В большинстве случаев соблюдалось радиомолчание, и группа только предполагала, но не знала точно, что находится под прикрытием и следующие два-три километра более безопасны. Из восьми было четыре раза, когда Кузьмич работал по прикрытию группы Клеща (или Клещ был таким нефартовым, или походы были такими, что отпускать домой эту маленькую группу никто не хотел). Всего они встречали эту группу 28 раз. Один раз выход был с потерями. Потеряли командира. Кузьмич не достал стрелка с «буром» в руках. «Бур» – старая, ставшая легендой большая английская винтовка, которая и стрелять-то уже ввиду старости не должна, в тот раз не подвела своего хозяина, и пуля, пролетев 500 метров, настигла цель. Кузьмич успел настроиться на радиоволну группы, и в гарнитурных телефонах бойцов прозвучало «Внимание, группа! Снайпер». Командир группы бросился, чтобы подсечкой положить на землю связанного по рукам, прожжённого солнцем араба, попал на директрису огня и поймал пулю, которая предназначалась не ему, а тому, кого выводили из страны. Того, за кем пришли, кто был целью рейда. Кузьмич всё видел, но сделать не мог ничего. От него до стрелка-пуштуна было больше двух километров. Он видел, как бойцы из группы по ущелью выносили командира, видел, как их трепали пулями из-за камней. Слышал, как в эфире звучали чёткие команды, перемешанные с отборным матом. Видел, как ребята ускорились и как двое, один с пленником, а второй с командиром на плечах, ушли вперёд, а двое, «танцуя» и перекатываясь по камням, огрызались короткими очередями. И только. Когда они вошли в его зону обстрела, он начал свою работу. Он отстрелял два магазина и промахнулся всего раз. Одно попадание тяжёлой пули это минус один. Даже если пуля попадает в ногу, всё равно минус один: болевой шок от очень серьёзной травмы выводит человека из строя. Поэтому даже в ноге 12,7 мм злого свинца – это минус один.
Задержал. Сбил с толку и заставил догоняющих потерять темп. Дал группе возможность выйти и ушёл сам, точнее вдвоём с Танком. Выходили тяжело. Шли не напрямую, а хорошим крюком, в хорошем темпе и с той же поклажей, с которой пришли. Не бросили длинную неудобную винтовку, которую Кузьмич называл «Катюша». На подходе к реке Танк показал, что впереди кто-то есть. Дальше шли прорываясь: Танк в дозоре, а Кузьмич поливал короткими очередями и путал следы, постоянно меняя направление. Всё-таки вышли. Измотанные, но живые. Когда вышли из реки, которую осилили вброд, Кузьмич сказал: «Мы дома». Это означало, что Танк скоро получит на кухне те косточки и ту пайку, которую не съел «в виду отсутствия», а ещё кусок сала. Он будет есть и спать, и выйдет из вольера только тогда, когда сам захочет. И опять получит кусочек сала, аккуратно отрезанный сержантом-поваром по от розового с тремя прожилками внушительного шмата, завернутого в тряпочку и хранящегося в холодильнике.
А Кузьмич молчал несколько дней. Имел право. Тогда, в походе, он оставил на противоположной стороне лежать мёртвыми одну полноценную рейдовую группу противника. Только радости не было. Совсем не было. Не чувствовал он себя победителем, хотя один к тридцати – очень хорошее соотношение потерянных каждой из сторон. Тогда Танк впервые услышал запах крика. Запах, который всегда ходит рядом с запахом смерти. Точнее, нет, впервые не тогда. Впервые ещё в детстве. Там, где пахнет углём и морем. Пахнул криком Вожак Дядя Лёша. Пахнул тогда, когда хоронили шесимесячного красавца Фрэнка, но Танк по щенячеству этот запах не понял и не расшифровал. Понял по-настоящему только после этого похода. Запах крика – такой резкий, почти как запах стали, только с примесью чего-то вроде перца. Именно так пахнет крик, которого не слышно, крик, который человек не испускает, а оставляет внутри себя. Этот крик рвётся наружу, и если человек его не выпускает из себя, то становится быстрее, выносливее и сильнее. Этот крик не тонет в алкоголе. Из-за того, что он не утихает, он не даёт человеку спать и отдыхать. Он постоянно будит его и заставляет быть быстрым, резким и сильным. Этот крик, который пахнет сталью и перцем, изнашивает сильно, и если его не выпустить из себя, человек начнёт слабеть и усыхать.
Кузьмич пахнул криком два дня, а потом всё-таки утопил его в лошадиной дозе вонючего местного самогона.
9. Первая кровь
Они вышли с уреза. Хотя какой к черту урез может быть в горах? Нет его здесь в принципе. Это выражение такое у Кузьмича. Когда-то давным-давно, будучи первогодкой, ещё до Афгана, служил он на Чёрном море. Стоял раз часовым на наблюдательной вышке, да отвлёкся от своих прямых обязанностей на сослуживцев, играющих в футбол. Вдруг откуда-то с моря (как они прошли, одному богу известно) небольшое стадо коров влетает на территорию. На территорию погранотряда, охраняемую территорию, между прочим. А это ЧП, это тебе не хреном кедры околачивать. В общем, довод «Товарищ лейтенант! С урэза они зашли! С урэза!» действия на зама по боевой подготовке не возымел никакого, и резвился тогда молодой Кузьмич в полной боевой выкладке на полосе препятствий всю ночь после наряда… Запомнил на всю жизнь. Вот и возникла тогда присказка «Зайти с урэза» – неудобно зайти, неожиданно.
Они зашли именно так. Точнее даже, не зашли, а случайно свалились почти им на головы. Свалились вдвоём в расщелину, а в той расщелине – мальчиши-плохиши с ярко выраженной азиатской внешностью в количестве шести человек с аккуратно сложенными в сторонке «калашами», перекуривали и перекусывали перед очередным переходом. И караванчик маленький из десяти ишаков.
Они тогда отрабатывали следовую. Если уж совсем честно, то Танк хорошим следовиком не был. Наверное, сторожем был или штурмовиком, но не следовиком. Нет, след-то он, конечно, брал. И отрабатывал его с упорством, настойчивостью и настырностью, но по следу давностью часов в шесть-семь работал плохо. Поэтому Кузьмич его и натаскивал постоянно по этой специальности. А в тот день они работали четырехчасовой след. Танк резво шёл по следу одного из молодых пограничников, который где-то под кустиком уже отдыхал, одетый в подброшенный заранее к точке выхода дрессировочный костюм. Договоренность была такая: пройти по территории к сопредельной заставе, выйти на точку, где лежит дрескостюм, и ждать. Особенно не брыкаться, чтобы Танк не поломал, но всё же дать себя покусать (иначе Танк не поймёт, зачем бежали как угорелые).
Случайность – такая гадость, от которой не застрахуешься. Случайно прямо поперёк следа бутафорского нарушителя пролегала тропка по дну маленькой расщелины. Случайно в это неудачное время и в этом почти укромном местечке решили быстренько перекурить ребята, которые непонятно откуда шли с ишаками, навьюченными непонятно чем. Случайно, почти расслабленный тем, что совсем недавно здесь прошёл свой, Кузьмич и только ещё набирающий самцовую солидность трёхлетний Танк свалились «с урэза» на тех, кому не положено здесь быть. И вот она, случайно возникшая ситуация. Ситуация нехорошая. Вывалились они из-за скального выступа. Если уходить назад вверх – пристрелят в спину. Упасть за камень можно, только смысла нет. У Кузьмича в лёгкой кобуре – табельный даже не «стечкин», а «макар» с одной обоймой. Значит, боезапаса надолго не хватит, пристрелят.
РРРааааз! Прошла секунда. Во рту появился вкус железа. Что-то там внутри выбросило в кровь солидную порцию адреналина, и его понесло учащённым сердцебиением в мозг.
ДДДва! Страх делает своё дело: окислительные процессы ускоряются, время начинает течь медленнее. Решение принято. Пожалуй, единственно правильное решение. Да не «пожалуй», а единственно правильное. Звучит «Мочи!» – не команда, а просто мысль Танк всё понял верно. Ему включаться в драку долго не нужно, за что его Кузьмич ценит и доверяет.
ТТтри! Кузьмич, а с ним и Танк ускоряются на спуске, чтобы не дать противнику успеть разобрать сложенные в сторонке «калашниковы».
ЧЧЧетыре! Кузьмич выхватил «макара» левой рукой, сразу же бросая её вниз, цепляя краем ствольной крышки о специально вставленное кольцо в поясе портупеи, чтобы привести пистолет в боевое состояние. Он умеет это делать. Он тренирует этот навык всегда, когда есть возможность.
ППпять! Зло щёлкает ствольная крышка, патрон в патроннике, левая рука описывает дугу снизу вверх, чтобы пуля начала свой путь, а правая уже освободила американский десантный нож от ножен. Старый, но ухоженный тяжёлый нож, который достался ему давно, очень давно, в Афгане, вместе с ушами одного из тех, которые воровали неумелых и неподготовленных советских интернационалистов за пределами территории базирования. Тогда за операцию Кузьмич получил повышение до лейтенанта (от младшего). Уши не сохранились, а американский десантный нож Кузьмич сберёг, любил его и старался с ним не расставаться. Нож отлично лежал в руке. Отличный, но очень злой нож. Как будто живой. Нож, который, освободившись от ножен, как будто начинал просить крови.
ШШшесть! Бах! Первый выстрел. Тупорылая девятимиллиметровая пуля ПМ достигает самого шустрого, который почти успел вскинуть автомат, и тут же Бах! летит вторая для правки. Танк уходит вправо. Он всегда уходил вправо, когда слышал выстрел, и плевать было Дяде Лёше и Кузьмичу на общепринятые нормативы воспиатния собак (которые гласят что собака не должна реагировать на выстрел): они в голову Танка вбили пенопластовыми шариками из древнего детского пневматического гранатомёта (который бьёт больно-пребольно) рефлекс: слышишь хлопок – меняй траекторию! Бах-Бах! Ещё два по второму, самому близкому к автоматам. Итого шесть секунд и минус два со стороны противника. Крик Кузьмича «Фас право». Это значит, что надо уйти ещё правее, и двое оцепенело тянущиеся к автоматам – его, Танка, цель. Дана команда «Фас», а не «Куси». Стук в висках. Это кровь под усиленным напором быстрого сердца стучит в висках, задавая собственный ритм.
Если б можно было время не только замедлить, а остановить, и посмотреть на происходящее со стороны, то… В общем, картина нарисовалась бы нерадостная и неоднозначная. Впадина в горах. Во впадине ишаки, люди и собака. Один с пистолетом в левой и ножом в правой, рядом большой чёрный пес. Напротив – четыре слегка шокированных бородача, не потерявших однако самообладания и не впавших в истерику от желания немедленно сдаться в плен. Та секунда, что была у человека с собакой на размышление, давно прошла. Понятно, что выживет тот, кто окажется сейчас более решительным и умелым.
СССемь! Дана самая сильная команда, и Танк будет её отрабатывать без сдерживания, так же, как отрабатывал на человекё в очень лёгком и очень крепком костюме на тренировках. Он чует запах смерти, поэтому играться не будет. С энергией разогнанного литерного поезда он влетает в стоящих на одной линии, сбивает с ног, сминает. Кузьмич стрелять больше не будет, потому что Танк на линии выстрела. Пятого выстрела нет. Сзади слышен «хэк» со свистящим звуком – это вошёл в чьи-то лёгкие десантный нож Кузьмича. Кузьмич больше всех любил ножевую. Он вообще считал, что нож – самое совершенное оружие, и не находил ничего дурного в том, что нож возводился в культ. В конце концов, не зря же в культуре кучи народов холодное оружие является предметом поклонения. И сегодня, похоже, случайно и негаданно наступил день отдачи дани старому злому ножу, который так ладно сидел в руке.
Внизу возня. Как на тренировке Танк смыкает челюсти на задней части шеи верхнего барахтающегося под ним. Сжимает со всей мощью и чувствует вкус крови, ударившей в пасть, запах крови щедро приправлен ненавистным сырым запахом смерти. Отработанный рывок головой в сторону, и слышен хруст ломающихся шейных позвонков и рвущихся мышц. И ещё раз, теперь в другую сторону. Перехватил удобнее обмякшую шею и ещё раз рванул в одну сторону и в другую. Со спокойствием дикого зверя широко расставил передние лапы и всем весом придавил тех, кто внизу.
И ещё раз слышен нож. Тонкий звенящий звук и едва уловимый хруст рассекаемой лезвием шеи второго. Танк хоть и сильно занят, но успевает бросить косой взгляд и видит, как незнакомый ему человек падает на колени, пытаясь перекрыть руками бьющий из перерезанного горла фонтан крови.
А дальше… Удержание весом бьющегося в конвульсиях тела. И ощущение того, что он задыхается, потому что густая горькая кровь затекает в горло и мешает дышать. Кровь горькая, горячая и вязкая, вызывает рвотный рефлекс.
Он будет держать тело до тех пор, пока оно не утихнет. Первый, лежащий на земле под ним и умирающим телом второго, барахтается, пытаясь вырваться из-под тяжести тел и из-под потока пульсирующей горячей крови. Лучше ему не дёргаться, на него давит больше ста кило пока ещё живого веса. Всё равно не вырваться, и он замирает. Танк всё сжимает сломанную шею, жмурится, сам не зная почему, и слушает. А сзади возни уже не слышно. Запах сырости, страха и смерти становится ещё насыщеннее. Голову прорезает, точнее, пропиливает страх. Сильное чувство страха, незнакомое чувство, плохое и сильное чувство. В ушах стучит что-то, наверное, сто пять. Вообще Танк не умеет считать, ему кажется, что это сто пять. Обычно на тренировках Кузьмич отсчитывает сто пять и даёт команду «Брось». Танку хочется, чтобы это сто пять наступило. Он впервые чувствует, как в его зубах умирает человек, и ему хочется, чтобы сто пять наступило, тогда он разожмёт челюсти. Очень хочется разжать, а ещё хочется, чтобы голову не разрывало это незнакомое страшное чувство…
На голову ложится тяжёлая родная рука. Это рука Кузьмича.
– Чико, брось.
Танк разжимает челюсти, делает шаг назад, резким движением сбрасывает с морды, шеи и из пасти густую тёплую кровь и отработанно становится в позу охраны.
Кузьмич цел, без травм, только помятый и уставший. Точнее, потухший. Сказал:
– Ты молодец.
Подумал и добавил:
– Умница ты у меня, настоящий Танк! – Потрепал по голове. – Мы с трофеями и даже с языком.
Подошёл к одному из ишаков, заглянул во вьюк, покачал головой, пожевал губами и сказал тихо:
– Ну нихуя себе мы сегодня пробежались…
10. Клещ
Он упёрся лбом в поясницу Кузьмича и зарычал. Зарычал утробно и басовито, но при этом негромко. Они сидели на кухне маленькой московской квартиры. Точнее, сидел Кузьмич, а Танк стоял. Упирался в поясницу Кузьмича и рычал. На кухне ещё был Клещ. Это его кухня, и квартира, в которой они провели ночь, была тоже Клеща. Клещ сидел на табуретке с противоположной части стола. Вид у него, как и Кузьмича, был несвежим, даже помятым. На кухне, как и во всей квартире, стоял тяжёлый дух перегара и сигарет. Пили кофе. Молча. Если не задумываться над тем, что на маленькой московской кухне собралась парочка бойцов высочайшей квалификации, каждый из которой стоит двух десятков морских пехотинцев бывшего главного противника, то картина рисовалась почти идиллическая.
Кузьмич и Клещ встретились позавчера на съезде ветеранов спецназа погранвойск СССР. На вопрос Клеща «Могет… это...?» Кузьмич ответил «Могет». «Могет» продолжался один день и две ночи, выпито было немало, необходимые вопросы обмусолены (и политические, и экономические, и социальные, и кадровые, и даже вопрос жизни на Марсе). Танк почувствовал холодок только один раз, когда подрёмывал чутко, одним глазом (он вообще спал глубоко только в своём вольере). Даже глаз приоткрыл и поцарапал когтями кафельный пол, чтобы проверить опору на тот случай, если вдруг придётся резко взорваться и уйти в прыжок. Холодок пробежался по комнате тогда, когда в полупьяном разговоре выяснилось, что Клещ, оказывается, в некоторой степени буржуй. И буржуйствует он поставками компьютерной техники. Кузьмичу это не понравилось. Не любил он новый рождающийся класс предпринимателей. А Клещ, оказывается, не только вояка, а ещё и хозяин маленькой фирмы, которая продаёт компьютеры и всякую вычислительную муть в армейские структуры. То есть он-то сам на работу, конечно, не ходит, но фирмёшка работает, и работает исправно, а поэтому есть у него домишко за городом, где его мама живёт, и машинка хорошая. Холодок развеялся только под натиском логики и эмоций типа «Ты что, Рыжий, обо мне подумал, а? Да у меня за реку ходок, бля, больше, чем шрамов у твоего зверюги». Кузьмич для себя согласился с мыслью, что не дерибас он какой-то впаривает, а хорошую серьёзную технику. Которая в том числе идёт и в экипировку тех групп, которые работают в рейдах ещё и с техникой. Такую группу водил и он, Клещ. И удивительно, конечно, то, что в стране гор и ветров, о которой и Клещ, и Кузьмич, и Танк знают не по рассказам, нужна бывает техника тонкая, умная и точная. И хоть техника эта на самом деле заграничная, но что поделать прикажешь, если в своей стране разруха, да и не делают в России собственных ноутбуков, способных выжить в условиях рейдов по горам. Нужна эта техника тем маленьким группам, которые ходят за реку. Им не только техника нужна, но и люди, которых презрительно называют «яйцеголовые» – они частенько входят в состав малых групп, и берегут их обычно как зеницу ока, а может ещё трепетнее, потому что таких яйцеголовых в стране – на пальцах двух рук пересчитать.
А так в целом душевно они сидели. И, наверное, пошли бы на «четвёртые сутки пылают станицы», но Танку с Кузьмичом нужно было сегодня попасть на выставку собак, ради которой, по сути дела, они проделали этот длинный путь. Поэтому прошлой ночью решили под утро больше не пить, даже несмотря на то, что в ларьке неподалёку им после третьего прихода с Танком за компанию стали предлагать спиртное бесплатно, лишь бы не пугали народ видом танковым и запахом….
Они были интересной парой. Кузьмич – крупный, с большими руками и широкой поясницей. Воплощение неудержимой брутальной мощи. Если Кузьмич в прошлой жизни был собакой, то точно или ротвейлером или другим молоссом. Клещ был другим. Ростом выше среднего, с крепким торсом, сильными ровными ногами и узким тазом. Седеющий брюнет с карими глазами и обветренной, очень хорошо загорелой и гладкой кожей. Клещ был л ё г к и м. Лёгким и очень подвижным. В прошлой жизни он, наверное, был котом. Большим котом. Как Пеленгас. Движения мягкие, плавные. Шаги тихие, почти неслышные. Такие как Клещ очень хорошо и очень долго могут ходить. Неделями. По любой местности. Он точно был если не котом, то доберманом или аргентинским догом. Ударной мощи, как у Кузьмича, у него нет, веса маловато, и на злую винтовку ОСВ-96 таких как Клещ ставить нужно двоих. И удара, такого как у Кузьмича, у него нет. С одного раза грудную клетку в позвоночник не вгонит, но зато быстрый очень. Кузьмичу, чтобы приложиться кулаком, выцеливать нужно, а этот, похоже, успеет ударить раза три-четыре. Разные, одним словом, они с Кузьмичом внешне. А взглядом и повадками схожи. Взгляд смотрит сквозь. Или, скорее, вглубь. Совсем не злой взгляд, просто очень внимательный. Так смотрят, чтобы понять: дрожишь ты внутри или нет. Хороший взгляд, сильный. Танк научился разбираться во взглядах. Он знал, когда взгляд означает спокойствие и решимость, и знал, когда взгляд не значит ничего. Взгляд всегда сопровождается запахом, который не чувствует человек, но хорошо чувствует он, Танк. Танк мог понять: кто перед ним и кто на него смотрит. Нужно посмотреть пристально в глаза и почувствовать запах. Если запах железа, то значит, что человек боится, но если при этом смотрит в глаза или отводит в сторону, но не вниз, то это значит, что у него есть крепость внутри. Такого можно не прокачивать и за Кузьмичом не бдить. Нормальный человек, с ним можно иметь дело. Бояться собаку – это нормально. Это инстинкт. Если человек боится собаку, а особенно такую как Танк, и при этом сдерживает свой страх, значит, с ним всё в порядке. Если взгляд пахнет кислым, то боится сильно. Его можно пугануть раз-другой, чтобы рядом с Кузьмичом не крутился. Например, можно ему на ногу наступить, а при попытке согнать с ноги можно и порычать немного, пускай боится, чувствует себя неуютно и в итоге сваливает восвояси. Если человек ничем не пахнет – это самый страшный человек, у него внутри нет ничего. Плохой это человек, его лучше наедине пугануть крепко, можно в угол оттереть и зубы показать. Если взгляд пахнет сладким, то это собака. Точнее, человек, который был в прошлой жизни собакой. Если он, не пугаясь, смотрит в тяжёлые глаза Танка и может позволить себе симпатию к собаке, то, значит, греха за собой не чувствует и ничего подлого не затевает.
Взгляд Клеща пахнул сладким, правда, без запаха ванили, но всё равно сладким. Поэтому Танк решил его на всякий случай качнуть, мало ли чем запахнет, всякое ведь бывает! Когда Кузьмич после бессонной ночи, проведённой за столом с водкой и сигаретами, пошёл в душ, Танк положил морду на ноги Клеща, так что нос как раз почти упёрся в пах. Клещ сидел на своей табуретке. Танк положил голову, посмотрел в глаза и порычал – немного, для затравки. И тут же почувствовал удар в нос почти приторного сладкого запаха. Неожиданная, надо сказать, реакция со стороны человека, который сейчас может оставить очень дорогую каждому мужчине часть тела в зубах чужой собаки. Реакция Клеща поставила Танка в тупик, он абсолютно бесцеремонно погладил Танка по морде и весело заявил:
– А кто сегодня ночью пердел как паровоз? Я думал, мне глаза разъест!
Танк даже застеснялся. Ну, бывает всякое… Он последнюю неделю жрёт гадость, которая называется сухим кормом. В поезде ехали почти трое суток и всё такое. Вообще-то с натуралки на сушняк некоторые собаки неделями переходят со всякими диареями и экземами, а он всего ничего: ну не сдержал газы ночью раз-другой. Мог бы внимание и не обратить, между прочим. Он перестал рычать и удивлённо уставился на Клеща. Тот же, в свою очередь, помассировал висок (болит, видать. Оно и неудивительно: выпито вчера было немало) и заявил:
– А ещё ты храпишь как, бля, трактор «Беларусь». Тебя можно на ночь врагам забрасывать, шоб померли все от психического истощения из-за отсутствия сна. Короче, ты такой же, похоже, затейник, как тот Кощей Бессмертный, который любил ходить по лесу и издеваться над кукушками.
И почесал Танка за ухом, и добавил как-то очень ласково:
– Ты это… Ебальник-то от моих яиц убери, а то хер тебя знает… Куснёт блоха какая-нить, а ты челюстью сдуру клацнешь.
Удивительный человек! Танк обозначил все складки и морщины на лбу и даже на морде, которые, по ротвейлерным стандартам, могут проявляться в особенно настороженном состоянии. В данном случае состояние было не столько настороженным, сколько удивлённо-озадаченным. Почти полный провал: Клещ напрочь выпадает из моделей поведения людей. Похоже, он совсем не боится его, матёрого ротвейлера. Он Танку непонятен, его реакции непонятны тоже. За долгую по собачьим меркам жизнь, не лишённую радостей обломов и издевательств над незнакомцами, он с такой реакцией столкнулся впервые. В общем-то, в его арсенале осталось ещё несколько подлянок. Например, можно в машине сделать вид, что заинтересовался чем-то в окне, наступить на область паха и задуматься, глядя на что-то значимое за окном, при этом не обращая внимание на вскрики и охи. Или придумать что-то ещё… Он вообще-то был затейником в таких делах. Поэтому, для себя решив, что пока счёт ноль-ноль, отвернулся и упал в углу, громыхнув костями об пол.
Клещ эту укладку тут же прокомментировал:
– Ха, привет соседям снизу… Ну прально, нехрен расслабляться. – и налил себе кофе, сделал большой глоток, блаженно зажмурился, помассировал висок и спросил:
– Слушай, бульдозер, ты жрать небось хочешь? У меня голубцы есть. Будешь?
Голубцы Танк ел лишь однажды, когда-то давно. Сейчас не отказался бы, конечно, тем более со сметаной! Но виду не подал, что сказанное понял, хотя от вспомнившейся вкуснятины желудок взорвало желанием эту вкуснятину получить. Наверное, потому, что не положено, а может и оттого, что гордый, или что упрямый и вредный, но заинтересованность возможностью полакомиться голубцами не проявил никак. Поэтому лоб опять наморщил, но хвостом вилять или как-то иначе проявлять интерес не стал. Он, конечно, на сухом корме изголодался, но, блин, так просто его на мякине не проведёшь. Сглотнул слюну и упал на бок, ещё раз ухнув всем весом об пол. Клещ ещё раз потёр висок, зажмурился и сказал без особой радости, но и не злобно:
– Слушай, ты ведь не в ауле у себя! Потише можешь? У меня соседка бабушка-фронтовичка.
В это время из ванной вышел Кузьмич, свежий и почти бодрый.
– Он не бульдозер, он Танк. А вообще-то он Чико. Мальчик, значит. А Танк – не имя, а прозвище. За упрямство и настырность дали.
Сел на корточки рядом с Танком, потрепал по голове, добавил:
– Этот чертяка упрямый мне жизнь спасал пять раз. Вот так вот. Я как кошка: одну жизнь подарила мама, пять жизней подарила собака. Осталась одна, похоже. Кстати, про голубцы пошутил? Или, правда, в холодильнике есть?
Он только что проглотил шесть подогретых в печке, которую Клещ назвал микроволновкой, голубцов, щедро приправленных сметаной. Нельзя сказать, что он был сыт, но был доволен. Живот отозвался завтраку затиханием революции, которую вызвал сухой корм. Поэтому он чувствовал себя счастливой сильной собакой, которая готова на любые приключения, пусть это будет непонятное мероприятие под названием «выставка собак» или трехдневный «комитет по торжественной встрече» или погоня по следу, хоть даже и заветренному уже. И эта большая и сильная собака рада об этом рассказать тому, кто для неё важнее всех на земле, а именно – Хозяину. Поэтому он упирался лбом в в широкую поясницу Кузьмича и рычал басовито, утробно, но негромко – так, что тихая вибрация проходила по телу Вожака, уходила по табуретке и, распространившись по полу, доходила до Клеща.
Клещ покурил очередную сигарету и спросил:
– Кузьмич, вот чего я понять не могу… Ты почему в рейды с собакой ходишь, а не с напарником-мужиком?
Кузьмич усмехнулся в усы и ответил:
– А он не хуже мужика. Ты б не курил, а то… выхлоп сдетанирует.
11. Вожак Дядя Леша
Танк удобно устроился на заднем сиденье большой иномарки Клеща, на водительском сиденье – владелец машины, на переднем пассажирском – Кузьмич. Клеща совсем не напугало изрядное количество употребленного вчера алкоголя, он не оставил гостям иного выбора, кроме как добраться до выставки на его, Клеща, машине и никак иначе. Машина двинулась вперёд очень плавно, даже как-то незаметно. Это не джип УАЗ, здесь даже зубами держаться не нужно. Они начали выбираться из двора и влились в поток машин проснувшегося мегаполиса. Они ехали на выставку, и Танк поймал себя на странном чувстве: ему показалось, что Кузьмич начал нервничать. Кузьмич никогда не пахнул так, как сейчас, даже тогда, когда они выходили с той стороны четыре дня назад. От этого странного ощущения пёс тоже начал нервничать. Ничем не показал, будто что-то не так, но перхотью покрылся. Весь. У собак такое бывает на нервной почтве.
Танк, никогда не блиставший супершерстью (то выгорит, то облезет, то подставится под кипяток или ещё какую-нибудь хрень), покрытый перхотью, смотрелся на фоне холёных вылизанных красавцев, заполонивших выставку, достаточно просто. Даже неинтересно.
Да и неуютно ему было здесь. Приехали сюда лишь потому, что Кузьмич обещал Дяде Лёше хоть раз выставить Танка на крупной выставке. Они должны были выступать в рабочем классе. А в каком же ещё, если не в рабочем? Суета, гвалт, гомон, да и вообще вся атмосфера выставки Танку не очень понравились. Хорошо хоть не под крышей выставлялись. Не любил он помещений под крышей. Дикий, наверное. Но хоть и не под крышей, всё равно обстановка была душной, не просторной. Мало ему места было на этой выставке. Люди, собаки, куда-то спешащие и бегущие, запах адреналина и страха (странно, что страха, ведь здесь никто никого не убивал и даже не бил; здесь никто не рисковал жизнью, но всё равно запахом страха и адреналина воздух был насыщен так, что даже, наверное, человек бы это почуял). Неуютно. Причём неуютно было не только Танку, но и Кузьмичу. Танк это почувствовал. Вообще-то святая обязанность всякого уважающего себя ротвейлера в любой момент, когда Хозяин даёт слабину (или живот у него заболел, или внимание расфокусировал, или подавлен, или задумался) – этой слабиной воспользоваться и попытаться поднять свой статус. Вот, например, болит живот у Хозяина – ага, поводок, значит, держит слабо. Значит, совершенно необходимо его за поводок дёрнуть! Даже если уже сто лет не дергал. Или хорошенечко потаскать его на поводке. Это нормально. Этим нужно пользоваться всякий раз, когда есть возможность. Ну, конечно, за исключением тех случаев, когда отношения уже выстроены годами и понятно всё с полуслова и полувзгляда. Хотя иногда даже и при таких отношениях можно характер показать, не потому, что гад по природе, а потому, что ротвейлер. В тонусе нужно быть, раз ротвейлера за поводок держишь. Это закон всех ротвейлеров. И ротвейлеры этот закон выполняют. Всегда. Или почти всегда. Тогда Танк закон нарушил и не воспользовался некоторой растерянностью Кузьмича. Наверное, потому, что сам был тоже несколько растерян. Он столько собак не видел никогда! А тут такое смешение запахов, кобелей, сук, молодых и не очень, запах щенков, разные запахи людей, пищи, спиртного и ещё черти чего. Меченные и перемеченные столбы, границы рингов, смазанные границы кобелей… Сложная ситуация. Шоковая. В такой обстановке нет никакой ясности в том, КТО ЗДЕСЬ ГЛАВНЫЙ и в чём суть распорядка жизни этой территории. Распорядок должен быть обязательно! И кто-то обязательно за этим распорядком должен следить. А как же иначе? Иначе никак. Танк, как любой кобель, который привязан к своей территории, чтит её, охраняет и постоянно старательно метит, который редко свою территорию покидает, оказавшись здесь, в этой вакханалии и пережив лёгкий шок от первых внезапных ощущений, тут же озаботился одной из тех главных задач, что должен решить кобель за свою жизнь. Помните всем известное «посадить дерево, построить дом, вырастить сына»? Вот у собак это звучит примерно так: «Кобель должен завоевать территорию, повязать как можно больше сук и подчинить себе как можно больше кобелей». И, конечно же, если он оказался здесь, на неправильно помеченной территории, пахнущей непонятно (другими словами – на территории ничейной), то он, живущий и ведомый вековыми законами жизни собак, рассматривает эту выставку как территорию, которую нужно завоевать.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |