он и направился к сцене.
Там и в зале уже были актеры и мастера света и звука, ожидав-
шие, когда он присоединится к ним.
Виола не заметила, как прошли три часа. Ее захватило происхо-
дящее на сцене. А там шла работа. Джим словно сбросил вместе
с мягким пиджаком мысли о том, что где-то в мире, за стеной, по
соседству, идет другая жизнь. Казалось, он растворился в работе.
Он был счастлив.
Когда репетиция закончилась, Джим подошел к Виоле, по пути
громко сказав кому-то, что позже ему будут нужны две опоры по
диагонали.
— Вы устали?
— Нисколько, — улыбнулась Виола.
— Теперь я отвечу на все вопросы.
— Это смелое заявление.
— Что-то мне подсказывает — вы заслуживаете доверия.
Они поднялись в мансарду, где за деревянной, довольно старой
дверью находился рабочий кабинет Джима. Он извинился и по-
просил еще немного подождать. Виола попала в пространство, совсем не похожее на звенящий всеми струнами XXI века дизай-
нерский интерьер фойе и зала. Здесь было уютно и опрятно, но
размеренности и обветренного порядка не было и в помине.
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
Книги лежали одна на другой, теснясь на табуретах и столе, пере-
межаясь с другими предметами — бумагами, журналами, фотогра-
фиями, даже подушками для кресел. На столе — сумка с ноутбуком.
Плотные шторы на окне раздернуты. Два «ушастых» кресла и ма-
ленький диван с красной гобеленовой обивкой стояли у книжных
полок и небольшого скромно оформленного камина. Остальная
мебель была из неполированного старого светло-седого с легким
бронзовым оттенком дерева. Виола, оглядевшись, подумала:
«Я это знаю. Я сама живу так».
Джим выглядел иначе, чем утром, когда освеженный, в чистой
сорочке и льняных брюках сел в кресло напротив нее. Еще влаж-
ные после душа волосы были зачесаны слева направо и назад, открывая высокий лоб с созвездием едва заметных родинок и го-
ворящими об усталости глубокими поперечными морщинами. От
него еще исходило тепло горячей воды, разогревшее кожу и про-
никшее вглубь, наполняя и расслабляя его. Было видно, что здесь
он в полной мере чувствовал себя дома. Спокойно, чуть вопроси-
тельно, с подкупающей улыбкой он смотрел на нее.
— Почему вы написали эту книгу, Джеймс? Вопрос, кто был Шек-
спиром или кем был Шекспир, несколько веков не дает покоя
людям. Кто же он для вас?
Он заговорил медленно.
— В нашем представлении гений — всегда мужчина. И никогда —
женщина. Мы часто слышим выражение «Ренессансный чело-
век», естественно соотнося его с мужским архетипом — живо-
писца, ваятеля, ученого, зодчего, поэта. Я думал, какой могла бы
быть «Ренессансная женщина», проявись ее гений. В сохранив-
шихся материалах и документах того времени я нашел немало на-
меков, которые удивительным образом ложатся на мою версию.
И почему бы этой гипотезе о жизни Шекспира не иметь права на
существование наряду с другими, тем более что это — художествен-
ная литература?
— Этот фокус в исторически альтернативных романах меня не-
много смущает. Имеем ли мы право предполагать, что было бы, если бы сложилось иначе, чем нам известно?
— Но, ведь, речь не идет о реальной жизни. Автор имеет право
толковать известные факты и, опираясь на них, создавать свою
версию.
ЧАСТЬ I. ГЛАВА V
— Однако многие герои вашего романа — исторические пер-
сонажи.
— История — это театр фантомов. Я всего-навсего придумал об-
разы этих людей. Какими они были на самом деле, кто знает?
— Вы строите свою версию, опираясь в большей степени на со-
неты, чем на пьесы Шекспира, почему?
— Именно сонеты позволяют понять главное: английский
язык будто специально создан для женщины-поэта, чтобы напи-
санное ею могли читать от своего имени и мужчины, и жен-
щины. Гендерные различия стерты, глагол работает для обоих
полов. Женщине, пишущей на многих других языках, прихо-
дится заменять глаголы, прилагательные и другие части речи
безличными формами, если она хочет, чтобы ее произведения
могли читать от своего имени и мужчины, тем самым жестко
обедняя и ограничивая свободу поэзии. Истинная поэзия не
может быть только мужской или только женской. Она универ-
сальна. Однако я не согласен, что уделил больше внимания со-
нетам. Могу перечислить пьесы, которые поддерживают мою
версию: «Как вам это понравится», «Зимняя сказка», «Цимбе-
лин», «Два веронца», «Венецианский купец», «Бесплодные уси-
лия любви», «Гамлет» и, разумеется, «Двенадцатая ночь». Это
и поэмы — «Венера и Адонис», «Лукреция», «Феникс и Голубь»
и «Песни для музыки». Все они перекликаются друг с другом
или развивают многое из рассказанного в сонетах. Это и стало
стержнем сюжета всей книги.
— Вы сказали, что не существует архетипа женского гения?
— Она непохожа ни на кого. Сказочное удовольствие работать
над этим характером. Посмотрите, какая она разная в своих про-
явлениях: порывистая, резкая, если хочет, чтобы ее оставили
в покое; нежная и страстная; верный, пылкий, преданный друг
и удивительно терпимая и терпеливая. Она радуется, осознавая
свою необычность и превосходство, свою способность мыслить
образно, смело, стремительно улавливая тему. Ее горячность при-
влекает к ней людей и она же воздвигает барьеры во взаимоотно-
шениях с ними. Она не распущенна, она энергична, раскованна
и артистична. Но главное — она талантлива. Мне кажется, это при-
ятно и удивительно — быть в ее компании.
А про себя Джим подумал: «в твоей компании».
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
— А Том? И их отношения?
— Том для Виолы — это как Венеция для всех, кто когда-то давно
искал и находил в ней одновременно надежное убежище и сво-
боду. Их восприятие мира очень схоже. Они оба — путешествен-
ники, странники, искатели, наделенные мощнейшим зарядом
энергии, движущей их и поддерживающей в состоянии вечного
непокоя. Эта энергия проявляется во всем — в потребности и же-
лании буквально постоянно двигаться, преодолевая пространство
и, главное, в неукротимом стремлении к познанию и пережива-
нию неизведанного. Это стремление проявляется в потребности
ярко откликаться на окружающий мир — иными словами, их вос-
приятие мира не может быть похожим на реакции тех людей, ко-
торым достаточно пережить впечатления, сохранив о них
воспоминание и ни в чем их не выразив. Эти двое, можно ска-
зать, «не могут молчать». Виола откликается на мир, как артист
или, если угодно, как художник. Том очень к этому близок. Обла-
дая даром созидателя, он тоже находит главный смысл в позна-
нии и творчестве. Свобода — основополагающее условие для
подобных натур. Но если Том обладает этой свободой в полной
мере, то Виола из-за условностей времени и общественного
уклада, в котором они находятся — нет. И только с ним она обре-
тает эту свободу. В то же время они оба становятся друг для друга
той единственной точкой притяжения, от которой им в их веч-
ном движении уже не нужно отрываться. Они движутся вместе, оставаясь верными своей природе. Поэтому оба могут назвать
друг друга «Якорь надежды».
— Вы дали этой истории продолжение?
— Да!
— Значит, по-вашему, у «женского гения» есть шанс? Ведь у жен-
щины-поэта во все времена особая участь.
— Быть непохожей на других — всегда испытание.
Только живопись с ее статичностью и музыка с полутонами
и паузами могут передать мгновение, когда все вокруг замирает
для двоих, полюбивших друг друга. Эта искра между ними — как
сигнал, как слово «да». Тот миг преображения, когда глаза встре-
чаются, и мир будто обходит их стороной.
Очнувшись, Виола закрыла блокнот.
— Когда ты начал писать «Перспективу», Джим?
ЧАСТЬ I. ГЛАВА V
— В пятницу.
Он улыбнулся, заметив ее удивление.
— Однажды до меня дошло, что совершенно необязательно вы-
страивать жизнь с понедельника. Не всегда получается. А вот если
начинать дела, например, в пятницу, они могут получиться очень
даже ничего.
— А если считать не по дням?
— Два года назад.
— Если сказать кратко — шекспировское время — какое оно?
— Оно для меня какое угодно, только не мрачное и не чумное.
Об этом кто только не писал, не жалея красок. Однако тогда
в жизни было все, что и сейчас наполняет ее и придает ей смысл
и значение. Природа, красота, познание. Людям не было скучно, они питались новым с тем же аппетитом, что и сытной пищей.
Что я переживал, пока работал! Было впечатление, что я наяву
общаюсь с каждым персонажем, брожу по тем же городам и ули-
цам, захожу в каждый дом. Когда ты погружен с головой в ра-
боту, обязательно становишься сам частью своего сюжета или, наоборот, герои становятся неотделимой частью твоей собст-
венной жизни.
— И последний вопрос. Скажи, я ошибусь, если предположу, что
ты, не имея возможности найти ее, сам написал «свою любимую
книгу»?
Джим глубоко вздохнул. Он хотел, чтобы она это поняла.
— «Свою книгу» ищут многие.
— Знаешь, — сказала Виола тихо, — она еще чья-то «своя книга».
Он наклонился вперед.
— Фрея?.. Я…
— Виола — зови меня так. Да. Ты написал не только «свою» книгу.
— Линда рассказала мне немного о тебе и о твоей работе. Сни-
маю шляпу перед дерзновением.
— С этого все и началось. С отчаянной дерзости, — она задума-
лась, — хочется, чтобы тебя заметили, поняли, приняли. Кроме
альтруизма, у таланта, как и у красоты, есть тяга к отражению
в зеркале.
Он помолчал, а затем спросил:
— Ты, ведь, не только переводишь, но и пишешь?
Виола улыбнулась.
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
— Незамеченной в стихосложении я себя назвать не могу. Но не
только.
— И прозу?
— Время от времени, да. Моя настоящая работа не похожа на то, что я делаю за деньги.
— Не часто встречаются люди, скрывающие свой артистизм.
Она искоса взглянула на него.
— Ты знаешь поэтов?
— Поэтов нет, но артистические натуры, да. А что за проза?
— Сценарии.
— Их ставят?
— Нет, просто они написаны.
— Тебя когда-нибудь называли идеалисткой?
— Бывало.
Общение затягивает. Разговор двоих, с полуслова понимающих
друг друга и слушающих друг друга внимательно, не отпускает из
плавного, мерно покачивающего на своих волнах потока. Теплый
свет, ласковый взгляд словно переносит в далекое прошлое, в за-
долго до них кем-то незаконченный разговор.
Расставаясь, они договорились встретиться в воскресенье у Маф-
фина. Джим проводил Виолу, а сам остался продолжать репетицию.
Его словно окунули в ледяную воду. Он был взволнован и расте-
рян. И абсолютно уверен, что больше не будет один.
Виола пешком шла домой очень быстро. Мысли молчали. Слова
и образы затихли и замерли. Остались только чувства. Сердце рас-
ширялось и наполнялось, голова гудела и кружилась.
Кто и у кого взял это интервью? Кто кому задавал вопросы? Что
это было? Близость? Это было сильнее близости. Это было
больше близости. Как будто они соприкоснулись вне тел. Он го-
ворил так просто о том, что мучило ее: «она энергична и арти-
стична» — существо с огромным сердцем, тонкой и упругой кожей, с настороженным пристальным взглядом, способное принимать
и менять образы в зависимости от того, что занимает ее мысли.
«Не удивляйся: моя специальность — метаморфозы. На кого я
взгляну, — становится тотчас мною»*. Существо, каким она себя
* Бродский И. Вертумн.
ЧАСТЬ I. ГЛАВА V
считала, чудовищем не было, несмотря на странные его особен-
ности. Он говорил о своей героине легко и спокойно, будто отпус-
кал ее собственные грехи.
Она миновала Вестминстерское аббатство. Три месяца назад, в июле, прежде чем идти за книгами в «Уотерстоун’c», она пришла
сюда. Это случалось редко. Никто об этом не знал. В мыслях о том, что ведет ее в собор, Виола так укрывалась в своей внутренней
тишине, что менялась даже внешне, и знакомый, попадись ей на-
встречу, вряд ли узнал бы ее. Она остановилась у ближнего к ал-
тарю поворота в правый неф. В ее молитвах не было известных
с детства строф, а только неподготовленные и свободные, как им-
провизация, слова. Склонив голову, она про себя заговорила: «По-
моги мне. Он где-то есть. Он когда-то пропал. Ты узнаешь его по
приметам. Я их все назову. Ты найдешь его. Мы потерялись и с тех
пор не можем найтись. Когда-то очень давно. Он точно такой, каким я его помню. Умный, добрый, чуткий, сильный, он путеше-
ственник, он всегда в дороге. Он моя половина. Отсеченная. Мои
раны саднят и ноют. Мне так не хватает его. Он все для меня: муж, друг, брат, все вместе. Он где-то есть, так же как и я. Он есть.
Я только не знаю, где. Найди нас. Друг для друга. Мы очень расте-
рялись, и даже друзья не могут нас утешить и успокоить. Мы друг
без друга не можем найти приют нигде и ни в чем. Помоги мне.
Помоги мне найти его, пожалуйста. Ты узнаешь его по приметам».
Теперь мысли ее молчали.
Дома, поставив на стол чашку с дымящимся кофе, Виола села, глядя перед собой. Только что она говорила с человеком на своем
языке без напряжения, без оговорок, когда всё понимают и ничего
не надо объяснять. Это чувство опоры и в то же время свободы
было ей незнакомо — чувство, смешанное из удивления, радости, нежности, теплоты, восхищения, гордости, любопытства. Виола
испытала такое впервые. Чтобы привести мысли в порядок, она
открыла большой блокнот, чтобы записать по свежим следам свои
впечатления о встрече с Джимом. Это могло стать началом пере-
дачи о нем и его романе:
«Каким я увидела его? Есть такой тип англичан — словно их
лица из поколения в поколение привыкли бороться со встреч-
ным ветром и не бояться ничего ни на суше, ни на воде. Они
родом из тех отважных, что когда-то покорили мир, преодоле-
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
вая огромные расстояния, осваивая континенты, кого моря-
ками и завоевателями создала сама природа. Прямой взгляд
ясных глаз, словно наполненных той самой, крестившей их род, морской водой».
Она перечитала текст, перевернула страницу и начала снова:
«Каким я увидела его? Ровный взгляд любознательных умных
глаз. Этот взгляд не ищет свое отражение в других глазах. Собст-
венно говоря, это взгляд человека, сосредоточенного на том, что
он видит. Уверенный и спокойный. Во время студийной аудиоза-
писи можно услышать слово “подхват”. “Подхвати меня на слове”
— это означает правильное и своевременное вступление того, кто
читает у микрофона, в паузе, с которой звукооператору удобно
продолжить прерванную запись. Вот именно таким “подхваты-
вающим” взглядом смотрит Джим. Он держит взглядом. Он слы-
шит. Обычно пристальное внимание неприятно. Но его внимание
ненавязчиво, хотя открыто и заметно».
Перечитав второй вариант, она поняла, что начала писать не пе-
редачу, а свой дневник. Улыбнувшись себе, она достала папку для
подшивки листов из блокнота и вложила оба текста в нее. Затем
подошла к дивану, легла, не раздеваясь, с намерением читать и тут
же уснула, едва коснувшись головой подушки.
ЧАСТЬ I. ГЛАВА VI
Глава VI
Тонущий город, где твердый разум
внезапно становится мокрым глазом,
где сфинксов северных южный брат,
знающий грамоте лев крылатый,
книгу захлопнув, не крикнет «ратуй!»
в плеске зеркал захлебнуться рад.
И. Бродский «Лагуна» (VI). 1973
Несколько лет назад в мире разразился финансово-экономи-
ческий кризис. Точкой отсчета его начала стало заявление о бан-
кротстве банка «Леман Бразерс». Нынешняя осень могла бы
остаться в истории как официальный старт глобального кри-
зиса в культуре.
Обнищание, упадничество, оскудение, упрощение, деграда-
ция, разорение — эти и подобные им определения состояния ис-
кусства и культуры в мире перестали быть как спорными, так
и настораживающими уже на протяжении нескольких лет.
В прессе пока еще раздавались голоса писателей, художников, музыкантов, артистов всевозможных жанров, литературоведов, искусствоведов, экспертов, вопиющие о катастрофическом
состоянии художественного творчества. Перестала быть откры-
тием повсеместно отмечаемая тенденция: искусство и ма-
стерство вытесняются из образования, из ряда материально
ценных и справедливо вознаграждаемых сфер человеческой
деятельности — со сцены, с телевидения, из печати. Это осу-
ществляется всеми возможными средствами. Во-первых, прак-
тически — с точки зрения производителя и пользователя
конвейерное воспроизведение клише на любом этапе стоит де-
шевле работы над созданием уникального творения.
Во-вторых, — психологически. Назваться поэтом, равно как пи-
сателем, художником, музыкантом, в современном мире стало
означать высокую степень социальной отчаянности личности, в лучшем случае — независимость. Этот шаг выражает готовность
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
человека в ту же минуту гласно или нет быть вынесенным за пре-
делы любого сообщества людей популярных профессий. Искус-
ство в XXI веке подвергается остракизму. Впрочем, подобные
жалобы и выводы остаются голословными до тех пор, пока обще-
ственность не предпринимает направленных действий — заявле-
ний, публикаций или деклараций и митингов.
сентября на странице микроблога галереи «Тейт» появилось
следующее послание: «Искусство нуждается в ВАС! Дэвид Хокни, Дэмиен Хёрст и др. уже подписали петицию “Спасите искусство” —
присоединитесь к ним сегодня». Далее следовала ссылка на со-
общение в блоге «Спасите искусство» с текстом петиции Луизы
Саммерс и подробным пояснением к нему:
Кампания «Спасите искусство» организована лондонским отделением
«Тёрнинг Пойнт Нетуорк», национальным консорциумом, объединяю-
щим более 2 000 художественных организаций и художников, посвятивших
себя совместной работе по нахождению новых возможностей поддержки
искусства в Соединенном Королевстве.
Кампания «Спасите искусство» призвана вдохновить людей на под-
писание петиции, текст которой будет направлен министру культуры
Джереми Ханту. Авторы документа указывают на то, что за последние
лет в Британии возникла живая и яркая художественная культура,ставшая предметом зависти во всем мире, представители которой в на-
стоящий момент обращаются к правительству с призывом против со-
кращения финансирования. Подобное сокращение субсидий может не
только подвергнуть риску разрушения многолетние культурные достиже-
ния, но и экономический эффект, обеспечиваемый ими.
Более 100 лидирующих художников страны, среди которых: Дэвид
Хокни, Дэмиен Хёрст, Энтони Каро, Ховард Ходжкин, Аниш Капур, Ри-
чард Хамилтон, Бриджет Райли, Энтони Гормли и Трейси Эмин уже
присоединились к настоящей кампании, поддержав протест против за-
планированного правительством 25-прооцентного сокращения финанси-
рования искусства.
Участники кампании выступают за разумное сокращение субсидий
и повышение эффективности их использования, однако подчеркивают,что обещанное 25-процентное сокращение способно уничтожить многое
из достигнутого и нанести особенно сокрушительный удар по малым ху-
дожественным организациям, национальным и региональным музеям
и их коллекциям.
ЧАСТЬ I. ГЛАВА VI
Еженедельно на этом сайте будут выставляться работы художников
на данную тему. Все художники — участники настоящего проекта щедро
пожертвовали свое время, талант и произведения.
Одной из работ, созданных на тему воззвания «Спасите искус-
ство», стал плакат Уильяма Морриса:
Я НЕ ХОЧУ ИСКУССТВО
для избранных
ТАК ЖЕ КАК НЕ ХОЧУ
ОБРАЗОВАНИЕ
для избранных или
СВОБОДУ
для избранных.
Фоном страницы микроблога галереи «Тейт» в эти дни стало по-
лотно Генри Уоллиса «Гибель Чэттертона».
«Итак, официальный старт новой эпохе дан: варварство… или все-
таки Возрождение?» — такими словами заканчивалась и программа
«Метаморфозы» Фреи Миллер, посвященная этим событиям.
октября люди всерьез были намерены отстаивать школы, музеи, галереи и театры — приюты творчества и прибежища
своей любви.
В Центральном зале Вестминстерского дворца планировался
митинг Конгресса профсоюзов под лозунгом «Все вместе», напи-
санном на четырех разноцветных парах ладоней: «Вместе за ра-
боту, здоровье, общественные организации и школы».
Столь массового общественного движения и выступлений сто-
лица не видела давно. В тот день без преувеличения в городе
яблоку не было, где упасть. И если в год финансового кризиса
было понятно, что волнения оправданы страхом, что в какой-то
момент работа и деньги могут иссякнуть и «нечего будет есть», то
теперь не меньшая толпа выходила защищать свое право читать
книги, ходить в театры и слушать музыку. Сила, напор и уверен-
ность этого движения обескуражили многих.
За день до предстоящего выступления на митинге Конгресса
Джим сидел в кабинете Форда в юридической корпорации Грейс-
инн и обсуждал с ним вопросы, касающиеся театра и образова-
тельного центра. Закончив деловую часть, Форд не удержался.
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
— Ты действительно думаешь, что призывами к толпе можно по-
влиять на что-то? По-моему, разумнее было бы выступить от имени
театра кому-то из актеров. Их профсоюз — им и карты в руки.
Джим покачал головой.
— Хочешь сказать, «пришло время выходить на баррикады»? —
скептически усмехнулся Форд. — Это наивно. Никогда ничего не
решить речами. А нажить неприятностей можно много.
— И это говорит человек, от речей которого зависят судьбы
людей, — сказал Джим, убирая свои бумаги в мягкий рыжий
портфель.
— Положим, судьбы решают закон и факты, если не вдаваться
в философию. А ты хочешь прослыть «красным лордом» и всерьез
полагаешь, что ваши протесты чего-то стоят?
— Да. Думаю, да. Я полагаю, что можно и нужно повлиять на их
стратегию. И не только призывами, как ты сказал, но и делами, ровно настолько и так, как это каждому по силам.
— Это наивно, Джим, не будь ребенком!
— Форд, для чего мы живем?
— Ты что, серьезно?
— Вполне. Я уверен, что мы работаем для своего будущего.
И пусть нас услышат.
— Актерская братия и зрители тебя, спору нет, поддержат.
И только. А для твоего бизнеса нужно, чтобы тебя поддерживали
и те, кто здоровается в клубах с твоим отцом. Странно, что мне
приходится говорить тебе об этом.
— Мои дед и отец, как ты знаешь, всю жизнь работали с людьми
и думали об их интересах в самые трудные времена. Меня не очень
беспокоит отвернутся ли от меня те, о ком ты говоришь. А вот
судьба актерской братии и проблемы наших зрителей меня вол-
нуют. Их поддержку потерять нельзя. Понимаешь? Не-ль-зя!
— Ладно. Мое мнение ты знаешь.
— Лучше, чем ты думаешь, — улыбнулся Джим.
Он был уже на улице, когда его телефон зазвонил.
— Попробуй только затащить на митинг Форда, — угрожающе
прозвучал голос Линды, — я тебе голову откушу.
— Нет, все-таки Форди счастливец — вот это рвение! А скорость!
А преданность! — засмеялся Джим.
— Я тебя убью!
ЧАСТЬ I. ГЛАВА VI
— Это уж слишком даже для жены адвоката.
— Джим, это не смешно!
— Ли, это очень смешно — то ты всеми силами рвешься из услов-
ностей, а то в лучших традициях бросаешься защищать репутацию
мужа, который и сам на милю не подойдет ни к каким протестам.
Не бойся, я не пытаюсь уговорить его возглавить левое движение.
Можешь спать спокойно.
— Удачного восстания, «Гаврош»!
— Пока, дива!
Утром во вторник Виола завтракала «У Маффина» в компании
хозяина. Мартин жаждал оказаться в гуще событий и тоже наме-
ревался участвовать в пикетах. Оделся он, правда, не столько про-
тестно, сколько по-фермерски: потертые джинсы, белая рубашка, вельветовый пиджак лососевого цвета, на голове — соломенная
шляпа с примятой тульей и короткими полями, благо октябрь вы-
дался ослепительно солнечным и жарким. Виола пришла рано. Ут-
ренний чай в компании Мартина лучше самого крепкого кофе
дома придавал боевой настрой. Да и сами завтраки в пабе друга
были очень соблазнительными. Маффин — сибарит и эпикуреец —
возвел еду в культ, а приготовление ее — в радость для себя и дру-
гих. Каких только пышек не подавали здесь к чаю и кофе: хрустя-
щие маффины с плоским верхом и белоснежными боками, подсахаренные, припорошенные ароматной ванильной или
коричной пудрой, горячие, с углей, еще пахнущие подпаленной
корочкой и мукой, белесые, белотелые. А оладьи — пышные, с дже-
мом и молоком, соленые, приправленные травами, творогом
и мягким сыром, зажаренным яйцом с беконом, семгой, зеленью
и огурцами, итальянской начинкой из вяленых помидоров, с ба-
зиликом, оливками и пармской ветчиной, с бананами, медом или
чистейшим пышным деревенским маслом — вариант, который
особенно любил сам хозяин. И все это входило в стандартное
меню завтрака. Маффин — щедрая душа — отовсюду привозил
легкие и оригинальные рецепты пищи простой и понятной
большинству его посетителей. За сочувствие своему увлечению он
особенно был благодарен Джиму. У Мэри Эджерли, матери друга, и у Мэгги, домоправительницы Эджерли-Холла, он позаимствовал
немало отличных рецептов.
СЕРЕБРЯНЫЙ МЕРИДИАН
Виола вдыхала аромат лимонно-мятного чая, жмурясь от
солнца, словно жаркой ладонью касающегося ее щеки. Мартин
с удовольствием смотрел на нее. Кто это сказал? «И вот я снова
подросток и снова философствую». Это было в каком-то спектакле
у Джима. «Мартовские иды»!* Точно! Вот и сегодня они, как под-
ростки, готовы протестовать и философствовать. Такими они рас-
стались. Такими же встретились и теперь. Она захватила с собой
гитару. Казалось, ей сейчас не больше семнадцати — как поет Лора
Марлинг, «если настала пора сражаться, я должна отбросить сла-
бость». В черных джинсах, черной футболке и куртке цвета хаки
она напоминала мальчишку.
Цепкий взгляд, которым Мартин обладал от природы и к кото-
рому тем более приучил его спорт, — необходимость подмечать
мелочи в поведении соперников и в окружающей обстановке
и мгновенно их анализировать, делал его отличным диагностом
психологических состояний и обстоятельств. Он заметил, что
с Виолой что-то происходит.
— Что это ты такая молчаливо-веселенькая?
— Да так.
Маффин покосился на нее и провел пальцами по струнам ги-
тары, потом еще раз взглянул и, прижав струны, хмыкнул.
— Робею спросить. У тебя кто-то появился?
— Ради Бога! Хотя бы ты не будь так банален.
— Тут мне тебя не обогнать.
— То есть?
— Ты старательно превращаешься в одну из миллионов отча-
явшихся женщин. Это банально.
— Я не миллионы.
— Само собой!
Возникла пауза.
— Знаешь, чего мне хочется? — вздохнула она.
— Да кто ж тебя знает?
— Чтобы меня отдохнули.
— Потрясающее!.. Как это называется? Из грамматики? Ну, когда
«дом построен»?
— Страдательный залог.
* Роман Т. Уайлдера (прим. автора).
ЧАСТЬ I. ГЛАВА VI
— Вот, да. Чтобы тебя отдохнули? Это как?
— Чтобы мне показали места, где я не бывала. Чтобы интересо-
вались, как у меня дела. Чтобы мне что-нибудь рассказывали.
Долго, много, о себе, обо всем.
Он мягко и в то же время серьезно спросил, наклонившись
вперед.
— А ты сможешь слушать?
— С удовольствием. Я так много говорю, что хочется побыть «на
той стороне».
— А сможешь принадлежать?
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |