Подборка и издание Джорджа Клинтона 6 страница

Однажды вечером я ужинал с ним в его номере отеля и предложил ему: "Смотрите, вы - артист, а я - телевизионщик, я не собираюсь быть гитаристом, а телевидение может лучше всего показать артиста в его настоящем окружении. Здесь не будет того, когда вас вынужда­ют играть в студийных условиях с плохой акустикой и плохой нагляд­ностью. Возможно, я возьму бесшумную 16-ти миллиметровую камеру в ваш дом в Испании". Акустика в его доме достаточно хорошая, место очень спокойное, находящееся на вершине холма. Он оказал, что не­давно сделал дома несколько записей. Поэтому я сказал: "Я уверен, что мы сможем сделать этот фильм. Вы расскажете и сыграете у себя дома. Я действительно полагаю, что это стоит сделать". Он очень сопротивлялся по причине двух катастроф, но в конце концов согла­сился. Мы приехали в Испанию летом 1967 года и сделали фильм "Се­говия в Лос-Оливос". Я не могу сам обсуждать фильм, но он был дваж­ды показан здесь, дважды во всех скандинавских странах, три раза в Канаде и примерно в 15 других странах.

Когда я закончил работу, фильм был показан ему и, что харак­терно для него и для его склонности к самокритике, он сказал толь­ко одну Фразу: "Мне не нравится моё лицо, похожее на маленького бе­гемота!" Но позже он прислал мне телеграмму, в которой сообщил: "Будьте уверены, я оценил всю нашу совместную работу, в ней намного больше ваших благородных усилий и добрых намерений, чем моего соб­ственного вклада". Он понимал, что его больше интересовала его соб­ственная часть, которую он всегда критиковал больше, чем мою.

Это дало мне повод услышать несколько критических замечаний от него. Люди его круга пересказывают их под различными углами зре­ния и в различных вариантах. Это понятно в связи с конкуренцией в мире музыки, но не порядочно. Я слышал как говорили: "У него очень трудный характер, он должен быть более человечным". В моём представ­лении это совершенная ложь. Очевидно, что он нуждается в защите. Куда бы он ни приехал, люди всегда готовы надоедать ему, пользуясь его благосклонностью - а это реальный прессинг - это отвлекает от работы, а он идет и играет для них. И нигде не задерживается надолго. В его автобиографии он пишет, что он нигде не задерживался, куда бы его ни приглашали. Артист приносит с собой нечто - и это является при­чиной - а затем уходит. Однажды он оставался продолжительное время, я думаю это было в Кордове или Севилье, когда он был слишком юным. И в своё время здесь не было публики. Он был просто популярным.

Итак, он совершенно беззащитен. Вот какай история произошла с ним в Америке. Он был приглашён на чай к важной леди, которая чем-то помогала в устройстве его концерта. Он приехал во время, однако она не скоро открыла входную дверь и воскликнула: "О, м-р Сеговия, где же ваша гитара?" Он, поскольку был сыт по горло, позволил себе один из своих очень испанских, очень остроумных отве­тов: "Мадам, я извиняюсь, но моя гитара не пьет чай". Теперь, если это означает, что он невеликодушный, своенравный, равнодушный - вы можете сказать это. По моему мнению, независимо от всех этих естественных механизмов защиты, без которых артист не может выжить, он не равнодушный. Насколько он великодушен, очень сильно ощущаешь, когда работаешь с ним, даже невозможно отделаться от этого чувства. Где бы мы ни работали, каждый уходил, сказав, что это было испытание, которого они не ожидали. Это не означает только то, что человек игра­ет на гитаре, как великий артист, но как личность, он уважительно от­носится к людям, работающим с ним; он считается с их трудом, понимает, что их труд серьезный.

Для меня это великодушие высочайшей чистоты. Это важно для каждого, кто был близок с ним и работал с ним. Я хорошо знаю этого человека. Я не могу уличить его в своенравии или недружелюбии или малодушном поступке. Он может быть достаточно резким, если его притесняют. Но испанцы все такие, это часть их общей культуры. Он много лет был повсюду единственным гитаристом и совершенно удивитель­но, что у него нет тщеславия.

С другой стороны, его самокритика всегда решительна. Он выгля­дит несчастным перед каждым своим выступлением. Вот что удерживает его в работе. В тот день, когда он отступает от принципов и не за­нимается самокритикой и играет не как всегда, потому что не стара­ется с усердием, тогда мы можем нападать на него. Но когда он "в ударе", а это замечательно как всегда, я считаю это достаточным. Вот славная история, которая иллюстрирует это. В прошлом году я встретился с ним на концерте в Ноттингеме. Что-то прозвучало непра­вильно в одном месте. Я не придал этому значения, но когда мы оказались в автомобиле, он сказал: "Вы заметили, как я запнулся?" Я ответил: "Да", а он взорвался смехом: "Я должен учи­ться всё время до 83 лет, не изменяя этому принципу в день концерта". Он разработал новый вариант аппликатуры в отеле за два часа до кон­церта и во время выступления сыграл наполовину её новым способом, заметил небольшое ухудшение, и другую половину сыграл по-старому ва­рианту. В результате вышла небольшая путаница, точно такой же слу­чай был с ним в Гранаде. Мы сняли уже половину фильма, когда к нему пришла идея новой аппликатуры; это не было вырезано из фильма и он разразился смехом, а потом извинился. Вот это и является духом сомнений, поисков Андреса Сеговия, который постоянно старается сделать своё искусство белее утончённым. Это мне кажется наиболее важным его качеством. Но не всегда он выглядит таким, как будто к нему постоян­но приходят новые идеи. Изумительным способом он достигает успеха, одновременно делая два дела, которые кажутся явно несовместимыми. Он отрабатывает каждую фразу так, что естественно думаешь: "Ах, да, это способ делать так, как это должно быть, вот способ как я буду стара­ться сделать это". В то же время это совершенствование очень естест­венное, он меня удивляет - что-то случается, пауза, subito piano, замедление и - изящная игра, лучшая в своём роде, которая застав­ляет меня затаить дыхание. Как эти два аспекта могут совмещаться в одно и то же время - это свыше моего понимания. Но я знаю, что это приходит от его исследовательского духа. Он все время старается быть выразительным, выявить то, что он чувствует в подлинном духе музыки.

Сейчас я слушаю его игру больше, чем до этого. Это не потому, что я познакомился с ним ближе, а потому что он глуб­же погружается в своё исполнительство. Я не играл на гитаре около 5 или 6 лет, и в то же время общаясь с ним близко, каждый раз я каким-то образом начинаю играть лучше. Возможной причиной этого является выразительность инструмента, которую я уловил у него. Если вы сможете представить его на сцене и заставить его играть, я мог бы доказать, что я знаю, как это будет. Это будет качество высочайшего класса, таким свойством обладают очень немногие люди.

Есть такие, кто критикует его педагогику на курсах. Я думаю, что это заблуждение. Он не учитель как таковой, но интересно, что рядом с ним все хорошие исполнители подвергаются его влиянию тем или иным способом. Трудно найти педагогов, ко­торые были бы и великими исполнителями, или наоборот, это два разных разных менталитета, и сказать, что Сеговия не является великим педагогом, это то же самое, что просить слишком много, а давать слишком мало. Он в со­стоянии пробуждать людей просто тем, что они рядом с ним. И если мы можем извлечь пользу, слушая как здорово он может делать это, то уже достаточно.

Другая история иллюстрирует его серьёзность и его непосредственность. Примерно год назад на концерте в Фестиваль Холле я был рядом с ним, пока он репетировал, ожидая своего выхода. Он был взво­лнован более чем обычно, действительно, без преувеличения, он силь­но трепетал с испугом. Вдруг он прекратил играть и оказал: "Вы знаете, начать концерт - это всегда пытка, и я хотел бы отменить его". Я был шокирован, полагая, что он действительно намеревается отменить этот концерт для двух тысяч человек в зале. Это может звучать абсурдно, но в 83 года каждый человек имеет право быть несколько неопределённым в своём дальнейшем поведении. Вдруг он добавил: "А затем, в конце концерта, я хотел бы начать сначала".

Честность, обаяние и уязвимость этого человека снова удивили меня.

СЕГОВИЯ В АЛЬГАМБРЕ

Джордж Клинтон

Самый выдающийся гитарист мира снят играющим и рассказывающим в романтической и вызывающей воспоминания атмосфере Альгамбры, наиболее впечатляющем сооружении из наследия мавров в Испании. Это роскошный город с садами, фонтанами, внутренними двориками и комната­ми, отделяемый более чем 20-тью мостами и окружённый громадной стеной, нависающей над Гранадой, под далёкими и даже недоступными до настоя­щего времени белоснежными пиками Сьерра Невады. Это простая и блес­тящая идея. Создатель фильма Кристофер Ньюпен изначально планиро­вал снять этот фильм в прошлом году, но Сеговия заболел гриппом и съёмки были отложены. Но в конце жаркого лета этого года Кристофер Ньюпен вместе со съемочной группой, режиссёром звукозаписи, с комп­лектом киноснаряжения вылетел в Гранаду в бодром состоянии духа. Сеговия, также пребывавший в прекрасном настроении духа, должен был приехать на следующий день.

В воскресенье приехал Акинобу Мацуда со своим приятелем и дву­мя учениками. Он будет оберегать Сеговию от скуки, следя за ним во время подготовительных звуковых мероприятий и остановок. Кроме того приехали 12 электротехников из Мадрида со своими мотор-генераторами. Они должны освещать съёмки аппаратом мощностью 100000 ватт, а две 33-миллиметровые видеокамеры Panavision будут cнимать цветной полнометражный фильм. Гитара должна записываться двумя узкополосными микрофонами ST&C 4038 приблизительно с расстояния 1 метр до корпуcа гитары. Один микрофон прямо напротив звукового отверстия, а второй - позади подставки. Дерек Вильямс - режиссёр звукозаписи - отдает предпочтение узкополосным микрофонам при записи нейлоновых или жиль­ных струн. "Это не трудно, характерные особенности струн, благодаря ним, становятся лучше"- объясняет он - "единственное препятствие - они улавливает легчайший ветерок, и появляется шум, так что я наде­ваю на них носки, это хитрый прием. Носки срезают только самые верх­ние частоты - писк - но по крайней мере вы получите высококачествен­ное звучание струн с помощью узкополосного микрофона".

Большой проблемой является шум заднего плана. Даже если фильм будет сниматься в тишине и покое после полуночи, оказавшиеся на скло­не Гомерес (на подходе к Альгамбре) два ревущих мотоцикла могут быть легко уловлены микрофонами вместе с далёким лаем собак, разносимым ветром с Сакромонте. К тому же яркий свет будит спящих птиц, гнездящихся в филигранных галереях внутренних двориков, которые, естественно, начинают петь. Еще начинает плескаться рыба, всплываю­щая на поверхность пруда. К этому добавляются летучие мыши, полеты которых вызывают неприятные ощущения.

Сеговия должен играть в двух внутренних двориках: Миртовом и Львином. Окружающая обстановка здесь спокойная, и Сеговия, сидящий среди изящных, чудесно сделанных колонн, выглядел как пленник в экзотической клетке. Оба внутренних дворика под открытым небом и окружены галереями высотой приблизительно в два этажа. Это были личные апартаменты правителя. Здание построено из кирпича, гипса, черепицы и дерева, с черепичным или мраморным полом, это даёт гитаре чудесный резонанс и реверберацию. Главная неприят­ность в том, что был пик туристского сезона, публика имела доступ до 12 часов пополудни и все освещение должно было устанавливаться и разбираться каждую ночь и чиститься. Это означает, что полная схема освещения должна была быть сбалансирована каждую ночь до начала съёмок.

После трёх дней совместной подготовки и репетиций всё было го­тово и в ночь на понедельник Сеговия пришёл записывать "Алую Башню" Альбениса, Сонатину Торробы и несколько коротких пьес. После недолгого беспо­койства по поводу выбора скамеечки он сел играть прямо перед осветителями и после пары фальстартов (но не по вине Сеговии) съемки начались.

Съёмки продолжались 5 дней и в течение этого времени Сеговия демонстрировал весьма терпеливые качества, столкнувшись с непредви­денными препятствиями (особенно в первый день съёмки), что повлекло за собой отсрочку, хотя он был, как и любой артист, весьма нервозен, "Вы знаете, начало всегда нервозное, и я хотел бы все повторить сначала".

Каждую ночь около 11:30 он подходил к сопровождавшей его жене Эмилите, грел свои пальцы и упражнялся, прежде чем его окружали кинооператоры, электротехники, измерявшие с помощью прибора показания освещённости в полудюйме от его лица. Все эти подготовительные мероприятия Сеговия выдержал тихо, спокойно тренируясь, не обращая вни­мания на происходящую суматоху вокруг него. "Почему бы вам ни осве­тить меня изнутри?"- пошутил он с освещавшим его оператором, кото­рый беспокоился по поводу недостатка освещённости.

Были случаи, когда он объяснял, что устал. Во вторую ночь вся работа была направлена на то, чтобы заснять "Каприччио"
Альбениса, и около 3 часов утра он сказал, что слишком устал, чтобы
продолжать, но будет пробовать ещё раз. Всё шло чудесно и мы вернулись к съемкам около 3:15 утра. Далее все шло без задержек. На четвёртую ночь, хотя он был в великолепной форме, он сильно страдал от
приступа подагры в правом колене. Это колено было центром внимания, когда во время успокоения боли (после исполнения им пары пьес,
отснятых предыдущей ночью) Кристофер Ньюпен спрашивал, сколько време­ни будет звучать Allegretto Понсе. "Я сейчас сыграю это для вас" -
сказал Сеговия и повторил пьесу. Затем было отснято, как он играет
Balletto Понсе, затем вернулись к съемкам Allegretto - оно было плохо
записано с самого начала. Сеговия вскричал "браво", издав нетерпеливый смешок, и начал сначала эту же пьесу. На этот раз он хлопнул
себя по левому колену с некоторой силой. Кристофер Ньюпен накинулся
на него и упрашивал его так не поступать со своей больной ногой. "Хоро­шо" - парировал Сеговия - "Я лучше знаю, мой дорогой, где я могу
хлопать". Затем, после отдыха, он превосходно сыграл пьесу и завершил
всё незапланированной El Noy de la Mar, на чем и закончилась ноч­ная съемка.

Ночью в пятницу, я подошёл к Сеговии, когда он отложил в сторону свою гитару, и заметил, что он уже играет без передышки 4 часа (в перерывах он репетировал при всех или в боковой комнате в стороне от света. "О, я знаю, моя дорогой" - сказал он утомленно - "сегодня я играл более 10 часов, но вы должны знать, что после многочасовой игры пальцы теряют гибкость". Я спросил, не болит ли у него спина. "Моя спина, мои пальцы, всё. Беда в том, что я плохо выспался и очень ус­тал, но хуже всего прийти сюда подготовленным, а затем ожидать". Тем не менее у него было достаточно энергии, чтобы выгнать (очень медленно) электротехников, что было для него подарком.

Как при съёмках любого фильма, напряжение директора, киноопера­тора и исполнителя было велико, кроме того, оно усугублялось из-за самой природы предмета съемки, усилия в конце концов могли сводиться к единственной ноте или единственной струне. В дополнение ко всему, несмотря на опозда­ние на час, когда съемки начались, всё что доставляло мучения - летучие мыши, порхающие через съёмочную площадку, чирикающие пти­цы, лающие собаки, стрекочущие моторные велосипеды - каждая из по­мех могла заставить начать съёмку повторно. Осознание сверхриска и контроль усилий, обеспечивающих их исключение, позволило завер­шить съёмки трудного фильма благодаря объединению общих усилий и высочайшему профессионализму.

На последней съёмке Сеговия рассказывал о фильме и описывал свои чувства к Гранаде - "городу грёз", в который он приехал в возрасте 10 лет и где дал свой первый концерт в 1909 году. И об особом значении Альгамбры - "здесь мы можем ощутить себя близко к раю". И затем, в финальной сцене фильма Сеговия тщательно пишет (всегда тщательно) свой знаменитый автограф (три репетиции и три повтора сцены, потому что порывы ветра сдували бумагу) до того, как он уходит от кинокамеры, (дважды - последний раз воскликнув, когда он повернул за угол, "сейчас я исчезну навсегда"). Но он возвращается играть в Вашингтонский "Ирвинг Отель" всем, связанным с созданием фильма. Поскольку мы берегли его здоровье, его трость передавалась из рук в руки всех собравшихся, мы высказали почтение и добрые пожелания великому испанцу.

Кристофер Ньюпен надеется, что фильм будет готов к просмотру в новом году. "Это делается, - говорит он - для тех людей, кто хочет узнать об этом униакльном явлении. В связи с тем, что фильм снимался на 35-миллиметровую плёнку, это дало возможность его ши­рочайшего распространения, наилучшие возможности длительного ис­пользования, и, конечно, воздает должное наглядному великолепию Альгамбры. Это не только экзотическая декорация. Спра­ведливо сказать, что здесь Сеговия стал взрослым и он поверил, что влияние этого места - ключевое для его развития, оно оставалось с ним на протяжении всей его жизни. Ещё оно кажется местом, лучше всего рассчитанным на то, чтобы помочь ему преодолеть его ненависть к микрофонам, студиям и обоим видам бизнеса - грамзаписи и телеви­дения. Ничто не может заменить Сеговию, но если нам удалось уло­вить кое-что из духа артиста и наслаждения, которое он дарит мил­лионам людей на протяжении стольких лет, это будет фильм, который действительно стоило делать.

СЕГОВИЯ ВЫПУСКАЕТ СВОЮ АВТОБИОГРАФИЮ

Джон Дальтон

Сеговия выглядел счастливым и довольным на приёме, посвящен­ном публикации первой части его автобиографии "Сеговия - жизнеопи­сание 1893-1920 г.г." Это происходило в сентябре 1977 года в Лон­доне, в институте Испании и, независимо от многих желающих попасть туда из мира музыки, в присутствии Его превосходительства Посла Испании Маркиза де Перината и его жены.

Приём начался неофициально, чтобы у каждого была возможность встретить Маэстро и Эмилиту Сеговия. Маэстро был очень любезен, с удовольствием встречая каждого, он оставлял автограф на экземпля­рах своей книги. После призываю к всеобщему вниманию, Посол Испа­нии сказал о том, что ему доставило удовольствие чтение книги, и что Сеговия "независимо от того,что величайший гитарист, также яв­ляется одним из крупных писателей".

Маэстро позабавился сказанным и ответил: "Я благодарю Посла, но в то же время собираюсь поправить его за то, что он назвал меня крупным писателем - когда я пишу, я больше исправляю, чем пишу. Бла­годарю вас".

Это был очень приятный вечер.

СЕГОВИЯ И ПРЕССА

"Путь к успеху в музыке не лёгок. Вы можете играть всю вашу жизнь, посвятить ей всё, и в конце её вы можете стать музыкантом, но не мастером".

"Не старайтесь советовать мне. Я охотнее буду делать свои соб­ственные ошибки".

"Я был одновременно своим учеником и своим педагогом, и я учусь до настоящего времени. Лучше быть учеником в искусстве в 90 лет, чем мастером в 14 лет".

"Вы обладаете сомнительной популярностью".

"Делать грамзаписи - это достаточно плохо, трансляция по радио - ещё хуже, но к телевидению я испытываю отвращение более всего".

"Люди всегда спрашивают, как мне удаётся оставаться таким юным. Помогает музыка. А ещё трудная работа. Но более важным является сох­ранение подвижного образа жизни".

"Поп-гитаристы, может быть, славные ребята. Но то, что они играют непристойно и является болезнью, и не имеет ничего общего с искусст­вом".

"Если люди имеют небольшое понимание, то лучше развивать их, чем изумлять их".

"Это музыкант, который создал себе престиж, люди будут поклонником му­зыканта, но не инструмента".

"Способ игры на гитаре у современных молодых людей не является музыкой. Это болезнь. Музыка - как холм. По одну сторону его люди, которые используют музыку для танцев или пения. По другую сторону те, кто относится к музыке серьёзно. Я на этой стороне, и две стороны никогда не встретятся".

"Я верю, что у гитары великое будущее. Для неё сочиняется всё больше музыки. Всё больше и больше сейчас открывается классов гитары во всех консерваториях мира".

"Когда я был маленьким, я молил Бога: "Я грешник, и я не достоин какой-либо славы - я не хочу попасть на небеса. Я только прошу: пожа­луйста, оставь меня здесь". И сейчас я хочу оставаться здесь ещё лет пятьдесят".

"Гитара восхитительный инструмент, и много молодых людей, инте­ресующихся музыкой, хотят научиться на ней играть Есть и такие, ко­торые не столь серьёзны, но для которых гитара стала чем-то вроде возлюбленной. Но электрогитара - это совсем другой инструмент".

"Вы видите среди моей аудитории всё больше молодёжи. В ней я черпаю свою юность".

"Гитара была моей возлюбленной, моей женой, моим ребёнком, моей жизнью"

"Трагично, что все старые люди действительно до сих пор юны изнутри. Но другие не видят, как они молоды. Они видят только вне­шнюю сторону".

"Гитара так же трудна, как истеричная женщина, но я предан ей. Я не полигамен".

АНДРЕС СЕГОВИЯ: ПЕСНЯ ГИТАРЫ

Текст фильма

Мы во дворце Альгамбра. Впервые я попал в это место моих грёз, когда мне было 10 лет. Рождённый в Линаресе, неподалёку отсюда, я открыл здесь глаза на красоту природы и искусства. И здесь я играю для вас.

Мы выбрали это волшебное место потому, что в Гранаде наш Гос­подь вложил семя музыки в мою душу, а ещё для вашего удовольствия, которое вы получите от созерцания этой восхитительной архитектуры и её утончённых орнаментов, построенной много столетий назад. По­верьте мне, находиться здесь - означает ощущать себя близко к Раю.

Я уже говорил о своём рождении, но я не сказал, что неподалё­ку от моего дома был магазин гитар. Удивительно, что дух инструмента пришёл в мою колыбель. Это было первым в моей судьбе.

Так случилось, что к моему дому подошёл человек и стал играть фламенко на гитаре. С первым ожесточённым расгеадо я подпрыгнул со своего стула и упал навзничь. Но когда он начал перебирать струны, те восхитительные звуки популярной мелодии крепко запали мне в душу. "Вы хотите научиться так играть? - спросил этот человек. Я кивнул головой, упрашивая моего дядю согласиться. За два месяца я перенял от моего учителя всё, что он знал, я полагаю, очень немного, и мой дядя, заметивший мои способности, говорил своим друзьям: "этот мальчик кажется не учится, а просто вспоминает".

Гитара - это оркестр, чьи звуки кажутся пришедшими с малень­кой планеты, но более деликатной, чем наша. Великий испанский пи­сатель Евгенио д'Орс однажды писал: "Песня фортепиано - это раз говор, песня виолончели - это элегия, песня гитары - это... песня".

Я взял гитару как рабочий инструмент для развития дара музы­ки, которым наградил меня Господь, и я начал поиски музыки, напи­санной для гитары. Из своего выбора я исключил все другие инстру­менты. Фортепиано - потому, что исполнители на нём были ужасными посредственностями в то время в Гранаде. Другие инструменты не при­влекали меня также. Но гитара, с её поэтичным меланхолическим зву­ком, её возможности в изменении окраски звука, её богатые гармони­ческие возможности пленили меня. И я интуитивно чувствовал, что пре­красная музыка в прочувствованном исполнении способна привлекать к себе.

Преобладающей мыслью о гитаре во времена моей юности было только при­менение её в аккомпанементе песен и танцев, в популярном развлечении с вином и девушками, и не рассматривалось её применение в музыке.

Я начинал работу на гитаре очень ранним утром. Однажды я играл в номере отеля, когда горничная, приносившая мне завтрак, увидела меня, играющим на гитаре, и воскликнула: "Сеньорито, так рано и уже развлекается!"

По окончании четырёх лет мои друзья подтолкнули меня на сцену, чтобы дать первый концерт в моей жизни. Что за эмоции. Мои кости тряслись при мысли о выступлении перед публикой, тем не менее, малень­кий инцидент помог мне на несколько минут забыть мой испуг. Когда я двигался к сцене, мою гитару нёс приятель, поэтому я был с пустыми руками. Старый, хромой и любезный флейтист спросил у меня! "Вы зна­комы с молодым человеком, который собирается играть?" Я улыбнулся и от­ветил: "Очень хорошо. Мы близкие друзья". "Он талантлив?" - продолжал спрашивать флейтист. "Вовсе нет, вовсе нет" - сказал я. "Вы сами убедитесь ". Он был удивлён моим жёстким ответом при такой близкой дружбе и спросил: "Вы завидуете?" Он с отвращением повернул­ся спиной ко мне и пошёл садиться в зал. Но затем, после концерта, он подошёл, чтобы тепло обнять меня, и сказал! "Несомненно, несомненно, ваш друг весьма достоин, однако, мои поздравления вашей зависти!"

Когда я на следующее утро читал рецензию на мой концерт в одном местном журнале, я наивно полагал, что в тот момент я стал знаменитым на весь мир.

Труднейшей задачей, которую я поставил себе, было обогащение ре­пертуара гитары, одинаково бедного и скудного в то время, а также не способного конкурировать с сотнями изумительных композиций, что на писаны для скрипки, виолончели, фортепиано и т.д. Я провёл более 4-х лет, шлифуя свою гитарную технику, и я самостоятельно обнаружил, что для моего концертного репертуара недостаточно пьес. Тем не менее, с этим небольшим репертуаром я находил у публики, критиков и музыкан­тов теплый приём, и притягивал к гитаре и к себе известных испанских и зарубежных композиторов. Первым, кто откликнулся на мой призыв, был испанский композитор-симфонист Федерико Морено Торроба.

Знаете ли, я был удивлён чудом моего будущего. Когда вы имеете уверенное будущее, вы ожидаете много препятствий, но я думал, что су­дьба будет мне помогать всегда, только с легкостью пальцев разъединялись все препятствия моей жизни.

Моя жизнь шла по восходящей линии, медленно, но по восходящей линии. Она получалась, все выходило, но я не был безумным, не отвле­кался на другие призывы. Моё будущее стояло на дороге упорства, кото­рую я выбрал. Отдых был на моём небосклоне таинственной звездой.

Вы знаете, если бы я выбрал другой инструмент, фортепиано или скрипку, моя жизнь была бы абсолютно испорченной. Я говорю правду. Я объективно считаю гитару самым прекрасным инструментом, из тех, что создало человечество.

*************************************************

Дата добавления: 2015-08-29