Рудольф поднял руки к дверному замку, но отодвинуть засов было недостаточно, дверь была заперта на ключ изнутри.
- Проклятье… - протянул он уже не шепотом, а обычным голосом, руки упали бессильно, повиснув вдоль тела. Голова резко дернулась влево, улыбка озарила лицо. То есть, это днем, при солнечном свете она озарила бы, а сейчас напоминала оскал. И глаза у него были какие-то странные, потому что Лукас в них заглянул и понял, что парень его просто не видит, он смотрит будто сквозь него. Вампадур ради эксперимента помахал ладонью перед его лицом, эффекта не было никакого, реакции – тоже.
- Эй, ты лунатик, что ли? – Лукас решил, что все должно быть объяснимо чем-то простым. Ну, лунатизм у человека, что поделать, до двадцать первого числа еще далеко, конечно, но у него раньше начинается приступ.
Гаррет с Одри тащились за этими двумя, стоя за спиной у Лукаса и глядя друг на друга.
- Ты не поверишь, - заметил Одри.
- Учитывая, кто мы, на свете вряд ли осталось что-то, во что я не поверю.
- Мы привидения, - согласился Боргес. – Но мне стремно за ними идти. За этим, с косой. Как он сам решился за ним тащиться?
- Ну, давай не пойдем тогда, - Гаррет пожал плечами. – Пошли обратно, а?.. Нэнэ устал, я вместе с ним… Пошли.
- Но мне интересно, что там.
- Так ты же боишься.
- Ну, я боюсь, и мне интересно одновременно.
- Ты придурок, - Гаррет вздохнул. – Ладно, пошли.
- Далеко он все равно не уйдет, дверь закрыта, - фыркнул Боргес. – Нэнэ не совсем идиот, чтобы оставлять ее открытой.
- Ошибаешься, - Гаррет кивнул куда-то, Одри проследил его взгляд и понял, что Лукас, ругаясь, вылезает из окна в коридоре, приземляясь в кусты. Судя по пустующему коридору, Гранат уже вылез, и это была его идея воспользоваться окном.
Вампадур сам себе не мог объяснить, почему идет за этим кретином, почему не возьмет его за плечи и не встряхнет. Если парень спит, то он обязательно проснется, стоит его встряхнуть или врезать ему. Но если не спит… Это Лукаса останавливало. И очень хотелось узнать, что можно делать на берегу моря, где ничего больше, кроме интерната, нет. С кошками директора играть? Но все они уже попрятались и мирно спали.
- Па-парам-па-пам, парарам-па-па-пам… - продолжал шепотом напевать парень, имя которого Лукас никак не мог вспомнить. Оно было идиотское, напоминало о чем-то глупом… Но в голову никак не лезло.
Трава была высокая и холодная, но еще без росы, это Лукас чувствовал даже голыми лодыжками, шагая в своих расшнурованных кедах и штанах, штанины которых чуть задирались внизу. И он не представлял, каково было шагать босиком, по-прежнему на цыпочках по холодной земле, путаясь в траве. Но Гранат холода будто не чувствовал, он целенаправленно шел куда-то за интернат, не спускаясь к берегу перед ним, как думал Лукас. Сам бы он, наверное, пошел к морю, а этот пацан потащился куда-то в противоположную сторону, где просто ничего не было. То есть, Лукас думал, что там ничего не было, и его глаза начали округляться, не смотря на их узость, когда он увидел здоровую мельницу. Деревянные лопасти были пробиты по многих местах, но скрипели и иногда шевелились, каменная кладка самой мельницы выглядела так надежно, что не удивляло, как она простояла так долго. Лукас решил, что она стоит там давно, потому что люди давно не пользовались мельницами. Рядом не осталось ничего – ни домика, ни даже сарая, только эта мельница и колодец, закрытый тяжелой плитой.
- Охудеть… - выдал Одри машинально, Гаррет просто застыл рядом, задрав голову и таращась на строение, превышавшее своими размерами интернат, хотя Дримсвуд был даже выше, чем Стрэтхоллан.
- Вот это шиза у него… - заметил Андерсен, уставившись в спину парню, который шел к двери, как заколдованный. И он явно слышал музыку, которую больше никто из них не слышал – ни Лукас, ни привидения. Но когда Вампадур отошел на пару шагов влево, он увидел, как в маленьком окошке-бойнице мерцает огонек. Его пробила нешуточная дрожь, ведь на мельнице никого не могло быть.
А Рудольф бесстрашно и беспечно взялся за веревочную петлю, заменявшую ручку двери, потянул ее на себя, со скрежетом отодвинул толстую деревянную дверь от косяка и заглянул внутрь. Там действительно горели огоньки.
- Что ты делаешь? – Гаррет прищурился, покосившись на Боргеса, который начал что-то бубнить себе под нос и покачиваться. Но с каждой секундой покачивание становилось все резче, динамичнее, а Андерсен к своему ужасу понял, что тоже начинает двигаться.
- Ты не слышишь? Какая-то ерунда играет. Только где?.. – на привидений это тоже действовало, потому что попав на порог мельницы, они буквально попали в мир того, что удивляло даже покойников.
- Волынки… - Гаррет просто остолбенел. Где и кто еще играл в этом веке на волынке? – И скрипки. Или виолончель, не знаю.
- Ты музыкант или нет?
- И играл на гитаре, - мрачно отозвался Гаррет. – Да что со мной… - ноги двигались против воли, хотелось танцевать, а музыка становилась громче.
Про Лукаса они забыли, а он уже решил разобраться с происходящим, заглянул Рудольфу, имя которого наконец вспомнил, через плечо и чуть не поседел. Хотя, он и так был белобрысым, седеть бесполезно.
Это были то ли гномы, то ли домовые, то ли еще какая ерунда, но выглядели они жутко. Их сморщенные, смуглые лица усыпаны были бородавками, подбородки и челюсти не видны были из-за спутанных жестких бород, а какие-то шляпки с бубенчиками и колпаки просто добивали. Половина играла, половина пила какую-то дрянь из грязных, порой дырявых кружек. И они говорили на непонятном языке, а потом уставились на двоих парней в дверном проеме и даже не испугались, а наоборот - странно усмехнулись, переглядываясь, о чем-то снова оживленно принялись болтать.
Лукас подумал, что у него поехала крыша, но, судя по всему, Рудольф это тоже видел. И он пришел в себя, потому что остолбенел, моргнул, и его расширенные зрачки стали нормальными, он шарахнулся и обернулся.
- Ай! Это ты?! – он удивился, увидев прямо за своей спиной Турмалина, который поймал его с поличным совсем недавно.
- Ты тоже это видишь?.. – шокированно и не вполне адекватно уточнил Лукас, кивнув на чертову тусовку, творившуюся за порогом.
- Я думал, я сплю.
- Ты спал, - заверил его парень. – А теперь скажи, откуда ты знал, что здесь эта чертовщина?
- Я?! Я только что здесь оказался!
- Ты лунатик. Замечательно, - заключил Вампадур и понял, что попал под раздачу чисто случайно.
Рудольф не успел смутиться, что его проблему и тайну выведал именно этот белобрысый металлолом, как его вдруг втянули внутрь теплого, даже жаркого из-за обилия тел и светильников помещения. Лукас метнулся за ним, но никто и не препятствовал, напротив – им сунули в руки какие-то деревянные кружки не самого стерильного вида, в них что-то плескалось. Лукас понюхал сначала, чтобы убедиться в растительном, а не химическом происхождении жидкости, а потом хлебнул отважно, чтобы не успеть испугаться и не показаться низкорослым уродцам неудачником. Ему в голову резко ударила дурь, кружка выпала из руки, ударилась о пол, и мутная жидкость расплескалась. Это не был даже алкоголь, в этом было что-то другое, что он никогда не пробовал, и что для людей было не совсем подходящим.
- У меня поехала крыша, или ты тоже это видишь? – Гаррет не мог прийти в себя, и гномы надрывались злобным смехом над привидениями тоже, хотя им не предлагали ничего выпить, просто следили за их поведением одурелых любителей покурить.
- У нас обоих поехала крыша, - заверил Одри, не в силах остановиться и пританцовывая. – Мне никогда не нравилось такое.
- Мне тоже, уж поверь, - с сарказмом сообщил Гаррет. Неудивительно, ведь он сам был музыкантом и совсем в другом жанре и стиле.
Кельтскими напевами там и не пахло, а вот в мельнице – очень даже, а еще там пахло медом, потом кучи страшных человечков, какой-то мерзостью и… Развратом? Это Гаррет мог уловить даже после смерти, лишь вдохнув медленно и пытливо, закрыв глаза. Он слабо чувствовал запахи, будучи призраком, но эту смесь не могло перебить ничто.
Рудольф долго не решался глотнуть из своей кружки, и гномы пытливо на него смотрели, среди них оказались и крепкие, похожие на пеньки женщины с лохматыми волосами, круглыми черными глазами и острыми клыками в широких ртах. Маленькие носы страшилищ напоминали свиные пятачки, только черного цвета, и пальцев на их коротких, сильных ручках было не по пять, а по все восемь. Будь Рудольф адекватен, он бы сам с криками оттуда убежал, но на него влияла атмосфера, музыка, запах, взгляды. Поэтому он не только принюхался к запаху жидкости в кружке, но и лизнул ее перед тем, как глотнуть. А уже через пару секунд его за уши было не оторвать от кружки, он выхлебал все без остатка, так что ему сунули еще, и эту кружку он опустошил, хоть она была наполнена всего наполовину. Лукас занимался примерно тем же, он запрокинул голову, прилип к новой кружке, и видно было только, как дергался кадык на шее при каждом глотке. По подбородкам из уголков их губ потекли струйки, но одуревшие жертвы злобных уродцев не замечали, они только отшвырнули кружки подальше, вытерли эти потеки руками и безумными взглядами уставились друг на друга. Гномы шумели и подбадривали, подначивали, а потом женщины этих уродцев засмеялись, показывая коротенькими пальцами с малюсенькими ноготками на людей, прилипших друг к другу не хуже, чем прилипали к кружкам. Одри хотел что-то сделать, чтобы их остановить, но не получалось, его не слушалось ни призрачное тело, ни голос, у Гаррета была та же беда, его будто приковало к месту, вынуждая смотреть на, откровенно говоря, мерзкое зрелище, разворачивавшееся прямо на полу, на грязном набросанном туда сене.
Андерсен начал задыхаться, Боргес себя поймал на том, что будь у него тело, он наверное, сошел бы с ума от возбуждения. И если их так трясло в призрачном состоянии, то невозможно представить, что испытывали совсем юные и без того озабоченные парни. Они-то были живые, из плоти и крови, и эта кровь кипела, и эта плоть хотела, а потому мозги ушли на дальний план, в главной роли выступала похоть. Лукас стащил с чужих волос резинку, растрепал косу из буйных, жестких и крупными волнами вьющихся волос, припал к губам, пахнущим медом и какой-то еще растительной ерундой, которая была в напитке. Гномы веселились от души, их смешило, как люди, такие цивилизованные и вообще, высшее звено эволюции, впадали в безумство, в бешенство и сходили с ума, предаваясь подобным делам, как животные. Долго на губах, мокро и скользко вылизывая чужой рот, Лукас не задержался, спустился ниже, стаскивая и пытаясь порвать белую майку на таком нежном и наивном Гранате. Он казался нежным и наивным днем, сейчас он казался сочным, горячим… мясом, которое хотелось рвать зубами, мять руками, сжимать крепче тисков и брать, подчинять, захватывать, владеть им. Рудольф, казалось, был совсем не против, гномки загибались от смеха, держась друг за друга и за своих мужчин, колотили себя ладошками по коленкам и заходились словами на непонятном, стрекочущем языке при виде его блаженного, искаженного желанием лица. Только спятивший мог раскинуться на утоптанном сене, прямо на земле, позволяя рвать на себе одежду, стаскивать ее и трогать свое тело так, будто Лукас на это имел хоть какое-то право. Они за все их знакомство обменялись не более чем двадцатью фразами, а теперь собирались делать такое.
Да что там собирались, они уже приступили.
Гаррет и Одри последние десять лет посмертия чувствовали только холод, но теперь ощутили, что начали плавиться, как фруктовый лед на солнце, превращаясь не просто в воду, а в сладкий, тягучий и мерзкий сироп. Гаррет обмахивался собственной рукой, забыв о том, что у него просто нет тела, нечего обмахивать и нечем.
- Мне жарко, - поделился он.
- Мне тоже, - Боргес выдохнул с надрывом, закрыл глаза.
- Я бы сейчас не отказался… - Гаррет кивнул на рычащие и извивающиеся на полу тела. Не слышно было ни вздохов, ни шлепков, ни влажного хлюпанья, все перекрывали крики гномов и хохот их «дам». Их язык оставался непонятным, но то, как они изображали блаженные выражения лиц, было понятно даже рехнувшимся призракам.
- Дети, называется… - Одри попробовал пьяно пошутить, Гаррет криво ухмыльнулся.
- Тебе девятнадцать было, когда ты помер…
- Ну, да, тоже верно…
- Когда ты начал спать с парнями?..
- Лет с тринадцати, - признался Боргес автоматически, выпалив это невольно. Гаррет хмыкнул.
- Тогда не имеешь права их осуждать. Вон тому, что с косой был, уже почти семнадцать, а этому – восемнадцать.
- Вот последнее, что их сейчас интересует, я думаю, это возраст... – Одри не мог больше находиться в чертовой мельнице, где все сходили с ума и пялились на бесплатное представление, но выйти не представлялось возможным. Они ходили сквозь стены, но каменная кладка мельницы не пропускала, выйти можно было только через дверь, да и ее должен был кто-то открыть.
Единственные живые ЛЮДИ, которые могли это сделать, в данный момент были невменяемы совершенно и выглядели, как пещерные люди. Те, что жили давным-давно, ходили в шкурах и охотились, мычали и рычали, вместо общения культурными словами. О связной речи и мечтать не приходилось, насколько понимал тот же Одри. Гаррет увлекся рассматриванием процесса, как и мужская половина гномов. Их очень интересовало, как выглядят тела, а вот гномки сбились в кучу за головой Рудольфа, глядя на его лицо и переговариваясь, обсуждая это. Неужели люди получали такое удовольствие от занятия совершенно пустым делом, которое не приносило никакой пользы? Гномы считали, что «это» делается только для размножения, чтобы плодиться. И мужчины этим заниматься явно не могли, ведь какой смысл? Гномы были рациональны до трясучки, и вид двух совокупляющихся тел, ничем не отличающихся друг от друга анатомически, их забавлял ужасно. А молодость и красота всегда привлекает внимание, что уж и говорить о том, как выглядел тот же самый Рудольф. Хоть он и морщился, открытое, светлое лицо с россыпью веснушек выглядело так привлекательно и свежо, что гномки все впали в ярость от зависти и принялись то ругать своих кавалеров, то лезть к ним с жуткими поцелуями. Мельница огласилась стонами, и это были стоны не только Граната, поспевшего, в самом деле, слишком рано физически. Умственно он еще явно не дотянул до того, чтобы заниматься подобным, но телу об этом сказать забыли.
Гномы отмахивались от «глупых баб». Это было единственное словосочетание, которое Гаррет уловил, расшифровал и понял. Уродцы обсуждали кучу металлолома под кожей белобрысого, на его позвоночнике, на копчике, на ключицах, на лице. Они вообще не представляли, зачем это было сделано. Для устрашения, что ли? Так поступали воины, вставляя тонкие кости в перегородку в носу, но это было давным-давно, даже гномы считали это древним обычаем. Они не понимали ничего, только те что постарше одобрительно поднимали руки, сжимали увесистые кулачки и подбадривали Лукаса. Его и подбадривать не нужно было, он свихнулся. Он не мог успокоиться, так привлекало все в чужом теле. Привлекал запах, вид, ощущение мокрой и горячей кожи, самого тела, которое дрожало и гнулось, подавалось ему навстречу бездумно, невольно. Он игнорировал то, что Рудольф умудрился короткими ногтями расцарапать ему спину крест-накрест, не просто украсив ее красными полосами, а разодрав до крови. Он не реагировал и на то, что парень прокусил ему кожу на плече, его гораздо больше интересовало то, как после этого Рудольф откинулся назад, выгнул шею, приоткрыл рот и, захлебнувшись слюной, облизнувшись, застонал. Глаза он опять закатил, закрыл, начал задыхаться, жарко дыша и не стесняясь совершенно ничего.
Скажи ему кто-нибудь, что ночью из-за своего лунатизма он не просто лишится девственности, а со всей возможной и нереальной страстью отдастся малознакомому парню прямо на земле, в какой-то задрипанной мельнице, он бы долго смеялся, не поверил бы и смутился. Но сейчас он не смущался ничего, не смотря на то, что скулы горели почти алым румянцем, а глаза сверкали, стоило их открыть.
Гномы решили, что еще чуть-чуть, и бедные человеческие парни сойдут с ума, просто изнасилуют друг друга до смерти. То есть, Лукас изнасилует до смерти, а Рудольф – до потери пульса, потому что Вампадур не мог уже даже вдохнуть, сердце колотилось, как бешеное, а давление подскочило до предела.
Они едва успели вжаться друг в друга, вздрагивая от судорог и стиснув зубы, вцепившись в чужое тело и обхватив его крепко-крепко… Как сверху на них щедро вылили три ведра воды ласковые гномы. Что поделать, они знали только такой способ снятия «чар», наведенных волшебным порошком, растворенным в обыкновенном медовом пиве. Они не хотели людям зла, просто посмотрели и пожалели бедняг, открыли дверь, и Гаррет с Одри мигом вылетели за нее, будто за ними дьявол гнался. Гномы отодвинули от колодца, оказавшегося еще вполне действующим, плиту и оперативно, помогая друг другу, вытянули оттуда ледяную воду. У них было всего три ведра, но парням, перегревшимся от всего «этого», хватило с лихвой. Если такую воду выпить, то свело бы зубы, а уж что почувствовали они, промокнув с ног до головы, было не передать. И гномки опять захохотали, когда бедные людишки расцепились и шарахнулись в стороны от места, где сено намокло от воды, как собаки. Собак по весне тоже обливают водой, стоит им заняться чем-то этаким.
Лукас побагровел от стыда, мигом придя в себя и почувствовав себя, будто спятил на несколько прошедших в приступе страсти минут. Он будто не помнил самого себя, но все отчетливо понимал, как будто не контролировал тело, но разум оставался все это время неподалеку. Рудольф просто не мог вымолвить ни слова, даже покраснеть не мог, просто таращился на него из своего темного угла, а все вдруг пропало – светильники, ведра, кружки, уродцы и их уродки. Все исчезло, мельница стала нежилой, темной и холодной, как если бы это был сон.
Только два человека и два привидения не могут видеть один и тот же сон вместе, одновременно. Лукас в темноте натянул сброшенную одежду, случайно рукой задел пальцы Рудольфа, шарившие по полу в поисках майки. Пижамные штаны он уже натянул, а майку найти не мог. Лукас вскочил и вылетел за дверь первым, метнулся по темноте сквозь несколько рядом деревьев подальше от мельницы, к интернату. Гранат был не в состоянии понимать все отчетливо, но подсознательно был ему благодарен за такое поведение. Хотелось сделать вид, будто ничего не случилось, только вот тело не давало.
Нет, ничего не болело, и это удивляло. Порошок, который растворяли в пиве гномы, их просто пьянил, а людей сводил с ума, но исцелял от всего. Просто панацея, и если у Рудольфа еще вечером болела голова, и немного пульсировал ушибленный на физкультуре локоть, то теперь все это прошло. И он не чувствовал боли даже там, где должен был чувствовать. Гномы были благодарными зрителями, не эгоистами, и актерам за спектакль заплатили физическим здоровьем. А вот кто восстановит им психику, гномы уже не знали, это были не их проблемы.
Лукас просто не представлял, что ему думать, голова была пустая, но тяжесть случившегося навалилась со всей силой – чувство вины, сожаление, стыд, смущение, паника, ужас от того, что он сделал это с ПАРНЕМ…
Ночь прошла настолько жутко, что даже Гаррет с Одри уснули в спальне Нэнэ, пригревшись от его восстанавливающейся во сне энергии. Они больше ничего друг другу не сказали, стесняясь вспоминать о том, что видели и чувствовали на мельнице. Это было невероятно, кошмарно, но если существовали привидения, то почему бы не существовать и таким чудовищам? Уж они-то двое точно не могли ни в чем обвинять гномов.
* * *
Нэнэ обещание решил сдержать и влез во все дела учительницы музыки. С самого утра он искал ее взглядом, пока она не вошла в столовую. Он высказал ей за опоздание на пять минут после звонка, потом критично осмотрел внешний вид, придрался к расстегнутой пуговице на воротнике, вынудил застегнуть ее, одернуть юбку, затем поправить волосы и смыть макияж. Ильза была в шоке, Магда удивилась и даже не рискнула спрашивать, что случилось прошлым вечером. Но девице пришлось-таки умыться перед началом занятий. Нэнэ выкроил время даже для того, чтобы посидеть на паре ее уроков, устроившись за задней партой, давя на психику тяжелым взглядом и ледяным выражением лица. Щека, на которой осталась ссадина, была замазана светлым гримом, еще светлее обычного, и Ильзу это убивало. Неужели она ударила директора, а он ее не уволил?.. Но он и сам хорош, поцеловал ее. Это было хорошо… И очень приятно… Но потом выпихнул так, что она ударилась локтями – это пахло садизмом, причем без намека на интим.
Ильза вытерпела все, после занятий он еще раз осмотрел ее внешний вид за обедом, не нашел, к чему можно было бы придраться, промолчал и отвязался. И ему ужасно приятно было услышать облегченный вздох учительницы, когда она поняла, что ее наконец оставят в покое.
Ну как объяснить человеку, что если у тебя все плохо, купи козу? Купи ее, а потом убей, и ты поймешь, как тебе здорово живется, хоть ничего и не изменилось.
Лукас с утра был никакой. Физически он чувствовал себя превосходно, но присутствовала жуткая разбитость от разрозненности мыслей. Он не смотрел на стол Гранатов, взглянул лишь раз, столкнулся взглядом с Рудольфом, тот побагровел, Лукас наоборот – побелел, и оба опять уткнулись в свои тарелки. Диего не удержался.
- Что-то долго тебя не было ночью…
- Ты не спал? – удивился Вампадур.
- Нет, не спал. Я думал, ты пошел отлить, а тебя все нет и нет…
- Да я просто…
«Библиотека ночью открыта или закрыта? А, ладно».
- В библиотеке был. Не мог заснуть, решил полистать пару книг, - он пожал плечами.
- Понятно… Библиотекарша разве разрешает брать на ночь, без записи? – Раппард прищурился скептически. Тео тоже выгнул бровь, подозревая, что это – наглая ложь.
- Я через вторую дверь зашел, в читальный зал. Он-то открыт, я ничего не брал.
- Ясно, - фыркнул уже Фон Фарте. – Тогда почему вон тот пацан так на тебя смотрит уже в сто двадцать пятый раз за десять минут? Мы так подумали… Тебя не было ровно столько, сколько хватит на то, чтобы... – он наклонился к Лукасу близко-близко и прошептал ехидно. – Чтобы дойти до их спальни, вытащить его оттуда, уволочь куда-нибудь и позаниматься дополнительно бадминтоном.
- Это парень, который вчера передал для Глена записку, - мрачно пояснил Лукас, Тео остыл, улыбка с его лица пропала, Глен кивнул, мол, записку и правда кто-то передал. Эйприл тоже выглядел спокойным, ведь он видел это все в коридоре и парня с косой и зеленовато-прозрачными глазами помнил. Вот только даже Кле видел, что парень изменился. Если вчера он был глупее Бэмби со своими распахнутыми наивными глазами, то сегодня он умнее не стал, конечно, но что-то в нем появилось другое… Будто он и правда ночью делал что-то, что в рамки невинности и наивности не вписывалось.
Но Лукас на такое не способен, он же не голубой, он сам сказал ему, Эйприлу. Хотя, Кле гораздо больше интересовало то, что вчера он видел двух привидений, и они с ним разговаривали. Более того, среди них был Гаррет, и все шесть часов на занятиях Эйприл думал про него, а не про Лукаса, с которым сидел рядом. Он даже не хотел уже отсесть подальше, его все устраивало, потому что Вампадур не магнитил так сильно, как Андерсен.
Гаррет увидел его издалека, хотя раньше мало обращал внимание. И он оставил Одри стоять за спиной Нэнэ и давить ему на психику, а сам ненавязчиво прошагал по всей столовой к столу Турмалинов.
- Доброе утро, - наклонился он к Эйприлу, чем заставил того напрячься, вздрогнуть и сильно заволноваться. Не смотря на то, что Гаррет был прохладным во всех смыслах, его появление заставило температуру немного повыситься.
- Доброе утро, - ответил Кле, и на него в шоке уставился Глен, который не был увлечен обсуждением бурной ночи Вампадура. Фрэнсис тоже покосился на Эйприла немного удивленно. Они не разговаривали, но все равно постепенно снова сближались.
- В смысле, день хороший, солнце там… - пояснил парень, жутко смутившись, поняв, что лучше не отвечать Гаррету вслух. Но он не читал мыслей, так как с ним поговорить? Говорить очень хотелось и именно с ним, ни с кем больше.
Глен двинул бровями с выражением лица «все ясно», не стал смотреть на Жульена, хотя очень тянуло. Он думал, что ему делать, ведь…
Диего выразительно давил на Лукаса взглядом и голосом, потому что тот уже устал отбиваться и просто решил сдаться.
- Да, я поимел кое-кого сегодня. Но я не скажу, кого, - буркнул он.
- А все и так понятно, - Фон Фарте первым отодвинулся и успокоился. Глен ковырялся вилкой в тарелке и думал снова о том, чего от него ждал Жульен. Это было смешно и интересно – целовать его, проверять, сколько он позволит, как далеко разрешит зайти. Но проблема оказалась в том, что Глен представил себе, что будет, разреши вдруг Янтарь зайти очень далеко, почти до конца. Сезанн просто… Просто не хотел таких отношений. Не с ним. Почему так бывает? Почему с человеком забавно, интересно смотреть на его реакцию, общаться с ним, рассматривать его, но по-настоящему Хочется совсем не его? Хочется другого человека, который совсем не подходит, который не нравится изначально, которого ты почти презираешь, который даже бесит порой.
Жульен сильно обидится? Стоит сказать ему о том, что это все – просто шуточки? А может, постараться подольше подержать его рядом с собой, не заходя дальше ласк выше пояса, чтобы он не наделал глупостей и не сделал «этого» с кем-то еще? Что же делать… И что делать с тем, что нашло на него самого? Забыть. Забыть и не вспоминать никогда, потому что это – бред.
Лукас понял, что его спалили именно из-за постоянных взглядов Рудольфа, которому было жутко стыдно, и это Вампадура разозлило до предела. Захотелось вычеркнуть случившееся из памяти, чтобы никогда не вспоминать.
Гномы, волынки, пиво со странным вкусом, грязная земля и сено на ней, ледяная вода. Все это было такой милой сказкой, преследовавшей Граната везде, куда бы он ни пошел. Он сам был не от мира сего, он был странный и волшебный, просто очаровательный.
Хотелось причинить ему боль.
Нет, не в том смысле, в котором подумал бы тот же Диего, услышь он вдруг мысли соседа по команде. Лукасу хотелось то ли растоптать его, сделав «это» еще раз, только в трезвом, адекватном состоянии, чтобы все запомнилось и очень сильно и долго болело, то ли уничтожить его чертово очарование, разломать сказку, разбить всю эту прелесть. По Рудольфу видно было, что он в полном порядке, и это тоже раздражало. Он испортил Лукасу все своим существованием, он сделал его каким-то гомиком, который переспал с парнем и действительно получил удовольствие от этого. Он был таким глупым, глупее не придумаешь, просто тупым, как дерево, хоть и учился хорошо. Его начитанность и способность к учебе никак не отражались на простом поведении в социуме.
Хотелось увидеть, как он плачет, как ему больно морально, как он растоптан и унижен. Но Лукас понятия не имел, как это сделать, он просто никогда этого не делал. Он не знал, что желая чего-то очень страстно, ты никогда этого не получишь. Гаррет, который растоптал немногих, но окончательно и почти насмерть, никогда не собирался делать этого нарочно, специально. Просто так получалось, что он поступал в соответствии со своими желаниями, а они шли вразрез с понятиями общества о нравственности. Что поделать.
Лукас перебрал миллион способов унизить человека так, чтобы не просто унизить, а сначала завоевать доверие, чтобы потом уничтожить.
Милые, странные, необычные всегда раздражают. А когда они еще и не самодостаточные, не способны укусить и огрызнуться, не способны защититься, им хочется причинить много боли, сделать их такими же грязными, как все остальные, вымазать в этой реальности, спустить с небес на землю, показать все ужасы правды. Лукас почувствовал себя грязным из-за этого малолетнего идиота. Он и так был не показательным парнем, он занимался много чем за последние полгода своей жизни, но стать гомиком из-за какого-то безмозглого малолетки было слишком унизительно. Должно быть, для Рудольфа это было романтикой, сказкой в каком-то смысле, но для Лукаса это было отвратительно. Если и становиться гомиком, то только красиво, а не так, не на земле при толпах галлюцинаций в каком-то безумном порыве. Это было не то, что он хотел, о чем он мечтал.
Именно поэтому он остановил Рудольфа после обеда, схватил его за запястье и потащил удивленного Граната за собой, прочь из столовой, на улицу, чтобы остановить возле скамейки и развернуться, зашипеть ему в лицо.
- Что ты пялился на меня целый час, а?.. Тебе что, не хватило? Так понравилось, да? Я не знаю, что ты туда подмешал, чем ты меня напоил, но чтоб я еще раз ширнулся этой дрянью… Я понятия не имею, как тебе удалось всю эту дрянь мне навязать, почему мне это все глючило, но если ты хоть кому-нибудь хоть слово скажешь об этом… Я тебя придушу вот этими руками, - пообещал он, а Рудольф просто опешил. Да, он хотел поговорить с Турмалином о вчерашнем, тоже хотел попросить никому не говорить, сказать, что он не знает, что это был за странный сон такой… Но не таким образом. Поэтому он просто молча смотрел на Лукаса, который казался ему еще вчера таким необычным внешне и по характеру, не подлецом, как Диего, которого все уже обсуждали… Лукас оказался не таким, он оказался еще хуже, мелочным, низким, закомплексованным. Но Рудольф даже слов таких не знал.
- Что ты пялишься?.. Ты думаешь, мне вчера доставило это? Да я просто трахнул тебя, потому что ты меня напоил этой мерзостью. И меня до сих пор тошнит от мысли, что я вообще тебя трогал, идиота ты кусок. Ты половину слов, по-моему, которые я тебе сейчас говорю, не понимаешь. Правда же? И не надейся даже, что это такая у тебя будет обалденная романтика. Знаю я вас, что бабы придурочные, что ты такой же… Хлопаете своими тупыми глазами, ни капли мысли вообще на лице, просто кретинки и кретины, а сами рассчитываете на то, что какой-то придурок западет на ваш необыкновенный «внутренний мир» и втюхается по уши. Не надейся даже. Забудь про это и, знаешь… Ты ничтожество. Лучше больше ни с кем и никогда этого не делай, не позорься, потому что ты не просто бревно, ты просто ничего не умеешь. И слишком тупой, чтобы научиться даже этому.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |