Подборка и издание Джорджа Клинтона 2 страница

К. - Вы помните Льобета?

С. - О, да, конечно, он был моим приятелем. Я дружил с ним. Среди учеников Тарреги Льобет был лучшим. У него была лучше музыкальность, чем у других, лучше техника - звук был не таким хорошим, но очень выразительное понимание.

К. - Он играл ногтевым способом?

С. - О, да, конечно. Он был единственным смышлёным учеником Тарреги.

К. -Почему Таррега, который играл такую прекрасную музыку, не пользовался ногтями?

С. - Это очень трудно анализировать. Во-первых, если он не играл много в публичных концертах, у него не было надобности в больших усилиях для получения громкого звука, как вы понимаете, для боль­ших помещений. К тому же он отвергал подлинную сущность гитары, которая состоит в богатстве её тембров, разнообразных окрасках.

Иногда может нравиться гобой, иногда флейта, иногда струнные, иногда медные духовые. Он совершенно отказывался от этой точки зрения. Он принизил гитару до уровня монотонного инструмента. Он ни­когда не был выдающимся музыкантом. Он был артистом. И сверх того, он был первым, кто поставил гитару на обе ноги. К сожалению, я не слышал его игры. Он умер в 1909 году, когда я был ребёнком. Я рос в Гранаде, очень далеко от его деятельности, которая проходила в Барселоне, Валенсии, а также в других областях Испании.

К. - Тем не менее, его влияние до сих пор с нами: каждый слышал о методе Тарреги, о его идеях о правой руке, увековеченных его уче­никами.

С. - Это абсолютно глупо. Вы принижаете роль полноты звука гитары и различие тембров и окраски. Это важно. Стравинский однажды сказал мне: "Ваша гитара звучит не сильно, но далеко". И это совершенно верно, потому что звук гитары имеет пронзительную силу. Одним флажолетом можно наполнить "Фестиваль Холл"!

Моя гитара? Конечно, когда я играл на гитаре в первый раз, мне было от 7 до 10 лет, и инструмент, на котором и играл, был сделан в Гранаде скромным мастером. И затем, я играл первый раз на концерте, моём концерте в Мадриде. До этого я играл на гитаре, изготовленной Хосе Рамиресом и 1912 году. Он дал её мне, когда я впервые приехал в Мадрид. На этой гитаре я играл на моей первой грамзаписи, которую я сделал для His Master's Voice, и я храню её до сих пор. После моей смерти эта гитара будет передана в мадридскую консерваторию. Инструмент Хаузера, который был у меня впоследствии, я подарю в кон­серваторию Женевы, которая стала первой консерваторией, где учили игре должным образом. Я очень редко играю на ней сейчас, потому что устройство её, как вы знаете, дека, расстояние между струнами - все изменено в конструкции гитары, на которой я играю сегодня, сделанной в соответствии с моими рекомендациями. Сегодня я играю на гитаре Флета. Это супер-гитара с восхитительным звуком.

И конечно, современные струны на много, много лучше. На кишеч­ных струнах играть было пыткой, потому что когда я или кто-либо да­вал концерт, используя такие струны... Например, посмотрите, что произошло со мной на другой день в "Фестиваль Холле". Я вышел из поме­щения, где было очень холодно, в зал, в котором было ужасно жарко. Струны опускались все ниже, ниже, ниже. Было невозможно или почти невозможно удержать строй гитары. Конечно, если бы у меня были ки­шечные струны, это было бы ещё хуже, поскольку они могут лопнуть или стать абсолютно глухими.

К. - Я понимаю, что вы не намереваетесь предпринимать длительные турне?

С. - Да, к сожалению, я прекратил все дальние концерты, поскольку я не люблю планировать время далее чем на 25 или 30 часов. Мне нра­вится публика в Японии. Она великолепна! Предана музыке. Бесшумная и очень восторженная. Я очень люблю её. Вы знаете, что там более 2-х миллионов гитаристов-любителей - только классики, распространенные по всей стране!

К. - Заканчивая, как вы представляете будущее гитары?

С. - О, я большой оптимист. Поскольку я уверен, что гитара сейчас обладает очень богатым репертуаром, и еще она должным образом изуча­ется в консерваториях. И композиторы продолжают писать для инструмента. Гитара - это превосходный инструмент, и я уверен, что её будущее абсолютно надёжно.

СЕМЬЯ ПЕРВОГО ГИТАРИСТА

Дональд Валькер

Какой бы ни вынесли вердикт Андресу Сеговии как музыканту и гитаристу последующие поколения, они не смогут восстановить в па­мяти один большой, аспект жизни Маэстро. Что я имею в виду? Его особенности как личности.

Каждый, кто случайно встречался или знал Сеговию, даже сейчас в его преклонные годы, запомнит, что он замечательный человек, и почувствует его манеры и привлекательность, которые невозможно опи­сать на бумаге или заснять на киноплёнку.

Первый раз я интервьюировал его для газеты "Дейли Миррор" в октябре 1968 года - сенсационный случай для меня, гитариста-люби­теля.

Другой раз я встречался с ним в марте прошлого года, когда он приезжал в Лондон на предварительный просмотр телефильма Кристо­фера Ньюпена "Песня гитары".

В этот раз я меньше удивлялся случайности, но получил более сильные впечатления. Его фотоснимки, которые я видел за этот 9-лет­ний период между нашими встречами, приведи меня к мысли, что возраст постепенно берм своё, но фотографии были обманчивы.

"Дон Андрес", как назвал его Ньюпен, прогуливался перед ужином в ресторане отеля "Westbury", он всегда останавливался в этом оте­ле музыкантов, когда приезжал в Лондон, обычно в одном и том же номере на 7 этаже.

Он выглядел немного бледным, вероятно после длительной болез­ни типа бронхиальной астмы, которая заставляет лежать долгое время.

Когда мы пожали руки, он улыбнулся мне так, как будто бы встреча со мной была лучшим, что произошло с ним за этот день, сказав искренне "конечно" на мой вопрос, помнит ли он нашу последние встре­чу.

Кратко ответив на продолжительный телефонный звонок, он зака­зал официанту "шерри".

К счастью, официант был испанцем и немедленно понял, что он хочет "шерри" (странно было слушать говоривших с акцентом на анг­лийском, когда оба они владели общим языком).

Сейчас 83-летний Сеговия уже не казался таким изменившимся. Его кожа была гладкой, его естественные движения были такими же лов­кими и искусными, как когда-либо, его память была ясной, как виног­радное вино.

Он показался мне внезапно суровым, когда я спросил о его концерте на той неделе в "Фестиваль Холле". "О, это было замечательно, ответил он, и когда я оказал ему, что в противоположность этому, что я слышал, это было привлекательно, он добавил: "Да, я всегда объек­тивно сужу о себе. Это было замечательно".

Сейчас он играет, по его словам, до сих пор получая удовольст­вие ("Особенно, когда концерт окончен") и поэтому он хочет обеспе­чить гарантированное будущее своему сыну Карлосу Андресу, которому 22 мая будет 7 лет.

Он не собирается сокращать свои доходы - в феврале Сеговия дал 17 концертов в Америке... по слухам 6000 долларов за выступление.

Юного Карлоса Сеговию фотографировал Фредди Рид, я встретился с ними, когда мы вошли в ресторан.

В лифте высокий джентльмен с серой остроконечной бородой дружелюбно беседовал с нами. После того, как он вышел на своем этаже, и дверь за ним закрылась, Сеговия посмотрел на нас озорным взгля­дом и с усмешкой оказал! "Я полагаю, Граф Монте-Кристо?"

Сеговия не постучался в номер - он изобразил отточенное, рит­мичное расгеадо ногтями по дереву, которое ясно указало - кто за дверью.

Сеньора Эмилия Сеговия - третья жена Маэстро. Они познакоми­лись, когда она обучалась у него игре на гитаре, и поженились 17 лет назад, когда ей было 22, а ему - 66. Она изящна, элегантна и очаровательна, но с величественным взором, полным достоинства, которое может прочитать в её глазах каждый, кто неловко поинтересует­ся у неё: Сколько вам лет? и Собираетесь ли вы иметь ещё детей?

Неумолимый к себе, я спросил, сколько ей лет, зная, что ей 39 иди 40, желая услышать правду. "Мне 36" - ответила она мелодично. О!

"Мы не хотим иметь больше детей, так как я потеряла ребёнка после Карлоса".

Карлос - ужасный мальчишка, темноволосый и симпатичный. Он ро­дился в Лондонской больнице, и очень гордится своим британским паспортом. Но для подлинного подданного королевы Елизаветы объем знаний языка его ограничен. Его английский состоит исключительно из слова "Да".

Тем не менее, гордые мама и папа уверяли меня в его способнос­тях к занятиям и в том, что у него умственное развитие 10-летнего ребенка.

Будет ли он заниматься гитарой?

"Нет", - непоколебимо сказала Эмилия, - "Мы не будем поддерживать это, ему будет невозможно следовать по пути, освещаемым его отцом". Кем же он собирается стать?

Сеговия улыбается: "Как мне известно, он собирается стать хи­рургом, великим дирижёром, скрипачом и футболистом. И все это одновременно.

Не считает ли Сеговия трудным для себя отцовство в таком возра­сте?

Эмилия: "Андрес в этом отношении моложе меня. Он всегда хочет играть с мальчиком, он неутомим, и сын постоянно просит его что-то выдумы­вать".

Сеговия нежно прижал к себе Карлоса, погладив его по темной го­ловке, и сказал: "Вы знаете, когда он родился, мы получили тысячи поздравительных писем и телеграмм со всего света, так что я пришел к мысли, что я теперь более знаменит, став отцом, чем за 76 лет, буду­чи гитаристом".

(В это мгновение зазвенел звонок, открылась дверь, показался Джо­н Вильямс. Я начал нервно улыбаться, может быть недалеко Джулиан Брим).

Сеговия продолжал: "Я надеюсь, что Карлос будет учиться музыке, чтобы стать совершенным музыкантом, знающим её историю и её значение. Уже сейчас он подает хорошие надежды на фортепиано и может писать устный диктант со своим педагогом по музыке.

Сеговия не обучает сына музыке самостоятельно. Жалко беднягу, который придёт в дом к Сеговии в Мадриде обучать гаммам и интервалам сына великого музыканта - представьте, если он знает историю гитары хоть немного неправильно...

"Карлос любит всякую музыку, особенно ту, что для оркестра за её различные тембры - но ему не нравится додекафоническая музыка, также как и мне", - сказал Сеговия.

"Скорее всего, я думаю, он будет врачом - спасать жизнь людей. А уж потом он будет музыкантом".

"Спасать души", - добавил Ньюпен.

"Пусть так", - согласился Сеговия.

"Должен сказать вам", - добавил маэстро - "Когда Карлосу было 5 лет, и он пошёл в школу первый раз, учителя спрашивали ребят, чем занимаются их отцы. У одного мальчика папа был полицейский, у другого врач... Когда очередь дошла до Карлоса, он вдруг ответил: "Мой папа изучает гитару", Сеговия простодушно сияет.

Мы спросили у Карлоcа, что он оказал о папе своим одноклассникам.

"Я сказал", - произнёс Карлос по-испански, - "Что мой папа - самый зна­менитый гитарист в мире".

Что же остальные дети сказали на это?

"Ничего", - ответил Карлос. Действительно, ничего не скажешь, не так ли?

С Е Г О В И Я В 81 ГОД

Джордж Клинтон

К. Сеговия в 81 год, как всегда сильный и бодрый (и занятый), нашёл немного времени для почитателей гитары. Интересный парадокс: в то вре­мя, как просторные концертные валы создают непреодолимые трудности для гитаристов, выносящих гитару из интимных салонов (где большинство публики предпочитает ее слушать), уникальный звук Сеговии приковывает наше внимание, доставляя удовольствие.

С. - Даже в зале, вмещающем 5 тысяч человек, и без усилителей - поскольку это искажает качество звука - моей идеей всегда было уме­ньшить это громадное количество до 8 или 10 человек. Получение от аудитории качественной тишины и внимания, в чём нуждается гитара, и затем превращение всей публики в интимное собрание.

К. - Недавно на вашем концерте в Рояль Фестиваль Холле было много кашляющих, не мешает ли это все вашим усилиям?

С. - Кашель - это ужасно, и, вы знаете, он исходит от людей, кото­рые редко посещают концерты, поскольку регулярные слушатели концертов знают, что носовой платок, закрывающий рот, гасит звук и не беспокоит ни артиста, ни слушателей. Конечно, моё внимание могло рассеиваться. Если я исполняю очень деликатную фразу, требующего чудесного звука на второй струне, и вдруг кто-то кашляет, это шокирует меня, и я полнос­тью выхожу из сосредоточения,

К. - Английские слушатели кашляют чаще, чем другие?

С. - О, да. Я понимаю, что причина этого в том, что большинство людей, привлечённых на мои концерты, по настоящему не музыкальны. Конечно, среди 4 тысяч человек вы скажете, что 10 процентов не явля­ются любителями музыки, и это те, кто кашляет. В Германии и Сканди­навии, например, артиста не беспокоит шум. Нельзя сказать, что анг­лийская публика плохая, наоборот. Она очень тепло принимает. В Ита­лии это иногда бывает хуже. Но сейчас они знают, что если будет ус­тойчивый шум, то я останавливаюсь. На моей родине, когда я впервые приехал из Америки после войны, я давал свой первый концерт в Мадриде и слушатели начали кашлять в то время, как я играл сарабанду Баха, очень утончённую и деликатную. Тогда я остановился, посмотрел туда, откуда шёл кашель, закрыл своим платком рот и кашлянул. Сначала они рассмеялись, потом зааплодировали. После этого не было ни одного кашляющего!

Но в Рояль Фестиваль Холле было другое, что беспокоило меня весьма сильно. Струны моей гитары. С первого такта я был выведен из себя неприятным звуком струн. Я перемещал свою правую руку в разные положения, стараясь добиться более сочного звука, но беспо­лезно. Я не знал что делать. Вы знаете, когда Дюпон изготовил пер­вые нейлоновые струны, они были изумительны. Одна только первая струна использовалась на протяжении 8 или 9 месяцев. Притом на всех моих концертах и репетициях, каждый день, обратите внимание. Но не более. Они не смогли довести такой материал до нейлона, но пообеща­ли мне, что как только недостаток материала будет ликвидирован, они начнут делать для меня струны прежнего качества. Но, как вы знаете, только я вернулся в свой отель в Лондоне, я первым делом позвонил жене в Испанию и спросил о нашим сыне, а затем я истратил полтора часа, чтобы поставить новый комплект струн.

К. - Вы упомянули о вашем маленьком сыне, Что с ним?

С. - Всё в порядке. Ему 4 года и он начал учиться.

К. - Он музыкален?

С. - Он чрезвычайно одарён, этот мальчик, во всём. Он велик для своего возраста, и очень остроумный, очень подвижный. Весьма затруд­нительно говорить о нём таким образом, но это не нанесёт вреда! у меня есть другие сыновья. Но, право, этот мальчик необыкновенный. Я ведь рассказывал Вам о том времени, когда ему было полгода и год? Он слушал гитару с самого рождения и мог с лёгкостью различить зву­ки. Однажды я был в Чикаго, когда моя жена позвонила мне из Мадрида и сказала: как только я включила одну из твоих записей, Карлос Анд­рес, игравший в той же комнате, выбежал туда, где стоял проигрыва­тель и сказал: "Папа, выходи". Он необычайно музыкален. Возможно, он выберет музыкальное исполнительство или композицию. Я не знаю. Конечно, мне было бы приятно, если бы он стал гитаристом. И если меня не будет в этом мире, то его мать сможет обучить его. Она была моей ученицей 10 лет и умеет прелестно играть, к сожалению, как то­лько мы поженились, она забросила гитару, потому что, путешествуя везде со мной, время для практики должно быть моим - поскольку я должен давать концерты. Одним из моих больших огорчений было то, что она отказалась от инструмента всецело, абсолютно. Я использовал разные хитрости, чтобы заставить ее играть. Для примера, я просил фирму "Decca" предложить нам сделать совместную запись, и она встре­тила эту идею с большим удовольствием, но когда пришлось засесть за работу, то это подразумевало, что она должна оставаться и репетировать, и следовательно, не сможет путешествовать со мной, вот что было за этим.

К. - Говоря о Ваших грамзаписях, куда они подевались? Большинство ваших дисков невозможно достать.

С. - Я не знаю, что случилось. "Decca", то есть американская "Decca" продана Американской Музыкальной Корпорации, которая закрыла отделение классики, поэтому, не желая быть среди поп-музыкантов, я оставил её. После этого я не зною, что именно случилось, они продол­жали выпускать грампластинки, и они стоили весьма дорого - но с дру­гими названиями и обложками.

К. - Вы записываетесь с того времени, как появилась звукозапись. Насколько трудным это было для Вас в те далёкие дни, до того, как стал возможным монтаж?

С. - Я записывался на НМV и это было ужасно, поскольку запись шла непосредственно на воск, и каждый раз после ошибки надо было начинать всё сначала. ЭТО было очень утомительно. Я запомнил, как однажды записывал Фугу Баха и был в отчаянии, и я сказал, что не могу больше записываться сегодня, "Не беспокойтесь", - сказали мне. - "Про­шлой ночью Рахманинов здесь записывал сочинение Дебюсси, и он был в отчаянии, потому что не мог проиграть его полностью" Как видите, подавить переживание, даже когда это делается хитроумно, всегда очень трудно. Все это очень напряжённо. Но я никогда не повторял запись много раз: нет, нет, вы знаете, что с Концертом для гитары с оркестром Кастельнуово-Тедеско, который был записан на пла­стинку 78 оборотов в минуту, также и с другими сочинениями: Боккернни, Фантазия Родриго и концерт Понсе я занимался одно утро и затем днем с 3 до 5 часов вечера, на следующий день я записывал каденцию, ра­зумеется, без оркестра.

К. - Как у гитариста, какие события Вашей жизни до сих пор оста­вили яркие впечатления в Вашей памяти?

С. - Громадное впечатление было, когда я первый раз исполнял свою транскрипцию Чаконы в Париже. Второе, когда я в первый раз играл Концерт Кастельнуово-Тедеско, поскольку это было впервые в нашем столетии. Сор написал концерт и исполнял его здесь в Лондоне с ор­кестром филармонии, но он был утерян. В этом веке Кастельнуово-Тедеско был первым. Понсе написал много пьес малой формы, но не решался написать концерт, но когда я был в Мексике, я играл концерт Кастельнуово-Тедеско и им дирижировал Понсе, а затем он немедленно решил написать чудесный концерт. Концерт Юга.

К. - Когда вы повстречались с Понсе?

С. - Понсе, вероятно, лучший композитор для гитары. Я встретил его в Мехико во время моего первого посещения в 1924 году, Я прочитал весьма прелестную статью, полную впечатлений о звуке гитары и пьесах Турины, Торробы, Баха и других, что я играл. Я знал, что он был композитор, хотя я не слышал его музыки, я желал встретиться с ним. Он был очаровательный человек и очень одухотворённый. Я запомнил, как спустя много лет в Париже, когда его жена однажды пыталась уго­ворить его сочинить несколько популярных мелодий, чтобы заработать денег, и он сказал: "Я не могу бесполезно тратить свое время, чтобы делать деньги" Он был беден. Во всей своей обширной геогра­фии, что я путешествовал за свою жизнь, я знал только двух или трёх человек, которые бы сравнились с ним по благородству души.

К. - Нуждался ли он в помощи, сочиняя для гитары?

С. - Я сообщил ему, какой должен быть подход к технике инструмен­та, и хотя он не играл на гитаре, он тут же проникся духом этой тех­ники и музыкальными возможностями. Но, конечно, он никогда реально не узнал, что может гитара, и последняя пьеса, которую он написал для меня, Сонатина Меридиональ, была чудесной, когда он подарил её мне в Париже. Но она была неисполнимой, и это после многих пьес, что он сочинил. Я сказал ему, что извиняюсь, но не могу адаптировать её для гитары. Он ответил, что не надо извиняться, завтра вы получите другую. Я сделал её, и она была прекрасной.

Понсе имел громадные способности для композиции. Вариации на тему испанской Фолии наиболее значительное сочинение, что было написано для гитары. Я жил в Женеве, когда Понсе прислал мне вариа­ции, сообщив, чтобы я исключил те, которые мне не понравятся. Вот тогда я сыграл с ним маленькую шутку. Я сказал одному из руководи­телей фирмы “Schott”, что я посылаю ему все вариации, но он должен был отослать отпечатанные ноты только мне, но не Понсе. Затем я написал Понсе: "Мой дорогой Мануэль, я ничего не могу сделать со всеми ва­риациями, имею в виду только четыре или пять. " Понсе ответил, что согласен. Затем я приехал в Париж и дал ему 20 вариаций и фугу, он был счастлив!

К. - Вы до сих пор упражняетесь помногу? Сколько вы этим занима­лись сегодня?

С. - Уже около трёх с половиной часов. Я встаю в 7 или в 7.30 и начинаю упражняться в 8.30. Мой метод практики таков: один час с четвертью, затем я иду бриться, и так далее. После этого я играю ещё час с четвертью. Таким образом, я репетирую два с половиной ча­са без утомления моего внимания или мышц. И то же самое днём, иногда вечером я разучиваю новые пьесы в течение часа.

К. - Ваши планы грамзаписей и выступлений уже рассчитаны до 1975 года, приятно, что Вы не думаете об уединении, какова ваша техника, такова ли она как была?

С. - О, да. Я ещё имею здоровье и возможности. Звук тоже стал луч­ше, и это важно, потому что звук - это поэзия инструмента.

СЕГОВИЯ В 82 ГОДА

Джордж Клинтон

Всегда верный своим приверженцам, Сеговия возвратился в Анг­лию в октябре, чтобы дать более дюжины концертов по стране, с куль­минацией в Лондонском Фестиваль Холле.

Хотя его пальцы достаточно гибкие, и туше их остаётся прежним, его способности (пальцев - не музыкальные) не такие уверенные и память время от времени пропадает. Но когда идёт звук, в этом направлении ничего не меняется. У него много хлопот со струнами (как обычно) "Их не делают такими, какими они должны быть" - объясняет он во время отдыха между периодами тренировки (более трёх часов в день) перед концертом. "Вы знаете, кажется, первые струны стали тоньше". Слушатели Фестиваль Холла обратили внимание на проблему настройки, но никогда не догадаются, что Сеговия, по­стоянно экспериментирующий (Паганини таким же способом использовал скрипичные струны), установил вторую струну на место тонкой первой струны.

Он в прекрасном настроении, и у него большие планы и обязатель­ства по выступлениям во многих местах. "Вы знаете, Тансман пишет сюиту для арфы и гитары для Сабалеты и меня, и мы собираемой испол­нить её первый раз в Нью-Йорке. Это первое моё выступление с арфой, я очень волнуюсь из-за этого". Ещё концерт в Карнеги Холле, где совместно Исаак Стерн и Сеговия исполнят три сонаты Паганини. "Они написаны дли скрипки и гитары, но я думаю, что, возможно, он писал их для девочки, которая не умела хорошо играть. Они очень наивны и для исполнения на гитаре они должны быть модифицированы. Джек Дюарт очень здорово аранжировал их, и я показал одну из них несколько не­дель тому назад в Испании".

Бисы? "У меня, в самом деле, нет такой мысли; это зависит исклю­чительно от публики". Если некоторые помнят редакцию Сеговии знаме­нитого Шоро (любимый бис), то вот объяснение того - вероятно, что мы никогда не услышим этой пьесы в его исполнении. "Я не играю эту пье­су - я это сделал однажды. Шоро - очень популярная пьеса, написанная в народном стиле; но я предпочитаю прелюдии и этюды. Вилла-Лобос иг­рал на гитаре, но не слишком хорошо; вы знаете, он мог сыграть нес­колько аккордов, сначала один аккорд, затем другой аккорд. Это было терпимо. Но перейти от одного к другому - это было невозможно! Я встретил Вилла-Лобоса в Париже в 1924-25 годах. С той поры мы стали большими друзьями. Мы встречались в Нью-Йорке, в Вене, везде.

Он обладал огромным талантом. Его этюды - исключительные шедевры» Вилла-Лобос имел богатейшую фантазию для композиции и его этюды требуют хорошей техники от исполнителя, некоторые из них очень тру­дны. Это очень характерная музыка и я не хотел видоизменять отдель­ные пассажи с другой аппликатурой, что могло привести к искажению звука пьесы. Вот попеку я не проставил аппликатуру, когда этюды бы­ли опубликованы.

Вопрос о маленьком сыне Карлосе Андресе: "Нет, он не играет на гитаре. Ему только пять лет. Кроме того, если у него будет склонность к музыке, я сориентирую его на другой инструмент, не на гита­ру. Потому что гитара будет невозможна. Для него будет большим затруднением стать гитаристом как отец". Затем анекдот: "Как-то в школе у него спросили, чем занимается его папа и он ответил: "Мой

папа изучает гитару". И вы знаете, почему он это оказал? Потому что иногда, когда я играю и репетирую дома, моя жена говорит ему: "Тихо, не шуми так сильно, твой папа обучается".

После временного пребывания в Англии Сеговия отправился в Гер­манию и Швейцарию» а затем домой немного отдохнуть и. наконец» в Нью-Йорк, где он собирается сделать несколько записей (недавно он издал две грампластинки в Испании). Для наиболее почитаемого и по­чтенного обучающегося гитаре всё продолжается.

КЛАСС МАЭСТРО СЕГОВИЯ

Джон Миллс

В 1968 году я получил стипендию от испанского правительства, которая дала мне возможность посетить летние курсы, проходящие в Сантьяго де Компостелла, на севере Испании. Прошёл слух, что Сеговия будет здесь через некоторое время для прослушивания учени­ков. Первые несколько недель классами руководил представитель учи­теля Хосе Томас, чудесный исполнитель. В классах было несколько обучающихся, которые имели имя в мире гитары. Среди них - Кристофер Паркенинг, Оскар Гилиа, Карлос Барбоса-Лима и Афеньян Дуо. Спустя половину времени продолжительности курсов мы услышали, что Сеговия приезжает через несколько дней. Утром того дня, когда он должен был приехать, мы поднялись рано и столпились в большом входном заде отеля, встречая его. Он приехал вечерним поездом, я полагаю из Мад­рида, и выглядел очень утомлённым. Тем не менее, после полудня он восстановился, и было объявлено, что первое занятие начнется в 4 часа дня. Все занятия проходили в маленькой часовне просторного отеля, некогда бывшего королевской больницей, вдоль четырёх стен стояли стулья, на которых могли разместиться около сорока учащихся, но к этому времени подошли все, а нас было около 50 человек, едва поместившихся на всём пространстве, и некоторые сидели на фут­лярах своих гитар.

В ожидании прихода Сеговии атмосфера в помещении была угнета­ющей. Пришло известие, что Маэстро прослушает только 8 или 9 испол­нителей из всех, И вероятно только 6 из них на первом занятии. Я думаю, что каждый испытывал нервное напряжение, особенно те, кто собирался играть, выглядели очень натянутыми я серьёзными. Вдруг все глаза устремились в дверной проём, в который вошёл великий че­ловек. Мы все стояли и смирно ожидали, когда он займет своё место. Он предложил нам сесть и, затем, стал смотреть список исполнителей, переданный ему Хосе Томасом. Первый ученик был вызван вперёд и ис­полнил пару пьес. После этого Сеговия сделал несколько замечаний по темпу и фразировке. Затем, мокрый от испарины, ученик отправил­ся на своё место. Вдруг Сеговия посмотрел в список и назвал моё имя. Я сидел ошеломленный. Несомненно, это должно быть ошибка. Но

нет, Сеговия повторил: "мистер Джон Мнллс, не будете ли Вы так лю­безны подойти сюда и сыграть?" Сыграть! Я даже не принёс свою ги­тару. Я поднялся и пробормотал, что не рассчитывал играть. Это был один из тех моментов, когда каждый ожидал, что под ногами разверз­нется земля! Во всяком случае, было решено, что я буду играть на следующий день, и, дрожащий как лист, я вернулся на своё место.

Занятия продолжались дальше. Сеговия не взял с собой гитару я через некоторое время попросил, если он сможет дать "Рамиреса" у Оскара Гилии. Инструмент был передан, и Сеговия продемонстрировал часть пьесы с комментарием. Это был Помпезный танец Тансмана. Толь­ко 4 или 5 лет назад было возможным увидеть и услышать, как Маэстро играет. Это было то, что я ожидал испытать в течение 10 лет, и, вероятно, лучший способ описать это - плотная линия его звуков, поч­ти, как на его грамзаписях. Уверенные технические детали были совер­шенно чисты, такие, как вибрато, используемые некоторыми исполните­лями фламенко или джаза, когда струна колеблется в сторону. Его руки были очень расслаблены, и экономия движений пальцев правой руки была невероятной.

На следующий день я играл в классе. Первые несколько минут это было трудно, но затем моя нервы немного успокоились, и я смог сосре­доточиться. Педагогические методы Сеговии были в большой степени очень понятными. Он мог остановить вас, сказав, что ему не нравится какой-либо пассаж, и что он должен быть исполнен следующим способом. Затем он демонстрировал на гитаре, если это было действительно не­обходимо. Время от времени он высказывал досаду по поводу изданий с плохой аппликатурой.

Пролетела последняя часть занятий. У нас было два занятия в день, одно 3-х часовое с Хосе Томасом утром, и одно продолжительнос­тью 2 с половиной часа с Сеговией после полудня. К этому прибавилось небольшое количество часов практических занятий, а затем, мы знали это, курсы окончились.

Дата добавления: 2015-08-29