-- Пусти, -- пискнула она жалобно, -- Пусти, Саша, пожалуйста!
Ее как кипятком ошпарило, когда дрожащая и влажная ладонь скользнула у нее по бедру и с силой втиснулась между крепко сжатых ног. Она завизжала так громко, что у самой заложило уши, а Ермолаев отшатнулся, как от удара.
-- Ты что, припадочная?! - закричал он.
-- Шухер, Марья! - крикнул кто-то от двери и столпившиеся вокруг Элины дети кинулись врассыпную по своим местам.
Пронзительно зазвенел звонок.
В класс вошла учительница.
-- Александрова, ты почему не на месте?
Она не видела широко раскрытых в ужасе глаз, бледных щек и дрожащих губ. Она не хотела видеть. А может быть - хотела. Может быть, ей, как и всем было приятно видеть унижение девочки, которая не хотела быть такой, как все.
-- Александрова? Ты слышишь меня? Марш за парту.
Элина как робот пошла к своему месту и уселась на стул. Кто-то уже успел подложить на него кнопку, но ей было все равно, она не почувствовала боли.
-- Итак, мы начинаем новую тему. Откройте учебники на параграфе...
Убедившись, что учительница отвернулась к доске, Женя Карпов, сидевший с Элиной за одной партой, быстро скользнул ладонью по ее груди.
Элина отшатнулась, грохнув стулом.
-- Александрова, -- встрепенулась учительница, -- Начинай читать.
Элина не хотела ни о чем рассказывать маме, стыдно было жутко, но та, конечно, сразу поняла, что что-то произошло и отвертеться было невозможно. Элина все рассказала. Мама понеслась в школу и устроила там такое, что никому мало не показалось.
Когда мама ушла в школу, у Элины случилась истерика. Она судорожно рыдала, уткнувшись лицом в подушку, пока у нее не заболел живот, потом она добралась до ванной и напилась воды прямо из-под крана. Никогда в жизни ей еще не было так плохо, никогда еще ей так сильно не хотелось умереть.
Мама вернулась - раскрасневшаяся, с горящими глазами, накапала ей и себе валерьянки и заявила, что Линочка переходит в другую школу. С завтрашнего же дня.
Так и случилось. Элина действительно стала ходить в школу в соседнем квартале, только не со следующего дня, а спустя две недели, потому что вечером у нее поднялась температура едва ли не до сорока, которую никак не могли сбить таблетки, и с которой справился только врач со "скорой".
Сначала, когда температура только начала подниматься, Элине было очень плохо, но потом, когда ртуть в столбике термометра перекрыла отметку "тридцать девять", ей стало необычайно легко и приятно. Элина лежала на кровати, глядя на стену блестящими глазами и шепотом читала стихи, чудесные, восхитительные, очень складные стихи, которые удивительным образом рождались у нее в голове сами собой. Было жутко обидно, когда волшебство испарилось, и она уснула. На следующий день Элина в тайне ждала, что температура поднимется снова, но этого не произошло.
Мама с папой посовещались и решили, что Линочку нельзя оставлять без присмотра, и Екатерина Алексеевна должна уйти с работы. Слава Богу папа в то время очень хорошо зарабатывал и мог содержать семью.
Мама отводила Линочку в школу и приходила за ней после окончания уроков. Как за маленькой. Это было смешно и, может быть, даже странно, но совершенно необходимо. Городок был слишком маленьким для того, чтобы перебежав на новое место можно было начать новую жизнь. Благодаря маме к Элине перестали приставать в открытую, чаще всего ее просто не замечали, и это было скорее хорошо, чем плохо.
У одноклассников кипела своя бурная жизнь. Мальчишки говорили о каком-то "винте" и способах его приготовления, девчонки шептались исключительно о парнях, о том, кто с кем спит и о методах контрацепции. Элина изумлялась, но слушала с интересом, ей были любопытны маленькие подробности интимной жизни девочек, тем более, что бывало мальчишки из классов постарше, уже и не мальчишки, а юноши, из которых встречались и весьма приятные внешне, подходили к Линочке на переменке и предлагали "гулять". Может быть, Линочка и выбрала бы кого-то из них, но вряд ли мама позволила бы ей с кем-то встречаться. Совершенно точно не позволила бы... Линочке было грустно, ей хотелось романтики, лунных ночей, поцелуев и объятий, ей казалось, что из-за маминого упорства она что-то теряет, что-то неповторимое теряет навсегда -- что-то, что может случиться с ней только сейчас, а через пару-тройку лет уже будет поздно! Ей казалось, что это у других девчонок все просто и пошло - дискотека, водка, постель, а потом разговоры о том, как избавиться от досадной болезни или ненужной беременности. Она думала, что ее парень обязательно оказался бы кем-то вроде Ретта Батлера или капитана Блада.
Под маминой охраной Элина проходила в школу до самого конца занятий. Она более-менее успешно сдала экзамены и получила аттестат. Вечером после этого события, когда в стенах школы грохотал музыкой выпускной вечер, они сидели с мамой и папой на кухне, пили шампанское, и настроение у всех троих было праздничным и светлым. Отмучились. Очень скоро Элине предстояло отправляться в Москву. В начале июля начинались экзамены во ВГИК.
Хотя им предстояло еще две недели провести дома, и Линочка и Екатерина Алексеевна уже были далеко от осточертевшего им родного города в котором много лет они не жили, а выживали. Линочка ужасно волновалась по поводу экзаменов, судорожно перечитывала классику и часами стояла перед зеркалом, пытаясь что-то изображать. Екатерина Алексеевна была поразительно спокойна и уверена в успехе, что временами приводило Линочку в еще больший ужас, а временами вызывало мистическое благоговение перед мамой.
По приезде в Москву Элина с мамой поселились в гостинице. До экзаменов оставалось несколько дней и, чтобы отвлечь ребенка от переживаний, мама сводила Линочку в театр и в Третьяковскую галерею. Не помогло. Линочка думала исключительно об экзаменах и все, что не было с ними связано ускользало от ее восприятия. Басня и стихотворение, друг за другом вертелись у нее в голове постоянно, как "Иисусова молитва" у святого схимника.
-- Еще немного и я сойду с ума! - жаловалась она маме.
-- Не бойся, -- говорила мама, -- У тебя все получится!
-- Ну с чего ты взяла! - паниковала Элина, -- Там конкурс должно быть сто человек на место!
-- Ты лучше всех!
-- Ой, мама...
Стоя в очереди на экзамен первого тура, Элина украдкой рассматривала своих конкуренток и, как не странно, ей становилось спокойнее. Девушек было много и были они очень разными, некоторые даже весьма странными, с экстравагантными прическами и одеждой, с раскованными, резкими движениями, с громкими голосами. Они выглядели сильными и уверенными в себе. Но никого из них Элина не могла бы назвать по настоящему красивой! Никого! "Меня примут! -- думала она, -- Кого ж еще, как не меня брать в актрисы?" Да и комиссия отнеслась к ней благожелательно: по крайней мере, ей так показалось! Элина прочла басню как можно выразительнее, сама собой осталась довольна. Ее внимательно выслушали, поблагодарили и отпустили. И поставили ей такой низкий балл, что Элина не поверила своим глазам, когда увидела цифру рядом со своим именем в списке. "Этого не может быть! - подумала она, -- Я так хорошо прочитала эту чертову басню! Я ни разу не запнулась!"
Посреди ясного летнего дня наступили сумерки. Мир рухнул в тартарары. Элина с мамой вышли из института и побрели в сторону метро... Вдоль оживленной улицы... По мостику через речку... Через парк... "Я могла бы ходить здесь каждый день!" -- с тоской подумала Элина и слезы навернулись ей на глаза, и она разревелась, хотя и пыталась всеми силами удержаться - стыдно реветь на улице, противно видеть сочувственные взгляды прохожих.
Мама отвела ее в парк, усадила на скамейку, потом сходила к метро и купила бутылку минеральной воды.
-- Не надо плакать, -- сказала она бесцветным голосом, -- ничто и никогда, моя детка, не дается легко. А если дается, то это... от лукавого.
-- Разве нам было легко?! - пробормотала Элина, стуча зубами о пластиковое горлышко бутылки, -- Когда нам было легко?!
-- Никогда. И не будет - никогда. Будь к этому готова и не реви. Никогда не думала, что воспитала тебя такой нюней. Стыдно и недостойно расклеиваться после первой же неудачи!
Когда они приехали в гостиницу, Элина упала на кровать и отвернулась к стенке. После истерики и слез наступила апатия. Ей ничего не хотелось, ни есть, ни пить, ни вообще шевелиться.
-- Еще не все потеряно, -- говорила мама, -- Еще осталось несколько этапов... Когда они сделают видео и фото пробы, они все поймут.
-- Я не пойду на следующий экзамен, -- глухо сказала Элина, -- Я позориться не буду!
Она все-таки пошла -- мама уговорила ее -- и прочитала стихотворение из рук вон плохо, уныло, бесцветно, совсем никак, будто стояла у школьной доски на уроке литературы, а не перед приемной комиссией актерского факультета. Члены комиссии смотрели на нее все так же доброжелательно, но теперь еще немножко с жалостью.
Она даже не пошла смотреть на свою оценку. Мама ходила одна, и вернулась задумчивая и молчаливая. Элина посмотрела на нее испуганно и на глаза ее снова навернулись слезы.
-- Что же нам теперь делать? - пролепетала она, -- Нам придется вернуться домой?
-- Нет! - резко сказала мама, -- Мы не вернемся никогда!
Возвращаться было нельзя. Вернуться - значило умереть. В самом деле, умереть было бы проще, чем вернуться, чем признать свое поражение и правоту тех, кто всегда ЗНАЛ, что они на самом деле такие же, как все, что у них ничего не получится. Было бы проще, чем видеть довольные взгляды знакомых и соседей, чем слышать насмешки за спиной и в лицо. А Элина... ей что, идти поступать в бухгалтерский техникум?! Или - чего уж мелочиться - в путягу, на прядильщицу-мотальщицу?!
-- Даже не думай об этом! - сказала мама.
И потом, пока Элина переживала свое поражение, валяясь на жесткой кровати в обшарпанном номере гостиницы, и потом, когда ей надоело страдать и она гуляла по Москве, посещая театры и кино, обедая в кафе, с каким-то чувством, сродни предсмертному - вроде как, терять уже нечего -- выбрасывая на ветер последние привезенные с собой деньги. А мама все время где-то пропадала. Чем она занималась, Элина представления не имела, да особенно и не интересовалась. Иногда до нее доносились отголоски маминой деятельности, когда та рассказывала ей вечерами как заводила знакомство с работниками и преподавателями ВГИКа, когда ругала кого-то, называя бездарью и карьеристом, когда кого-то хвалила, называя очень милым, понимающим и отзывчивым. Не прошло и двух недель, как мама знала уже всех и каким-то непостижимым образом медленно, но верно становилась в институте своей. Элину немножко коробило от маминой настырности, но, по большому счету она ею восхищалась, как каким-то высшим существом, понимая, что сама она не смогла бы того, что сделала мама, даже если вывернулась бы наизнанку.
Однажды мама сказала:
-- Я устроилась комендантом в общежитие на Будайской. Будем жить там, это получится гораздо дешевле, чем в гостинице. Мы переезжаем завтра. Зарплата небольшая, но на прожив и на пропитание хватит... на первое время. Отец нам вышлет переводом свою зарплату за июль. И будет заниматься продажей квартиры.
-- Что?! - воскликнула Элина, -- Ты собираешься продать нашу квартиру?! Мама!
-- А что ты предлагаешь? Ты хочешь вернуться?
-- Нет, но мама... Как же мы...
-- Ты поступишь в институт в следующем году.
-- А если...
-- Ты поступишь.
Элина смотрела в мамины глаза и сердце ее наполнялось эйфорией. Она поняла, что и правда поступит. Раз мама так решила, никуда не денутся, ни она, ни приемная комиссия!
-- Мама! - Элина бросилась матери на шею и крепко обняла, -- Спасибо, мамочка! Спасибо...
-- За что бы это? - улыбнулась мама, -- Заниматься весь год в поте лица придется тебе.
Как строга была мама дома, когда запрещала Элине общаться с окружающими, и какую же полную и абсолютную свободу предоставила она ей в Москве! Можно было все! И это шокировало, изумляло и приводило Элину в восторг. Поселившись в общежитии она очень быстро познакомилась со многими проживающими в нем студентами, оказавшимися в массе своей милыми, общительными и очень-очень интересными людьми. Вместе с ними она развлекалась, вместе с ними она посещала лекции на правах вольного слушателя и даже занятия по актерскому мастерству. Преподаватели относились к ней благожелательно, почти как к полноправной студентке, разве что домашних заданий не спрашивали, но это происходило, скорее всего, не из-за ее вдруг открывшегося таланта, а благодаря участию мамы. Помимо этих занятий, где все-таки ее персоне уделялось недостаточно внимания, Элина приходила в институт по вечерам, где с ней занимались актерским мастерством индивидуально, но уже, разумеется, за плату.
Московская жизнь безумно нравилась Элине, каждый день для нее начинался как праздник, ей казалось, что она стремительно взрослеет и умнеет. Она училась говорить, училась одеваться и пользоваться косметикой, она училась общаться с людьми и самое главное - она училась быть актрисой. Ей казалось, что у нее получается, по крайней мере, теперь она точно знала как следует вести себя на предстоящих ей экзаменах. Она знала, что просто хорошо и с выражением прочитать текст не достаточно - ух, какой же она была глупой и смешной на прошлых экзаменах! - что нужно понять текст, поселиться в нем, самой стать персонажем, которого изображаешь. Это было нелегко -- ведь у многих ребят то, что давалось ей с трудом, получалось само собой! -- но Элина шла вперед, она действительно старалась изо всех сил и на следующих экзаменах получила таки не самый высший, но вполне достойный проходной балл. К тому времени она хорошо знала всех членов приемной комиссии, и ее саму хорошо знали, ко всему прочему одним из них был тот самый преподаватель, у которого Элина занималась целый год. Поставить ей низкий балл -- означало поставить под сомнение его профессионализм. Поэтому, собственно, Элинина судьба была предрешена заранее. Предрешена заранее умом великого, но невостребованного политика - ее мамочки Екатерины Алексеевны.
Мама уехала домой, когда Элина заканчивала первый курс. Оказалось, что ей неуютно в огромном городе, она привыкла к тишине, размеренности и покою, и теперь, когда она добилась для дочери лучшей доли, ей ничего не нужно было, как вернуться к отцу и бабушке, к соседям и знакомым со спокойной душой, победительницей и следить издалека за успехами Элины. И гордиться. Когда мама сообщила ей свое решение, Элина испытала двойственное чувство. С одной стороны ей было страшно впервые в жизни оставаться одной, с другой стороны хотелось свободы и самостоятельности. Хотелось проверить себя, доказать себе, что она что-то представляет из себя отдельно от мамы.
Элина провожала маму на вокзале, плакала, а мама давала ей последние напутствия. Она говорила о том, что деньги за проданную квартиру не бесконечны, а продать бабушкин домик они уже не смогут, потому что им с папой и бабушкой тогда негде будет жить, да и не купит никто эту развалюху. Она говорила о том, что Элина должна отдавать все силы учебе и поменьше развлекаться с друзьями, о том, что она должна поддерживать отношения с людьми, которые могут оказаться полезными, о том, чтобы хранила целомудрие и подошла со всей ответственностью к тому, чтобы удачно выйти замуж.
Элина слушала маму вполуха, полагая, что не узнает ничего нового. Прекрасно понимая, что мама всегда и во всем права, она все-таки намеревалась жить своим умом. Экономить деньги, хранить целомудрие и искать себе подходящего мужа было слишком скучно, молодость нужна для того, чтобы развлекаться изо всех сил, иначе о чем будешь вспоминать дряхлой старушкой холодными зимними вечерами в окружении внуков? О том, как сидела за книжками? Черта с два! Нужно жить так, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы, а учеба и карьера... Ну ей ведь всего девятнадцать лет! Кто в это время думает о серьезном?! Учеба и карьера никуда не денутся, особенно у того, кто уже стоит на верном пути.
Экономить деньги Элина не умела. Каждый раз делая очередную дорогую покупку она думала, что эта, если и не совсем последняя, то уж по крайней мере следующая будет еще очень и очень нескоро. Но в Москве было все очень и очень дорого! Элина готова была экономить на еде, тем более, что нужно было следить за фигурой, но на одежде и на косметике экономить было никак нельзя! Разве кто-нибудь будет воспринимать тебя серьезно, если ты одета, как нищенка в тряпки с рынка или если ты пользуешься дешевой косметикой, вульгарной, осыпающейся, стирающейся, облезающей. И даже если кажется на первый взгляд, что дешевая вещь выглядит ничуть не хуже дорогой - это обманчиво. Видно. Поделку китайской или российской мануфактуры всегда видно! Сняв в сберкассе очередную порцию денег, Элина ходила с подружками по дорогим центральным магазинам и не могла не соблазняться... Ей становилось плохо, когда она выкладывала за свитерок полторы месячных зарплаты своей мамы, но разве можно удержаться, когда этот свитерок сшит как будто специально для нее, и подчеркивает все, что надо и цвет обалденный. И юбочка... И брючки... И туфельки... Ну кому как не ей это все надевать? Уродину или толстуху во что не надень, все будет плохо, красивые вещи шьются для красивых людей!
И потом так важно быть не хуже других... Впрочем, что там не хуже! Элина была куда лучше всех своих подружек, она была действительно очень красива. И если они с девчонками шли шумной компанией по улице или приходили на дискотеку, то все взгляды, будь то мужские -- жадные, ласковые, нежные - или женские -- завистливые, ненавидящие, злобные -- все взгляды устремлялись на нее! Элина делала вид, что не замечает этих взглядов, она была мила, общительна, она смеялась и чуть-чуть кокетничала, но ни на ком она не останавливала благосклонного взгляда. Она оставалась неизменно холодна, и как ни старались представители противоположного пола, всегда уходила спать в свою постель в одиночестве.
Конечно, нельзя сказать, чтобы искушения завязать романчик у Элины не было абсолютно. Свобода свободой, но быть одной, когда все разбредаются по парочкам, грустно, и засыпать в одиночестве в обшарпанной комнатке общежития тоже не самое большое удовольствие. И потом, неверное правы девчонки, которые смотрят на нее с удивлением и крутят у виска, которые утверждают, что быть девственницей в девятнадцать лет странно и даже как-то уже нездорово, которые смотрят на нее с жалостью и говорят, будто она очень много теряет не зная, что такое близость с мужчиной. Но они сами успели прыгнуть к кому-то в постель лет в шестнадцать, когда все легко и просто, когда не задумываешься ни о чем и все на свете игра. Когда тебе девятнадцать, на мир смотришь критичнее и замечаешь скорее нескладности и уродства, чем красоту. Элина, которая до семнадцати лет общалась только с родителями и книжными героями не могла переспать с кем-то, кто был просто милым и казался влюбленным в нее, просто из любопытства. Ей хотелось полюбить самой. Чтобы все было так, как в книжках, ошеломительно, безумно и прекрасно, чтобы таять от прикосновения, чтобы волноваться в ожидании встречи, чтобы думать только о нем, забыв обо всем. Элина смотрела на своих ухажеров бесстрастно и уже начинала сомневаться, что с ней случится что-то подобное тому, что случается с героинями романов.
И все-таки случилось.
Это совсем не была любовь с первого взгляда. С Вадиком Черкасовым Элина была знакома давно, хотя в разряд ее друзей он не входил никогда. Не было встреч под луной, стихов и цветов, не было ничего, о чем Элине грезилось и мечталось когда-то, что она считала неизменным атрибутом настоящей любви. Была всего лишь вечеринка по случаю чьего-то дня рождения, куда Элину вовсе не приглашали, и если бы не Римма - лучшая подружка и невероятное существо, чей девиз был "неудобно только спать на потолке" -- она бы туда и вовсе не попала. Римму, кажется, тоже не приглашали, но она явилась, как своя, тут же вписалась в коллектив и никому, должно быть, даже в голову не пришло, что доселе никто ее не знал. Элина была с ней, и хотя она далеко не так легко чувствовала себя в незнакомом обществе, стоило выпить бокальчик "джин-тоника" и все наладилось. Народу было много, громко играла музыка, кто-то танцевал, кто-то вел философские беседы. Глупую "болтологию" Элина терпеть не могла, а потанцевать весьма даже любила. Вокруг нее, как обычно, выстроилась толпа ухажеров, глупых и нудных мальчишек, которые из кожи вон лезли, чтобы ее веселить, приглашали танцевать, путались под ногами и все время подливали что-то в бокал. Должно быть, полагали, что если девушку напоить, она станет сговорчивее. Элину забавляла низменность их помыслов, а в целом было противно, и она уже думала было отчалить домой, соблаговолив разрешить кому-нибудь из хмырят проводить себя до подъезда общежития (хорошо бы на такси, потому что до общежития этого хрен доберешься поздним вечером, когда автобусы не ходят), но тут появился он. Выплыл, как призрак из сизого сигаретного дыма, посмотрел на нее, как-то странно улыбнулся и протянул руку.
-- Пойдем со мной, -- сказал Вадик, протягивая Элине руку ладонью вверх и Элина, повинуясь внезапному порыву, положила на его ладонь свою.
-- Пойдем куда? - спросила Элина уже в коридоре, когда Вадик пытался в темноте открыть дверь.
-- Подальше отсюда. Давай покатаемся по городу? Ты когда-нибудь каталась по ночному городу?
-- Ты хочешь сесть за руль? - удивилась Элина уже на лестнице.
-- Конечно.
Она засмеялась.
-- Ты же пьяный!
-- Ну и что? - он потянул ее за руку и привлек к себе. Прижал тесно-тесно, так что Элина почувствовала сквозь тонкую рубашку тепло его тела. Ей даже показалось, что она услышала стук его сердца.
-- Ты ведь не боишься? Не боишься со мной?
Элина посмотрела в его темные глаза и медленно покачала головой.
И он ее поцеловал. Нежно и жадно. И что-то дрогнуло у Элины в груди, от чего сильно заколотилось сердце и подогнулись коленки. И не успела она придти в себя, как вдвоем они уже летели по лестнице, вниз по ступенькам, едва ли касаясь их ногами, потом искали в кромешной темноте у подъезда Вадикову машину, и почему-то никак не могли ее найти, до тех пока не догадались нажать кнопку на брелке, отключая сигнализацию. Машина пискнула, мигнула фарами и была обнаружена.
Потом они мчались по ночным улицам и Элина вопила от страха и восторга... Потом оказались в каком-то парке, шел дождь, они открыли дверцы машины, дышали сладким ароматом мокрой травы, целовались. Элине было сладостно и бездумно. Потом они снова ехали... Элина не спрашивала - куда и зачем. Ей было все равно: лишь бы ехать, лишь бы с ним, лишь бы не кончалась эта ночь! Но не успела она оглянуться, как машина затормозила возле какого-то незнакомого ей подъезда.
-- Зайдешь ко мне? - спросил Вадик деланно-безразличным тоном.
-- Да, -- ответила Элина и сердце ее оборвалось.
Решение было принято!
Пока они поднимались к нему в квартиру, Элина успела подумать, что поступает ужасно, что мама была бы сильно недовольна, если бы узнала, что она вот так, с бухты-барахты, практически с первым встречным, которого совсем не знает... Но потом она подумала, что любовь и должна быть такой - с бухты-барахты, слепо, не задумываясь ни о чем, как в омут... Кидаться в омут так же здорово, как нестись с запредельной скоростью по ночному городу. Разве не ради этого стоит жить?
Тем более, что она так давно мечтала о любви... Мечтала ощутить ту испепеляющую душу страсть, то ни с чем не сравнимое насаждение, которые живописались в тех романах в мягких и ярких обложках, которые вроде бы стыдно было читать, но которые все читали украдкой... Пока Вадик блуждал горячими руками по ее спине под свитерком, по бедрам под юбкой, пока он целовал жадными губами ее шею и грудь - Элина еще ожидала, что страсть будет прекрасна. Но потом наступило болезненное и острое разочарование, и Элина даже поплакала немножко, когда Вадик заснул, и посокрушалась о безвозвратно утраченной невинности. Но утром Вадик разбудил ее поцелуем и галантно подал хрустальный бокал с апельсиновым соком. И Элина подумала, что сокрушаться ей, пожалуй, не о чем. С Вадиком ей будет чудесно. Он - вполне достойный объект для первой любви.
На самом деле она влюбилась в него совсем не вдруг, не так, как героини романтических романов. Сначала ей просто нравилось проводить с ним время, по клубам, по тусовкам. Они представляли собой весьма красивую и колоритную пару... А потом Элина вдруг поняла, что просто не может без Вадика. Что считает часы и минуты до новой встречи с ним. Что живет - от свидания и до свидания. А в промежутках - не живет, а терпит и ждет. Но терпеть и ждать было даже сладко, пока она была уверена, что Вадик так же ждет встречи с ней, так же стремится к ней, как и она к нему... Пока она знала, что Вадик непременно придет и они проведут вместе очередной сказочный вечер.
К сожалению, сказка, как впрочем, всегда бывает со сказками, длилась не долго. Закончилось лето, вернулись с дачи Вадиковы родители, и жить в его квартире было уже невозможно. Возвращаться в общежитие к скрипучей кровати и тараканам не хотелось жутко, но на Элинино предложение снимать квартиру Вадик ответил:
-- Что ты, кисонька, откуда у меня такие деньги?
Ну да, ладно, денег у Вадика в самом деле было не много, об этом Элина знала, но, ей казалось, что если они любят друг друга, если жить друг без друга не могут, то вполне могли бы и пожениться. Ничто, вроде бы, этому не мешало. Она часто себе представляла какая у них могла бы быть свадьба, как здорово они могли бы все разыграть, как красиво! Но почему-то Вадик о свадьбе никогда не говорил, как будто это просто не приходило ему в голову, а заговорить об этом самой Элине гордость не позволяла. "Ну и пусть! - в конце концов подумала она, -- Когда-нибудь это все равно случится!"
О том, что что-то не так, Элина поняла, когда Вадик наотрез отказался знакомить ее со своими родителями. С тех пор, как те вернулись с дачи он ни разу не пригласил ее в гости, да и вообще они стали меньше времени проводить вместе. Элина скучала и страшно злилась, когда Вадиков мобильник сообщал о его недоступности, однажды она презрела запрет и позвонила ему домой. Какой-то слегка испуганный женский голос подозрительно спросил ее, кто она такая. У Элины замерло сердце и она бросила трубку.
"Не может быть! - подумала она, -- Нет, этого никак не может быть! Это его мама".
Оказалось - не мама... Вадик жутко рассердился, когда узнал, что она звонила ему домой.
-- Если я запретил тебе это делать, значит ты должна была меня слушаться! Не лезь, куда тебя не просят!
Элина едва не задохнулась от возмущения.
Как в дурацкой рекламе про спрайт, она вскочила из-за столика кафе, плеснула в лицо изменнику минералкой, ударила его перчаткой по щеке и гордо ушла, хлопнув дверью.
"Пропади ты пропадом! - думала она, направляясь к метро, -- Знать тебя больше не желаю!"
Она держалась всю дорогу, но потом, когда пришла в свою тихую обшарпанную комнатку, села на кровать и разревелась. Тошно было невыносимо, хотелось собрать чемодан и ухать домой, к маме. Ей вдруг опротивело все - и институт, и соседи по общаге, и весь этот чужой огромный город. Эта дурацкая вожделенная Москва! Элина проплакала половину ночи от жалости к себе, наутро не пошла в институт, потому что глаза были красные и лицо опухло. К вечеру навестить ее пришла Римма.
-- Эй! Открывай! - вопила она под дверью, -- Я знаю, что ты там!
Элине не хотелось никого видеть, но пришлось ее впустить. Римма, верная своим принципам, все равно не ушла бы.
-- Что это с тобой? Похмелье? Может, за пивком сбегать? - спросила Римма, ужаснувшись ее опухшей физиономии.
-- Ну что ты мелешь... Какое еще похмелье.
-- А что случилось? Ну-ка, рассказывай. С Вадькой поссорилась?
-- Ты откуда знаешь?
-- Догадливая я.
-- Догадливая... Ты, небось, знала, что у него жена есть.
-- Что-о? - Римма округлила глаза, -- Да ты что?! О-о!
Она вдруг расхохоталась, упав на кровать.
-- Слушай, он жаловался как-то, что предки хотят его женить на какой-то уродине, дочке их влиятельных друзей. Но он-то говорил, что скорее удавится, чем женится на ней!
-- Значит, ты знала!
Элине хотелось ее задушить.
-- Да что знала?! Я же говорю, не собирался он на ней жениться! А когда у вас с ним закрутилось, я думала, все - любовь пришла, все предки побоку. Слушай, ну, может она и не жена... Так в гости пришла. Он сам-то что говорит?
Элина опустилась на кровать рядом с ней.
-- Если она и не жена, то скоро все равно ею станет. Ну и хрен с ним! - махнула она рукой, -- Пожалеет еще!
-- Конечно, пожалеет, -- согласилась Римма, -- Где еще он такую девку найдет?
Она выдержала почти неделю. Тихонечко плакала ночами и просила вышние силы, чтобы Вадик раскаялся, понял, как он ее любит и вернулся. "Разве бросают таких, как я? - вопрошала она темноту, -- Нет, я знаю, он тоже страдает, но не приходит из гордости. Ведь я его ударила".
В конце концов, Элина настолько убедила себя, что Вадик страдает без нее еще больше, чем она без него, что ей даже стало его жалко и однажды она таки решилась смириться и пойти к нему сама.
Она подошла к нему в институте, дождавшись, пока он останется один, и едва не заплакала от счастья, когда ей показалось, что Вадик действительно рад ее видеть. Как будто солнце вдруг выглянуло из-за туч и осветило ее золотым сиянием. Она сказочно хороша была в тот момент.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |