауру и за себя. Теперь все считали его ничуть не лучше тех, кого он оскорблял. И он не мог понять, как же он так поверил и повелся на то, что он действительно ей нравился. Обжимания?.. Да это был просто дурацкий повод согласиться, потому что ему хотелось попробовать. Вдруг это и правда вышло бы не так уж плохо?
Начо закрыл рот ладонью, чтобы не дышать шумно и не спугнуть вдруг, но глаза у него полезли из орбит от звуков задушенного плача. Рамона, видевшая это еще прошлым вечером за сараем, видела только малую часть того, что иногда случалось. И для нее это не было непривычным, она решила, что он всегда так себя вел, потому и относилась пренебрежительно.
Зато для Игнасио это было шоком, и ему вдруг стало противно от того, что он ночью пытался утешить Джулиана, обнимал его, бегал за лимонным соком, заботился. Джулиан сам не знал, чего хотел, сначала послал, потом разрешил, а утром снова выбросил его из своей жизни, как будто Начо был ему не другом, а посторонним человеком, вещью.
И стало отвратительно от того, что ему удалось своими или чужими силами сломать самого несокрушимого поганца их школы.
Юрген никак не мог сжать кулаки, как обычно делал, не мог разозлиться. В солнечном сплетении будто пробили дыру, и в салоне самолета «Юрген Гувер» произошла разгерметизация. Он стремительно падал и вот-вот должен был потерпеть крушение. И винил он во всем только себя, такого идиота. Этого бы не случилось, не пойди он вчера за сарай после скандала, не просиди он там столько времени, не заткни он уши наушниками. Он бы услышал, как Рамона подошла, и она бы не смогла его там зажать. А если бы не было этого их разговора, не было бы и ссоры в столовой, после которой она за ним побежала в комнату. И не было бы больше ничего. И ему бы не захотелось тоже побыть кем-то, за кем гоняются, кого хотят. Его никто не любил, никто не хотел, и ненавистным стал даже Пьер, которого обожали все. И даже дурацкий хиппи Трини, который так страдал по своей лесбиянке. И зачем только она смотрела на него, на Юргена, всю эту неделю?
Он же решил, что он и правда ей нравится. Но вышло, что ошибся, как и в том, что нравился Лауре. Это он был во всем виноват. Это он никому не нравился, как бы ни вел себя.
По коридору мимо туалета кто-то прошел, и Юрген опомнился, понял, что кто угодно мог войти в любой момент и увидеть его в таком состоянии. Выходить тоже было не лучшей идеей, он выглядел далеко не потрясающе со слипшимися ресницами, а потому выбрал лучшее из худшего — заперся в той самой кабинке, на которой еще недавно было написано его маркером откровение про Пьера. Кабинка была соседней с той, где сидел и прислушивался Начо, поэтому он услышал даже стук подошв об опущенную крышку унитаза, на которую Юрген сел. Он, видимо, задрал на нее и ноги, обнял колени. Начо даже живо вообразил себе, как школьный сплетник уткнулся в колени носом и сидел, ревел, как девчонка.
«Да быть этого не может. Это его брат-близнец», — он сам себе не поверил. Нереальным был воображаемый Гувер, который задыхался, хлюпал носом, шепотом ругал себя и жаловался себе же на мир. Потом он заговорил по-немецки, и Начо перестал что-либо понимать, но эмоций в речи прибавилось в несколько раз.
— Кончай реветь, это того не стоит, — вздохнул он, стукнув кулаком по стенке между кабинками. Шепот и всхлипы затихли, а потом и дыхание будто оборвалось.
— Убирайся, — мрачно процедил Юрген, когда осознал, как сильно прокололся.
— И как только тебе ума хватило дать ей. Вы что, сговорились все, что ли? Джулиан тоже не тупой, вроде, а дал ей. Да и ты, хоть и мудак, тоже не тупица. Чем она вас покупает?
— Сиськами, — с сарказмом огрызнулся Юрген.
— У нее неплохие сиськи. Чего реветь тогда?
— Отвали, Висент. Не смей со мной разговаривать.
— Тебя обрадует, если я скажу, что ты был прав вчера?
— В смысле? — Гувер невольно заинтересовался.
— Ты назвал его шлюхой. И это правда. Он вчера дал мне, чтобы «проверить» свои чувства к ней. И сегодня сказал, что это у него настоящая любовь к ней. И он не гей никакой, просто обожает ее.
Юрген промолчал, и Начо пожалел о сказанном.
— Теперь можешь растрепать кому угодно о том, что я это сказал. И мне пофигу, что он больше никогда не станет со мной разговаривать.
— Почему? Вы же настоящие друзья.
— Лучше без друзей, как ты, чем с такими, как он. Не люблю, когда на мне проверяют что-то, и меня используют.
— Я всегда прав, — Юрген усмехнулся. — Только без друзей... А, ладно, — он опять расклеился, и слезы подступили к глазам. — Какого хрена ты здесь сидишь?! Я думал, ты давно свалил, я сказал тебе свалить еще минут двадцать назад!
— Ой, да кто тебя станет слушать.
Юрген замолчал, Начо тоже притих. Но Гувер все же сжал кулак и приложил его к своему солнечному сплетению, будто закрывая пробитую дыру. В груди затеплилось, сквозняк и холод начали нагреваться. Все было не так уж плохо, и Висент оказался прав — оно того не стоило. Какой-то Джулиан с какой-то Рамоной, подумаешь.
— И она поступила, как тварь, — заметил Начо. — Чересчур по-хамски, ты так не делал.
— Ты мне только что тоже растрепал про него.
— Но я — только тебе, а она — всем сразу.
— А кто тебе сказал, что я теперь не расскажу всем про него?
— Тогда я расскажу всем, что ты ревел тут, как девка.
— Ну и рассказывай, мне хуже уже не станет. А я все равно всем расскажу, что ты про него сказал.
— Да пожалуйста, мне все равно. Это правда, а на правду не обижаются.
Юрген удивился.
— Ты тоже так думаешь?
— Так все думают. Но то, как ты ее обычно подаешь, эту правду...
— Это стиль, — чуть ли не гордо, с ноткой юмора объяснил Юрген. Но потом он подумал, что если ему хочется, чтобы всего его любили, нужно что-то менять в своем поведении. — Ладно, я не скажу никому.
— И я не скажу.
— Не ругайся со своим дебильным Трини, вы же реально друзья. Друзей не бросают из-за ерунды.
Начо уставился на стену между кабинками, выпучив глаза, как рыба.
«Это Гувер сказал?!»
— Друзья не бывают навсегда же, — он хмыкнул.
— Бывают, — Юрген уперся и начал спорить.
— У тебя-то их нет.
— Это пока, — Гувер решил, что никто еще не диктовал ему, как жить, и не будет диктовать. Он сам решит, что нужно делать и когда. — И это пока я выгляжу, как зареванное чмо, — он вышел из кабинки, так что Начо услышал стук дверцы. — Скоро пройдет, и я буду выглядеть охрененно.
— И станешь добрым, — Начо усмехнулся.
— Вот и стану.
— Кому ты врешь.
— Да мне все равно, что ты думаешь.
«Слабым быть сложно», — подумал Юрген про себя. И правда, куда больнее и обиднее было доверять и доверяться, верить, признаваться, чем закрываться ото всех и тихо мстить. Но когда он был слабым, и ему было больно, потом сразу появлялось что-то хорошее, вроде внезапно появившегося Висента, утешившего его парой слов. А значит, риск стоил того, чтобы попробовать.
— Ну, ты и так не конченное дерьмо, каким кажешься, — Игнасио задумчиво протянул. — Иногда ты бываешь терпимым. Но ты точно не добрый.
— Ты меня вообще не знаешь.
— Пойди и извинись перед Пьером за то, что толкнул его. Ты бы видел, сколько крови было, когда ему локоть зашивали.
— Еще чего! — Юрген передернулся. — Через мой труп!
— Вот видишь, — испанец паскудно хихикнул из кабинки, проверяя, закрыта ли дверь. Вдруг Юрген бросится бить ему морду.
— Это перебор, — гордо и сухо ответил немец. — Но я постараюсь.
Начо наконец вышел, поправил одежду и посмотрел на Юргена оценивающе.
— Если не считать зареванных глаз, ты не так уж мерзко выглядишь. Ну, ожог уже прошел, не такой уж и горячий был пирог.
— Ты понятия не имеешь, какой он был горячий! — рявкнул Юрген, ткнув в его сторону пальцем, но потом уставился на этот палец в шоке и опустил руку. — Само получилось.
— О, да, просто сеньор Великодушие, — передразнил Начо. — Старайся больше молчать, — он хлопнул Юргена по плечу и проверил реакцию. Удивление все равно было заметным. Юргена даже никто не касался, так его не любили.
— Вот увидишь, — он прищурился и опять сделал хищное, решительное лицо. — Я еще навставляю твоему тупому Трини, так что он пожалеет обо всем...
— Опять мстить?
— Нет, не в том смысле. Ему станет стыдно, что он такая мразь. Я же никому не говорил про него и нее, пока он сам не начал мне гадить. Я не был виноват в том, что она ко мне начала клеиться. Скажи же, он сам виноват?
— Сам, — Начо согласился, уже и сам осознав этот промах Джулиана. Но ему затмила разум ревность, так что это многое объясняло, но вины с него не снимало. — Но Пьер-то тебе что сделал? Если ты не писал ту фигню про Джулиана, ты написал ее про Пьера. Зачем?
Юрген застыл, смутившись и прикусив щеку.
— Ну, а разве не правда? Шлюха же, — он хмыкнул, но Начо не подхватил, и улыбка стерлась. — Ну, может, это был перебор. Но он трахался с ним в туалете, вот прямо здесь!
— Ну и что? Тебе-то какое дело, кто кого трахает и где, и когда? Про Джулиана же ты никому не говорил, а Пьер тебя ВНЕЗАПНО спровоцировал?
— А что Трини сделал я, спрашивается?! Тот же самый внезапный порыв, просто захотелось и все!
— Он ревновал ее к тебе, — пояснил Начо, как тупому. Юрген стоял, чуть наклонившись, защищаясь и высказываясь так, будто лаял по-собачьи. Его манера огрызаться всегда скорее заставляла улыбнуться, чем обижала или злила. Начо же стоял, чуть отклонившись назад, сунув руку в карман и чуть надменно смотрел на «исправляющегося злодея» поучительным взглядом.
— Значит, и ты на него злишься потому, что ревновал! — выпалил Юрген, найдя зацепку.
«Черт, правда», — понял Начо.
— Да я к нему и полез-то только потому, что ревновал, а теперь он меня взбесил тем, что сказал, что она ему нравится больше! — выпалил он не менее эмоционально.
— Ага! Значит, это ты к нему полез!
— Ты же добрый и никому не расскажешь, — напомнил Начо, осклабившись, и Юргену стало обидно. ТАК хотелось всем растрепать и отомстить Джулиану, что просто трясло.
— Ладно, — выдавил он через силу.
И тут до Начо дошло, он так посмотрел на немца, так неожиданно улыбнулся и вытаращил глаза, что Гуверу стало не по себе. Его перекосило, и на лице отразился ужас.
— Да ты ревнуешь Пьера! А-а-а, вот лох!! — Начо бросился на выход, развернувшись, забыв про все и собираясь рассказать всем, проорать прямо из коридора, но Юрген бросился за ним и успел прижать к стене. Он схватил Начо за воротник и придавил со всей силы.
— А ну заткнись!! Не смей! Что за хрень?! Эту шлюху?! Ты в своем уме?!
— А разве нет?! Джулиан тебя ненавидел «ни за что», потому что он ревновал Рамону к тебе! Я терпеть не могу его, потому что я ему не нравлюсь! А Пьер на тебя даже не смотрит никогда, даже ни слова тебе не говорит, а ты вечно лезешь и убеждаешь всех, что он — тупая шлюха!
— Говори тише, кто-нибудь услышит! — зашипел Юрген.
«Ага, но он не заткнул меня», — подумал Начо. «Значит, интересно, что ли?.. СОМНЕВАЕШЬСЯ, ДА?»
— И ты обхамил Лауру за то, что она тебя отшила! Черт, как же я мог забыть, что ты просто умирал по нему раньше, — Игнасио захохотал, поднял руку и вытер выступившие слезы. Юргена совсем перекосило, он отступил, и у него задергался глаз.
— Не смей сказать кому-нибудь этот бред! Я вообще его презираю, он же тряпка половая, подстилка грязная, о него только ноги и вытирать!
— А-а-а, ой, не могу... Вот, почему ты его терпеть не можешь... Он же тогда все спалил и всем рассказал, что ты на него запал, вот педик...
— Сам педик! Сам-то на себя посмотри, ты лез к Трини! — Юрген чуть не запрыгал от злости, но ему мешала боль в пояснице и позвоночнике, оставшаяся после бурной ночи. И вообще, было неудобно ходить и прыгать.
— Еще и оправдываешься...О-о-о, боже... Представляю, как тебе стыдно было, когда он грохнулся!
— Ни капли! — у Юргена даже голос сорвался на визг.
Начо вдруг замолчал, поняв, что ему тоже стало стыдно, что он обиделся на Джулиана. Он был не виноват в том, что любил Рамону, и это Начо его запутал и буквально вынудил.
Висент и Гувер молчали около минуты, думая о своем, а потом дверь открылась и ударила Юргена по плечу.
— Аккуратнее можно?! — вызверился он, а потом увидел, кто вошел, и закатил глаза. — Как обычно, вовремя, шлюха.
— Отвратительно выглядишь, — заметил Пьер, осекшись сразу. Он тоже Юргена заметил, когда заходил, и пока немец не открыл рот, Пьер его успел пожалеть. Он увидел покрасневшие глаза, удивился и хотел спросить, как ожог, но стоило его оскорбить, и все желание наладить отношения пропало.
— Не хуже, чем ты, — заверил Юрген, и Начо на него выразительно посмотрел.
— Не с ним, — пояснил немец, имея в виду, что Пьер был исключением из правил. Если Юрген и станет добрым, то только не с ним.
Локруа решил не следовать его примеру и все же спросить. Это была не вежливость, а настоящая забота, поэтому он и решился.
— Как лицо?
— Прекрасно. А как твой локоть? — отреагировал Юрген ласково, заставив себя. Пьер удивился.
— Терпимо.
— Жаль, — Юрген не удержался. — Я надеялся, что очень болит. Ладно, вы тут еще поговорите, а я пойду. Не хочу дышать с тобой одним воздухом. Мало ли, вдруг испарения блядства заразны.
Начо мрачно вздохнул, Юргену стало на секунду стыдно, но он с собой ничего поделать не мог. Что можно сделать с собственным характером? Ничего.
Стоило ему уйти, и Начо почти проболтался.
— Мы тут, кстати, о тебе разговаривали.
— Вы разговаривали. Вообще странно. Обычно он лает. Ой, а как Трини, кстати? Я вчера уронил его в море случайно, — Пьер улыбнулся неловко.
— Нормально. Чуть не заболел, но обошлось.
— Отлично. Ты не дашь мне его телефон? Просто он достал у Рамоны номер Лауры, и мы сегодня все-таки встретимся... Но мне нужно кое-что Джулиану сказать. А он у директора сейчас, — он скривил губы сочувственно, представляя, как хиппи достается от сеньора Пинтеньо и сеньоры Мартины.
— У тебя есть ручка? — кивнул Начо, не видя смысла отказывать.
«А Джулиан был прав. Если с ним не ругаться, он вполне нормальный», — заметил он, наблюдая за Пьером. И на примере их ругани с Юргеном было отлично видно, что не Пьер всегда затевал ссору.
Пьер закончил причесываться, прихорашиваться, достал из сумки ручку с листком и прикинулся журналистом.
— Диктуй.
Начо продиктовал, разглядывая его. Он так и не решился разболтать подозрения насчет Юргена. Вдруг он ошибался? Вдруг Гувер не врал, и он действительно просто так ненавидел француза, презирал его за внешность, характер и образ жизни? Вдруг он его терпеть не может, а Начо только хуже сделает, запутает Пьера, и ему достанется от Гувера? Он и так обозленный сейчас, и его решение стать добрым весьма хрупкое, а он себя не контролирует рядом с Пьером.
«Лучше не надо», — подумал Висент. «Пусть сами разбираются».
* * *
— И как вам? Нравится?.. — Юрген подошел сзади к парочке рыжих, которых Рауль только недавно отпустил из кабинета директора.
Рамона с Джулианом стояли с идентичными выражениями лиц перед доской позора, созерцая свои фотографии. Это была насмешка судьбы, ведь фото немца по-прежнему висело в центре, а их фотографии — по бокам от него. И это была настоящая пытка видеть его надменную ухмылку и свои серьезные, как на паспорт, рожи слева и справа.
— Пошел вон отсюда, — Джулиан прошипел тихо-тихо, чтобы никто не услышал. — Хочешь еще пирожка?..
— Нет, спасибо, НАЕЛСЯ, — Юрген наклонился к нему и гавкнул прямо в ухо. — Так что не подходи ко мне на три метра, шизик чумной.
— Сейчас удачный момент закрыть рот и свалить, — заметила Рамона. — Ведь я еще не все рассказала и не всем. Например, как по-немецки будет «еще» и «поцелуй меня».
— А мне не стыдно. Ведь это ты разбила мне сердце, лживая тварь, — пропел Юрген самодовольно, затолкав обиду так глубоко, чтобы не чувствовалась.
На самом деле, его волновало только одно — чтобы Начо не разболтал Пьеру о своих дурацких подозрениях. И дело было даже не в том, что француз немцу реально нравился. Они не общались три года, да они вообще никогда не общались близко, они не знали интересов друг друга, понятия не имели о характерах и ограничивались своими впечатлениями и фантазиями. И Юрген просто привык ненавидеть Пьера, это был факт, это была традиция «Эль Соль», в которой были хиппи Джулиан, мачо Начо, ублюдок Юрген и шлюха Пьер. Все к этому привыкли, иначе и быть не могло. Но «Ла Луна», вмешавшись в жизнь «Эль Соль», все переиначила на свой лад, и женский пол разбавил концентрацию мужских флюидов. Война пошла совсем по другим правилам, и теперь Юргену пришлось пересмотреть причины своей ненависти.
Может, дело в том, что Пьер тоже вырос и изменился? Он стал еще красивее, не такой пучеглазый карась с бесцветными бровями, как давным-давно. И Юрген больше не угрюмый мальчик с веснушками, у которого нет ни вкуса, ни стиля, только хамский характер.
«Только этот дебил до сих пор думает, стопроцентно, что я слушаю Мэнсона, я сатанист, атеист и извращенец. Черт. И если он действительно так думает, то он не прав только насчет Мэнсона и атеиста», — Юрген вздохнул, забыв, что стоит между Рамоной и Джулианом, за их спинами. Они оба на него покосились, потом посмотрели друг на друга, и им стало стыдно.
— Слушай, извини, — Рамона первая сдалась и тронула его за плечо. — Правда, все было классно ночью. И я даже поняла, что ты не со зла меня выгнал... Просто, ну... Ничего не получится. У меня свои тараканы, дело не в тебе. И внешне ты просто супер, и весь такой... ух, просто. Но не получится, — она призналась. Джулиан заставил себя сделать нормальное лицо, а не «о, боже, аллилуйя, ты услышал меня».
— Извини, что пирогом швырнул, — выдавил он.
— Чего?.. — Юрген очнулся от своих мыслей и уставился на них, как на диких.
— Я сказала «извини», идиот, — Рамона мрачно на него уставилась, как на Лауру, когда та тормозила.
— И я, — поддакнул Джулиан.
Юрген на него посмотрел стеклянными глазами, покивал, потом моргнул, понял, что совсем застрял и выпал из реальности.
— Извини?.. А... Да ладно, ничего, — он отмахнулся, развернулся и пошел куда-то, странно шевеля рукой в воздухе. Он явно разговаривал с собой вполголоса, и Джулиан с Рамоной в ужасе переглянулись.
— Он сказал «Да ладно, ничего»? — переспросила она.
— Я думал, мне показалось.
— Мне так стыдно.
— А мне-то как.
— Да ладно, так ему и надо, — она фыркнула, оправдываясь перед самой собой, сунула руки в карманы и улыбнулась безразлично. Джулиан вдруг насторожился.
— Почему у вас ничего не получится? Он же нравился тебе так сильно?
— Да я его всего неделю знаю. Ну, в смысле, он красивый, это факт. И если тебя не сильно обидит, ночью тоже было зашибись... И он весь такой, но... Не такой.
— Да он тебе еще вчера вечером нравился, о чем ты, — Джулиан не поверил в этот раз так быстро в счастье. — Ты с него глаз не сводила, а ведь это уже после того, как ты с ним там подралась, за сараем.
— А ночью я поняла, что не то. И все эти кольца и штанги. И он не гей, это точно. Он просто залипает от сисек. Короче, это совсем не то.
— А что «то»?
Рамона на него посмотрела с досадой, очень не хотелось признаваться в собственной глупости и неправоте.
— Тебе не показалось, что он какой-то стукнутый был? Сначала нормальный, а потом как будто переклинило?
«Переводит тему», — подумал Джулиан и прищурился, но потом мысленно улыбнулся. Это был однозначно хороший знак.
— Меня гораздо больше волнует, что нас посадили под арест, как и его, только на еще одну неделю дольше.
— Подумаешь. Можно и сбежать, не станут же они на нас жучки цеплять и следить, где мы.
— Да по всей школе камеры, они увидят, что нас нигде нет.
— В туалете и душе камер нет, например. И в спальнях тоже, это же незаконно. Вдруг мы спим? Мы же не обязаны постоянно торчать в столовой, шляться по коридорам или сидеть у телевизора?
— Тоже логично. А если зайдут в комнаты проверить?
— А кто сказал, что мы в своих комнатах? Мало ли, вдруг мы у кого-то сидим.
— Они все обойдут, ты же знаешь ведьму, — Джулиан двинул бровями скептически.
— А мы бегаем, — выкрутилась Рамона. — Из комнаты в комнату, не будут же они целыми днями проверять.
* * *
Юрген сначала искал Пьера, но когда нашел, понял, что это было тупо. Что ему сказать? Чтобы он не ходил с Лаурой никуда? Вдруг они действительно классно проведут вместе время?
Нет, Пьер не станет нормальным парнем, конечно, за какие-то два-три часа в обществе девчонки. Но Лаура не была нормальной девчонкой, и ее обаяние симпатичной дурочки без женских капризов просто покоряло. Она была замечательная, и она знала, что Рамона с Джулианом встречались, несмотря на неправильную ориентацию Мэй. И ей могло прийти в голову закрутить и с Пьером точно так же. А француз весь такой несчастный, у него болит рука, все болит, он одинокий, Юрген его достал со своими нападками про шлюху, Роберто разочаровал, все плохо.
В общем, это была судьба. И Гувер ни за что не признался бы, конечно, что Начо оказался прав насчет старой симпатии, о которой он просто забыл, привыкнув к войне... Но нельзя же обманывать самого себя, когда ты просто не уверен — правда это или нет. Юрген не знал, нравится ему Пьер или не нравится, но гораздо труднее будет принять ответ «да, нравится», если Локруа крепко закрутит с Лаурой.
«Девка — это не какой-то загорелый козел, ее так просто не бросишь. Тем более, с чего бы ему ее бросать? Он уже такая подстилка, кто на него позарится-то, вообще? Ему нет смысла ее бросать. А ей зачем? Она не такая лесби, как Мэй, она милая и нормальная, вроде, просто очень глубоко в душе. В общем, если они закрутят, это надолго и очень серьезно. И что делать тогда?!»
— Ты не испортишь мне настроение своими репликами, потому что оно у меня прекрасное. И его не испортит даже дождь, который там начинается, понял? Потому что у меня все замечательно, и я рад, что Лаура тебе разонравилась, потому что у нас с ней СВИДАНИЕ, прикинь? — Пьер выпендрился, не удержавшись. Он сидел в гостиной, по которой Юрген как раз проходил, пытаясь его найти.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |