Паче чаяния Римма не орала, не носилась по комнате с завываниями и не рвала на себе волосы. Она села на колченогий стульчик, закинула ногу на ногу и смотрела задумчиво на то, как Элина кидает в чемодан вещи.
-- Знала я, Александрова, что ты дура, -- проговорила она, наконец, -- Но чтобы настолько!.. Господи! Бросать институт на третьем курсе! Когда уже все самое страшное позади, когда уже знаешь, что диплом тебе в любом случае обеспечен! И ради чего?! Ради траха с вонючим облезлым старым козлом!
-- Римма, -- оборвала ее Элина, -- Ты либо фильтруй базар, либо убирайся вон!
-- Он попользуется тобой и выкинет, как и...
-- Заткнись! -- взвизгнула Элина, -- Какого черта ты лезешь в мою жизнь!
-- Жалко мне тебя! -- заорала в ответ Римма, -- Хоть и дура ты, все равно тебя жалко! Не могу я смотреть на то, как ты губишь свою жизнь! Ты ведь красивая! И не бездарная! У тебя могло бы получиться, в самом деле могло бы...
Римма вдруг всхлипнула и разревелась, и было это так невероятно странно, что Элина даже испугалась. Она бросила чемодан, опустилась перед Риммой на колени и попыталась отнять от ее лица ладони.
-- Рим... Ну ты что? С ума сошла? Ну правда, все у меня будет хорошо...
Римма вскочила, оттолкнула ее и ушла, хлопнув дверью. Элина недоуменно посмотрела ее вслед, а потом вернулась к своему чемодану. "О моей судьбе она печется, как же, -- подумала она злобно, -- Завидует. Так сильно завидует, что аж разревелась!" Конечно, куда до нее Римме! Страшненькая, как обезьянка, фигурка почти как у мальчика, да и одевается как хиппи. Они с Элиной смотрелись вместе, как Белоснежка и гном! Значит притворялась Римуля, что на это ей наплевать!.. Значит все-таки -- завидовала! "Нельзя верить в женскую дружбу!" -- решила Элина, наступая на чемодан коленкой: тот никак не хотел закрываться.
С самого начала Ольховский сделал то, чего Элина тщетно дожидалась от Вадика -- он снял для нее квартирку. Крошечную, но довольно миленькую. С телефоном и не очень далеко от метро. Элина переехала в нее, распаковала чемоданы, полежала на кровати, развесила шмотки по вешалкам, навела инспекцию на кухне и неожиданно загрустила. Эта квартира была сродни общежитию, очередному перевалочному пункту, она никак не могла считаться Домом... А иметь свой собственный дом, в котором она была бы настоящей хозяйкой так хотелось!
Ольховский обещал в скором времени развестись со своей старой женой и жениться на ней. Не похоже было, чтобы он лгал. Да и не было бы в том ничего особенного и странного -- все эти деятели искусства, когда бес пинает их в ребро, бросают своих старушек и женятся на молоденьких. Почему бы Ольховскому не поступить точно так же? Что ему может помешать? Элина представила себя в великолепной квартире Ольховского и сочла, что она очень для нее подходит. У нее даже засосало под ложечкой от предвкушения, от острого желания поскорее поселиться в этой квартире.
-- Элина Ольховская, -- произнесла она, -- А что, очень даже мило! Красиво звучит.
Сладостные картинки поплыли перед глазами против ее воли: Элина -- под ручку с Ольховским на приемах, на вручениях премий, такая ослепительная, такая соблазнительная! Мужики раздевают ее взглядами и страшно завидуют Ольховскому, а тот смотрит на нее с обожанием и гордостью и нежно поглаживает по ладошке. Элина -- принимающая гостей в своей роскошной квартире, Элина -- в великолепном автомобиле, Элина -- на дорогом курорте. Ну кому это все, как не ей?! Старой крысе-Ларисе?! Хватит с нее, она свое получила! Представив себе все, Элина едва не расплакалась от счастья. Осталось подождать еще совсем немного! Чуть-чуть! Самую малость!
Может быть, она была слишком уверена в себе?.. Может быть, Господь карает слишком уверенных в себе, поддавшихся греху гордыни? Почему Господь карал ее снова и снова?! Вот и с Ольховским она опять вляпалась, как с Вадиком, только хуже!
Однако Ольховский в самом деле выглядел таким влюбленным... Он, хотя и приезжал к ней всего два раза в неделю, но звонил каждый день и все время говорил, как он по ней скучает... И потом -- он ведь снял для нее квартиру и практически содержал (мамины деньги к тому времени почти иссякли), а то, что роль в новом фильме известного режиссера ей так и не досталась, так это не его вина! Фильм так и умер на стадии кастинга, потому как режиссер вроде как рассорился со спонсорами... или спонсоры разорились... или еще что-то там. Элина не особенно в это вникала. Какое это имело значение? Нет, это значит нет, и какая разница почему... Впрочем, Ольховский клялся, что все время следит за новостями кинобизнеса, чтобы при случае пристроить ее куда-нибудь. Вот, к примеру, тот же известный режиссер уже вынашивает новый замысел и, может быть... может быть даже очень скоро...
Элина верила. И ждала. Ждала роль. Ждала пока Ольховский уладит какие-то проблемы и разведется, наконец, с женой. Ждала и ждала, скрашивая скуку и одиночество мечтами о прекрасном будущем. В самом деле, скучала она ужасно. Денег у нее явно было не достаточно, чтобы гулять по дорогим магазинам или развлекаться, Ольховский давал ей мало, хватало только на то, чтобы оплачивать квартиру и кое-как кормиться. Налаживать отношения с бывшими подружками тоже не хотелось, потому что пока -- на данном этапе! -- истиной было то, что говорили они. Элина скучала без выдумщицы Риммы, но решила мириться с ней только тогда, когда станет, наконец, женой Ольховского и получит все то, чего хотела.
...Все кончилось, когда Элине окончательно отсточертело это бесплодное ожидание. Четыре стены. Телевизор. Книги. Тупое безделье. От безделья можно сойти с ума куда скорее, чем от тяжелой работы. Элина была уже готова спросить своего обожаемого Ольховского -- доколе?! Доколе у него будут эти непонятные "проблемы", из-за которых он не может развестись со своей крыской-Лариской (Элина так и не иначе величала законную жену Ольховского, которую сам он называл аристократически "Ларой")? Доколе ей жить в этой убогой клетушке, тратя последние мамины деньги, вместо того, чтобы ей, маме, помогать? Доколе ей довольствоваться ролью жалкой содержанки, именно жалкой, потому что содержание Ольховский предоставляет ей весьма и весьма скудное?
Может быть, Ольховский, натура тонкая и чувствительная, понял по ее глазам, что терпению ее настал предел, потому что однажды он пришел к ней, что характерно провел с ней приятную ночь, а потом только, за завтраком, заявил:
-- Я, девочка, больше не могу содержать тебя, и особенно платить за квартиру. Жена что-то начала подозревать... Впрочем, что там подозревать, она все о тебе знает, нашлись добрые люди, которые просветили... Так вот, Лара все знает, и... я вынужден...
Красноречие вдруг оставило его. Ольховский поглядел смущенно в широко раскрытые от удивления -- пока еще только от удивления -- глаза своей красавицы.
-- Ну и что? -- спросила Элина, не в силах выдержать эту паузу, -- Хорошо, что она знает, ты ведь собираешься с ней развестись!
-- Милая... -- Ольховский посмотрел на нее, и почему-то теперь в глазах его, прежде - лучившихся мудростью и нежностью, в этот момент не отражалось совсем ничего: в самом деле, в них было абсолютно пусто!
-- Милая моя девочка, ты должна понять. Мы с Ларой прожили почти тридцать лет, ну подумай, как я возьму и брошу ее? Тридцать лет -- это слишком много... Хотя... Нет... Ты вряд ли сможешь понять... Ты только двадцать лет на свете живешь...
-- Двадцать один, -- прошептала Элина. - У меня тут был день рождения... А ты не пришел.
-- Ну, двадцать один, -- брюзгливо поморщился Ольховский. - Я ведь не о том! Мы с Ларой оба уже не молоды, и я и она... ну что с ней будет, если я ее брошу? В пятьдесят лет начинать новую жизнь тяжело...
-- А я?! -- воскликнула Элина, -- Что со мной будет, ты подумал?!
-- Ты еще так молода... И потом, я договорюсь, чтобы тебе оформили академический отпуск, вернешься на следующий год в институт, снова на третий курс.
Элина нервно расхохоталась.
-- Ты не то говоришь! Я без тебя не смогу, Ванечка! Я тебя люблю!
Ольховский помолчал.
-- Видишь ли, лапочка, в жизни всегда так... дерьмовая она штука, эта жизнь.
-- Господи! Но ведь ты...
Элина вскочила, опрокинув табуретку, сжала ладонями виски, ей вдруг показалось, что голова сейчас разорвется, лопнет, что она не в состоянии пережить происходящее.
-- Ванечка, неужели ты меня не любишь? Может быть, ты никогда меня не любил?!
Она истерически захихикала.
-- И девчонки правы, когда называли тебя старым козлом?! Охочим до молоденького тельца?!
-- Ну знаешь! -- патетически воскликнул Ольховский.
Он изобразил оскорбленное достоинство и с гордо поднятой головой покинул сцену. Может быть, за кадром ему даже слышались восторженные аплодисменты.
Когда за ним захлопнулась дверь, Элина судорожно разрыдалась. Она носилась по квартире, пиная все, что попадалось ей под руку, с удовольствием колотя хозяйскую посуду, за которую предстояло расплачиваться Ольховскому. Она отбила кулаки и пальцы на ногах, наслаждаясь болью, и стараясь усилить ее по мере возможного.
Она вылетела на балкон и свесилась через перила. Второй этаж... Господи, ну почему ей всегда не везет?!
Было холодно, шел дождь, на улице разгорался очередной унылый серенький день. Люди под зонтиками спешили на работу, гудели машины, застрявшие в пробке, тяжелый смог поднимался над шоссе, мешаясь с запахом дождя, оседая на мокрых волосах, на лице, на тоненьком халатике отвратительной маслянистой пленкой.
"Я не хочу больше жить!" -- подумала Элина и от этой мысли ей вдруг стало удивительно легко и спокойно.
"Я могу уйти из жизни прямо сейчас!"
Можно включить газ и закрыть все окна.
Можно вскрыть вены в горячей ванной.
Можно выпить коробочку снотворного.
Можно подняться на двенадцатый этаж этого вонючего бомжатника и прыгнуть вниз. Способов -- миллион.
Элина сидела на кафельном полу балкона, подставив лицо каплям дождя, тряслась то ли от холода, то ли он нервного возбуждения и тихонько хихикала, как умалишенная. Хихикала от облегчения, от радости, он необыкновенного покоя, вдруг на нее снизошедшего.
Какое счастье, что всегда есть возможность уйти!
Когда она решила убраться с балкона, то была уже настолько замерзшей, что руки и ноги плохо слушались ее. Стуча зубами, Элина добралась до ванной, включила горячую воду, и пока набиралась вода, встала под струи обжигающего душа. Она согрелась и вымылась, потом высушила волосы феном, оделась в свою лучшую одежду, наложила яркий макияж.
-- Господи! -- воскликнула она, -- Какая я красивая! Я просто невероятно, невозможно красивая! Вы ведь все плакать будете, будете локти кусать, когда увидите меня в гробу!
У нее на глазах выступили слезы, и как не жаль было макияж, она не могла остановить их. Она понимала, что никто не придет на ее похороны, что плакать и заламывать руки будет только мама... Мамочка! Элина всхлипнула и разревелась в голос. Как она могла помышлять о самоубийстве, идиотка проклятая! Следовало подумать о маме, прежде всего о маме, потом о себе!
Элина пошла в ванную и умылась.
-- Ну и что же мне делать? -- спросила она у своего отражения в зеркале, -- Вернуться институт, где все обо всем знают, где все будут смеяться надо мной? Я не смогу... Просто не смогу... О Боже, что же мне делать?..
В самом деле, ей совершенно некуда было деваться. Ей нельзя было оставаться в квартире, нельзя было возвращаться в институт и, разумеется, никак нельзя было возвращаться домой -- об этом у нее даже мыслей не было! Более того, она должна была все устроить так, чтобы мама ничего не узнала, самое главное не узнала бы о том, что она бросила институт. М-да, почему-то Элина только сейчас подумала о маме и о том, с каким трудом ей удалось пристроить ее во ВГИК, пришло ненужное, весьма запоздалое раскаяние за то что она так запросто, бездумно взяла и бросила его! Уничтожила, растоптала титанические мамины труды! "Господи, -- подумала Элина, -- Мама умрет, если узнает!"
Конечно... если бы Ольховский не оказался такой скотиной (все в душе Элины вскипело от ненависти) если бы этот старый, гадкий, потный, никчемный, бездарный старикашка не обманул бы ее, как последнюю идиотку, тогда... тогда конечно было бы все равно, что она бросила институт. Ее жизнь была бы налажена, и мама была бы счастлива... Если бы... Если бы... Ты и есть, Элина, настоящая идиотка! Глупая корова! Безмозглая дура! Ненавидеть нужно только себя! Злиться нужно исключительно на себя! Не хватило тебе одного Вадика, попалась снова на ту же удочку... Знаешь, как называют людей, которые не учатся даже на своих ошибках?..
Да, должно быть, стоило бы презреть свою гордость, пойти к ненавистному Ольховскому и заставить его устроить ее перевод в другой ВУЗ. Может быть, в какое-нибудь театральное училище. Наверняка, ему был не составило большого труда это сделать, наверняка, он не отказал бы ей в этом. Это следовало сделать не ради себя -- ради мамы, ради всего того, что мама сделала для нее! Но... не смогла Элина переступить через гордость!
Она думала, думала, что ей делать, так и не придумала ничего, и решила отложить раздумья на потом. Квартира была оплачена еще на две недели, и Элина посчитала себя в полном праве какое-то время еще в ней пожить... Лишь бы только хозяева не заявились и не увидели бы устроенный ею погром! Да, надо вовремя смыться, чтобы все шишки полетели исключительно в Ольховского. Мелкая месть, ну да что делать...
Элина какое-то время побродила по квартире, проголодалась и решила отправиться в город, чтобы поесть и развлечься. Да! Ей совершенно необходимо было развлечься! Устроить себе маленький пир во время чумы, тем более, что терять уже абсолютно нечего!
Из денег Ольховского остались сущие гроши... Из маминых денег не осталось уже ни копеечки... Вот так! Помирать так с музыкой! Элина пересчитала свою наличность и сочла, что денег хватит на обед в недорогом ресторанчике и на бутылочку хорошего вина. "Да, -- подумала Элина, -- То что мне надо -- это напиться. Как следует напиться!" Чего проще...
Она вышла из дома в пятом часу, уже смеркалось. Пошла в недорогой и довольно приличный ресторанчик, обещавший "салат-бар" с неограниченным количеством подходов всего за девять у.е., и с удовольствием покушала так плотно, как никогда еще себе не позволяла. Потом она купила баночку "джин-тоника" и отправилась побродить по городу. Прогулка -- даже при наличии "джин-тоника" не была особенно приятной, дул сильный ветер и с неба сыпалась какая-то морось. Поэтому когда вдруг Элина наткнулась взглядом на призывно сверкающую огнями вывеску ночного клуба, то ноги сами понесли ее к гостеприимно распахнутым дверям.
Хмель слегка ударил ей в голову, ей хотелось танцевать, ей хотелось громкой музыки, веселья... Она заплатила за вход последние деньги, в кошельке осталась одна мелочь, но почему-то Элину это совсем не расстроило, и даже напротив. Чем хуже было ее положение, тем сильнее хотелось пуститься во все тяжкие. Погулять напоследок...
Глава 5.
Дмитрий Дмитриевич, конечно, оказался прав, тот факт, что Арванцов поселил в отделении свою бывшую пациентку, произвел в больнице маленький фурор и породил новую, еще не затертую, а потому особенно интересную тему для сплетен. Пациентка была молода и хороша собой, это добавляло сплетням романтизма и пикантности, -- женский коллектив "Чеховки" дружно, хотя и не очень искренне осудил аморальное поведение Арванцова и выразил соболезнование его жене. Впрочем, застукать Андрея Степановича с Элиной не удалось никому, поэтому довольно быстро накал страстей подувял за неимением новой пищи для обсуждений.
Сплетни доходили и до Арванцова и до Элины. Андрей Степанович на них никак реагировал, Элина же очень обижалась на намеки и на то, что ее уверениям в совершенном отсутствии вообще каких-либо отношений с зав.отделением никто не верил. Элина обижалась, но где-то в глубине души ей самой нравилось думать о том, что Арванцову она не безразлична, пусть даже он и не смотрит в ее сторону... Теперь, кстати, становилось понятно, почему не смотрит...
Элина мало общалась с персоналом больницы, к ней относились настороженно и немного с предубеждением, то ли это был какой-то тихий заговор против предполагаемого разврата в отделении, то ли просто потому, что Элина все еще оставалась для всех пациенткой, бывшей наркоманкой, личностью ненадежной и социально опасной. Думать об этом, переживать и пытаться как-то изменить ситуацию Элина не собиралась, дружба медсестер и нянечек была ей не очень-то и нужна, и без этого она была счастлива, как, наверное, могла быть счастлива когда-то в прошлой жизни, если бы ей предложили главную роль в фильме. У нее была крыша над головой, кормежка и даже зарплата. Первая в ее жизни зарплата! И у нее снова была возможность писать маме о том, что у нее все хорошо, все прекрасно, все просто расчудесно. Так, на самом деле, и было. Впервые в жизни - все так и было!
Вообще - все в ее нынешней жизни было бы хорошо, если бы не стыд перед родителями, которых она так подвела, которым она уже наврала с три короба и продолжала врать в письмах... А что ей было делать? То есть, можно было бы признаться и начать жизнь с чистого листа, как ей советовал когда-то Арванцов... Он говорил - ей станет легче. Даже наверняка ей стало бы легче! Но вот только не хватало моральных сил сделать первый шаг и написать родителям правду. Часто, лежа в постели без сна, Элина вспоминала маму и вела нескончаемые разговоры с ней: "Мама, мамочка, если бы я была неблагодарной свиньей, я бы наверное обвиняла тебя в том, что со мной произошло. Я сказала бы, что ты излишне активно занялась моей судьбой... Это было бы несправедливо. Потому что на самом деле во всем виновата я сама. Потому что мне было удобно слушаться тебя. Потому что я ничего не хотела и не хотела хотеть! Я получила по заслугам... Прости меня мамочка, ты совершила подвиг, а я не оправдала твоих надежд, я предала тебя... И всю твою жизнь, которую ты отдала мне".
Время шло. Элина мыла полы, читала книги, на душе у нее было уютно и светло. Так хорошо... Элине казалось, что никогда в жизни ей не было еще так хорошо... "Почему бы это? -- думала она, -- Неужели я нашла свое место в жизни? Эта больница... эти полы... эта хлорка... Неужели это то, что мне нужно? То, что мне было нужно всегда? Нет... Это бред..."
Это бред. И все-таки -- ей не хотелось даже думать о том, что она уже вполне здорова и может вернуться в большой мир, и каким-то образом, наконец, начать устраивать свою жизнь. Мысль о том, чтобы распрощаться с больницей, приводила ее в ужас, заставляла испуганно сжиматься сердце. Как будто за воротами больницы ее терпеливо поджидало зубастое чудовище, готовое схватить ее и пожрать сразу же, как только она переступит через магическую черту. Должно быть, это было что-то вроде фобии... Мирофобии? Впрочем, нет, это по научному называется "социофобией". Большой и шумный мир с его якобы неограниченными возможностями и есть зубастое чудовище, которое едва не пожрало маленькую глупенькую девочку Элину. И непременно пожрет, стоит ей только вернуться в него.
Но, слава Богу, ее пока никто не гнал. Да и чего ее гнать? Где еще они найдут такую покорную и аккуратную санитарку? День за днем она мыла коридоры и туалеты, палаты и процедурные, снова и снова выжимала тряпку и накидывала ее на "ленивку", и старательно возила по полу. По коридору плыл запах хлорки. Несмотря на то, что от него все время хотелось кашлять, и руки, кажется, пропитались им уже до костей, Элине нравился этот запах. О нет, никаких приятных ощущений и странных галлюцинаций она не испытывала! Просто она знала, что там, где пахнет хлоркой, нет никакой гадости и грязи, все микробы погибают смертью храбрых и царит чистота. Покоем и безопасностью пахнет хлорка.
Арванцов наблюдал за Элиной издалека, и ему нравилось то, что он видел. Несмотря на весь свой незавидный статус, девушка держалась хорошо, не срывалась в депрессию, не пыталась удрать, хотя возможность такая у нее теперь была, покорно и даже, казалось, с радостью выполняла тяжелую и грязную работу. Нянечки в отделении, видя ее безотказность, обленились окончательно, и помыкали ей как хотели, а Андрей Степанович очень долго не вмешивался в такой расклад из страха возобновления утихших вроде бы сплетен, если вдруг решится показать какое-то "особое отношение" к бывшей пациентке, и оправдывая себя тем, что трудотерапия, лучшее лекарство для социальной адаптации наркоманов. Это принципиальное отсутствие "особого отношения" пока выходило Элине боком, оборачивалась каким-то рабским существованием. В конце концов, устыдившись собственной трусости, Арванцов разогнал постоянно распивающих чаи санитарок, пригрозив увольнением, если заметит еще хоть раз, что они грузят на Александрову всю свою работу. Вместе с тем, он вдруг перестал избегать общения с девушкой. Пару раз приглашал ее в свой кабинет, и однажды даже зашел в ее каморку, -- расспрашивал о самочувствии и предложил приносить ей из дома хорошие книги, увидев растрепанные "иронические детективы" и "любовные романы" у нее на тумбочке. Элина была шокирована так внезапно обрушившимся на нее его вниманием, была немногословна и довольно замкнута.
Младший персонал отделения, по видимому, был шокирован тоже. Через несколько дней после того, как Арванцов наорал на санитарок, кто-то позвонил ему домой и попытался раскрыть глаза его жене на двойную жизнь супруга. Вика, в голове которой в это время выстраивались сложные математические формулы, выслушала пикантную историю нетерпеливо постукивая тапочкой, а потом скучным голосом попросила доброжелательницу больше не звонить ей и не отвлекать от написания диссертации.
-- Очень умной хочешь быть, -- прошипели из трубки, -- Дождешься, что из-за диссертаций своих мужика потеряешь.
-- Вот если дойду до того, что буду ревновать его к пациенткам, точно потеряю, -- ответила Вика, -- А о девушке этой я все знаю. Различные методики лечения наркомании мы с мужем всегда подробно обсуждаем.
-- Вот дура заумная, -- несколько нелогично завершила свой разговор доброжелательница, обиделась и больше действительно не звонила.
А Вика вечером за чаем попросила мужа быть осторожнее и обратить внимание на коллег, которые, возможно, под него копают, с целью получить его место зав.отделением.
-- Это не коллеги, это кто-то из сестер, -- поморщился Арванцов, -- Я им нагоняй устроил, так кто-то решил отомстить.
На том разговор об Элине Александровой в их семье был закончен и больше не возобновлялся, чему Андрей Степанович был очень рад. Тот факт, что умница Вика не обратила никакого внимания на эту историю, заставил Арванцова вернулся к мысли о том, что Элина действительно его пациентка, которой ему надлежит заниматься, раз уж он взял на себя эту обязанность, а не вести себя так, как будто он действительно не имеет к ней совершенно никакого отношения. С тех пор они с Элиной стали общаться чаще и дольше. В конце концов девушка научилась ему доверять и как-то раз во время очередного ночного дежурства Арванцова, рассказала ему всю свою жизнь. От отъезда в Москву и до самого... до самого конца...
В тот вечер, который должен был стать в ее жизни последним - перед запланированным самоубийством -- Элина погуляла так, что мало не показалось ни ей, ни кому другому. Было весело... Оч-чень весело... Какие-то ребята радостно приняли ее в свою компанию, угощали коктейлями, и всячески опекали -- не давали в обиду никому постороннему, и сами вели себя очень корректно... По крайней мере танцевал с ней и тискал ее только один из них.
Когда она проснулась, то не сразу смогла разлепить глаза. Голова кружилась, подташнивало и одновременно было весело, потому что хмель еще не прошел. Элина ощутила себя на мягких простынях и совершенно обнаженной.
"О-па!" -- подумала она и заставила-таки себя открыть глаза. Нужно же было увидеть, где она находится!
Сначала Элина увидела себя. Растрепанная, с размазавшейся косметикой, слегка опухшая и сильно обалдевшая, она смотрела на себя -- отражающуюся в зеркальном потолке. Нормально!
Элина повернула голову и увидела возле себя мирно спящего и похрапывающего во сне мужчину, вполне молодого, мордастого, стриженного ежиком. Мужчина лежал в позе морской звезды, широко раскинув руки и ноги -- благо кровать позволяла. Элина глянула на него и предпочла закрыть глаза. "Интересно, кто это?" -- подумала она, но как не напрягала память, никак не вспомнила. А и ладно! Элина повернулась на бок, укуталась в одеяло и снова уснула.
Вновь проснулась она поздно и в куда более мерзком настроении. Ей было ужасно плохо, желудок грозился вывернуться наизнанку, все тело ломило и дико болела голова.
-- Ой, как плохо... -- побормотала Элина и услышала прямо над ухом.
-- На-ка, выпей.
Она с трудом разлепила веки и увидела рядом с собой этого... Мордастого. Элина приняла из его рук стаканчик с чем-то шипучим, выпила залпом, и с удовольствием. Однако не полегчало совсем.
-- Ой, мамочки, как же мне плохо! -- простонала Элина, снова падая на подушку и закрывая глаза.
Сильнее, чем дурнота, ее мучил стыд. Стыдно быть голой и в таком непотребном виде перед незнакомым совершенно человеком!
-- С непривычки, что ли?
Элина почувствовала, как кровь приливает к щекам.
-- А ты что думаешь, я так каждый день? -- злобно спросила она.
-- Да ничего я не думаю, -- буркнул мордастый.
Черт! Как же его зовут?..
Элина резко встала, чуть не упала -- так закружилось голова, схватила с пола рубашку, принадлежащую судя по всему мордастому, и накинула на голое тело. Рубашка провоняла табачищем, потом и спиртом, Элину едва не вывернуло прямо на пушистый коврик, но выбирать было не из чего, пришлось топать в ванную в этой рубашке. Она не решилась взглянуть на себя в зеркало, пустила горячую воду, плюхнула в нее нечто, в чем опознала пену для ванной и с неизъяснимым удовольствием погрузилась в воду. Ванна, в отличие от шипучего питья, помогла хорошо. Элина провалялась в воде больше часа и вышла значительно посвежевшая и похорошевшая. Теперь она решилась взглянуть на себя в зеркало, осталась -- как это ни странно -- вполне довольна своим внешним видом, и сразу почувствовала себя увереннее. Завернувшись в полотенце и презрительно пнув с порога вонючую рубашку хозяина дома, Элина вышла из ванной и прошествовала в комнату.
-- Где моя одежда? -- спросила она у мордастого.
Тот посмотрел на нее, вкусно скользнул долгим взглядом по ее нежно розовым, распаренным в горячей воде плечам, по изгибу, скрытого полотенцем бедра, по почти полностью открытым стройным ножкам, и круглая физиономия его расползалась в довольной улыбке.
-- Ты красивая девка, Наташа. Очень красивая. А без косметики еще лучше.
Элина нахмурилась.
-- Почему Наташа?
Мордатый засмеялся.
-- Сама так назвалась. Как тебя на самом деле зовут?
-- Элина...
-- Ага. Элина это лучше, чем Наташа.
-- Почему?
Мордатый пожал мясистым плечом.
-- Ну необычнее, что ли... Элина, -- протянул он, -- Эля... Лина...
-- Знаешь что, -- Элина прошествовала к кровати, обошла ее кругом и даже заглянула под нее, -- Отдай мое платье!
-- Оно в машине осталось.
-- Что-о? -- Элина схватилась за голову, -- Мамочки, что же я вытворяла?! Нет! Это, наверное, не я! Это происходит с кем-то другим! Я сплю и мне снится кошмар!
На глазах ее выступили слезы.
-- Слушай... Будь человеком, принеси платье, а? Мне домой надо... Пожалуйста!
-- Домой? -- удивился мордатый, -- Ты тут говорила, что деваться тебе некуда, тоже наврала?
Элина бессильно плюхнулась на кровать. Она готова была самой себе надавать пощечин, да так, чтобы искры из глаз посыпались. Что еще она наболтала этому типу? Всю свою жизнь рассказала?!
-- Может и про Ольховского ты все придумала, а? -- грозно спросил мордатый, -- Оклеветала честного человека? Просила убить его... Что, просто так?
-- Убить?!
Элина почувствовала, как зашевелились волосы у нее на голове.
-- Ну да, -- с удовольствием повторил мордатый, -- Убей, его, Витек, говорила ты. И словами нехорошими старичка называла. Соблазнил, типа, и бросил, падло... На произвол судьбы.
-- Господи, я ничего не помню! -- воскликнула Элина, -- Чем ты меня напоил?!
-- Ничем особенным... Я же не знал, что ты непривычная.
-- А если бы знал?!
-- Если бы знал, -- сказал Витек весомо (хорошо хоть имя его теперь известно!), -- Не позволил бы тебе столько пить. А то ты все -- хочу еще, хочу еще! А мне что, жалко?.. Мне для тебя вообще ничего не жалко...
-- Ничего не жалко? -- спросила Элина презрительно, -- Да брось ты, Витек! Напоил девушку до бесчувствия, затащил в постель!.. Не жалко ему ничего... Да все вы козлы! -- воскликнула она, -- Козлищи! Мерзкие! Все до одного!
При слове "козлы" Витек нахмурился, но потом, видимо, решил не обострять. Девушка все-таки...
-- Да, -- сказал он, -- Теперь вижу, что про Ольховского ты не наврала... Ладно, не переживай, раз уж так хочешь, убью я его.
Элина, уже готовая выдать очередную бурную тираду, замерла с разинутым ртом.
-- Не надо... Правда, не надо...
-- Почему? -- удивился Витек.
Элина смотрела на него и с ужасом понимала, что он не шутит. Он действительно готов убить Ольховского, если она попросит его!
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |