(краткое (первый вариант – креткое) предисловие. 1 страница

За скобками

Автор: Антон Ромин

(КРАТКОЕ (Первый вариант – КРЕТКОЕ) ПРЕДИСЛОВИЕ.

Как только я взялся оформлять этот текст, мне позвонили из одной конторы, куда я недавно сдал статью и откуда с нетерпением ожидал оплаты, и сказали, что заказчик не доволен конечным вариантом, потому что ему там «ничего не понятно». Также, по его словам, «копирайтер ваш, видать, сильно умный, если такое написал». Бывают подобные инциденты. Всякое случается. Я спокоен. Но, конечно, хочется спорить: «Да какой же я умный? Я такой же, как вы. Я тупой. Или даже тупее вас. Я самый что ни на есть тупой. Тупее многих. Знали бы вы, что я в жизни из-за своей тупизны вытворяю». Но спорить как-то неловко. Ладно бы еще опечатками попеняли, этого добра у меня всегда в избытке, а то «видать, сильно умный». Особенно «видать». Откель это ему «видать»? С какой горы? И оплата, соответственно, накрылась.

А текст даже не о страховании (тут я руку уже набил), а о тяжбе между двумя акционерными обществами, одно из которых незаконно присвоило акции другого. Вот не хотел останавливаться на этом подробно, но остановлюсь. Нет, не буду. Все равно оплата накрылась. Сами подумайте: если общества между собой за акции судятся, как они могли за статью о судебном процессе честно заплатить? Нужно было сразу это обмозговать, но я как-то… (протупил) взялся скорее писать, ломать пальцы о клавиши.

Но я, конечно, спокоен. Я спокойно заканчиваю это предисловие и приступаю к основному тексту. Текст вообще не о заказчиках.)

Глава 1.

(Нет, «глава» должна быть большая, а у меня так, «главка». Или даже пункт. Между этими пунктами и будет двигаться текст. Так что «глава» лучше уберу и начну, как обычно, без ложного пафоса.)

-1-

Когда мы встречались с Витей, мне еще казалось, что мы дети, что наши отношения – это отношения мальчишек, которые прячутся от взрослых, играют, дурачатся, хранят свои «страшные» тайны, клянутся в «вечной» дружбе. И когда Витя распахнул шкаф и напряженно уставился на свои вещи, я еще хохотнул: «Ищешь моего любовника?»

– Да рубашку бы свежую… и трусы, – сказал он.

– И куда это мы? По девкам?

– В больницу завтра. Не хотел тебе говорить.

Пока мы играли в нашу жизнь, он ничего не говорил мне. Возможно, сначала не знал и сам. Но потом боль начала пугать его, она перестала быть его тайной, она отказалась затихать от случайных таблеток, она стала рваться наружу – к врачам и стерильным инструментам. Но было поздно.

Я помню, как впервые смотрел Михаилу в глаза. Это было не в Витиной палате, а в коридоре или больничном холле, потому что разговор звучал на фоне чьих-то шагов и развеивался сквозняками.

– А если нет? Если терапия ему не поможет? – спрашивал Михаил не доктора, а меня, и его глаза становились ярко-зелеными от влаги. Слезы не вытекали наружу, они переполняли его взгляд, и я отражался в них неожиданно холодно.

– Она ему не поможет. Терапия – фикция. Рак пищевода в этой стадии не оперируют.

– Что?

– Разве доктор тебе не сказал?

– Он сказал, что они делают все возможное.

– Да, они делают. Но этого не нужно. Они запугали его, заглушили препаратами, которые не помогают. Задергали его бесполезными процедурами. За твои деньги особенно. Они отрабатывают.

– А что нужно? – Михаил смотрел на меня парализованно.

– Нужно успокоить его, поговорить с ним, утешить. Нужно объяснить ему, что его ждет чудесное перерождение – освобождение из плена телесности, удивительное превращение, увлекательное путешествие. Его ждет счастье. Все плохое навсегда останется в прошлом. Ничего не вернется, ни один призрак не восстанет, боль отступит.

Михаила качнуло.

– Ты в себе, Вадим? Я понимаю, вы долго были вместе, на тебя навалилось все, особенно в последние дни.

– Последние дни еще впереди. Я заберу его домой. Я все ему объясню. Я найду другие средства, совсем другие…

Михаил вдруг отвернулся, потом посмотрел в пол – слеза побежала по щеке, и он смахнул ее.

– Ты знаешь, у меня дела. У меня офис в Никосии. Я не могу сидеть здесь, оставить бизнес, выслушивать весь этот бред.

– А чем занимаетесь?

– Оказываем секретарские услуги.

– А, деньги отмываете. Я думал, Кипр уже не оффшор.

– Отмываем или нет, это на нашей совести.

Во как. Отгородил свою совесть. Оставил умирающего брата на моей.

– Поезжай, Миша. Ты ничем не поможешь, – сказал я. – Я буду звонить.

Он отвернулся и зашагал прочь по коридору. Высокая худая фигура. Тонкие руки истончались с каждым шагом все больше, пальцы уже таяли на белом фоне. В конце коридора Михаил превратился в фантом.

Младший брат Вити и до этого был фантомным. Он как-то очень удачно дернул за границу еще в конце девяностых и с тех пор ни разу не приезжал на родину, но постоянно звал Виктора к себе. И, казалось бы, почему не ехать? Но Витя был из тех людей, кого никогда не тянуло в теплые края. Он мог устроить теплую берлогу в родном холодном краю. Нам и тут хватало интересных занятий.

Фантомный брат переводил деньги банковскими переводами, Витя всегда радовался деньгам, приговаривал «братишка молодец, молодец», но ничего больше. Тратили мы в ноль, ничего у нас не задерживалось.

Может, оттого что Витя жил так легко и так любил жизнь, умирать ему было очень тяжело. Впрочем, не хочу описывать те «последние дни», которые мы провели вместе до его ухода. Скажу только, что мне почти ничего не удалось из задуманного – Витя был крепко привязан к жизни, цеплялся за нее изо всех сил, но она оттолкнула его окончательно.

Кажется, еще недавно мы все были студентами, прогуливали пары, гонялись за подработками, тонули в загулах и выныривали на сессиях, еще недавно рассылали пачками резюме, бегали на собеседования, потешались над первыми коллегами и начальниками, еще недавно перемывали кости знакомым, обсуждали, кто с кем и надолго ли, а теперь я иду по аллеям кладбища за его гробом, и – о, Господи – мне тридцать шесть лет, в моей жизни уже столько всего было, и ничего не было…

Михаил прилетел снова. Я запомнил с прошлого раза его вытянутое небритое лицо, нахмуренный лоб и зеленые глаза с изжелта-черными кругами под ними. Ничего не изменилось. Он смотрел так же напряженно, словно был виноват передо мной или винил меня. Поминать с нами отказался.

– Нет, мне лететь…

– Нужно, Миша. Так нужно – есть, пить, говорить о покойном, вспоминать. Для этого поминки. Чтобы потом уйти в свои дела и не травить себе душу.

– Я не смогу не травить. Я любил его!

Михаил, похоже, не планировал признания, но продолжал упрямо – наперекор самому себе.

– Мать мне одно твердила: «Не будь таким, как Витя. Только не будь таким, как Витя». Особенно, когда его ссоры с отцом начались, когда он из дому сбежал. А я всегда хотел, как он, – на баскетбол, как он, джинсы, как у него, прическу, как у него. Я после университета сразу подальше уехал, чтобы отделиться окончательно, отрезать себя от него. Я на похороны родителей не приезжал, чтобы не знать, как он выглядит, каким стал. У меня другие нашлись – жена, дочь. А все равно думал о нем каждый день. Проснулся ли Витя, пошел ли на работу, с кем встречается, что говорит. Я, когда умирающим его увидел, выдержать этого не мог. Думал, если он умрет где-то далеко, все равно буду считать, что он жив, что по-прежнему просыпается, ходит на работу, с кем-то встречается. Но не могу. Знаю, что нет его больше. И что теперь – не травить себе душу? Забыть? Другого брата у меня уже не будет.

– В этой жизни нет. Но потом вы обязательно встретитесь. Если люди любят друг друга, они никогда не расстаются. И у вас будет новая история. Может, тогда вы будете любовниками, а я твоим братом, например.

– Что? – снова, как и при первом нашем разговоре, Михаил посмотрел на меня парализованно. – Все время забываю эти твои заскоки. Ты, действительно, мистик или просто в утешение мне это говоришь?

– Почему «мистик»? – я тоже удивился. – Это и есть наша реальность, просто иногда мы видим только ее часть. Но я, например, вижу, что Витя и ты – одно целое, и вы никогда не расстанетесь.

– Нет, в ресторан я не поеду, – сказал на это Михаил, и мы попрощались.

Я вернулся в жизнь без Вити. Привел в порядок нашу квартиру, перестирал вещи, вымыл полы, написал письма, которые давно должны были быть написаны, подогнал зависшие заказы.

Жизнь заскрипела по старой колее. Пришел жаркий август и подул жарким ветром. Когда-то, в такой вот август мне впервые понравился парень, не Витя, мне было тогда тринадцать лет. С тех пор каждый август жаром стискивает мне сердце, и таких августов было много. Всего пять из них – Витины. Мы не были знакомы с детства или со студенческой скамьи, у нас были разные компании и разные истории, пока мы не пересеклись на вечеринке в чьей-то квартире и не проснулись наутро в моей. Мы не заморачивались над цельностью наших отношений, мы просто проводили время вместе. Мы так легко провели пять лет, что даже не заметили. Но любил ли я его и хочу ли встретить в следующей жизни… Я бы не поклялся на пионерском галстуке, нет.

(Вдруг я вспомнил, что уже несколько своих текстов начинал со смертей, похорон и поминок. Но это не потому, что я эмо. И не потому, что желаю смерти всем своим бывшим. Наоборот, я люблю всех бывших, пусть будут здоровы, счастливы и периодически хотят меня видеть. Пожалуй, это не касается только нескольких спортсменов, к которым меня привлекло острое желание грубого секса, и Артурика, заразившего меня какой-то хренью, которую я еле вылечил. Впрочем, Артурик был каратистом, его запросто можно было включить в категорию спортсменов, а про ту хрень вообще не заикаться.

Но факт остается фактом, начало этого текста стандартно для меня: умирает бывший, а гейрой (Бог мой, вот так опечатка) должен как-то жить дальше. Так что текст вообще не о смерти.)

-2-

Потом мне хотелось, чтобы Витя приснился и рассказал…

(Кажется, и эта фраза уже была в моих текстах. «Хочется, чтобы он приснился и рассказал, доволен ли. Но снится чернота, подернутая белесым туманом. И это явь. Это утро». Впрочем, автор не может не повторяться и не цитировать самого себя. От этого никуда не деться, поэтому с чистой совестью продолжаю.)

…что с ним случилось за гранью телесности, по ту сторону земной жизни. Но он мне не снился – ни в сияющем свечении, ни в зловещем ореоле, ни в виде души с крылышками, ни в виде темного демона. Вместо этого мне приснился его брат – таким же небритым и нахмуренным, каким я его запомнил. Во сне он надел очки и посмотрел на меня пристально, зеленые глаза за стеклами очков стали еще больше. Я проснулся от этого осуждающего взгляда и набрал его номер.

– Ты как? Все нормально?

– Демис, это ты? – спросил он.

– Нет, не Демис.

– А кто?

Оказывается, у него не было моего номера, он просто оставил мне свой.

– Это Вадим.

Немного тишины.

– А, Вадим, извини. Я в порядке. Вы как?

– Мы?

– Привык думать о вас с Витей вместе. Ты как? Был на кладбище?

– Нет, не был. Но памятник заказал – все будет.

– Ясно. Хорошо. Прости, мне должны звонить.

– Да-да.

Я даже чертыхнулся. Сам не понял, зачем позвонил ему. Разве что под воздействием сна.

Воздействие сна быстро закончилось. Меня ждала та жизнь, которую я вел до встречи с Витей, – пустые вечера, однообразные знакомства, краткие свидания, обрывистая интимная экзотика, ночные бдения у компьютера, набеги в рестораны с каждого гонорара, заказные статьи, исследования и даже книги, которые я клепал исключительно в ожидании обещанной оплаты.

Витя выравнивал все ухабы, скачки и зигзаги, без него мне предстояло вернуться к прошлому. Почему-то вспомнился парень с сайта знакомств с ником Арч23, который носил черную маску с узкими прорезями для глаз и черные стринги. И я вдруг подумал, что это неплохо. Что я вернусь в состояние «до Вити» – в состояние пятилетней давности. У коньяка отберут его пять звезд, и он снова станет молодым спиртом – сдержанным, но все еще отдающим игристым вином. И тогда я не буду замечать, что мои любимые актеры уже давно на пенсии, а герои моих книг моложе меня. Многие наши знакомые ведут именно такую «жизнь без возраста», не взрослея, не старея, не набираясь ни ума, ни опыта, тут только одно условие – крепкое здоровье.

По привычке подумал «наши». Нет, мои знакомые, мои приятели – наследство Вити, бремя дружбы, даже общение с его Валиком теперь ляжет только на мои плечи. И это тоже неплохо. Старые приятели – путь к новым приятелям. Завертится калейдоскоп лиц, поднимет голову чудовище порнографии, возникнет из ниоткуда (а на самом деле с того же сайта) парень с раскосыми глазами в прорезях маски, в веревочных стрингах, с плоской, но твердой попкой. Ни одного слова, никакого общения, только секс. А на работе море слов, среди которых нет ни одного обо мне…

С чем это сравнить? С одной стороны – пустыня, раскаленная и выжженная, с другой стороны – океан, но настолько холодный, что влага не оживляет, а губит. И я – где-то посредине, на кромке. Меня и жжет, и леденит. Вот так было до Вити. Так будет теперь.

Я помню его с благодарностью. Он все уравновешивал – без лишних слов, без пустых объяснений, превращал все наши неурядицы в уют, мир, хороший секс. Я не помню, чтобы меня бросало от него в жар или холод. Не помню даже, чтобы дул такой жаркий ветер, какой дует сейчас. Этот ветер уже грозит переменами.

Мысль о том, что я не любил его, не мучит меня и не терзает. Наверное, это просто была другая любовь – я был верен ему, я, как мог, облегчил его уход. Не знаю, кто смог бы сделать больше, чем я. Приятели? Изнеженный Валик? Михаил? Михаил, несмотря на свою финансовую помощь, всегда сохранял дистанцию. Я даже предположить не мог, что за этими удаленными отношениями скрывается такая глубокая братская любовь, по крайней мере, с его стороны. Что касается Вити, я не помню, чтобы он вообще что-то рассказывал о брате, кроме того, что чувак неплохо устроился в этой жизни.

У меня нет братьев. И никогда не было. Я не знаю таких отношений, я никогда не состоял в близко-родственной парадигме. Возможно, братья испытывают друг к другу какую-то кровную привязанность, но с чем ее сопоставить? Если бы мне пришлось описать ее в каком-то романе, я бы спасовал. Мой близкородственный опыт весьма скуден. Я был сыном, но никогда не стану ни мужем, ни отцом, ни зятем, ни тестем, ни деверем. Я могу быть только «партнером», а часто это, казалось бы, емкое слово не значит ровным счетом ничего.

Совершив круг, мои мысли странным образом вернулись к Михаилу. Родители умерли, не стало и брата – у него никого не осталось на родине. Он никогда сюда не вернется. На кладбище мы виделись во второй и последний раз. А меня ждет прежняя жизнь – веселая и печальная, но уже отдельная от истории Вити и его брата.

Подведя итог, я принялся за заказы. В уме стал формироваться четкий план: сдать статью о страховой компании до пятницы, освободить выходные, в субботу пригласить кого-нибудь из бессловесных секс-роботов, а в воскресенье – кого-нибудь из прежних приятелей для «поболтать». Достаточно траура. Вите этот траур точно не нужен.

Я люблю статьи о страховании. Спрос с них невелик – страхование в нашей стране идет очень туго. Если повсюду обман, то страховым компаниям уж точно никто не поверит. Я пишу, не жалея убедительных наречий. Заказчик будет доволен, а читателю плевать на мою галиматью, для него она – часть большой лжи, которой является сама страховая компания.

Как только статья уходит заказчику, я открываю сайт знакомств. Там нет ни Витиного профайла, ни моего. Мне почему-то приходит мысль, что если бы Витя завел тут аккаунт и умер, ему бы все еще продолжали писать. Или он должен был бы предупредить всех заинтересовавшихся: «Не пишите мне больше, я умираю». Впрочем, чему удивляться? Есть же мертвые в живом журнале, есть в социальных сетях, есть и на сайтах знакомств.

Я быстро регистрируюсь, указываю возраст «двадцать три» и вешаю фото того парня в маске, оставшееся у меня в архиве. «Актив-уни» – заявляю нагло. Нужно приписать что-то конкретное, и я, наконец, цежу правду: «Ищу сильного парня».

-3-

Спрос на активов-уни намного выше, чем на статьи о страховании. Мне пишут и пишут. Меня завалили фотографиями. На многих испитые, одутловатые лица, толстые животы, рыхлые задницы, волосатые сиськи, насильно вздыбленные члены. Гей-парад частей тела проходит перед моими глазами. Умом я понимаю, что этому парню (которому двадцать три) пишут мои ровесники, но мне совсем не хочется в эту шеренгу.

Замирает ли ощущение возраста? Замирало бы, если бы не мои частые ангины, аллергии, головные боли, скрипучие суставы, больной желудок. Хочется забыть об этом, но с каждым годом все большая часть гонораров уходит на лекарства и стройматериалы, то есть на ремонт себя и окружающего пространства. Мы все заложники амортизации.

С Витей я отвлекался от осознания возраста, возможно, потому что он был старше. Но почему теперь я так хочу отделить себя от ровесников? Почему мне кажется, что я совсем не похож на них? Что я моложе, стройнее, острее и прикольнее? Не исключено, что я такой же. Я продолжаю напряженно всматриваться в лица на фотоснимках. Этот осмотр никак не связан с целью «в субботу пригласить кого-нибудь». Я просто хочу оценить спрос-предложение. Я оцениваю, оцениваю. Я оценил. Мне в категорию «предложение с последней надеждой на авось».

В субботу я уже решил переписать профайл и поменять фотографию, как вдруг позвонили в дверь.

(Ужасно не люблю «вдруг». Этим «вдруг» автор словно хочет сказать читателям: «Я не такой занудный, как вы подумали. Вот вам эффект неожиданности, «вдруг», получите и не жалуйтесь». Понятно, что «вдруг» сигналит о переломе сюжетной линии. Одно «вдруг» – и сюжетная линия из прямой становится ломаной. И никак этого «вдруг» не избежать. Разве что заменить на «неожиданно». Конечно, я ж не такой банальный писака. Сейчас же все исправлю.)

Неожиданно позвонили в дверь.

– Открой, Вадим, – сказали из мрака лестничной клетки, – если ты один.

Тогда я заметил, что «Вадим» и «один» замечательно рифмуется. Предположение почему-то задело меня, я открыл, не допрашивая гостя, кто, что и откуда. За дверью стоял Михаил.

– О, – выдохнул я от неожиданности. – Думал, не увижу тебя больше.

Он бросил дорожную сумку у порога и прошел в квартиру.

– Почему? На кладбище буду приезжать. Жаль, что авиарейса нет прямого, только до Киева. От Киева на такси – очень долго.

– Это по кипрским меркам долго. Ваш остров, кажется, можно за три часа целиком обогнуть? Впрочем… размер не имеет значения.

– Размер?

– Так ты на кладбище?

Михаил оглядел комнату.

– Тут вы жили? Вдвоем?

– Еще спальня есть.

Но я тоже посмотрел на квартиру его глазами и увидел, что нет в ней ни уюта, ни комфорта, которые были при Вите. Михаил подошел к окну и взглянул на двор внизу.

– Ужас. Как в детстве. То же белье сохнет.

– У тебя большая квартира (на маленьком острове)?

Михаил не уловил иронии.

– У меня дом. Большой, да. Три этажа. Подземный гараж. Сад.

Я смотрел в его спину. Нет, совсем не похож на Витю. Вообще. Ничем. Разве что ростом. Но Михаил тоньше – он создан для деловых костюмов. Джинсы и рубаха навыпуск сидят на нем так, словно наброшены случайно и ненадолго. Лучше бы вообще без них. Короткие волосы приглажены. Затылок не топорщится. Пахнет чем-то свежим, хоть и с дороги. И какая фактура… Мысли лезли самые неприличные.

Он, наконец, обернулся. Поинтересовался, не нарушает ли моих планов. Я помотал головой и предложил поужинать, но он отказался.

– Если бы немного кофе…

– Немного?

– О, это у нас так говорят: немного кофе, немного минут, дайте мне немного того-сего, словно не хотят стеснять…

– Ууу, вежливые все. А нам бы всего побольше. Только у меня кофе нет. Мы не пили кофе.

– Понятно.

Он опустился в кресло перед телевизором.

– А что смотришь?

– Порнуху в основном.

– Что?

– Арт-хаус. Авторское кино.

– А…

Зачем он вообще? Не иначе, как узнать, изменяю ли я его покойному брату.

– Ты дела свои оставил?

– Да, на два дня. Устал от дел очень. Но тут… такая обстановка. Тут не отдохнешь.

– Смотря, как ты отдохнуть хочешь. Найти тебе девочку? Мальчика? Двух мальчиков?

Он не смутился, посмотрел прямо мне в глаза, но не весело и не игриво.

– Нет. Этого добра и у нас хватает. Я же пять лет моделью проработал – предложения были самые разные.

– Моделью? По подиуму ходил?

– Да, как только приехал. Потом топ-моделью, зубную пасту рекламировал, мужские одеколоны. Потом ушел – открыл свою компанию, купил дом.

– Женился?

– Нет, женился я раньше. Лия – наполовину грузинка.

– А на вторую половину?

– Гречанка.

– Забавно, Миша.

– Да, забавно. И стабильно. Она выпивает, скандалит. Дочери ее восемнадцать лет, тоже с нами живет. Плюс все ее женихи. И все это стабильно.

– А бизнес?

– Качает немного. Но неплохо. Я звал Витю. И до сих пор не понимаю, почему он не согласился на переезд. Из-за тебя?

– О, нет, не думаю. У нас не было такой любви, которая держала бы.

– Что ты хочешь этим сказать? – Михаил привычно напрягся.

– Что в следующей жизни, наверное, вы встретитесь без меня…

– Хватит. Перестань. Я не за тем приехал, чтобы выслушивать, что любви нет и такое прочее.

– Есть, конечно. Я не это имел в виду.

Он выглядел еще более погрустневшим. Я ушел заваривать чай. Опасаясь приглашать его на кухню, принес чашки и печенье в гостиную. Михаил только вздохнул.

– Или хочешь, по городу прогуляемся?

– По этому городу я еще в детстве нагулялся. Не хочу. Еще посижу немного и в гостиницу поеду.

– Оставайся тут, на гостевом диване, он раскладывается.

– Не квартира, а нора какая-то. У нас комнаты очень большие. И холлы большие, светлые. Гардеробных много. Где у тебя гардеробные? Где ты хранишь одежду, обувь?

Было бы что хранить. Я налил ему чаю, чтобы только отвлечь его.

– С кем ты там общаешься, Миша? С местными? – перевел разговор.

– Да. Но много наших, и много понтийцев.

– Это кто такие?

– Тебе лучше не знать, – Михаил вдруг засмеялся. – Такая национальность.

Мне вдруг стало интересно и очень-очень сладко. Как только он улыбнулся, он вдруг показался мне близким и доступным. На гостевой диван Михаил поглядывал вполне миролюбиво. Я почувствовал, что урвал свое счастливое мгновение. И, пожалуй, такого парня я никогда не встретил бы ни в одной компании, ни на одном сайте знакомств.

(Диалоги. Вы любите диалоги? Я нет. Моя бы воля, писал бы сплошной непрерывной строкой, без абзацев, реплик, тире и многоточий, как, например, я пишу заказные статьи. Но в заказных статьях нет героев, которым нужно поговорить, познакомиться поближе, узнать друг друга получше. Поэтому потерпим еще немного – пусть поговорят.)

-4-

Такая близость расслабляет. Ты даешь волю своей фантазии и уже веришь, что этот человек может быть твоим, что к этому телу можно будет прижаться, эти губы поцеловать. На миг я замер. Включился рефлекс собственника, поймавшего в свои сети случайного гостя, и я пытался его выключить.

Михаил расстегнул две верхние пуговицы на рубахе. Посетовал на отсутствие кондиционера, напомнил о деньгах, которые высылал брату. Пришлось промолчать о наших тратах. Я уже собирался его оставить, но он попросил меня рассказать еще что-нибудь.

– Но я не хочу вспоминать, как мы жили.

– Хорошо, не будем вспоминать, – согласился он.

Я снова сел напротив, как провинившийся школьник в кабинете директора. Михаил смотрел прямо на меня. И я уже не мог тянуть этот миг, потому что не понимал, чего он хочет.

– А ты точно не гей? – спросил его сдуру.

– Нет, – он покачал головой. – Хотя красивых мужчин я всегда замечаю. И всегда сравниваю со своим братом. И все они хуже – они вообще не такие. Ломкие, наглые, жадные, лживые.

– Это модельный мир? Или твои партнеры по бизнесу?

– Мои партнеры по бизнесу – новые русские, им бы только выпить и закусить.

– А киприоты какие? Горячие?

– Есть красивые. Но глаза пустые. Это отталкивает.

– Переборчивый ты, Миша.

– Я не выбираю. Я наблюдаю.

– А спишь с кем? С женой?

– Бывает и такое, – он кивнул.

– А дочка тебя соблазняла?

– Откуда знаешь? Соблазняла, но я не соблазнился. Еще хуже – обида, с тех пор враждуем, она мужиков в дом водит – демонстративно. Они жену подпаивают.

Он утомленно прикрыл глаза, прижал руку ко лбу.

– Тебя сложно не соблазнять. Ты как с картинки, – сказал я.

– Да? Тебе так кажется?

Зазвонил телефон и прервал нас на самом интересном месте. Михаил переключился на того же Демиса, о котором я уже слышал.

– Это мой помощник, – объяснил потом. – Кстати, понтиец.

– Загадочная национальность, я уже понял.

– А ты не хочешь? На Кипр? Я помог бы тебе с работой. Ты снял бы хорошее жилье. Там прекрасный климат. Много эмигрантов – для общения. Православные церкви, если тебе это нужно. Плюс красивые парни.

– А тебе это зачем? Альтруизм?

– Мне хочется что-то сделать для тебя, изменить твою жизнь к лучшему. Я не сделал этого для брата.

Я замялся. О чем предложение? При чем тут красивые парни? Но пообещал подумать, и разговор угас совершенно.

Пока он мылся в душе, я позвонил знакомым и отменил завтрашнюю встречу, обсуждать было нечего. Потом полночи прислушивался к его дыханию, но из соседней комнаты почти ничего не было слышно.

Утро следующего дня мы провели на кладбище. Ехали на метро, потом маршруткой, Михаил обливался потом, белоснежная рубаха на глазах становилась серой.

– Как ты все это терпишь, без машины, без кондиционера, – причитал он по инерции, уже не задавая вопросов и не ожидая моих ответов.

На кладбище дул тот же жаркий ветер.

– Ты не был с похорон? – понял он, увидев оплывший от дождей холм.

– Не был. Памятник рано устанавливать. Земля должна осесть. А ходить сюда без дела не вижу никакого смысла. К душе это отношения не имеет.

– Не продолжай.

– Так и есть. Это просто место, где гниют останки биотела.

– Но разве ты не помнишь его в этом биотеле? Разве это тебе не дорого?

– Я не помню тела отдельно от его сути. Не помню просто член или просто живот.

– Давай хоть без подробностей обойдемся!

– Ты сам начал!

Михаил собрал пожухлые венки и отнес к мусорным бакам. Один прилип черной лентой к его рубашке, оставив на ней грязную полосу. Он подровнял руками осевший холм.

Дата добавления: 2015-08-29