– А вы кто у нас такой? – вздернула подбородок учительница рисования, ненавидевшая, когда с ней спорят. – Критик?
– Нет, я художник! – с апломбом отвечал родственник.
– Да? – явно не поверила ему женщина. – И как вас зовут?
– Нас зовут Томас Радов. Мы-с художники-модернисты, – с явным удовольствием отвечал ей папа. – Графоманы от ИЗО, так сказать, с немного мировым значением.
Как оказалось, зря он грешил на мою учительницу – немного в современных тенденциях она разбиралась, и имя отца слышала. После его слов преподавательница вдруг резко поменяла свою точку зрения, объявив Томаса едва ли не современным гением. Педагоги потом в три соловья разливались перед ним, перехваливая, как только могли. Я уже больше никогда не парилась на рисовании – «пятерки» мне были обеспечены.
Пока я вспоминала этот далекий эпизод из своего прошлого, Томас справился с кистью, беспечно кинул ее на мою кровать и начал:
– Ты знаешь, обычно я не лезу в вашу жизнь ввиду своих очень либеральных взглядов на воспитание детей, но…
– Что ты этим хочешь сказать? – удивилась я.
– Просто я вижу твою подавленность. Ты чем-то озабочена. Вернее, была озабочена, а теперь сияешь, словно маленькое солнце семьи Радовых. Ничего не хочешь мне сказать?
– Нет, – улыбнулась я. В самом деле, не буду же я отцу рассказывать всю эту идиотскую историю, заваренную непонятно кем.
– А что с тобой все же было? Тебя кто-то обидел?
– Нет, ты что. Просто я такая из-за зачетной недели. Почти ничего не выучила.
– А, – тут же махнул рукой Томас, – не парься, то есть не беспокойся, я хотел сказать. Зачетной неделей меньше, зачетной неделей больше. Не сдашь, так…
– Меня выгонят, – скороговоркой сказала я.
– …так восстановишься. Учеба в жизни – не главное.
– Вот дурак, – засунул голову в комнату Леша. – Катька, не слушай его. Слушай дядю Володю Ленина. Учись, учись и вообще поступай в аспирантуру. Будешь ученой дамой. Тогда тебе замуж даже выходить не надо будет.
– Почему? – одновременно с папой спросили мы.
– Наука тебе будет вместо мужа, – захохотал дядя и спросил: – Я тут еще одну комедийку нашел. Кто будет смотреть?
– Пошли, Катрина, посмотришь с нами, а поучишь завтра. Учеба не волк, тебя не съест. И не убежит – только ты можешь от нее убежать, – согласился Томас, и я все же отправилась с ними к телевизору.
О зачетной неделе, Кее и прочих думать мне не хотелось. Разве что немного об Антоше.
Нет, все-таки о Кее хотелось, а он, гад, даже не звонил и не писал. Это меня печалило, но я понимала, что это лучше, чем, если бы он ходил за мной, приставал – и это все перед носом Ниночки. Пусть лучше он со своим ущемленным и болезненным самолюбием оставит меня в покое. Алина лучше ему подходит, чем я. Они красивая пара… Страстная. Я же видела, как они друг на друга смотрят.
Если мысли о Кее заставляли меня переживать, то ранним утром меня порадовал Антоша, чудик и по совместительству человек, рядом с которым я чувствовала себя уютно. Как он и обещал, курьер принес мне фотографии, положенные в большой бледно-розовый конверт и романтично перевязанные тонкой оранжевой ленточкой, а вместе с ними две красивые коробки. Одна из них, круглая, солнечного золотого цвета, оказалась набита неизвестными мне необыкновенно вкусными конфетами, обернутыми в фольгу. Все надписи на коробке были на французском, кажется, языке. Во второй коробке, тяжелой и весящей килограмма два, не меньше, обитой нежно-фиолетовым бархатом, гордо возлежала цветочная композиция, выполненная в виде сердца из множества роз и крупных белых цветов.
Увидев это чудо, я даже рот рукой прикрыла – от удивления. Как же красиво. Действительно, это волшебно. Вот Кей до такого не додумался бы.
Леша, вместе со мной успевший засунуть свой любопытный нос в подарки от Антона, присвистнул, вертя в руках коробки.
– Ты все же стала Золушкой? – внимательно поглядел он на меня.
– Леш, какой Золушкой? Пошли лучше чай с конфетами пить? – я сказала так специально – не хотела, чтобы беспринципный дядя увидел конверт и вырвал его у меня из рук, чтобы посмотреть, что там такое.
– Слушай, по тебе прямо можно книгу писать: «Золушка – жена Рокфеллера», – ухмыльнулся родственник, доставая аккуратно одну из конфет – тоже в фольге золотого цвета и внимательно рассматривая ее.
– Да ну?
– Ну да. Катька, это кто прислал? – почему-то понюхал коробку с конфетами дядя.
– Антон, – пожала я плечами.
– Так вот кто наш личный Рокфеллер! – обрадовался тут же Алексей. – Слушай, ни в коем случае его не бросай, о’кей? Делай все, что он скажет, хвали его и делай комплименты, бегай вокруг него на голове и обязательно приглашай его к нам в гости как можно чаще, ясно?
– Чего? Почему? – не поняла я.
– Паренек, который своей девочке может прислать такой шоколад и такие цветочки – находка! – с восторгом заявил дядя. – Да он богатый малый: как раз тот зять, который нужен нашей творческой семье… Теперь мне совсем не жалко инвестировать тебя в него.
С этими словами он пошел на кухню, где аккуратно принялся разворачивать каждую конфету. Фольгу он осторожно клал отдельно.
– Ты чего? – внимательно следила я за действиями свихнувшегося дяди.
– Катя, ты знаешь, что это за конфетки?
– Какая разница?
– Это «Дефали», племяшка моя неразумная! Одна из самых известных марок шоколада, швейцарская! – всегда был в курсе всего модного и дорогостоящего Леша. – Мало того что у них шоколад изготовлен из бобов самого высокого качества, так это еще один из самых дорогих шоколадов мира. Да за фунт, наверное, долларов пятьсот – шестьсот отдать нужно! А знаешь почему? А потому что вся фольга, в которую конфетки завернуты – золотая! Двадцатичетырехкаратная золотая фольга, сечешь фишку? Да ее вручную наносят!
– Антон обеспеченный мальчик, – не знала я о том, что шоколадная обертка может быть такой драгоценной. Тропинин что, с ума сошел, дарить такие подарки?
– Хорошо, что он обеспеченный. Аж от сердца отлегло. И цветочки он тебе дорогие прислал. Надо же, ухажер какой, – фыркнул Леша. – Он что, перед тобой провинился?
– Нет, мы не ссорились. И прекрати встревать в мою личную жизнь, – возмутилась я.
– Да не в ссорах дело, дорогуша, – не расслышал вторую часть моего предложения наглый Алексей. – Некоторые мужчины, знаешь ли, подарками пытаются сгладить свою вину… Да что я тут перед тобой распинаюсь, я же опаздываю! Смотри, Катька, я спрячу наше золото – не трогай его. И конфеты ешь быстрее, чтобы тебе больше досталось. Какой у нас удачный одногруппник…
С этими словами он, умудрившись забрать добрую треть шоколадок, убежал, оставив меня в недоумении.
Телефон Антона был недоступен, и поблагодарить его я не смогла.
И стала рассматривать фото. Вот они – двадцать красивых фотографий, черно-белых и цветных, в самых разных ракурсах, где счастливая я была снята в тот самый день, когда мы вдвоем беспечно гуляли, а потом пошли к нему домой. А где-то у меня есть фото с Кеем, где мы вместе сидим под солнцем.
Эй, второе я, кого же я люблю из близнецов?
Прикинь, если у них еще и третий брательник есть, а? Ахахаха. Но на самом деле я не знаю, кого.
Я не знаю.
А потом началась зачетная неделя – время серьезнейшей активации мозга любого среднестатистического и не очень студента, прокуковавшего весь семестр и работающего живым и наглядным воплощением известной шутливой поговорки: «от сессии до сессии живут студенты весело». Честно сказать, я жила не то чтобы совсем уж весело, но и не парилась с учебой, как некоторые мои однокурсники. Без скромности скажу, что я плыла по учебному течению небольшой лодочкой (не хочется уж говорить, бревном), подталкиваемая изредка лайнером по имени «Ниночка», и не тонула. А теперь впереди замаячил самый настоящий бурный водопад «Сессия», который нужно было или как-нибудь переплыть или рыбкой пойти ко дну. Сможешь преодолеть его – и впереди у тебя еще тысяча спокойных километров речной глади, а следующий водопад совсем не скоро.
Из-за своей, как бы это глупо ни звучало, второй и третьей (Антон и Кей… Кей и Антон) любви, которую я все никак не решалась объединить в одно чувство, Катрина Томасовна почти не готовилась ни к семинарам, ни к коллоквиумам, ни к самим зачетам. Не говоря уж о тройке ужасных экзаменов, которые ожидали меня на следующей неделе. Ах да, еще ведь нужно было дописать до конца курсовую работу, которую я мурыжила с самого начала семестра. Хорошо еще, что с ней меня никто не подгонял. Мой научный руководитель, только в прошлом году закончивший аспирантуру, отличался милым разгильдяйством, непосредственным характером и либеральными взглядами на обучение и совершенно не подгонял курсовиков: то есть меня, Нинку и еще двух девочек – ту самую парочку, от которых Нинка узнала о чудодейственной Альбине. Лишь в прошлую среду он прозрачно намекнул, что было бы хорошо, если бы мы написали работы в течение двух недель. Именно из-за этого намека все воскресенье я и просидела за компьютером, усердно переделывая и видоизменяя одну из списанных курсовых работ, взятых мной на кафедре.
Благо из домашних никто не мешал: Томас свалил к дорогим его авангардному сердцу друзьям-байкерам, Леша уехал по своим каким-то модным делам, прочитав мне лекцию между делом о том, что я даже Золушкой современной быть не могу – из красавицы, видите ли, я вновь превратилась в то же самое «аморфное», как он выразился, существо. Нелли убежала на встречу со своей аниме-тусовкой, а брат тихо сидел в комнате и не играл, как обычно, в игры и не придумывал программы. Наверное, общался со своей подружкой из Владивостока. Интересно, они рок обсуждают или дошкольное воспитание детей?
Но, несмотря на то, что родственники мне не мешали, это действо успешно осуществляла моя голова – она постоянно вспоминала то Кея, то Антона, и это здорово мешало работе. С красными из-за компьютера глазами я едва не написала в выводе: «Эти практические данные мы получили в ходе сравнительного анализа Антона и Кея». Хорошо еще, что я вовремя углядела эту замечательную фразу и исправила ее. Представляю, что бы подумал мой педагог, если бы ему удалось ее прочитать.
Кстати, кроме меня самой иногда мешали и некоторые окружающие.
Вечером мне позвонила Нинка, чтобы обстоятельно рассказать, как она всю ночь издевалась над Келлой.
– Била ты его, что ли? – мрачно осведомилась я, печатая одним пальцем.
– Ага, кнутом, несчастное Рыло колошматила, – тут же отозвалась подруга. Кстати, вчера мы с ней успели немного поговорить. Журавль все порывалась узнать, в порядке ли я. И тем вечером, протерзав меня вопросами, нормально ли я доехала, как посмела напиться без ее, личного Нинкиного согласия, а также «клюнул ли на тебя Мистер Фотограф?», она услышала в ответ от меня смущенное: «Ты знаешь, я очень плохо помню, что было».
– Алкоголичка. Даже Рыло удивился, увидев тебя, – заявила тогда Журавль, одновременно разговаривая со мной, гремя чем-то на кухне и крича на брата.
– Так нечаянно получилось, – покраснела я тогда, хотя подруга не могла меня видеть. Про Кея я ей, само собой, ничего не сказала, и теперь переживала, как бы он сам не донес Ниночке о нашей совместной ночи. При этом в сердце тут же поселились пчелки с моторчиками, заставляющие работать его в четыре раза быстрее, чем нужно. Подумать только – я была всю ночь в одном номере с этим блондином, а потом отвергла его! Но далось мне это ох как не легко!
Если бы я писала эти строки, я бы наставила кучу грустных смайликов со слезками. Кей, ты невероятная сволочь. Смутил мою душу еще больше, а сам пропал, и телефон, подаренный твоими противными красивыми руками, грустно молчит.
После коротко разговора эта сумасбродка отключилась – потащила свое изнеженное с виду тело в кровать. Видите ли, она очень хотела спать – почти сутки была на ногах. Поэтому сегодня, проснувшись весьма поздно, лучшая подруга решила вновь поговорить со мной – узнать все подробности моей ночи и поведать о своей. У нее-то и курсовая была сделана, и ко всем тем немногочисленным зачетам, по которым у Журавлика не было автоматов, она была готова.
– Ну, что делаешь? Слышу, что-то усердно печатаешь. А не курсовую ли? – проявила смекалку она.
– Ее, ее, – вздохнула я.
– Могу предложить свои услуги в качестве помощи, – покровительственно заявила подруга, – а то ты там прямо за компом помрешь от перенапряжения самой маленькой тощенькой извилинки, отвечающей за учебу.
– Нина, это не смешно, – обиделась я, одновременно соображая, сейчас мне рассказать ей про Антона или потом.
– Это очень смешно, балда, – не согласилась девушка. – А к зачетам готова?
– Не очень.
– Ну ты и олень, – не любила Нинка никому сочувствовать. Тем же тоном она деловито поинтересовалась, – наушники-то еще живы?
– Живы, – поняла я, что имеет в виду блондинка. Если что, она будет мне диктовать ответы на каверзные вопросы зловредных преподавателей. Завтра ей вообще не нужно было идти в здание родного университета – все зачеты понедельника она получила автоматом и была страшно довольна собой.
– Тогда порядок, поможем тебе с сессией, сестренка. Ох, что я тебе расскажу, – вдруг заговорщицки прошептала она. – Закачаешься!
– Что? – я тут же забыла о курсовой. Неужели у них с Келлой произошло что-то серьезное? Может, она в него влюбилась и призналась ему в этом? Я приготовилась слушать.
– Тут такое крутое событие назревает, – радостным голосом говорила подруга, как будто бы только что тот самый длинноволосый парень из ее любимых «Красных Лордов», Кезон, признался Ниночке в любви, стоя на одном колене, а за ним в глубоком поклоне стояли все остальные члены его группы.
– Что крутое?
– Это мегазамогильно и нереально просто! Улет! Фантастика!
Она что, замуж за Келлу собралась? Чем они там ночью таким особенным занимались, что Ниночку так прет?
– Ну говори уже, – поторопила я ее.
– Эльза Власовна будет писать завещание! – выдала Нинка довольным голосом. – И мы у нее в фаворе.
– Что? – безмерно удивилась я. – И всего-то?
– Всего-то?! – заорала Нинка от переизбытка эмоций – только что хоботом не затрубила, как слон. – Всего-то? Да у нее целое состояние! Да у нее дом на пару миллионов тянет! Да у нее акции! Золото! Недвижимость! Фамильные драгоценности, в конце концов. Картины!
Я закашлялась. Наверное, это Томас виноват в том, что материальные ценности я ценю чуть меньше моральных. Кажется, это плохо?
– Бабка сделала неплохие накопления, и они мне ой как нужны. Другим родственничкам ничего не отдам, а они, собаки, уже пронюхали, что жаба Эльза пишет завещание, теперь постоянно отираются около нее. Ха, атакуют в лоб, так сказать! Идиоты!
– Нин, если Власовна напишет завещание на тебя, ты ее точно отравишь, – с опаской ответила я.
– У меня яда нет, – испугала меня она тут же, – не банальным же цианистым калием я ее травить буду?
– Нина! – возмущенно воскликнула я.
– Да ладно, ладно, – засмеялась подруга в трубку. – Травить каргу я явно не стану, но денежки ее получу. Зря, что ли, я так с Рылом мучаюсь? Знаешь, какой он?
– Какой?
– Такой, – явно не могла подобрать слов девушка, – нудный и противный.
– Да? – не поверила я. – Слушай, скажи честно, ты в него влюбилась, да?
– Балда, – огрызнулась Журавль. – Даже если, – она запнулась, – он мне импонирует, я не буду в него влюбляться – я же говорила, что у меня есть Серж и еще пара кретинов, как противоядие от Келлы. Кстати, о нем… надо с ним быть еще нежнее и добрее – старая ведьма вновь ждет нас в гости. Мне нужно отрабатывать завещание. Кстати. Как думаешь, она долго еще будет свет коптить?
– Уж не знаю, – сухо отвечала я.
– Кстати, ты так толком и не ответила, почему напилась так сильно? Какой повод-то был? Свинья по имени Максим?
– Нет. Я без повода.
– Все алкаши без повода пьют, – заявила в трубку Журавль. – Понравилось хоть пьяной быть? Весело было?
– Плохо помню. А утром голова болела жутко. – Осторожно отвечала я. – Нин, а тебе Кей нравится?
– Еще бы.
Нин, если бы ты догадывалась, как я к нему отношусь, не знаю, что бы ты со мной сделала. Зная твою злопамятность, могу сказать: очень многое. Да, Нин, я такая плохая подруга, и мне очень стыдно перед тобой. Раньше я никогда тебя не обманывала, а теперь… Я просто не хотела, чтобы ты узнала. И расстроилась. Честное слово! И я отказалась от этого парня, этого наглого бесцеремонного Кея, у которого, как оказалось, до сих пор в левой стороне груди есть что-то наподобие сердца. Он вчера жалел эту окаянную Алину, я поняла это. А еще он жалел – и я это почувствовала! – о том, что они все же не вместе. Наверное, если бы она тогда, пару лет назад, не предала его (при условии, что в том клубе был Кей, а не Антон), они бы до сих пор были счастливой парой, и он бы делал все, что Алина не попросит. Не зря Кей что-то подобное рассказывал в студии, когда мы с Нинкой вломились в нее. Мне кажется, он не может простить эту стервозную брюнетку из-за своего сверхсложного творческого характера. А может, просто из-за банальной гордости. В этом он похож на Нинку – она на его месте поступила бы так же. Наверное.
– Жаль, мы больше лично не общались, – продолжала подруга. – Он реально крут, не то, что мой синий лопух. Кей – бог. Ты знаешь, как Кей классно в музыке рулит? Во всей – и в электронике, и в металле, и в классике, прикинь, да? Умеет играть на пианино, гитаре. И за диджейским пультом может стоять! Ты представляешь?! А Рыло только барабаны мучает. И гитарку слегка. Прикинь, он меня учил играть – я чуть не сдохла. Зато все эмоции выплеснула – это кайф, – понесло подругу в разговоры, – когда по барабанам бьешь и по тарелкам стучишь – реально успокаиваешься. Хорошо выпускаешь пар и не бесишься. О, Катя, я все время говорю про Рыло, помоги мне!
– Чем? – удивилась я. А ведь она права. К месту и не к месту его упоминает.
– Не знаю. Морально помоги. Другой помощи я от тебя и не жду, – ворчливо сказала Нина.
– Тебе уже не помочь. А когда ты успела побывать у него в гостях? – полюбопытствовала я, с сожалением наблюдая, как стрелки часов неминуемо двигаются к десяти часам вечера.
– Тогда и успела.
– Как? – изумилась я, забыв про курсовую. – А ну-ка, расскажи поподробнее!
Подруга легко согласилась. Ей все же хотелось поделиться со мной эмоциями.
– Ты уехала со своим Владом, а я пошла назад. Кстати, как тебе этот мальчик? Желания встретиться еще раз нет?
– Нет, рассказывай уже! – поторопила я ее.– В общем, я быстро тебе расскажу, ты же у нас деловая. Все курсаки давно написали, а ты в самую последнюю минуту, как и всегда…
Нинка подошла к Келле как раз в тот момент, когда он разговаривал с кем-то по телефону, повернувшись к ней спиной и пиная носком тяжелого ботинка в колесо. Ниночка, только что проводившая Катю, хищно уставилась на синеволосого. Еще с самого детства, когда человек беззащитно стоял к ней спиной, в ней просыпались какие-то игриво-садистские замашки, направленные на испуг зазевавшегося. Девушка на цыпочках, словно заправский шпион, подкралась к парню и громко хлопнула в ладони у него под одним ухом, не забыв около второго сказать: «Бу!» нежным басом.
Келла, не ожидавший от девушки такого коварства, вздрогнул, едва не выронил телефон, по которому только что закончил разговаривать, а потом молниеносно развернулся и едва не вмазал своей Королеве куда-то в район левого щедро накрашенного голубого глаза. Только быстрая реакция молодого человека спасла Ниночку от возможных увечий – его кулак остановился в сантиметре от ее испуганного и негодующего лица.
– У меня чувство дежавю, – милым голосом произнесла Нинка и тут же заорала на все близлежащие окрестности, забыв о том, что только что хотела приколоться над другом:
– Ты меня чуть не ударил! Идиот! Дерьмо ты конское! Одолжи себе мозги, в конце концов, лох конченый!
– Эээ… Фея, прости, – пробормотал озадаченно парень, который и сам испугался возможных последствий, – я не хотел.
– Ты не хотел? – вызверилась блондинка. – Но ты едва это не сделал! Мужлан! Гамадрил тупой! Ты что, только с дерева спустился, удод?
– Нет, я… у меня просто реакция такая! Мой организм думает, что на меня кто-то нападет, поэтому так ведет себя. Я же не знал, что это ты! – оправдывался барабанщик.
– А мой организм думает, что ты смертник! – взвизгнула Нинка, не привыкшая, что с ней спорят таким нахальным голосом.
– Нин, ты же первая начала! – разозлился музыкант. – Зачем подкралась ко мне, как дура?
– Я дура? – сузила глаза Ниночка и врезала Келле ногой по колену. Он едва не присел от неожиданности. Хорошо еще не схватился за больную ногу обеими руками и не запрыгал на второй, как мультяшный герой. Журавль расхохоталась.
– Я тебя убью, мерзавка! – схватил он ее за предплечье и решил потрясти, как грушу. – Ты дура, дура, ты самая кошмарная дура, которую я знаю!
– Отпусти меня немедленно, голубая шпана! – тут же потребовала девушка.
– Ты меня сегодня достала! Я на идиота похож, да? – вдруг прорвало Келлу на ревность. – Похож?! Что за козлы сегодня с тобой были, отвечай! – явно выигрывал в физической схватке парень. – Кто они тебе? Отвечай мне, детка, или ты пожалеешь!
– Да пошел ты, псина! – не собиралась отчитываться перед ним Журавль, одновременно пытаясь высвободиться, но Келла крепко ее держал.
– Прекрати вырываться, – злобно взглянул ей в глаза драммер, – все равно не получится. И давай, рассказывай мне о своих ковбоях. Или я сам все узнаю. И тогда тебе, куколка, будет плохо. Ты меня поняла, стервочка? – и он издевательски лизнул Ниночку в щеку. Она вновь едва не ударила его ногой по второму колену. Музыкант «На краю» выругался так же грязно, как и Нинка пару минут назад.
«Ух ты, я такого выражения еще не слышала!» – подумала она мимоходом. Вообще-то она не то чтобы сильно обозлилась – Нина больше играла и наблюдала за реакцией друга. Конечно, она была сильно раздражена и недовольна, но поведение Келлы ее удивляло. Он посмел ей, Ниночке Журавль, перечить и повышать на нее голос! А еще ей нравилась его ревность. В тайне девушка всегда хотела, чтобы кто-нибудь ее очень-очень сильно ревновал и умел удержать – любой ценой. Наверное, все дело было в том, что Журавль хотела чувствовать рядом с собой сильного человека, способного защитить ее, а около нее, как она всегда считала, были те, кто, напротив, слабее.
Ну наверное, кроме Кати Радовой.
Иногда девушка думала, почему она столько лет дружит с Катькой – обычной на первый взгляд девушкой, не яркой и не блестящей, как она сама, Нина. Слабой с виду. Ведь с самого детства они отличались – как вода и земля, или, как говорила сама Катя: «как роза и астра». Вообще-то лучшая Нинкина подруга хоть и была спокойной, но очень часто иронизировала – даже сама над собой. Со временем неглупая Журавль, которая довольно неплохо разбиралась в психологии людей, поняла, что с Радовой не только комфортно – в эмоциональном плане, но еще и свободно. С ней можно было говорить о чем угодно – о погоде, или о музыке, или о недостатках окружающих (иногда Нинке казалось, что она только их и видит), или болтать о всяких глупостях, о которых кое-кому было бы потом стыдно даже вспоминать.
– Если бы кто-нибудь услышал, о чем мы говорим, о нас бы точно подумали, что мы женские образы Бивиса и Батхеда, – пошутила однажды Катя, когда они вдвоем сидели у нее на даче и несли кошмарные глупости про парней.
– Тогда я была бы беловолосым Бивисом? Да не за что! – тут же возмутилась Нинка.
– Почему? – спросила Катя, щелкая семечки.
– Он еще тупее, чем Батхед!
Тогда Нинка и поняла, что по-настоящему близкие друзья – это те, рядом с которыми не стыдно нести чушь и кривляться, и вообще быть естественной, насколько это возможно рядом с другим человеком. Идиотское совместное время препровождение – один из залогов крепкой дружбы. По крайней мере, так считала Журавль. Рядом с Ирой у нее не всегда получалось болтать ерунду и полностью расслабиться. Может быть, Ирка чувствовала, что отношение Нинки к ней не такое, как к Кате, и это раздражало ее и злило. Бывшая подруга девушек имела не самый простой характер. А Радова никогда даже не задумывалась об этом – ей все всегда виделось в более радужных тонах, чем это было на самом деле. А еще она все-таки была слишком правильной, и Иру, как она однажды призналась Нинке, когда они были не совсем трезвыми, это порой раздражало.
– Ее наивность порой похожа на тупость, не находишь? – спросила как-то девушка у Нины.
– Не-а. Зато она милая, – рассеяно отвечала Журавль, задумчиво выдыхая табачный дым. В те далекие четырнадцать она часто баловалась сигаретами – Ирка уговорила, да и самой Нинке хотелось попробовать все на свете. Ирка пробовала уговорить и Катю, но та с ходу заявила, что «это вредно, и она не хочет», поэтому девушка даже и не знала о тайном пристрастии подружек.
Первая сигарета, первое пиво, первая тусовка с мальчиками у кого-то на свободной даче, «когда предки не знали» – все это прошло без Кати, которую в это время учили какой-нибудь очередной фигне знакомые Томаса, такие же чудики, как и он сам, или которую водили по галереям, или по выставкам, или даже по ночным клубам. Тогда Нинка многое скрывала от Катрины. Не потому, что, хотела говорить, а потому что ей было стыдно, неловко признаваться, что она, Нина, пила крепкое пиво с местной шпаной – первыми хулиганами класса где-нибудь за гаражами или вместе с Иркой пробовала «косячок» в клубе, куда их пропустили по знакомству.
А ведь было в ее жизни и такое. Гламурная краса появилась далеко не сразу. В раннем подростковом возрасте Нина и Ирина вели себя не так подобающе, как это нужно было двум первым ученицам класса, которых хвалили все преподаватели школы. Они больше походили на хулиганок. Ирка подбивала, Нинка загоралась и делала, Катя любовалась результатами или просто не догадывалась о том, чем занимаются лучшие подружки. Потом Нинка поняла, что Ире даже доставлял удовольствие тот факт, что только они вдвоем посвящены в какие-то тайны, а милашка Катька остается в неведении и живет в своем мире, созданном родственниками и друзьями семьи. Люди всегда стремятся образоваться в пары, троим дружить, одинаково ценя друг друга – сложно.
А Журавль с самого детства больше тянулась именно не к Ирине, а к Кате, спокойной, понимающей и даже какой-то родной.
Однажды Катя увидела – совершенно случайно, – как Нинка курит, стоя в компании взрослых уже молодых людей, один из которых норовит по-хозяйски обнять ее за талию. Радова случайно проезжала в машине мимо компании, и блондинка надолго запомнила ее укоряющий взгляд, ведь Кате она сказала, что идет в гости к двоюродному деду. Катрина ничего не сказала ей, сделала вид, что не видела, но расстроилась и обиделась.
– Нин, будешь? – протянула длинную тонкую сигарету подруге Ира на следующее утро.
– Не-а, я все, – откликнулась Нинка.
– Что все? – не поняла та.
– Завязываю, Ирка, – улыбнулась та. – Курить – это невероятно тупо и немодно.
Кажется, Ира поняла, почему подруга бросила курить. То, что на Журавлика большее влияние имеет не она, а Радова, раздражало ее.Кстати, впоследствии только Катя могла (и может до сих пор) остановить Нинку от каких-то необдуманных действий или попросить ее сделать что-то хорошее. Правда, только в том случае, если это не связано с самой Катриной Томасовной. Так, Катя упросила блондинку еще в школе не мстить одной девочке, которую считала очень хорошей, оставить в покое парня, который своим поведением раздражал Нинку, или не искать Иру после той самой памятной ссоры. А ведь тогда двух влюбленных голубков Нина мечтала убить – видела, как тяжело было ее Катьке. Хотя блондинка все же натравила следующим летом двух влюбленных в нее бугаев из класса, и они вместе с друзьями встретили дегенерата Максима. Кажется, ему сломали руку.
– Ты задумалась о своем поведении, моя непостоянная крошка? – прошипел Келла около Нинкиного уха.
– Отпусти меня, – умудрилась укусить его за руку девушка и наградила молодого человека десятком сложнейших лексических конструкций, используя большое количество нецензурных слов.
– Закрой рот, – гаркнул на нее синеволосый, продолжая удерживать, – ты девушка, а не матрос!
– Лучше быть матросом, чем тобой, Рыло! – яростно прокричала Нинка. Обычно никто не решался повышать на нее голос – разве что собственный папа. Но дядя Витя так сильно орал всего лишь пару раз в год, а в остальное время просто нудел и хмыкал. А Келла явно перегибал палку.
– Пошли в машину, ты мне там все про своих «мальчиков» расскажешь, – поволок ее к своему средству передвижения молодой человек, тоже, впрочем, начиная остывать – все же на эту высокую стройную особу он не мог долго злиться. К тому же держать ее за руки было чертовски приятно.
– Тошнотворный кабан! – выдала ему Нинка тут же, нанося сокрушительный удар рукой ему в плечо. Сокрушительный для самой девушки – она чуть не вывихнула запястье.
– Осторожнее, сумасшедшая! – обеспокоился Келла, опять поймал ее запястье и слегка укусил его.
В это время в автопарке очень невовремя появился один из гостей мэра, совмещающий ученую деятельность с депутатским креслом. Сухонький старичок в больших круглых очках и во фраке, который, казалось, был сшит лет эдак двести пятьдесят назад, укоризненно смотрел на парочку уже минуты три.
– Что вы деваете? Моводые вюди! Моводые вюююди? – не выговаривал старичок пару звуков.
«Моводые вюди» очень нехорошо посмотрели на дедушку, а также на его богато одетых спутниц – дородных дам, одна из которых размахивала почему-то огромным веером.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |