— На принца? — переспрашивает он, желая блеснуть догадливостью.
Хьелль фыркает, больно дергает его за косичку.
— Элджи, ты смешной у меня. Не заметить того, что видно невооруженным глазом. На принцессу Маро, наследницу королевского трона Дилайны, буде он окажется восстановлен, на что я надеюсь.
Развернуться, сидя на качелях, на сто восемьдесят непросто, но Элджи это удается. Хьелль, чертыхнувшись, еле успевает выпустить из рук косичку. Внутреннее время у него не запущено, все происходит в абсолютно человеческом ритме. Ребенок рыпнулся, и вторую косу придется теперь переплетать. Как всякий родитель, лорд Дар-Халем недоволен.
— Ну что ты, в самом деле!
— Извини. Я просто не ожидал. Он же видел, что я за ней ухаживаю, и не говорил ничего.
— Значит, не против. Тебе повезло. Можешь лететь с ним. Я не возражаю.
Переместившись снова за спину Элджи, Хьелль под эти рубленые фразы доплетает косичку и то ли на мгновение прижимает обе ладони к крыльям сына, то ли отталкивает его от себя.
— Ты разрешаешь? — обалдев от радости, спрашивает Элджи.
— Элдж! Я экс-маршал Аккалабата. А ты мой сын. Проситься на войну в четырнадцать лет — нормально для всякого, в чьих жилах течет кровь Дар-Халемов. Желательно, чтобы тебя не убили. Но это уж как получится. Пойдем в дом: дам тебе кучу советов. Просить, чтобы был осторожней, не буду. Но лезть на рожон — запрещаю. Смотри и учись. Командир у тебя будет образцовый.
Они идут к дому не спеша, но Хьелль говорит в ритме строевого шага, словно хочет поскорее сказать все важное, весь свой жизненный опыт успеть передать Элджи за оставшиеся несколько часов. На пороге он останавливается, крепко сжимает сыну руку:
— Маро говорить нельзя. Даже намекать. Он не хочет. Обещай мне.
Элджи вытягивает вперед кулаки с прижатыми друг к другу большими пальцами:
— Клянусь.
Хьелль Дар-Халем
— Ваше Величество, лорд Дар-Халем к Вашим услугам.
Ничего здесь не изменилось, в зале для личных аудиенций верховных даров, куда закрыт путь даже самым высокородным деле Аккалабата. Сколько я здесь не был? Пятнадцать лет? Страшно подумать. Единственное, что можно назвать новым, — это то, что меня сюда втаскивают как государственного преступника, а не препровождают с почетом. Но и за то спасибо, что не зарезали прямо на космодроме. Прав был Тон: Ее Величество любопытна… и если правда про беспорядки в Виридисе…
— Как ты посмела вернуться? — королева не смотрит на склонившегося перед ней дара. На охотничий хлыст, услужливо поданный кем-то из стражи, прежде чем она приказала всем покинуть комнату, Ее Величество тоже старается не смотреть. Слишком велико искушение. Слишком серьезными могут быть последствия.
— Здесь мой дом. Здесь мои сыновья. Здесь Вы, моя королева.
— Неудачная последовательность. Девять из десяти моих даров начали бы с меня, — королева уже точно знает, что не протянет руку к хлысту, не говоря уже о более жестких мерах, которые обсуждались утром на совете старейших даров. Но лорду Халему знать об этом пока не следует. Пусть побудет в напряжении.
— Сколько из десяти ваших даров смогли взять Дар-Аккалу во время мятежа южных изменников? — усмехается Хьелль. — Пока меня тащили сюда, я слышал на улицах: в Виридисе неспокойно.
— Неспокойно — это слабо сказано. Но ты здесь не при чем. Ты вне закона. И я тебе не доверяю.
Королева старается держаться спокойно, но Хьелль видит, что удар попал в точку. В Виридисе более, чем неспокойно. И на улицах об этом не просто говорили: он видел сосредоточенных даров у витрин торговцев оружием, он заметил в небе не одного вестника в цветах Дар-Пассеров, и все они направлялись на юг. И на площади перед демократичным «Хромым скакуном» за столиками непривычно мало народу, и не пьяно перебраниваются молодые тейо, развалившись на деревянных табуретах, а сосредоточенно что-то обсуждают, сдвинув головы над тарелками с немудреной снедью.
— Я сомневаюсь в тебе…
Она словно хочет, чтобы я ее разубедил. Попробуем.
— С каких это пор, моя королева?
— Ты всегда был своевольным, лорд Дар-Халем, уж придется, видно, мне так тебя называть. И тебе нельзя доверять Дар-Эсилей. Одному ты позволил выброситься из окна в собственном замке, второму — погибнуть от рук ситийских головорезов вдали от дома. Я не намерена подпускать тебя к детям.
— Я не согласен, Ваше Величество. Если и есть на этом свете что-то, что можно доверить роду Халемов, это наши жемчужноглазые соседи с Эсильских болот. Мы за них глотку любому порвем.
— Факты говорят обратное, Дар-Халем.
— Лорд Корвус жив, Ваше Величество.
Вот уж не думал, что придется когда-нибудь воспользоваться этим аргументом, но я должен выйти отсюда прощенным как можно скорее. Иначе разъяренные ревнители Регламента могут отыграться на Медео — единственном из моих сыновей, который сейчас на Аккалабате.
Ну отомрите уже, Ваше Величество. Сейчас я Вам все расскажу, не надо так волноваться. Эй, что это с Вами? Только не надо здесь умирать в такой судьбоносный момент! Я Дар-Халем, но с озверевшей ордой Ваших подданных, обвиняющих меня в Вашей смерти, я не справлюсь.
— Лорд Дар-Халем, принесите воды.
Знать бы, где у нее тут вода… Надо было спросить у Сида, но кто ж знал, что понадобится.
— Нет, не надо. Вернитесь сюда и повторите, что Вы сказали.
— Лорд Корвус жив, Ваше Величество. Его самоубийство было инсценировкой.
— Сид? Паршивый мальчишка!
— Нет, Сид ничего не знал. Все сделали я и тейо Тургун. Сейчас он на Делихоне, жив и здоров. Руководит их госбезопасностью. Это что-то типа лорд-канцлера, но с урезанным кругом обязанностей. И безо всякой публичности. А под могильной плитой в родовом склепе Эсилей покоится прах одного из южных изменников. Прошу простить за кощунство, Ваше Величество, но у меня не было особого выбора. Нужен был труп.
— А Корвус, значит, улетел на Делихон?
— Да.
— С этой высокой деле, как ее?..
— Вероник Хетчлинг. Удивлен, что Вы ее помните.
— Я хорошо помню все, что мне надо, лорд Дар-Халем. То, что Вы сделали для Корвуса, я тоже запомню.
— Я сделал это для Сида, Ваше Величество.
— Для Сида… Понимаю. Ты не хотел, чтобы он начинал лорд-канцлерствовать с таким грузом, как сумасшедший бескрылый отец за плечами.
— Вы проницательны, как всегда, Ваше…
— Не льсти, Дар-Халем. Меня впечатляет, что ты так и не раскрыл Сиду правду.
— Это была бы ненужная боль, моя королева. Ненужные страхи, сомнения, желания. Я видел свой долг в том, чтоб оградить его от возможных ошибок.
— Сделать неуязвимым…
— Если бы это могло быть так. Теперь Вы видите, Ваше Величество, мне можно доверять Дар-Эсилей.
— Вижу. Дай мне перо и бумагу. Вон на том столике. Совсем позабыл, что где лежит?
— Вы не хотите проверить то, что я Вам рассказал, моя королева?
— Как? Послать шпионов на Делихон? Кому я могу доверить такую тайну! Вызвать Корвуса по коммуникатору? Это слишком серьезное испытание для такой старухи, как я, лорд Дар-Халем, а я надеюсь еще пожить, чтобы сделать лорд-канцлером твоего среднего сына. И потом — мы воюем в Виридисе. Все полагают, это обычные волнения местных даров, но я даже отсюда чую пламя гражданской войны. Так что примите командование у Дар-Пассера, берите сколько Вам надо войска и отправляйтесь. Только немедленно!
— Повинуюсь, моя королева.
— Постой, я тебя провожу, мальчик. А то никто не поверит, что я снова сделала тебя маршалом. Решат еще, что ты задушил старуху и хочешь бежать.
— Раскидаю.
— Не стоит. Силы тебе еще понадобятся. После победы выспаться не надейся. Явишься во дворец и подробно доложишь.
— Вы стали интересоваться подробностями сражений, моя королева?
— Нет, Дар-Халем, ты подробно опишешь мне, как происходит обратная трансформация. И кто тебе с нею помог.
Старуха с трудом выбирается из широкого кресла. В последнее время она сильно сдала, как-то усохла и сморщилась вся еще больше. Пока она, опираясь на его локоть, шаркает к двери, Хьелль пытается вспомнить, когда видел ее без морщин. Пожалуй, что никогда. А ведь законсервировалась на славу, бессмертная наша горгулья. Вот и Сида пережила. И не только его. Спросить бы у нее, как она справляется с воспоминаниями. Не ответит.
Одной рукой приоткрывая дверь, второй — той, на которой висит королева — Хьелль проверяет расстояние до рукояти меча. Мечи позаимствованы у Элджи, но на дворцовую стражу их хватит. Надо будет заскочить в замок и проверить, куда делась та пара клинков, которую Сид все время пытался навесить на Кори. Хьелль болезненно хмурится. Сид, Сид…
Разговоры в комнате, прилегающей к аудиенц-залу, смолкают. Старшие дары все уже прочитали по глазам королевы, по той уверенности, с какой она доверяет себя Дар-Халему, по тому, как спокойно обводит он взглядом присутствующих, словно оценивая их возможное место в военном строю. Они много раз видели этот взгляд, которым непобедимый маршал Империи отделяет тыловую штабную сволочь от перспективных полевых командиров, талантливую молодежь от неизбежного балласта «середнячков», небоеспособных стариков от еще крепких ветеранов, готовых если не силой своей, то мудростью многократно усилить армию Ее Величества. Его армию.
Конечно, среди младших даров, находящихся сегодня во дворце, большинство никогда не чувствовало на себе взвешивающего взгляда одного из лучших военачальников Конфедерации. Но властительница Аккалабата не настроена разговаривать с бестолковыми — она просто протягивает приказ о возвращении Дар-Халему поста главнокомандующего. Протягивает не кому-то определенному, а в пространство, ни на секунду не сомневаясь, что подхватят, развернут, зачитают, как положено. Услужливая рука верховного дара Пассера, временно исполняющего при Ее Величестве все свободные придворные роли, принимает пергамент. Королева не удостаивает его даже кивком, а продолжает прерванный разговор:
— Иди, Дар-Халем, и чтобы через неделю ты доложил мне о спокойствии в южных пределах Империи.
Хьелль отвешивает глубокий поклон и быстро идет к противоположному концу комнаты. Он не боится дротика в спину или отравленного шипа на конской уздечке. Легкого поглаживающего движения, которым отпустила его королева, достаточно, чтобы даже самые бестолковые поняли: он прощен, он принят, более того, обласкан. Ни одна дворцовая крыса теперь не осмелится… Он знает, что этого было достаточно, поэтому с некоторым недоумением, уже закрывая за собой дверь, слышит, как королева все-таки говорит:
— Дары, мой маршал отправляется наводить порядок на юге. Прошу беспрекословно слушаться его распоряжений. Мы рады снова видеть верховного дара Халема.
— Эй, Дар-Халем!
Совсем страх потеряли эти Дар-Умбры. Четверо взрослых. Мелкота не считается. Выстроились как на параде. Кажется, я обещал Элджи съесть их живьем. Мама всегда держит свое слово, мой милый.
— Хьелль, мы не драться, — вперед выступает верховный лорд Цун Дар-Умбра.
Хорошее решение: он последний, кому я готов без разбирательств размозжить голову — слишком много крови вместе пролито, слишком много каши съедено из одного котелка на полях сражений.
— Мы хотим поговорить про Элджи.
Зря я убрал руки с мечей. Конечно, я тысячу раз успею, но не надо было даже позволять ему раскрыть свою грязную пасть. Вот зачем мелкоту привели. Смотрины решили устроить, подонки, сволочи…
— Посмотри, Дар-Халем. У нас много хорошего молодняка. Некоторых Элджи знает с самого детства.
Нескольких мальчишек выталкивают вперед, они склоняются в церемониальном поклоне перед верховным главнокомандующим Аккалабата, отцы с гордостью следят за ними. Бред, Чахи меня побери, какой это бред!
Лорд Дар-Халем гневно вздергивает подбородок:
— Не нуждаемся. Элджи не идет под дуэм. Нам больше не нужен карун, — цедит он, обливая застывших от ужаса мальчишек ледяным презрением.
Лисс, дорогая, как ты была права! Муж и жена — один демон Чахи. Много чему я научился у Сида.
— Что Вы, лорд Дар-Халем! — один из родителей, почуяв неладное, выскакивает вперед, чуть ли не заслоняя сына своим телом. Ох, всыплет же ему по первое число глава клана за такую несдержанность!
— Мы не хотели Вас обидеть! Мы предлагаем наших мальчиков Элджи как дойе!
Много чему я научился у Сида. Только не дипломатии. И не читать чужие мысли на расстоянии. Только и могу, что воевать с Виридисом, да не оставит его покровительством демон Чахи, поминаемый мной сегодня ежесекундно. Вот, значит, как все изменилось! Нам предлагают выбрать дойе. Даже с риском для жизни мальчишек. Что, если бы я, не разобравшись, начал рубить головы?
Дар-Умбрам в практической сметке не откажешь. Сообразив, что Пассерам теперь ловить нечего, сразу пришлепали крепить семейные узы.
Хьелль, не меняясь в лице, вновь позволяет мечам под орадом тихонько звякнуть. Дар-Умбры выдыхают синхронно: этот звук говорит, что рукояти мечей отпущены.
— Спасибо, — говорит лорд Дар-Халем, спокойно улыбаясь. — Мы рады вашему предложению, клан Дар-Умбра. Мы высоко ценим дружбу, связывающую наши семьи много веков, и ваше воинское искусство. Я поговорю с Элджи. Думаю, дело можно решить ко всеобщему удовольствию.
Мальчишки, пятясь, кланяются. Их лиц не видно, но в глазах всех старших даров читается облегчение. И несусветная радость — урвали, первые урвали лакомый кусок со стола верховного маршала!
Хьелль вдруг делает шаг вперед, хлопает Цуна Дар-Умбру по плечу:
— Знаешь что? — прищуривается он. — Пойдем-ка с тобой, выпьем. Бить стекла в «Треснутом мече» или «У старого крысолова» нам уже не пристало по возрасту, но «Четыре чала» — вполне злачное место для нудных воспоминаний двух старых друзей по оружию, не находишь?
Это то, чего я больше всего боялся. Не королевы, не реакции сыновей… Если он сейчас со мной не пойдет, значит, все зря. Никакими обратными трансформациями, никакими указами королевы нельзя сделать из леди Хеллы Дар-Эсиль Хьелля Дар-Халема. Верховного главнокомандующего — можно, а Хьелля — нельзя.
— Хьелль, ты отстал от жизни. Там нынче разбавляют эгребское, — Цун Дар-Умбра комплекцией напоминает покойного отца Хьелля, поэтому ответный хлопок отдается в позвоночнике маршала от шеи до копчика. — Идем, я покажу тебе, где теперь пьют дары Аккалабата. Хотя, конечно, ты не заслуживаешь…
— Это еще почему? — грубовато интересуется Хьелль.
— Потому что аристократическая задрыга леди Дар-Эсиль никогда не позволяла мне ущипнуть себя за задницу, — Цун сально поблескивает глазами, ждет продолжения. Молодежь, никогда не бывавшая в военном лагере на переднем крае, краснеет и изучает возможности бегства.
— Да на здоровье, придурок! — Хьелль демонстративно поворачивается спиной. Сквозь шорох орада слышен легкий призвук мечей: руки легли на гарды.
— Нет уж, жизнь дороже. Пошли, Дар-Халем, я угощаю. Возьмем кого-нибудь из молодых? Потренируем.
— Выбери сам, только чтоб пить умели и помалкивали, когда старшие говорят.
— Зная тебя, могу представить, что они упадут под лавку раньше, чем мы доберемся до рассказа о первой войне с Виридисом.
— С каким Виридисом? — Хьелль невинно вытаращивает глаза.
— Ну тебя к Чахи!
Задевая нарочито широко отставленными мечами прохожих, два верховных дара печатают шаг по брусчатке хаяросских улиц, перебрасываясь короткими фразами. За ними трусят с выражением младенческого восторга на лицах избранные представители молодежи Дар-Умбра. Рты у них открыты от пиетета, во взорах, бросаемых по сторонам, особенно в тот момент, когда процессия минует кого-то из сверстников, только одно: «Ну посмотрите же на меня! Я иду пить эгребское с легендарным Хьеллем Дар-Халемом! Меня пригласилииии!»
Хьелль иногда косится за спину на все это безобразие, подмигивает Цуну Дар-Умбре и тихо молится про себя святой Лулулле, чтобы у Цуна хватило ума отвести его в какой-нибудь новомодный кабак, а не туда, где они куролесили в юности вместе с Сидом.
Кори Дар-Эсиль
Уверенные штрихи, кисть замирает на мгновение, создавая утолщение на конце линии, почти незаметный разрыв и — опять вверх. Накамура рисует, сидя на коленях перед невысоким столиком. Администрация Когнаты создает ученикам дипломатической академии «все условия», чтобы они чувствовали себя как дома. Иначе никто во всей Конфедерации не поедет в такую глушь и мороз. Тем не менее сюда даже есть конкурс. Без вступительных испытаний принимаются только дети известных дипломатов и политиков: когнатяне свято верят в преемственность, семья здесь превыше всего. Поэтому на Когнате не только и даже не столько учатся: здесь заводят знакомства и обрастают контактами будущие вершители межпланетной политики. А умение терпеть холод никому еще не мешало. Тем более что это единственное неудобство.
— Ты не сосредоточен, Кори! — недовольно бурчит Накамура. Преподавательница по теории и практике искусства Лала, дочь представителя Когнаты в Звездном совете, поднимает голову от книги. Это ее любимое изобретение — уроки, на которых имеющие хоть какие-нибудь способности к изобразительному искусству представители разных цивилизаций пытаются передать свои навыки товарищам с других планет. Дело не только в том, что верийцы учатся рисовать красками, а земляне пытаются вылепить что-то сносное из голубой мхатмианской глины. Диалог культур — Звездный совет тешится новой игрушкой, и каждое общеконфедеративное учебное заведение должно соответствовать.
Сегодня очередь Накамуры Мидори. Японская живопись в исполнении десятка будущих дипломатов сама на себя не похожа. Даже второй землянин в их параллели, светлоглазый крепыш Бьорн, который вот уже час пыхтит над потенциальным шедевром под названием «Золотые рыбки под вербой», не в силах стереть презрительную усмешку с лица Накамуры-сенсея. Невысокий, желтолицый Накамура в четвертый раз сдирает лист толстой шероховатой бумаги с мольберта Бьорна: «Сначала!» Бьорн тяжело вздыхает и начинает сначала. Загнутый штрих, обозначающий рыбу, получается у него «слишком однородным». Спорить бесполезно. Мидори уже повернулся спиной и, подмигнув Кори, направляется к новой жертве.
В другой раз Кори тихо посмеялся бы над маленькой местью Накамуры. Неделю назад Бьорн побил его в кулачном бою — национальном виде спорта Когнаты, который в порядке знакомства с местной культурой изучают все мальчишки. Теперь лучший друг заставит его рисовать рыб до изнеможения. Но сегодня ни демонстративно разводящий руками Бьорн, ни приглашающе подмигивающий Накамура не способны заставить Кори забыть о двух письмах, полученных утром.
Первое пришло по электронной почте (Кори внутренне поморщился). Элдж в двух строках сообщал, что Кори следовало бы в ближайшие выходные слетать домой: есть кое-что, о чем ему следует знать, это связано с мамой, и он, Элдж, по зрелом размышлении, одобряет. Кори же он, как старший брат, просит не принимать скоропалительных решений и понять, что «он по-прежнему любит их и делает все для их блага». В общем, типичный дурашка Элджи: полная околесица и сплошная каша в голове. Сначала мама, потом какой-то он, который «все для их блага». Тейо Тургун? «Никуда не полечу», — решил Кори, тем более, что письмо было отправлено две недели назад на адрес академии и валялось на почтовом сервере все это время: никому не приходило в голову, что дару Аккалабата могла явиться электронная корреспонденция.
Второе письмо было, как положено, нацарапано на пергаменте безобразным почерком Медео. Прочитав его, Кори понял, что не просто полетит, а полетит немедленно. То есть когда будет оказия на Аккалабат. Специально корабли с Когнаты туда не летали, но если возникала возможность обменять шикарные длинношерстные меха на не менее роскошные умбренские самоцветы, то «Почему бы и нет?» — говорила торговая палата Когнаты, и пилот, на все стороны склоняя «больных на голову лордов, которые не могут сделать нормального космодрому», садился на доживавшие свои последние дни плиты того, что на Аккалабате космодромом называли. Происходило это не так уж и редко, так что у Кори был шанс в ближайшие выходные, то есть послезавтра, лично увидеть то, о чем сбивчиво, не скрывая своего ужаса и растерянности, повествовал в письме младший братишка:
«Кори, привет! Тут такое… Вернулась с Анакороса мама. Точнее, не мама. Мама улетала. А вернулся он — тот, с которым был дуэм у отца. Лорд Хьелль Дар-Халем. Он называет нас сыновьями. А мне противно. Я не знаю, что делать. Вчера сбежал из дома, перебрался в город к Эрлу Дар-Пассеру. Тебе, разумеется, туда соваться не надо. В общем, прилетай. Скажи ему, пусть выметается из нашего замка. Элджи написал мне письмо, что не возражает, что ему этот Дар-Халем даже понравился. Но Элджи был всегда ненормальный. А все теперь ждут, что скажет королева.
И еще. Отец Эрла собрал всех молодых Дар-Пассеров и сказал им, что, даже если им это не нравится, пусть они засунут свое мнение себе в… ну, ты понял… и не лезут к нему. К Дар-Халему. А тогда Бико сказал, что можно ведь и вдесятером навалиться… А лорд Дар-Пассер стал хохотать как сумасшедший и сказал… В общем, я не понял точно, что он сказал, но смысл был такой, что она… что он их и десятерых уложит как нечего делать. Этого же не может быть, правда, Кори? А тейо Тургун с ним остался в замке. Предатель. Отец бы никогда не позволил. И ты разберешься с ним, да? Прилетай поскорее, пожалуйста. Твой брат Медео. Хвала королеве!»
Кори гневно распахнул крылья. Что они там думают? Что он, наследный лорд-канцлер Аккалабата, будет терпеть чужака в своих владениях? Что он позволит какому-то нарушившему все и всяческие нормы Регламента Дар-Халему рассесться в каминном зале Эсильского замка? «Она должна была снова выйти замуж!» — возмущению Кори не было предела.
Он специально изучил эту главу Регламента: деле, потерявшая мужа и имеющая несовершеннолетних детей, должна осчастливить собой другого дара. Который возьмет на себя заботу о ее отпрысках, и в благодарность она родит ему нового сына. Все просто, как молитва святой Лулулле. И все не так, как в реальности. Но реальность не изменится из-за того, что ты, стоя на балконе под вяло сыплющимися с небес холодными хлопьями, будешь тупо пялиться то на злосчастное письмо, то на пустынный в зябкий рассветный час школьный двор — белый-белый, весь заваленный этими хлопьями.
…Ты не можешь не успеть.
— Эй, ваше лордство, дверь хоть закрой — комнату выстудишь! — из соседней форточки выглянула сочувствующая физиономия Бьорна. — А еще лучше, иди к нам — Мидори химичит какое-то безалкогольное варево, идеально согревающее перед занятиями.
Кори отрицательно машет рукой. Меланхоличный дзен в исполнении Мидори он еще способен вынести, но неиссякаемую жизнерадостность Бьорна… Однако балконную дверь затворить все-таки стоит.
…Не бойся. Делай то, что тебе хочется. Ты все успеешь. Ничего не отменяй из-за недостатка времени. Просто иди вперед и атакуй, как считаешь нужным.
— Подожди.
Голос Мидори. Как всегда. Одно слово и пауза. Переспрашивай.
— Что тебе?
…Ты… меня… Не заденешь.
— Кори…
— Говори уже!
— Если ты не замерз… Ты можешь постоять так еще немножко? Белые снежинки на ораде и твоих волосах — это красиво. Мне пять минут надо.
Дождавшись отрешенно-утвердительного кивка Кори, Мидори ныряет куда-то в комнату за рисовальными принадлежностями и под аккомпанемент негодующего рева Бьорна тоже распахивает балкон. Примащивается на пороге, чтобы снег не попадал в тушь. Бормочет себе под нос — ритмичное, незнакомое.
— Громче!
— Снег согнул бамбук,
Словно мир вокруг него
Перевернулся.
…Не Халем, похож только внешне. Эсили кровь подпортили.
…Да уж, можно вздохнуть спокойно.
— Уродливый ворон —
И он прекрасен на первом снегу
В зимнее утро!
Кори нравятся японские хокку. Странные, но верные слова. И Мидори нравится, что они нравятся Кори. Бьорн долго пыхтел, ревновал, пытаясь придумать, что может противопоставить японскому искусству недомолвок многословная старая Европа. Кори покорно смотрел в компьютерный экран, на котором выясняли отношения нелепо орудующие старомодными мечами косматые дикари по произвищу Нибелунги, но так и не проникся. И только однажды, когда отчаявшийся Бьорн хлопнул перед ним по столу толстым томом с женщиной на обложке — в платье, похожем на наряды аккалабатских деле, только цветном, и с кинжалом в руке — «Кристин, дочь Лавранса» — Кори заинтересовался и в два дня проглотил роман. Европа была реабилитирована, и Кори и Бьорн — оба вздохнули спокойно.
…отдай и закажи себе новые в Умбрене…
— Не хмурься.
— Мидори, я не могу, у меня проблемы.
— Ты будущий глава дипломатии своей планеты. Учись владеть лицом.
— Не учи меня. Ты не мой отец.
Кори сам произнес это слово, но извиняется почему-то Мидори. Даже встает на колени и опускается лицом к земле. Значит, чувствует себя сильно виноватым.
— Прости.
— Ничего.
…Ты даже представить себе не можешь, насколько то, что он делает, отличается от того, что делал…
… Что делал любой Дар-Халем в его возрасте…
Бьорн тянет шею, заглядывая через плечо, но Мидори прячет от него рисунок. Тогда он на минутку исчезает за плотной занавеской и возвращается с дымящейся глиняной кружкой. Сует ее Кори в руки.
— Мидори! Он у тебя совсем окоченел. Дозволь хоть глинтвейну. Хотя безалкогольный глёг — это мертвому припарки.
— Ему можно алкоголь, — Мидори ни на секунду не отрывается от рисунка. Тонкая кисточка летает вверх-вниз, узкие брови на желтоватом лице сопровождают ее движения. Даже подбородком Мидори себе сейчас помогает.
— Он несовершеннолетний, — возражает Бьорн.
— Ты не у себя дома в Лиллехаммере. И Кори — дар Аккалабата.
Кори отхлебывает горячую, пахнущую незнакомыми специями жидкость. Все-таки земляне странные: ну, что может сделаться от пары бокалов хорошего красного вина здоровому молодому организму? Вообще не предмет для обсуждения. Но хорошо, что они есть, эти двое. С ними не так погано. Можно притвориться, что слушаешь, смотреть на белый школьный двор, где только-только начали появляться первые фигуры в мохнатых шубах, и думать о своем.
…Прости, но ни ты, ни Тургун не имеете ни малейшего шанса понять и оценить эту нашу способность. Не говоря уж о том, чтобы ее воспитать.
— Кори, ты меня слышишь? — Мидори теребит его за рукав. — Посмотри. Нравится?
Глинтвейн давно кончился, и пальцы обеих рук оледенели. Это было явно не пять минут. «Но дело того стоило», — думает Кори, разглядывая то, во что Мидори ухитрился превратить пустой лист сероватой бумаги. От одного взгляда можно замерзнуть. Холодный снег на плотной теплой ткани орада, на черных густых волосах, холодный снег на плечах, льдинки в темных отчужденных глазах, холодные мысли, снежинки в холодных ладонях…
— Похож, — констатирует Бьорн.
— Здорово, — признается Кори и тянется за портретом.
Мидори — гениальный художник. Зачем ему дипломатия? Надо будет как-то спросить.
Мидори отдергивает рисунок. Кори поленился ускорить внутренний временной поток и разочарованно щелкает пальцами в воздухе.
— Не тебе.
— Я имею право.
— Щассс, — шипит Мидори уже из-за балконной двери.
— А кому? — Кори и Бьорн произносят одновременно.
— Выставлю на аукцион. Кори пользуется популярностью.
— Убью.
— Какая средневековая жестокость! — притворно возмущается Мидори.
— Правда, зачем он тебе? — любопытствует Бьорн.
— Подарю Лале. Она к нему неравнодушна.
— Убью медленно, с особой средневековой жестокостью, — Кори стряхивает с орада снег и отступает в свою комнату. Письмо Медео засунуто глубоко в карман, но тяжелые мысли не спрячешь.
— Кори, останься после урока, — ласково просит Лала, и Бьорн с Мидори многозначительно переглядываются. Лала — красавица: высокая, стройная, тонкокостная, почти прозрачная. С прошлых каникул Бьорн, как и все мальчишки в колледже, записавшийся в число поклонников Лалы с первого курса, приволок ей в подарок огромный альбом земной живописи, заложив страницу с картиной, на которой, по его мнению, Лала была изображена. Кори запомнил название — «Весна», Ботичелли. Сходство было очевидным: даже толстокожий Бьорн смог его разглядеть. Мидори тут же обзавелся качественной репродукцией и повесил у себя в комнате.
В Лалу были более или менее влюблены все учащиеся мужского пола. А она благоволила Кори. Который в силу своего аккалабатского происхождения был влюблен как раз менее всех. Однако с первого дня на Когнате он оказался под ее ненавязчивым, ласковым покровительством. И за день до его первого на Когнате альцедо, когда он судорожно соображал, кто из соседей — Бьорн или Мидори — нанесет меньше вреда его драгоценному оперению, Лала пригласила Кори к себе. Спокойно сообщила о поступившей от его отца по дипломатическим каналам просьбе, разложила на столике свиток, который шутливо окрестила «инструкцией по уходу», и велела раздеться.
С тех пор Кори стал вхож в дом — густо пахнущую свежим деревом и горячими пирогами бревенчатую усадьбу в получасе езды на снегоходе от колледжа. Во дворе усадьбы носились друг за дружкой или дремали, свернувшись калачиком, ездовые собаки — знаменитые когнатские сневы, не боящиеся ни льда, ни мороза, ни ветра. В камине всегда рокотал живой огонь, хозяйка, несмотря на свою небесную бестелесность, готовила вкусно, и Кори никогда не отклонял приглашений, хотя одноклассники смотрели на него странно и шептались по сторонам, а Мидори и Бьорн даже пытались вслух отпускать сальные шуточки по поводу и без. Парочки демонстраций того, как работает внутреннее время даров Аккалабата в боевом режиме, хватило, чтобы заткнуть рот даже самым неуемным пошлякам.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |