Я пытаюсь рассуждать здраво. Но оттого, что Михаил так далеко, оттого что возникает так неожиданно, я не могу понять, какую картину видит он и насколько ужасной она ему кажется.
Я позвонил ему ближе к ночи.
– Миша, только выслушай меня. Я уже почти все разрулил. Эти два чувака теперь заняты исключительно друг другом…
– Какие два чувака? Ты думаешь, я считаю каких-то твоих чуваков? Я уже забыл, кто ты такой вообще!
– А я думал, вдруг ты переживаешь…
– Ста архидья му! – сказал на это Михаил.
Я погуглил перевод, стало печально.
О, конечно, совсем другая среда, работа с чужими финансами, дружба с непонятными понтийцами, сотрудничество с новыми русскими, сожительство с алкоголичкой, домогательства ее дочуры. Мне страшно захотелось оказаться рядом с Михаилом и обнять его – я взвыл в голос.
У меня не было его личного электронного адреса, но я нашел адрес его компании и продолжил свое письмо: «Дорогой Миша, я думал, что после смерти твоего брата вернусь в состояние «до Вити», но это оказалось невозможным. Невозможно отобрать у коньяка годы его выдержки, невозможно воспринимать людей с юношеской наивностью. Я повзрослел настолько, что ясно вижу интересы посторонних и могу отделить себя от них. Я вообще могу отделить себя от всего мира, потому что мне нужен только ты. Давай сотрем все, что было между нами – знакомство в больнице, свидания на кладбище, разговоры в такси, неудачный секс (если ты считаешь его неудачным). Дай мне шанс, Миша, и ты убедишься, что я способен на большее: на свидания в театре, на разговоры на набережной, на удачный секс (какого ты захочешь). Все будет честно. Все будет прозрачно. Я люблю тебя одного, люблю впервые».
Я перечитал написанное. Как обычно, остался недоволен, но исправлять не было сил. После недолгих раздумий, можно ли отправлять такое письмо на рабочую почту, я все-таки отправил. Они ж там нерусские, все равно не поймут.
Отослав письмо, я даже поверил, что ответ должен прийти незамедлительно – какой-то очень легкий, веселый, простой ответ, вроде слетающего с неба первого снега. Но ничего не последовало.
Азарт, под воздействием которого я написал это признание, сразу скис. Действительно, он ведь сказал, что даже не помнит меня. Скисший азарт мгновенно сменился злостью. Стало жаль себя – вот такой я ловкий, вот так удачно устранил все препятствия, чтобы быть, наконец, с Михаилом, а он не оценил, он вообще отказался понимать меня. Я схватил телефон и набрал его, собираясь высказать все-все.
На мой звонок ответила женщина. Не по-русски.
– Мишу можно? – спросил я.
– Здравствуйте, – сказала она с акцентом. – Он сейчас в больнице, вы не можете его услышать.
Я пожалел, что не запомнил, как зовут его жену или падчерицу.
– А вы… вы дочь?
– Да, я Эви.
– Эви, что с папой?
– С сердцем стало плохо. Я сейчас еду к нему. Но по работе ничего не передам. Ему нельзя думать о работе.
Как-то все неправильно, жутко. Он очень далеко, непонятно, что с ним. А я думал, что мы сможем просто объясниться.
– Миша, – сказал я зачем-то в трубку.
– Что-то передать все-таки? – спросила Эви.
– Нет, я перезвоню. Меня Вадим зовут.
Лететь немедленно! Но у меня даже загранпаспорта нет. Настроение сменялось стремительно – от злости до глухого отчаяния. Вдруг это из-за меня он попал в больницу? Я почему-то не подумал, что он может настолько разволноваться…
Что теперь? Оставить Михаила в больнице и просто ждать? Или еще лучше – ждать встречи в следующей жизни? Руки свело судорогой. Уж точно никогда больше не напишу ни одного нелепого письма! Вообще ни одного бестолкового текста! Только о пользе страхования!
Я поехал в ОВИР, надеясь быстро оформить загранпаспорт. День оказался неприемным.
-15-
Я ругал себя последними словами. Манипулировал ли я людьми, или они мною, помогал ли я им, или они мне, но в результате я потерял самого дорогого человека в своей жизни. Вместе с этим рухнуло все: и азарт, и вера в ненаписанный текст, и моя свобода. Что это за свобода, если не позволяет мне оказаться сейчас рядом с ним?
Зато объявился Михаил Алексеевич, видеть которого мне вовсе не хотелось.
– Что-то с Валиком?
– Нет, с Валиком… все отлично. Все, как ты и говорил. Но вот я все думаю о тебе. Как я ошибался, какой ты…
– Тогда помоги мне, Миша! Мне на Кипр нужно вылететь, срочно, а у меня паспорта нет…
– К тому?
– Да. Он в больнице.
Михаил Алексеевич вздохнул и набрал чей-то номер.
– Завтра он подойдет. Чтобы без очереди. И за день. И визу, да…
– Впечатление, что опять психологу звонишь.
– Везде схвачено.
Наверное, он рассчитывал задержаться, но я взглянул непонимающе.
– Полететь с тобой? – спросил он серьезно.
– А делами ты успеваешь заниматься?
– Дела идут.
Он, в самом деле, готов был лететь вместе со мной, но я отказался. На следующий день пришел в ОВИР, позвонил (от Михаила Алексеевича), меня провели без очереди, сфотографировали, приняли оплату наличными и выдали паспорт вместе с Шенгенской визой. О как!
Запасы купюр пришлось вымести без остатка, но через день я уже приземлился в аэропорту Эркан.
Я не бывал на Кипре раньше. Бывал в Европе, еще в молодости, до Вити, по старому паспорту, в который была вклеена совсем другая фотография. Молодая, чужая, румяная, кудрявая. Фотография смешного парня, у которого были грандиозные надежды.
Где они рассеялись? В Европе? Или потом на Родине? В разговорах? В тяжелых снах? На сквозняках? На вечеринках? Почему из них осталась всего лишь одна надежда – надежда на настоящий текст?
Михаил вернул мне прежнее – не молодость, не румянец, не длинную крашеную челку, а то ожидание праздника, которое охватывало только в детстве в преддверии Нового года. Только благодаря ему я снова стал мечтать и верить в свои мечты. Это он для меня и Европа, и Родина, и прошлое, и настоящее, и будущее. Он для меня и смысл жизни, и весь мир, и весь Интернет. Он для меня и дом, и ковчег, и семья, и ячейка общества.
Не может человек жить одной надеждой на ненаписанный текст! Сначала ему нужно написать свою жизнь – свою правду, свою любовь, свой путь. Никакой текст не способен заменить этого, никогда написанные строки не станут живыми маршрутами, никогда придуманный гейрой не справится с реальными проблемами. Текст может быть лишь отражением действительности, но никогда не вытеснит ее полностью.
Именно поэтому я звоню Эви, еду в Городскую больницу Никосии, бегу по больничным коридорам, боясь не успеть. И мне кажется, я должен успеть. По крайней мере, в своем тексте я написал бы именно так.
Михаил улыбается мне, как улыбаются во сне покойным родителям, боясь поверить в то, что они живы, и боясь проснуться и снова понять, что они мертвы.
– Это ты? Как? Каким чудом?
– Да вот был проездом на Кипре, решил увидеться с тобой, а ты, оказывается, в больнице загораешь…
Михаил все еще улыбается.
– Загораю. Инфаркт приключился.
– С чего бы? Переутомился? – шучу я, проглатывая ком в горле.
– Да, немного. И жена ушла к одному собутыльнику, албанцу. И Эви замуж собралась. Все сразу. И я подумал, что это уже кризис, наверно, среднего возраста, раз я ничего не достиг и никому не нужен.
– Мне нужен!
В палату вошла чернявая медсестра и застыла между нами. Видимо, он сказал ей, что все хорошо, чтобы только она исчезла.
– Просто чудо, – повторил Михаил. – Мне кажется, когда я тебя увидел, не сейчас, а тогда еще, рядом с умирающим Витей, сразу тебя узнал. Ты мне о будущих жизнях говорил, а мне казалось, что я тебя из прошлых помню, такой ты родной. Но потом столько всего навалилось – эти твои приключения…
– Да ну, какие приключения? Так, помог немного людям. Это, кстати, папаша мне вояж организовал, документами обеспечил, я боюсь бюрократии ужасно, больше больниц…
– Конечно, к больницам ты уже привык.
Михаил взял с тумбочки ключи и бросил мне.
– Поезжай домой. Или город посмотри. Меня уже скоро выпишут.
– Ну, вот тогда и посмотрю.
Я подошел ближе и сел на пол у его кровати.
– Ты почему домой не едешь?
– Да не хочется мне без тебя. Я лучше тут подожду, пока тебя выпишут.
– Вадим, ты чего? Я никуда не денусь. А тебе поесть нужно, отдохнуть.
– Мне без тебя ничего не хочется, – повторил я.
Михаил склонился и поцеловал меня в волосы.
– Поезжай. Мне уже лучше. Скоро Демис придет. Он обещал какое-то интересное письмо почитать – пришло нам на электронную почту.
– А он по-русски хорошо понимает? Я точно останусь, – решил я. – Электронные письма – моя слабость.
– Понтийцы твоя слабость! – заревновал Михаил.
(ОЧЕНЬ КРАТКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Ну, вот и весь текст. Не тот, настоящий, а мой обычный, очередной. Настоящий еще впереди. Когда-нибудь я обязательно возьмусь за него. Сейчас мне некогда, я пишу серьезную статью для страховой компании. Кстати, сидя за ноутом в доме Михаила на Кипре, в силу и мощь отечественного страхования верится куда больше. Надеюсь, смогу описать все очень понятно.)
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |