света. Она узнавала — это были его руки. Она заплакала, но удер-
живала его ладони, а чуть успокоившись, разомкнула эти теплые
длинные створки.
Стоило Джиму коснуться ее под тонким свитером, они, как про-
стреленные, первое мгновение не могли вздохнуть, оцепеневшие
от острых спазмов. Еще миг и они точно освобождали друг друга
из плена. Одежда сошла, как отслужившая кожа. Они соединя-
лись, точно вплавляясь друг в друга. Когда они замерли, содрога-
ясь, Виола почувствовала, как его слезы упали ей на глаза и, смешавшись с ее слезами, потекли по щекам. Они плакали и смея-
лись беззвучно, всматриваясь друг другу в глаза.
— Что же тебя не было так долго?
— Я была. У тебя. В тебе.
— Как долго тебя не было.
— 500 лет.
Почему у нее вырвались эти слова? Но то, что происходило
с ними теперь, никакому знанию не поддавалось. Она медленно
проводила ладонью по его шее и затылку, запуская пальцы в во-
лосы, и заново внимательно разглядывала лицо.
Вдруг она засмеялась.
— Держись. «Я буду ревнивей, чем берберийский голубь…»
Джим погладил волосы у нее на виске.
— Значит, — он целовал ее брови, потом, чуть отстранился, чтобы посмотреть в глаза, — у тебя не будет повода для ревности.
Она легла на его плечо. Тонкая, нежная. Казалось, она, словно
мягкая глина, заполнила собой каждый его изгиб. Движения ее
стали плавными, точно в ней развернулась крепко затянутая пру-
жина. Он погладил ее по спине, и она потянулась всем телом, за-
крыв глаза. Она согревалась. Она играла. Он наблюдал. Потом оба
затихли. Он уткнулся лбом в ее плечо.
ЧАСТЬ I. ГЛАВА XII
— Ты освободила меня. И сама не знаешь, как ты меня освободила.
— От чего?
Он долго молчал, подбирая слова.
— Из непринадлежности. Не отпускай меня. Пожалуйста, не
отпускай. Никогда.
Она прижалась щекой к его ладони.
— Я буду с тобой.
Снова несколько минут они молчали.
— С нами это должно было случиться только здесь, — прервала
молчание Виола.
— Почему?
— Где же еще? Все началось с книг. В библиотеке.
Она снова притянула к себе его руку. Они уснули, не погасив
лампу.
В один из первых январских вечеров, когда они были наедине, Джим сказал:
— Я хочу сделать тебе предложение.
Она замерла.
— Деловое, — он отвел взгляд и, помолчав несколько секунд, про-
должил. — Стать драматургом для «Флори Филд» и, если да, то
и продюсером фестиваля в Эджерли-Холле.
Приходит время, когда каждый мужчина хочет, чтобы его жен-
щина просто была с ним, в его доме, а женщины любят чувство-
вать свою принадлежность. Джим Эджерли в этом ничем не
отличался от других мужчин. Влечение и любопытство, пробуж-
даемое ее внешностью, отзывчивость на ее голос, нежность, ува-
жение к ее уму и чуткое понимание ее таланта — все сплелось в его
чувстве, многогранность которого удивляла, а глубина — трогала.
Утром он предупредил, что не отпустит ее даже домой. А она
в ответ просто сказала, что, по ее мнению, его квартира на Эджер-
тон-Кресент больше подходит им обоим. За день до отъезда в Лон-
дон Джим ходил по дому настороженно, стараясь не привлекать
к себе внимание, но пристально приглядываясь и прислушиваясь
к тому, что делала и что говорила Виола. Черты его лица напряг-
лись и обострились. Он боялся, что она вдруг передумает и скажет, что еще не готова или не может решиться. Но Виола сидела за ком-
пьютером, писала, листала «Гардиан», болтала с друзьями и не воз-
вращалась к теме переезда. Значит, все шло так, как они решили.
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
— С тобой все в порядке? — спросила она.
— Да, — он смущенно посмотрел на нее.
Она улыбнулась. Ему. Он поцеловал ее в чуть заметную горбинку
на носу. Она прикрыла глаза, но стоило ему выпрямиться, как
в них загорелись веселые искорки.
— Ты ведешь себя просто неприлично. А уже пора собираться.
Он чмокнул ее в щеку.
— Иду.
Ночью он долго лежал без сна, прислушиваясь к ее дыханию.
В его памяти всплывало пережитое месяц назад, — время пронес-
лось стремительно.
Первое, что он вспомнил — репетиция Рождественского спек-
такля в театре, на которой Виола читала из зала с листа реплики
актрисы, потерявшей голос. Музыканты квартета, приглашенные
для этого проекта, расположились в зале на стульях, расставлен-
ных на время репетиции довольно хаотично. Он смотрел на нее, стоя у входа в зал. В синем свитере и выглядывавшей в его вырезе
белой футболке, в темно-синих плотно облегающих джинсах она
выглядела юной и так на месте, словно родилась для того, чтобы
сидеть на репетициях и стоять на сцене в этом зале. Она сидела, положив ногу на ногу, наклонившись вперед и внимательно при-
слушиваясь к происходящему. В одной руке у нее был микрофон, другой она придерживала лежащие на коленях страницы. Он
смотрел на нее и думал, что все, чем была его жизнь до сих пор, с успехами, утратами, сомнениями, победами, разочарованиями
и надеждами было только репетицией этой встречи с ней.
И еще он вспомнил, как седьмого декабря они вдвоем вошли
в звукозаписывающую студию, как волновались, как говорили
с оператором, как прошли за стекло и, надев наушники, настроили
микрофоны, и как, взглянув на нее, он сказал: «В путь!»
ДЖЕЙМС ЭДЖЕРЛИ
«А ЛУЧШЕЕ В ИСКУССТВЕ –
ПЕРСПЕКТИВА»
Часть II
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
Глава I
Бытует представление, что Ренессанс —
это торжество разума над предрассудком.
Но правда состоит в том,
что Ренессанс достиг рассвета в мире,
терзаемом религиозным страхом
и пылавшем религиозным рвением.
Э. Грэм-Диксон «Ренессанс»
Шел третий день, а Джон все не приходил. Мэри не могла
встать сама после долгих родов, завершившихся в воскресную
ночь появлением на свет двух крепких громкоголосых малышей.
Мальчика и девочки. Ее мать, ее сестры и Анна, жена управляю-
щего фермы, все время были рядом. Только муж даже не заглянул
к ней. Мэри ждала, что Джон, как было после рождения их пер-
вых, но, к большому их горю, умерших вскоре дочерей, поспешит
порадоваться долгожданным детям. Но сестры и мать вернулись
без него. Мэри заметила, как изменились их лица. Да и вели себя
они как-то странно, будто боялись лишний раз дотронуться до нее
и детей и встретиться с ней взглядом. Они будто онемели от
страха. На все ее расспросы, что произошло и почему Джон не
идет, они только качали головами или отвечали невпопад. Утром
плач детей разбудил ее. Она распеленала их и покормила, забыв
обо всем, с умилением глядя в их сморщенные мордашки, радуясь
и благодаря Господа за это счастье. Насытившись и даже не ото-
рвавшись от материнской груди, сын и дочь крепко заснули. Мэри
укладывала их поудобнее около себя, когда внизу послышался шум.
Там Джон долго кричал на кого-то из домашних.
Она прислушивалась, но не могла разобрать, что происходит. Руки
ее холодели, сердце колотилось у самых ключиц. Предчувствие
беды, подгоняемое неизвестностью, расползалось в душе. Затем все
содрогнулось. Это он, уходя, с силой хлопнул дверью. В доме воца-
рилась тягостная тишина. Наконец, вечером Мэри потребовала:
— Приведите его хоть силой! Детей крестить пора, или он забыл?
Мать перекрестилась и спустилась вниз. Только через час Джон
вошел в комнату. Хмуро, с презрением он смотрел на нее и детей.
ЧАСТЬ II. ГЛАВА I
Это был другой Джон, не тот, что клялся быть с ней в горе и радо-
сти — добродушный балагур и дружелюбный шутник. В любви
и радости они начинали свою жизнь. Только с детьми их настигла
беда. Их первая дочь — Джоан — родилась шесть лет назад и про-
жила всего несколько месяцев. Через четыре года родилась Мар-
гарет — нежная малышка и очень слабенькая. Ненадолго она
пришла в их жизнь утешением. И ее не стало. С этого времени
Джон заметно изменился. Он замкнулся. Замолчал. Смотрел на
жену с подозрением. Стал раздражительным и придирчивым ко
всему. Теперь их радость и горе оказались порознь.
За год до их свадьбы Джон был назначен одним из городских
«дегустаторов», призванных удостоверять качество хлеба и эля, поставляемых в город. Со временем, однако, это доходное и по-
четное занятие уже не так, как прежде, радовало Мэри. С годами
удостоверение качества эля привело к заметному увеличению по-
требляемого количества. Джон не смог остановиться вовремя
и постепенно утратил уважение соседей и доверие властей. Правда, в его жизни бывали периоды просвета, когда желание преуспеть
и удача давали ему неплохой шанс. Его назначили одним из город-
ских констеблей и вменили в обязанность по ночам обходить до-
зором город, наводить на улицах порядок и разгонять драчунов —
не даром же ему была дана такая внушительная внешность, зыч-
ный голос и богатырская сила. Многие считали его человеком
дельным и толковым, поэтому часто приходили за советом. Сосе-
дей, родственников, даже людей малознакомых Джон был готов
рассудить по справедливости и за каждого честного малого умел
заступиться. Осуждения людей он боялся больше болезней, не
пропуская и не забывая ни одного упрека в свой адрес, обоснован-
ного или беспричинного. И, если таковые случались, повод к ним
и вину он находил в своем окружении. Естественно, что самой
близкой была Мэри, она и становилась виновницей всех его не-
удач и огорчений. Он то бывал с нею нежен и тих, а то без при-
чины разражался гневом.
Когда Джон уже был членом городского совета, его избрали каз-
начеем, ответственным за собственность и доходы города. Под
его наблюдением к верхнему этажу ратуши было пристроено по-
мещение для школы. Тогда же он получил разрешение бесплатно
обучать своих будущих сыновей в Новой королевской школе.
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
С тех пор он страстно мечтал о сыне, которого отправит туда
учиться. Но сына не было, а дочери умирали. После страшных
потерь он стал опасаться, что за благонравием жены может скры-
ваться что-то неправедное, и чем больше боялся, тем страх овла-
девал им сильнее. Он уверовал, что на его дом навели порчу и что
сам он страдает от колдовских чар.
Теперь он стоял перед женой, сжимая и кусая губы. Он будто раз-
минал их, чтобы выговорить, наконец, то, что никак не мог про-
изнести.
— Господь вдвойне вознаградил теперь твои усилия, Джон, —
тихо сказала Мэри, приподнимая младенцев, лежащих рядом.
Джон вздрогнул и посмотрел на них, как смотрят на своих мучи-
телей или на тех, кого намерены бичевать.
— Кто из них кто?
— Это — мальчик, а вот — девочка. Благослови их, Джон.
— Их? Ты говоришь «их»? Скажи лучше, кого я должен крестить?
— О чем ты говоришь? Опомнись! Их двое!
— Я вижу, что двое. — он втянул воздух, и его голос почти пропал.
— А кто из них мой?
— Силы небесные! Что ты говоришь? Это наши с тобой дети!
— Мать у них одна, — он выжимал из себя слова, — но отцы-то
ведь разные.
Мэри замерла. Она с нетерпением ждала, когда вместе с мужем
возблагодарит Бога за то, что их дети родились в день Святого Ге-
оргия, который защитит и оградит их от всех невзгод и напастей.
— Ты в своем уме? — закричала она. — Что тебе наплели и кто?
Эта старая ведьма Хизер? Или ты забыл, что все ночи с первой я
провела с тобой?
— Очень знающий человек сказал, что у меня может родиться
только один ребенок. Отвечай, сын родился первым?
— Да. И что из того?
— Значит, это он и есть – чистая душа. А кто она — я не знаю.
— С каких это пор ты видишь души насквозь?
— С тех пор, как ты не можешь принести здоровое потомство.
— Да ты посмотри на них! Они оба твои! Они здоровы! И оба по-
хожи на тебя.
— Молчи! Я не забыл, до чего ты у нас приветлива со всяким, кто
входит в дом!
ЧАСТЬ II. ГЛАВА I
— Да побойся Бога!
— Не поминай! — испугался Джон. — И знай, домой я заберу
только сына. Она останется здесь, на ферме.
— Да как же это может быть?
— А ты, может, хочешь, чтобы нас подозревали в нечистом? Ее
заберет Эванс, управляющий. Он крестит ее и запишет своей до-
черью. В здешней церкви. Я не хочу, чтобы мне плевали в спину.
— Джон, не бери греха на душу!
— Будешь перечить, я ее в монастырь отвезу.
Он ушел. Мэри, оставшись одна, прижала к себе спавших детей
и, беззвучно разрыдавшись, шептала: «Пресвятая Богородица! За-
ступница наша! Спаси, защити и помилуй!»
Все, что не укладывалось в рамки, установленные и одобренные
религиозными правилами, укладом жизни и принятыми обще-
ством нравами, что выходило за границы его понимания, насто-
раживало и пугало Джона. Он был мнительным и суеверным, доверчивым и упрямым. Считалось, что в семьях, где рождались
близнецы, не обошлось без греха — они были плодами блуда.
Грешное чрево давало жизнь одновременно двум душам — одной
светлой и чистой и другой — темному ее подобию. Долгое время
люди боялись близнецов так же, как своих отражений, вменяя им
колдовство, как зеркалам. Считалось, что каждый человек, жи-
вотное или предмет имеет свою тень — нечестивого двойника, ложное подобие, вводящее в заблуждение, а то и приводящее
к гибели. Всякая двойственность осуждалась. Если растение при-
носило два плода там, где должен был появиться один, лишний
следовало уничтожить, чтобы через него в пищу не проник злой
дух. С двойников взималась дань, их старались избегать, не заме-
чать, дабы они не проявили своей злонамеренности. О семьях, в которых рождались близнецы, шла недобрая слава, за грехи им
пророчили страдания и испытания. Джон все принимал на веру.
Хизер, помогавшая Мэри разрешиться от бремени, в подробно-
стях рассказала ему о бедах, какие, как она слышала, принесли
своим семьям близнецы, а особенно тройни. Вдобавок ко всему
она уверила его в том, что двойни и тройни рождаются от разных
отцов. «Уж если самки всяких тварей чем блудливее, тем плодо-
витее, то человек и подавно». Нельзя было найти для Джона слов
более веских и убедительных.
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
Откуда ему было знать, что этим детям уготована удивительная
судьба. Что они будут неразлучны. Что они будут понимать друг
друга без слов, будут разительно опережать сверстников в своем
развитии, при этом в чем-то долго оставаясь детьми.
Джон поступил так, как сказал Мэри, ни секунды не сомневаясь
в своей правоте и уступив лишь в одном — разрешив Адаму Эвансу
при крещении дать новорожденной девочке имя того же святого, каким вознамерился наречь сына.
На земле шел 1564 год от Рождества Христова. В то время
в графстве то тут, то там вспыхивала чума. Весной в городе, где они
жили, карантина не было, а предугадать, когда он случится, было
невозможно. Было решено, для Мэри будет безопасней рожать на
родительской ферме в Уилмкоте в трех милях от города подальше
от городских нечистот и оставаться там до очищения*.
Роберт Арден, отец Мэри, происходил из старинного рода фер-
меров, гордившихся своим благородным происхождением. Он
был самым состоятельным фермером и крупнейшим землевла-
дельцем в Уилмкоте. Мэри была седьмой дочерью и его любими-
цей. Ей одной Роберт завещал «всю землю в Уилмкоте, зовущуюся
Эсбис, и весь урожай с нее после сева и пахоты». Кроме того, он
владел домами в городе и в расположенных недалеко от него се-
лениях. Его фермерский дом в Сниттерфилде арендовал его бу-
дущий родственник — отец Джона. Нельзя сказать, что Роберт
баловал своих дочерей. Однако он, как многие состоятельные
люди его времени, всеми силами пытался убедить общество
в якобы существующих родственных связях своей семьи с первыми
семействами графства. В умении читать и писать крылся ключ
к безусловному первенству среди равных и избранности в местном
обществе. К этому следовало прибавить хозяйственную сметли-
вость, усердие в работе и умение общаться с людьми, наделен-
ными властью. Мэри и еще две самые толковые из ее сестер
научились писать. Ее почерк отличался четкостью и изяществом.
Каждой из них отец подарил на совершеннолетие личную печать.
Мэри досталась с изображением скачущей лошади — символом
быстроты и усердия.
* Женщине разрешалось войти в церковь после совершения обряда очищения
через шесть недель после родов (прим. автора).
ЧАСТЬ II. ГЛАВА I
За восемь лет до того, как для Мэри и Джона прозвучали вен-
чальные колокола, зажиточный землепашец Ричард, арендовав-
ший дом Роберта, отправил в город своего двадцатилетнего сына
на обучение к кожевеннику Томасу Диксону. В 1556 году Джон уже
значился в городских реестрах как «перчаточных дел мастер». Ро-
берт Арден не дожил одного года, чтобы самому отвести Мэри
к алтарю. Ее мать и родные не сомневались, что он был бы счаст-
лив благословить младшую любимую дочь на этот брак.
Ранним утром в среду 26 апреля 1564 года Джон постучал в дверь
соседа, галантерейщика Уильяма Смита. Уильям был не только со-
седом, но и его хорошим другом — верный, честный, добрый тру-
женик. Они уговорились, что Уильям станет крестным отцом
сына Джона, и теперь ему предстояло не только крестить наслед-
ника соседа в церкви Святой Троицы, но и подарить ему свое имя.
Джон думал было назвать сына Джорджем по имени Святого, в день прославления которого он родился, но потом решил дать
ему имя другого славного воина — земного завоевателя, и крестил
его Гильельмом — Уильямом.
В тот же день в приходской церкви Уилмкота Адам Эванс, управ-
ляющий фермой Арденов, в присутствии своего верного друга —
Генри Сидни, крестил дочь Мэри и Джона, назвав ее Гильельминой.
Так, в один и тот же день у двух купелей обоим крестным отцам
дали наставление проследить, чтобы Гильельм и Гильельмина по-
сещали богослужения, выучили «Символ веры» и «Отче наш» на
«родном английском языке».
При закрытых дверях и плотно закрытых окнах в двух домах —
в городе на Хенли-стрит и в Уилмкоте на ферме, где Мэри оставалась
до очищения, две семьи, приверженные прежней католической
вере, тайно крестили детей по старому обряду на латыни. Англи-
канская вера, ставшая в стране официальной, для многих британ-
цев могла и не быть действительно их истинной верой. Джона
несколько раз в течение жизни включали в список инакомыслящих
«за то, что не посещал ежемесячно церкви, как предписано законом
Ее Величества». Спустя много лет в доме на Хенли-стрит нашли ду-
ховное завещание, в котором говорилось о принадлежности Джона
«Католической, Римской и Апостольской Церкви», содержались
молитвы к Деве Марии и «ангелу-хранителю» и обращение о по-
мощи к «святой жертве за всех». Подпись Джона сопровождало упо-
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
минание о его небесной покровительнице — Святой Уинифред, гробница которой во Флинтшире издавна была местом паломниче-
ства богатых католиков Уорвикшира. Текст датирован 1581 годом.
А в городской часовне католические образы были забелены лишь
спустя четыре года после Королевского указа*.
С этой весны дела Джона заметно пошли в гору, а в семье стали
рождаться здоровые и сильные дети — Мэри родила еще пятерых.
Усомнился ли он действительно в жене или это был страх сродни
животному, когда здравый смысл изменяет человеку на время или
навсегда отравляет ему жизнь. Предубеждение Джона против
близнецов оставалось, а с годами усилилось, просачиваясь в его
сердце, как вода в трещину лодочного дна, размывая пробоину все
шире. Впрочем, прежде чем лодка станет тонуть, пройдет не
меньше десяти лет. У восемнадцатой арки каменного моста, веду-
щего через реку Эйвон, можно наблюдать необъяснимое зрелище —
водяной вихрь, закручиваясь, проносится по течению вниз и воз-
вращается, влекомый неведомой силой, обратно, против течения.
Сомнения, подобно этому вихрю, не покидали его мнительную
душу. Даже во сне он думал, как поступить, чтобы о втором
ребенке ничего не узнали. На улице Хенли-стрит, как и на других
улицах города, соседи, многочисленные родственники и свой-
ственники, называвшие друг друга кузенами, знали друг о друге
все. Джон боялся даже представить себе лица тех, кому, не ровен
час, пришлось бы объяснять случившееся. Единственно правиль-
ным было его решение — одного ребенка привезти домой, другого
навсегда оставить на ферме. Так и будет.
Прошло три месяца. 11 июня 1564 года в приходской книге
церкви Святой Троицы в Стратфорде-на-Эйвоне появилась запись
«Hic incipit pestis»**.
Джон, Мэри и Гильельм, по-домашнему Уилл, к этому времени
уже были дома. Они счастливо прошли испытание, в который раз
обрушившееся на город. Эпидемия миновала и Уилмкот, где
в семье Адама Эванса набиралась сил Гильельмина — Эльма.
* Реформация церкви — смена «старой» католической веры англиканским про-
тестантизмом в ХVI—XVII вв. связана с масштабной компанией иконоборче-
ства, когда уничтожались церковные скульптуры, фрески и иные изображения
(прим. автора).
** И начинается чума (лат.).
ЧАСТЬ II. ГЛАВА I
Это было время Позднего Возрождения, когда мир трудно, но
с энтузиазмом преодолевал архаичные страхи и осмысливал по-
явление нового типа людей — великих мореплавателей, первопро-
ходцев, ученых, философов, архитекторов, поэтов и художников.
Их идеалом были искусство и наука античных Греции и Рима, но
они — люди Ренессанса, были устремлены не только в прошлое, но и вперед. Они хотели все увидеть и все понять. Они создавали
новую вселенную, они заложили фундамент для жизни после них.
Их основной заслугой стало то, что они подняли на пьедестал че-
ловека, признав его главным объектом существующего мира. Его
значение и место на земле, его уникальный внутренний мир, его
индивидуальные качества и свойства характера, его внешний
облик — все было одинаково важно. Человек Возрождения откры-
вал себя. Идеи, волновавшие его ум и душу, и плоды его титаниче-
ского труда говорят, что личность в современном смысле слова
выпестована именно им. Неважно, каким его видят — творцом, за-
брызганным краской под сводами ватиканской капеллы, астроно-
мом, доказавшим, что Земля вращается вокруг Солнца, или
бродячим актером, основавшим театр в елизаветинской столице.
Гения определяет степень созидательной дерзновенности — бес-
предельные возможности непокорной творческой личности.
Ренессансный человек всегда ассоциируется с образом муж-
чины-творца — живописца, ваятеля, зодчего или поэта. И никогда —
с образом женщины-творца. Ренессансная женщина… Какой она
могла бы быть? Если оказаться в «Своей комнате»*, можно пред-
положить, что у Уильяма Шекспира была не просто сестра, а се-
стра-близнец, родившаяся с ним в один день и час, и одаренная
ровно в той мере, что и он.
* Эссе В. Вулф.
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
Глава II
Смышлен, находчив, смел, развязан, дерзок.
Ну, словом, в мать от головы до пят.
У. Шекспир «Ричард III».
Перевод М. Донского
Впервые они увидели друг друга, когда им было по пять лет. Это
был счастливый день. Уильям знал, что в этот раз ему обязательно
привезут подарок. Он это предчувствовал, возможно, уловив вол-
нение, охватившее всех в доме за несколько дней до отъезда
Джона на ферму. Он гадал в нетерпеливом предвкушении, что это
будет, и задохнулся от радости, когда отец вернулся из Уилмкота.
Джон привез к ним домой девочку, сказал, что зовут ее Эльма
Эванс и что она теперь будет жить в их доме на верхнем этаже, от-
веденном для слуг и подмастерьев. Больше отец ничего не сказал
и быстро ушел в мастерскую. Мать повела девочку наверх, и Уилл
проскользнул за ними подслушать, о чем они будут говорить, но
его прогнали от двери.
Мэри обмыла Эльму травяным отваром и переодела ее в город-
ское платье. Она вглядывалась в лицо девочки. Эти глаза — любо-
пытные, как будто смеющиеся, этот нос — как у отъявленного
задиры и непоседы, скругленный и вздернутый на кончике, эти
улыбчивые губы, эти широкие, похожие на крылья, брови она ви-
дела каждый день вот уже пять лет, глядя в лицо своего старшего
сына. В Эльме было много мальчишеского. Даже волосы ее отка-
зывались расти по-девичьи — непослушные, на затылке они закру-
тились крупными темными блестящими кольцами.
Мэри хорошо помнила все свои встречи с ней в редкие приезды
на отцовскую ферму. Девочка всякий раз казалась совсем другой, так сильно она менялась — словно сбрасывала с себя одну обо-
лочку за другой. Возвращаясь домой, Мэри с удивлением обнару-
живала в сыне те же перемены и понимала, что не замечала их
в нем прежде потому, что он был постоянно на глазах. С надеждой
не переставала она молить Пречистую Деву о возвращении ей
дочери. В этом году эпидемия чумы снова угрожала Стратфорду.
ЧАСТЬ II. ГЛАВА II
Всего в нескольких милях от города в небольших селениях и на
фермах болезнь косила целые семьи. Из Уилмкона пришла печаль-
ная весть о смерти Адама и Анны Эванс. Дети, оставшиеся
в живых, осиротели. Мэри понимая, что медлить и бояться она
больше не может, на коленях молила Джона не отдавать вновь
Эльму в чужие руки. Теперь ее дочь была дома. И так же, как Уилл, спрашивала Мэри обо всем без остановки.
— А где я буду спать?
— Со всеми — наверху.
Это собаки как у нас? Они тоже коров пасут? — Эльма показывала
на стену с гобеленом, изображающим Даниила в пещере со львами.
— Это не собаки, Эльма, это львы. К ним царь Дарий повелел
бросить пророка Даниила.
— Даниил победил?
— Господь послал ему ангела на помощь, и львы его не тронули.
— А Хью и Кэтрин тоже будут жить теперь здесь?
Эльма говорила о детях Эвансов. После смерти родителей их
взяла семья кузнеца.
— Нет. Они будут по-прежнему жить на ферме. А ты — с нами.
— Почему?
— Потому, что твой дом теперь здесь.
У Эльмы задрожали губы и подбородок.
— Ма-ма! — заплакала она.
Мэри обняла ее.
— Не плачь, детка. Не плачь. Не плачь.
— Я хочу домой, к маме!
Мэри крепче прижала девочку к себе. Не дать бы собственному
сердцу разорваться на глазах у ребенка. Ибо никаким утешением
сердечной тоски не заглушить.
— Мы с тобой теперь одна семья, — медленно проговорила она. —
Мы обязательно поедем в гости к Хью и Кэтрин. Только не сейчас.
Теперь ты будешь жить здесь, с нами. И я буду твоей… второй мамой.
— Так не бывает.
— Бывает. У Кэтрин и Хью теперь тоже есть вторая мама. Ви-
дишь, как хорошо, что на свете для всех есть мамы…
Она замолчала, прижимаясь лицом к детской головке. Стараясь
не смотреть в глаза девочке, Мэри спустилась на кухню, накормила
ее, и та постепенно успокоилась. Не прошло и часа, как на Мэри
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
вновь посыпались вопросы. Эльма оказалась говоруньей, а мать, го-
дами тосковавшая по дочери, не могла теперь этому нарадоваться.
Тем более, что к бесконечным разговорам она давно привыкла
и порой шутила, что от них у нее мозоль на языке. В отличие от
только пытающегося говорить младшего брата Гилберта Уильям
расспрашивал окружающих обо всем с утра до ночи. Молчание
в доме воцарялось, только когда он засыпал. А спал он мало. Днем же
ни разу не было случая, чтобы он угомонился хотя бы на час. Он пе-
редвигался только бегом и говорил обо всем и со всеми, кто оказы-
вался рядом. Не найдя подходящего собеседника, он беседовал сам
с собой. Вот и теперь во дворе послышался шум и громкие прере-
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |