«Надо что-то предпринимать, — подумал Саткынбай, — этот осел или не желает вспоминать прошлое, или действительно уже забыл о нем».
— Подлый трус, — шипел сквозь зубы Саткынбай, идя следом за Абдукаримом.. — Трусость погубит тебя, жалкая душонка...
Алим Ризаматов был очень удивлен, когда недалека от квартиры его остановил небольшого роста, узкий в плечах и бедрах, с желтоватым лицом человек, напоминавший своей внешностью восточного сановника. Таких Алиму доводилось видеть лишь на рисунках.
Убедившись, что имеет дело с кем надо, незнакомец, спокойно и даже с тонкой улыбкой на губах бросил:
— «Юпитер» передает сердечный привет «Сатурну».
Прищуренными глазами он смотрел на Алима и как бы спрашивал: «Что вы на это скажете?».
Несмотря на неожиданность встречи, Алим нисколько не смутился.
— Я ничего не понял...
— Я от «Юпитера» с приветом к «Сатурну», — повторил незнакомец.
— А при чем тут я? — спросил Алим нарочито удивленно.
Незнакомец прищурился. Его маленькая седая бородка составляла резкий контраст с густыми черными бровями, из-под которых глядели сквозь узкие щелки темные глаза.
— Вы Алим Ризаматов? — спросил он уже не совсем уверенно.
— Да.
— Тогда вы шутник...
Ризаматов повел плечом.
Незнакомец вынул из наружного кармана аккуратно сложенную бумажку и подал Алиму.
Еще не прочтя ее, Ризаматов узнал руку Никиты Родионовича.
— Что же вы сразу не сказали, что вы от Ожогина и не показали письмо?
— Считал, что сделать это никогда не поздно, — ответил с умильной улыбкой незнакомец и представился: — Зовут меня Раджими. Мне надо с вами побеседовать.
Ризаматов круто повернулся.
— Пойдемте.
— Куда?
— Ко мне на квартиру.
— Это меня не устраивает. Квартира — неподходящее место.
— Ну, а куда бы вы хотели?
— Вам виднее... Вы здешний человек, а я сюда попал впервые. Вы не меньше меня заинтересованы в том, чтобы предстоящий разговор остался между нами.
В тоне Раджими зазвучали поучительные нотки.
Алим промолчал.
...Широкие степные просторы прорезал полноводный канал. По обоим берегам его тянулись стройные шпалеры тополей и айлантуса, зеленела сочная трава. До ушей долетал приятный, рокочущий шум воды, спадающей по каскадам. Слева тянулись веселые, нарядные коттеджи, окруженные клумбами цветов, увитые густым хмелем.
— Хорошо тут у вас, — заметил Раджими. — Как в городе.
— Да, пожалуй, — согласился Алим.
Поселок остался позади.
У отводного канала разместилась птицеферма. Крик уток, хлопанье крыльев наполнили шумом берег. Дальше тянулись огороды, пруды.
Раджими и Алим шли узенькой тропой по берегу канала.
— Вы служите начальником противопожарной охраны? — поинтересовался Раджими.
— Помощником, — ответил Алим.
— Тут, кажется, можно и посидеть, — предложил Раджими.
— Ваш старший друг уже действует, — сказал Раджими, решившись начать деловой разговор, — настала пора и вам последовать его примеру.
Не будучи никем предупрежден и боясь впасть в ошибку, Алим решил поменьше говорить и побольше слушать.
— Я постараюсь сделать все, что от меня зависит, — ответил он, вспомнив состоявшуюся в свое время беседу с майором Шарафовым.
Майор предупреждал тогда, что лазутчики иностранной разведки могут пожаловать внезапно, а поэтому надо все время быть готовым к визиту и вести себя соответственно обстоятельствам.
— Много на этом предприятии работает наших земляков? — спросил Раджими.
Можно было, конечно, задать встречный вопрос: кого именно имеет в виду Раджими под словом «земляк», ибо Алим еще не смог определить, к какой нации принадлежит его собеседник, но он ответил:
— Очень много. Процентов шестьдесят, а то и семьдесят.
— И преимущественно?..
— Узбеки.
— Это хорошо, — заметил Раджими. — Вот ими в первую очередь мы с вами и займемся, — продолжал Раджими.
Мысль его была очень ясна. Выяснить точно, сколько лиц из местных национальностей занято на ГЭС и что это за люди, откуда они, кто их родители, родственники, близкие друзья, знакомые. Есть ли среди них участники последней войны. В данном случае Раджими интересовался только теми, кто был в плену. О них надо узнать все, что только возможно; а именно: как попали в плен, как долго находились в нем, кем и когда освобождены.
— И вам и мне ясно, — пояснил Раджими, — что задача эта не эпизодическая и сразу ее не выполнишь. Действуйте постепенно, но систематически, все интересное сообщайте мне. Нам надо знать людей. Без людей мы ничто и никому не нужны. Мы обязаны неустанно искать силы для выполнения наших задач. Как мы их используем — подскажет обстановка.
Алим кивал головой, а в душе у него в это время бушевал гнев. Он отвернулся от Раджими, словно, обдумывая услышанное.
Как хотелось Алиму взять этого желтого с пергаментным лицом посланца поджигателей новой войны, поднять в воздух и ударить об землю. Ударить так, чтобы от него и мокрого пятна не осталось. Но не всегда можно делать то, что хочется.
Беседа продолжалась долго. Условились, что за первой информацией Раджими явится через несколько дней.
— Будем надеяться, что аллах поможет нам, — сказал на прощание Раджими. — Аллах самый искусный из всех мудрецов.
Алим чуть слышно скрипнул зубами...
Никита Родионович внимательно смотрел на маленькую фотокарточку. С нее смотрел мужчина с большими залысинами на лбу, с короткой бородкой, слегка вьющейся на концах.
Нет, лицо это ему незнакомо. Широкий, крутой лоб и властные, резко очерченные губы кого-то напоминают. Но кого именно — вспомнить Ожогин не мог.
Если бы на лице не было темных очков, то возможно, оно выглядело бы иначе. Главное глаза, а они скрыты.
— Ну как? — спросил майор Шарафов.
Ожогин замотал головой.
— Этого человека я не знаю. А кто он?
— Пока сказать трудно, — ответил Шарафов, — на надеюсь, что общими силами мы разрешим эту задачу. Во всяком случае, он известен Раджими. Уже этого достаточно, чтобы он заинтересовал и нас.
Никита Родионович всмотрелся еще раз в лицо незнакомца и окончательно пришел к выводу, что он его не знает. Он передал карточку Шарафову и тут же спросил:
— А не съездить ли мне к Ризаматову? Как вы считаете? На последнем свидании Раджими сказал, что остался доволен встречей с Алимом.
— Ездить к товарищу Ризаматову нет необходимости. Товарищ Ризаматов также доволен результатами встречи и знает, как себя вести. Я, между прочим, хотел извиниться перед вами за то, что заставил вас так долго сидеть в парикмахерской Раджими.
— Буду рад, если обследование комнаты имело успех.
— Имело, — проговорил Шарафов, — и даже больший, чем я рассчитывал. Теперь стало ясно, что совместно с Раджими, Саткынбаем и Абдукаримом действует еще один человек. Он находится здесь временно, с определенной миссией. Для пользы дела я могу вам кое-что рассказать.
В руки органов государственной безопасности попало донесение, предназначенное к отправке через границу. В нем сообщалось, что автор оказался в городе Н. и нашел «четырех друзей». Далее автор приносил благодарность адресату за то, что тот дал ему возможность встретить здесь «настоящего друга», стоящего дороже четырех остальных, друга, с которым ею, автора донесения, связывает очень многое в прошлом.
Майор Шарафов полагал, что под четырьмя друзьями подразумеваются Саткынбай, Ожогин, Ризаматов и Абдукарим. Настоящим другом может быть Раджими.
— Не исключено, — заметил майор, — что автор донесения и человек, заснятый на этой фотокарточке, одно и то же лицо.
Он взял снимок, посмотрел на него вблизи, потом на расстоянии, на вытянутой руке, и, не отрывая глаз от него, проговорил:
— Но есть в этом документе места темные и непонятные, хотя за ними скрывается глубокий смысл. Вот, например, — майор положил фотоснимок, пододвинул к себе исписанный лист бумаги и прочел вслух: — «Транзитник перестал существовать в С-м Чикаго. Удачно были преодолены препятствия, мешавшие маршруту»...
Как, как? Каким городом? Прочтите еще раз! — Никита Родионович поднялся с места.
Шарафов спокойно и внимательно посмотрел на него и прочел фразу вторично.
— Чикаго? С-е Чикаго! — горячо, взволнованно заговорил Ожогин. — Я не помню, где я читал... Какой-то литератор сравнил Новосибирск с Чикаго. Глупо, неудачно, но назвал Новосибирск Сибирским Чикаго. Это сравнение мелькало в свое время на страницах печати. Я читал сам... Ведь это можно проверить...
— Согласен, — улыбнулся Шарафов. — Я дал задание проверить, но я не вижу никаких оснований волноваться. Почему вы так горячо убеждаете меня?
Никита Родионович невольно смутился.
— Вы сможете дать мне на час эту фотокарточку? — спросил он майора.
Тот поднял широкие брови.
— А в чем дело?
— Разрешите мне пока не высказывать своих предположений. Разрешите также показать эту карточку моей снохе, — продолжал Никита Родионович. — Жена брата жила и училась в Новосибирске и недавно возвратилась оттуда. Все может быть...
— Пожалуйста, — подал карточку Шарафов, продолжая улыбаться.
Антонина уже спала. Никита Родионович открыл своим ключом квартиру, зажег свет во всех комнатах и постучался к Антонине.
Пока она одевалась, Никита Родионович спросил из смежной комнаты:
— Тоня, ты хорошо запомнила лицо своего спутника-иностранца, из-за которого перетерпела столько неприятностей?
— А что?
— Да ты ответь сначала, потом видно будет.
— Конечно, запомнила.
Никита Родионович мерил шагами комнату, — он все еще был взволнован. Рассказ Антонины натолкнул его на мысль, что человек в очках, ехавший с ней через Новосибирск, то же лицо, что и изображенный на фотокарточке.
Вошла Антонина.
— На, смотри, это не твой спутник? — протянул ей фотокарточку Никита Родионович.
Антонина взяла в руки карточку и вздрогнула.
— Он? — спросил Никита Родионович.
— Он, — тихо произнесла Антонина и с беспокойством обратилась к Никите Родионовичу: — Как попала к вам эта карточка?
— Я взял ее у майора Шарафова, чтобы показать тебе. Я почему-то предчувствовал, что мы имеем дело с одним и тем же лицом...
— С каким лицом?
— Этого я тебе, Тонечка, сказать не могу... Это не моя тайна...
— Я понимаю, — смутилась Антонина. — Но, конечно, он сфотографирован до смерти?
Никита Родионович от души рассмеялся.
— Если он действительно умер, то до смерти. Спасибо, Тонечка. Я побегу к Шарафову. Он меня ожидает... Спи и не волнуйся... Костя не звонил?
И, не дождавшись ответа, он выбежал из дому.
— Почему же вы раньше не рассказали об этой истории с вашей родственницей? — с укором сказал Шарафов.
— По правде сказать, я не придал этому значения, тем более, что соответствующие органы занимались расследованием, — ответил Ожогин.
— Ай-яй-яй, — покачал головой майор, хотя сам в душе считал, что Никита Родионович вовсе не обязан был информировать его о случае со снохой.
Но вывод напрашивался один: автором донесения, предназначенного к отправке за рубеж, является иностранец-транзитник, ехавший в Шанхай, бесследно исчезнувший в пути и оказавшийся в Узбекистане.
Смущало лишь одно обстоятельство: Антонина краем уха слышала, что труп иностранца, якобы, обнаружен. В чем же тогда дело? Эту загадку надо было разгадать.
— Во всяком случае, — ясно одно, — резюмировал Шарафов: — в городе укрылся еще один враг.
Поздней ночью на малолюдной улице на окраине города остановилась машина. Из нее вышли два человека и скрылись в переулке.
Один из них был высокий, широкоплечий, второй — маленький, щуплый. Один шел крупным, твердым шагом, второй семенил короткими шажками. У рослого в руках был портфель, на плече макинтош.
Спутники молча подошли к калитке одного из домов и остановились. Тот, что маленького роста, вынул из кармана ключ, отпер калитку и ввел своего спутника в длинный дворик, в глубине которого стоял дом. К нему вела узкая дорожка, усыпанная песком.
Поднявшись на крыльцо, маленький человек нажал кнопку звонка: раз, другой. Внутри дома загорелся свет. Он пробивался тоненькими полосками сквозь узкие щели в ставнях.
За дверью раздался дребезжащий старушечий голос:
— Кто там?
— Это я, тетушка, Раджими...
Загремел тяжелый засов, щелкнул ключ во внутреннем замке, и дверь открылась. Раджими и его спутник вошли.
— Вот, тетушка, мой старый друг по Самарканду, о котором я вам говорил, — представил Раджими своего спутника. — Казимир Станиславович Заволоко. — Рослый спутник любезно раскланялся. — Он у вас поживет некоторое время.
— Пожалуйста, пожалуйста, я уже все приготовила. — Лица старухи не было видно, она закрыла его широким рукавом платья, но, судя по голосу, ей можно было дать лет семьдесят.
Кроме нее в доме никто не жил. Старуха вела жизнь замкнутую, на улицу почти никогда не показывалась, а если и выходила, то в парандже, закрывавшей, по старому мусульманскому обычаю, ее лицо черной сеткой. Гостей старуха не принимала, да к ней никто и не напрашивался. Ежедневно с утра в доме появлялась пожилая женщина. Она обычно приходила с рынка с продуктами и овощами и часов до пяти дня хозяйничала: приготовляла завтрак, обед, убирала комнаты, стирала белье. Потом она уходила, чтобы притти на следующее утро.
Два раза в году — весной и осенью — появлялся старик-садовник. Несколько дней он возился с окучкой и подрезкой деревьев, выравнивал единственную дорожку, ведущую от калитки к дому, приводил в порядок клумбы, сажал цветы.
В доме царила никем не нарушаемая тишина.
Появление в доме постороннего мужчины явилось чрезвычайным событием в однообразной жизни старухи. Она два дня провела в хлопотах. Перетаскивала лучшую утварь в отведенную временному жильцу комнату, выбивала и проветривала ковры и одеяла, протирала стекла в окнах.
Казимир Станиславович был доволен отведенной ему комнатой. Особенно ему понравилась венская качалка.
Раджими приходил к Заволоко только по ночам. И тогда они подолгу беседовали. Казимир Станиславович сидел обычно в качалке с подушкой под головой, Раджими — в низеньком, глубоком и удобном кресле.
На шестой день после своего вселения Заволоко спросил Раджими:
— А как у вас обстоят дела с документами, интересующими наших шефов?
— Могу подробно доложить, — изъявил готовность Раджими.
— Мне дали поручение форсировать эту акцию, — заметил Заволоко.
Раджими пододвинул свое кресло поближе к качалке и наклонился вперед. Он потирал свои узкие руки с тонкими пальцами, будто ему было холодно.
Казимир Станиславович курил, откинувшись головой на подушку, и старался выпускать дым большими кольцами.
— Вначале я мало надеялся на возможность выполнения этого поручения, — заговорил Раджими тихим, вкрадчивым голосом, — но потом, когда неожиданно вскрылись новые обстоятельства, я сообщил, что цель будет достигнута. Я могу вам коротко изложить...
— Только не коротко, — прервал его Заволоко. — Наоборот, как можно подробнее, чтобы я все понял. Это, пожалуй, одна из причин моего приезда сюда и причем, главная.
Раджими часто закивал головой в знак согласия и продолжал:
— Тогда мне придется вернуться к далекому прошлому... Вы должны помнить, что в Самарканде, рядом с магазинам моего отца, жил владелец одного из хлопкоочистительных заводов. У него была единственная дочь, тогда еще девчурка, по имени Соня. Она часто приходила к нам в магазин с матерью, отличалась подвижностью, общительностью, всем нравилась. Постепенно Соня превратилась в хорошенькую девушку и в конце девятнадцатых годов вышла замуж и, как говорили все, удачно. Муж ее, человек в годах, бывший представитель германской фирмы по переработке кишек, слыл богачом. Я от кого-то слышал, что он попался на валютных операциях и угодил в тюрьму. Время бежало, я забыл о существовании Сони. Как-то в начале этого года меня перед входом в кино остановила незнакомая дама в беличьей дохе: «Здравствуйте! Не узнаете меня?».
На меня смотрела женщина не первой молодости. Я признался, что не узнаю. И тогда дама назвала себя. Это была Соня. В короткой беседе она подтвердила, что первый ее муж осужден, что она вышла замуж вторично. На этом наш разговор окончился. А месяца два спустя тетушка сообщила мне, что приходила Соня, очень расстроенная. Она хотела повидать меня и обещала зайти в воскресенье.
Она действительно пришла. Взволнованно она объяснила мне, что сложившиеся дома обстоятельства вынуждают ее заложить свои ценности, перешедшие ей по наследству от бабушки. Соня рассчитывала на мою помощь. Она, якобы, ни к кому другому не обращалась. Я поинтересовался, какая сумма денег ей необходима. Она назвала большую сумму. Я согласился. У меня были и есть люди, которые могут ссудить такую сумму под известный процент. Соня оставила мне ценности и даже не попросила расписки. Тут были браслет с пятью бриллиантовыми камушками, по карату белой воды в каждом, бриллиантовый кулон в платиновой оправе, серьги и три золотых кольца.
Деньги я дал Соне на месяц. Она их вернула своевременно, взяла ценности, а через неделю появилась вновь. Теперь ей понадобилось значительно больше. Я помог ей вторично. Получилось так, что деньги я должен был принести ей сам на квартиру. Я принес и там познакомился с ее мужем, Марком Аркадьевичем Мейеровичем. И как бы вы думали, кем он оказался?
Заволоко пожал плечами.
— Он оказался, — сказал важно и медленно Раджими, — коммерческим директором того самого завода.
— Который нам нужен? — перебил Заволоко.
— Совершенно верно, — подтвердил Раджими.
Заволоко энергично поднялся с качалки и оттолкнул ее ногой.
— Так это же на редкость удачно, — сказал он.
— Я тоже так думаю, — умильно улыбнувшись, согласился Раджими, — а поэтому и сообщил туда, что цель может быть достигнута.
Заволоко заходил по комнате.
— Ну, и что за тип этот... как вы его назвали, — Заволоко пощелкал нетерпеливо пальцами.
— Мейерович, — подсказал Раджими.
— Ну да... Что он собой представляет?
Раджими с ответами никогда не торопился, а тем более сейчас, когда надо было набить себе цену. Он степенно и спокойно доложил, что сблизился с семьей Мейеровичей, много раз бывал у них в доме. В прошлом Мейерович был агентом зингеровской фирмы и побывал за границей в разных странах. С установлением советской власти начал работать в хозяйственных организациях и постепенно продвинулся на должность коммерческого директора машиностроительного завода.
— А его взгляды? — поинтересовался Казимир Станиславович.
Тонкая ироническая улыбка тронула губы Раджими.
— Он беспартийный. Никогда ни в какой партии не состоял. Делец. Тратит массу денег на женщин и, конечно, не из своего жалования...
— Возраст? — спросил Заволоко.
— Точно не скажу, но, во всяком случае, моложе меня и немного старше вас.
— На какой срок вы ссудили деньги?
— На два месяца.
— Когда срок истекает?
— Уже истек. Два дня, как истек.
— А вы уверены, что деньги нужны именно ему, а не жене?
Раджими приложил руку к сердцу и склонил голову.
— Твердо уверен, — сказал он, — а на-днях и вы убедитесь.
— Когда эта Соня обещает принести деньги?
— За деньгами я должен сходить сам, — пояснил Раджими. — Я не хочу, чтобы она приходила сюда.
— Так. Я не вижу необходимости затягивать дело, — произнес Казимир Станиславович. — Вы с ним говорили о документах?
Раджими отрицательно замотал головой.
— Я ожидал вашего приезда. Надо было посоветоваться.
Заволоко хмыкнул что-то себе под нос, встал против сидящего Раджими и смотрел на него некоторое время сверху вниз.
Да, с возрастом Раджими стал не в меру осторожен. Отчасти это правильно и ругать его не следует. Спешка в серьезных делах недопустима. Но...
— Если вы уверены, что денег у них нет, — медленно, с расстановкой проговорил Казимир Станиславович, — не откладывайте разговор и берите за горло. Церемониться нечего.
— Я и не думаю, — возразил мягко, с улыбкой Раджими, — но хочу предварительно узнать, зачем им нужны деньги.
— Умная мысль, дельная мысль, — одобрил Заволоко. — Попытайтесь узнать, а теперь продумайте, как мне повидаться с Ожогиным.
— Когда бы вы хотели?
— Завтра.
Раджими задумался на несколько минут, пригладил рукой свою коротенькую бородку, поморщил лоб. Он считал, что первую встречу можно провести и вне дома.
— Вы намерены долго с ним беседовать? — спросил он Заволоко.
— Нет, — ответил Казимир Станиславович. — Пять, максимум десять минут.
— Отлично. Тогда устроим так. Вы помните здание телеграфа? Я вам показывал.
— Помню.
Заволоко уже неплохо ориентировался в городе.
— Без пяти восемь вы подойдете к телеграфу. Уже стемнеет. Увидите машину Абдукарима. Садитесь в нее. Ровно в восемь в машину сядет Ожогин и поезжайте, куда надо.
— А Абдукарим? — поднял брови Заволоко.
— Абдукарим в это время будет со мной в чайхане. Я его займу минут на пятнадцать-двадцать.
— Можно и так, — согласился Казимир Станиславович. — Не забудьте только повесить на машину номер, известный Ожогину.
На другой день Никита Родионович получил телеграмму за подписью «Рами». Телеграмма гласила:
«У меня сегодня день рождения. Буду рад вас видеть в половине восьмого».
Точно в срок Ожогин явился на квартиру Раджими. Раджими вынул толстые карманные часы «Мозер» и, глядя на циферблат, произнес мягко, но в то же время требовательно:
— Ровно в восемь, ни позднее, ни раньше, подойдите к телеграфу и садитесь в машину Абдукарима. В вашем распоряжении двадцать восемь минут. Хватит?
— Вполне.
Никита Родионович посмотрел на свои часы и быстро зашагал.
Сумрак окутывал город, сгущался, на небе зажглись первые крупные звезды. Когда Ожогин достиг телеграфа, уже совсем стемнело. На большом циферблате висячих часов стрелки показывали без трех восемь.
Знакомая машина стояла на месте, и Никита Родионович подошел к ней сзади. Он открыл дверцу и сел рядом с шофером. Но лишь спустя минуту, когда пересекли мост через канал, Ожогин вгляделся в шофера и понял, что за рулем сидит не Абдукарим. Это удивило и взволновало Никиту Родионовича. Он еще раз посмотрел на шофера и невольно вздрогнул. Рядом с ним сидел плотный мужчина без головного убора, в темных очках. И что-то до того знакомое показалось в его фигуре, посадке головы, плечах, что у Никиты Родионовича сразу пересохло в горле.
— Значит, не узнаете или не хотите узнавать? — проговорил незнакомец, и его голос заставил Ожогина вздрогнуть вторично.
Ожогин молчал.
Машина выкатилась на широкую асфальтированную улицу, прижалась к тротуару, под густую тень раскидистых деревьев, и плавно остановилась.
— Ну, здравствуйте. Не узнали? Не ожидали старика Юргенса? — И шофер снял очки.
Никита Родионович все еще молчал.
— Удивлены? — рассмеялся Юргенс и положил тяжелую руку на плечо Ожогина.
И тут только Никита Родионович как бы очнулся от тяжелого сна и пришел в себя.
— Удивлен — это не то слово. Поражен... Сражен... — проговорил он. Ведь он сам лично, да и не он один видел, как везли гроб с телом Юргенса на кладбище, как опускали в могилу, как засыпали землей, как плакала жена Юргенса. Но голос... лицо... глаза...
Юргенс рассмеялся еще раз.
— Со мной произошло такое же приключение, как и с Иисусом Христом. Разница лишь в том, что тот воскрес до похорон, а я после. Ну, давайте поздороваемся, — и он крепко пожал руку Ожогина. — Вы не рады видеть меня?
— Очень рад, но у меня не укладывается в голове...
— Я тоже рад, что вы здоровы, — продолжал Юргенс, — понимаю ваше состояние и на свободе мы поговорим. Сейчас я не располагаю временем и хочу лишь обременить вас маленьким поручением. Запомните одно: Юргенса нет. Юргенс мертв для всех... Есть теперь лишь Заволоко Казимир Станиславович, выходец из Западной Украины, человек, интересующийся восточным фольклором... Поняли?
— Я всегда вас понимал, — ответил Ожогин.
— Прекрасно. Так вот, меня интересует в данное время коммерческий директор машиностроительного завода Мейерович, Марк Аркадьевич, и только. Поинтересуйтесь им и выясните, какое политическое и общественное кредо этого господина.
— Когда вам это нужно?
— Через пару-тройку дней, не более.
— Постараюсь.
— Ну, а теперь дайте мне вашу руку и — до свидания. Раджими вас найдет. Кстати, запомните одно: Раджими верный человек, ему можно верить во всем. Если бы не он и... — Юргенс сделал небольшую паузу, — и не вы, то я бы, пожалуй, не рискнул появиться в ваших краях. Ну, всего лучшего... До скорой встречи...
Ожогин вышел. Загудел мотор. Машина круто повернулась и скрылась в чернеющей перспективе улицы.
Долго в эту ночь не спал Юргенс. Он то сидел в удобной качалке, то мерно расхаживал по комнате, предаваясь своим думам. Как был поражен Ожогин! Юргенс и сам стал забывать о своей «смерти». Прошло ведь без малого три года. Вообще, неплохо получилось. Он сам подбирал вместо себя покойника. Это оказалось делом не совсем простым. Пришлось облазить чуть не все госпитали, больницы, морги, прежде чем удалось найти подходящий труп. Остальное уже не составляло труда. Голову мертвеца подвергли небольшой операции, и создалось впечатление, что пуля пущена в рот.
Жена Юргенса вздрагивала от одной мысли, что ее Карл будет числиться в покойниках, но потом смирилась. А на другой день после похорон Юргенс посетил, кладбище и даже сфотографировал «свою» могилу.
Да и мало ли что случалось в жизни. Вот сегодня он сказал Ожогину, что Раджими верный человек и что, не будь его, он бы не рискнул показаться здесь. Юргенс не добавил, что «показаться вторично». Об этом Ожогину, конечно, не следует говорить.
Карл Юргенс родился в восемьсот девяносто первом году в военной семье. Отец его был полковником артиллерии. По окончании юнкерского училища Юргенса отправили на фронт и вскоре назначили организатором опорного разведывательного пункта с прикомандированием к штабу корпуса австро-венгерской армии. Эта было в девятьсот четырнадцатом году. С этого времени Юргенс стал разведчиком. Он сидел в районе города Люблина.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |