Под обшей редакцией Л.А.Леонтьева 28 страница

Конечно, отчетливое телесное ощущение не вызовет роста чувства Я (его и нет у новорожденного), пока ребенок не станет узнавать его как повторяющееся. Возможно, повторяемость не распознается до тех пор, пока соответственно не со­зреет кора, которая будет удерживать «следы» переживаний. Похоже, что нервное снаряжение маленького ребенка готово к сохранению привычек простых реакций раньше, чем к сохранению таких «воспоминаний», которые требуются для ощуще­ния непрерывности Я.

Ощущение телесного Я вырастает не только из повторяющихся органических ощущений, но и из рождающихся «там снаружи» фрустраций. Ребенок, который не может поесть, когда хочет, или стукается головой, очень скоро познает ограничения своей слишком твердой плоти.

На протяжении жизни чувство телесного Я является основным свидетельством нашего существования. Наши ощущения и наши движения снабжают нас постоян­ным осознанием того, что я есть я.

В недавней работе по сенсорной депривации было продемонстрировано, на­сколько наше чувство самости зависимо от сенсорного потока. Люди, которые лежа­ли пассивно на кровати в течение дня, совершенно не получая внешней стимуляции и имея самый минимум стимуляции внутренней, жаловались, что фактически теря­ли все ощущения Я⁴.

²SpitzR A No and yes on the genesis of human communication N Y hit Umv Press, 1957 Ch 12

³ ClaparedeE Note sur localisation dumoi// Archives of Psychology Geneve 1924 Vol 19 P 172—182

⁴ Bexton W A, Heron W, Scott T H Effects of decreased variation m the sensory environment // Canadian Journal of Psychology 1954 Vol 8 P 70-76

Развитие чувства Я 2ЛЬ

Телесное ощущение на всю жизнь остается якорем для нашего самосознания. Правда, у здорового человека нормальный поток ощущений часто незаметен, а в со­стоянии болезни, боли или депривации телесное чувство резко очерчено. Но всегда существует базовая поддержка телесного Я. Насколько она интимна, можно увидеть, вообразив следующую ситуацию. Сначала подумайте о том, как вы проглатываете слюну или сделайте это. Затем представьте себе, что вы сплевываете ее в стакан и выпиваете. То, что казалось естественным и «моим», вдруг становится отвратитель­ным и чужим. Или, продолжив эту неприятную линию размышлений, представьте, что вы высасываете кровь из уколотого пальца, а затем представьте, что высасываете кровь из бинта, которым перевязан палец. То, что вы воспринимаете интимно при­надлежащим вашему телу, является теплым и приятным; то, что вы воспринимаете как отдельное, оказывается тотчас же холодным и чужим.

Телесное чувство важно, но оно — не все наше Я. Люди, перенесшие ужасные пытки, отмечают, что, переживая боль, они также чувствовали, что она отделена от них. Они говорили: «Это происходит с моим телом, а не со мной». «Я как-нибудь пройду через это и останусь самим собой — таким же, каким был всегда». И поэтому чувство Я не исчерпывается телесным Я.

Самоидентичность

Сегодня я вспоминаю некоторые свои вчерашние мысли, а завтра я вспомню некоторые свои вчерашние и сегодняшние мысли, и я уверен, что эти мысли при­надлежат одному и тому же человеку — мне. Даже восьмидесятилетний старик уве­рен, что он — то же самое Я, что и в возрасте трех лет, хотя все, что касается его, включая клетки его тела и окружение, много раз менялось. Это чувство самоиден­тичности поражает, поскольку необоримым правилом развития является изменение. Каждое переживание модифицирует наш мозг, поэтому невозможно, чтобы иден­тичное переживание случилось во второй раз. По этой причине каждая мысль, каж­дый поступок меняется со временем. Однако самоидентичность сохраняется, хотя мы знаем, что остальная наша личность изменилась.

Это особое свойство Я иногда рассматривают как всю проблему самости. На­пример, в психологическом словаре под редакцией Уоррена предлагается следующее определение: «Я = индивидуум, рассматриваемый как сознание своей собственной продолжающейся идентичности и своего отношения к окружению. Синоним: эго»⁵.

Некоторые философы настолько находятся под впечатлением этого чувства личной идентичности, что утверждают, будто каждая личность содержит неизмен­ную и бессмертную субстанцию души. Именно эта субстанция гарантирует единство данной личности. Другие философы говорят: «Нет. Простое перекрытие последова­тельных состояний сознания и сцепление и обзор воспоминаний — все, что нам требуется для объяснения чувства самоидентичности».

Как бы то ни было, мы можем указать на один психологический фактор, очень важный в установлении чувства идентичности на втором году жизни и в его дальней­шем существовании, — фактор языка. Когда ребенок может говорить и думать об иг­рушках, ботинках или об отце, у него есть орудие соотнесения этого с Я. Иногда ухо­дя от объекта, а иногда возвращаясь к нему и произнося его имя, ребенок приходит к выводу, что Я — непрерывный фактор в этих прерывистых взаимоотношениях.

⁵ Dictionary of psychology / Ed by H С Warren Boston Houghton Mifflm, 1934

246 Структура и развитие личности

Самое важное лингвистическое средство из всех — собственное имя ребенка. Он постоянно слышит: «Где у Джонни носик?», «Где у Джонни глазки?», «Джонни хоро­ший», «Джон шалун». Слыша свое имя вновь и вновь, ребенок постепенно начинает видеть себя как определенную и устойчивую точку отсчета. Имя приобретает для него значение на втором году жизни. С ним приходит осознание независимого статуса в со­циальной группе.

Однако с личными местоимениями справиться трудно. Двухлетний ребенок часто путает первое, второе и третье лицо. Можно услышать, как он говорит себе: «Будь осторожен. Уильям ушибся. Нет, я не ушибусь». Путаница (обычная по крайней мере до двух с половиной лет) отражает трудности, имеющиеся у ребенка с соб­ственной идентичностью⁶.

Есть много дополнительных свидетельств неполной самости. Малыш может не осознавать, что ему холодно, его лихорадит, он устал или ему надо освободить кишеч­ник. Он может мочиться или пачкаться, не осознавая, что делает это. Он не испытыва­ет того отвращения и страха, которые испытывал бы взрослый перед предметами, ставшими чужими и враждебными. Границы между «там снаружи» и «здесь внутри» еще расплывчаты. Эмоции, например, не всегда его. Он будет кричать, смеяться, даже плакать без особых причин, а только потому, что так делает кто-то рядом с ним. В дет­ских садах часто отмечаются такие волны заражающих, но пустых эмоций.

Даже после того, как самоидентичность частично установлена, ребенок охотно отказывается от своей идентичности в игре. Он может терять ее настолько полно, что сердится, если другие люди не признают в нем медведя, самолет или что-то еще, что создала его фантазия. Его сновидения так же реальны, как его дневные переживания. Он еще не может полностью отделить то, что «здесь внутри», от того, что «там сна­ружи». Приснившийся тигр для него ужасающе реален.

Не только имя, но и различные предметы служат важными якорями для само­идентичности. Свою роль играют одежда, украшения, особый уход. Дети двух-трех лет усиливают свое чувство идентичности, когда гордо демонстрируют свои новые бо­тинки, ленточки для волос или игрушки. Одежда помогает ребенку отделить себя от окружения. Некоторые детские психологи отмечали, что маленькие дети говорят сво­боднее и откровеннее, когда они не одеты. Как будто самосознание — часть одежды, которую можно сбросить так же легко, как рубашку. Быть может, нудисты надеются, что, отказавшись от одежды, они смогут вернуть себе часть детской свободы от угне­тающего самосознания.

Мы, конечно, говорим о самоидентичности в западных культурах. Другие куль­туры не настаивают на таком резком отделении Я от не-Я. Я западного человека тор­чит, как ушибленный палец. В других культурах оно с большей готовностью сливает­ся с природой и обществом. Первобытный шаман, произнося заклинания, чувствует, что «становится» дождем; будущий отец идентифицирует себя с мучающейся в родах женой. К частям телесного Я (например, волосам или ногтям) иногда относятся как к эквиваленту целого Я, скажем, в черной магии и других колдовских практиках⁷.

Даже в языках других культур «я» менее резко отделено от «он» или «ты».

Например, у индейцев уинту в Калифорнии границы Я не такие же, как у нас. Если мать уинту сообщает, что ее ребенок голоден, она говорит: «Я голодна — мой ребенок». Сообщение о том, что она покормила своего ребенка, звучит так: «Я

⁶ Ames L В The sense of self m nursery school children as manifested by their verbal behavior // Journal of Genetic Psychology 1952 Vol 81 P 193-232

⁷ Werner H Comparative psychology of mental development Rev ed N Y hit Umv Press, 1957

Развитие чувства Я 2Л1

поела — мой ребенок». Мужчина может сказать: «Я болен — моя лошадь». Привя­занности человека включаются в его Jf-концепцию. Уинту, если хочет, может ис­пользовать речевые обороты, выражающие более закрытое Я, например, когда он говорит: «Я сделал это один». Но в европейских языках Я — это всегда узкая и зак­рытая идентичность⁸.

Наиболее важным якорем для нашей самоидентичности на протяжении жизни остается наше собственное имя. Шекспир убеждает нас, что доброе имя человека — самая драгоценная собственность: «Кто тащит деньги — похищает тлен. <... > / Иное — незапятнанное имя. / Кто нас его лишает, предает / Нас нищете»⁹.

Наше имя — теплое, центральное, символ всего нашего существа. Как быстро наше ухо ловит его в переполненной разговаривающими людьми комнате. Мы оби­жаемся, когда кто-то его забывает.

Тесная связь имени с самооценкой показана в работе Штранка. Людей спра­шивали, нравится им их имя или нет. Их также обследовали на предмет того, в какой степени они принимают (любят) себя как человека. Низкое принятие себя определя­ется как «крайняя неудовлетворенность человека тем, что он таков, какой есть». Ока­зывается, что люди, которым не нравится их имя, обычно не любят себя¹⁰.

Здесь мы снова видим, что имя человека, будучи всего лишь символом, так же тесно связано с его самоуважением, как и с чувством самоидентичности.

Самоуважение

До двух лет ребенок хочет толкать свою коляску, контролировать свой мир, что-то чем-то делать. Он одержим свирепой страстью манипулировать предметами. Что можно делать с чернилами? С краской? С губной помадой? С бритвенным лезви­ем? Что можно сделать со шкафом, ящиками бюро, спичками, электрическими вык­лючателями, кошками, собаками, бабушкиным париком? За несколько минут лю­бознательный двухлетний малыш может разрушить дом.

Эта страсть, отравляющая жизнь всем родителям, не является прямым отраже­нием самости. Это просто нормальные познавательные отношения между ребенком и окружением — «исследовательское влечение», если хотите. Чувство Я обнаруживает себя, когда эта деятельность нарушается.

Двухлетний малыш пришел в ванную вместе с отцом, чтобы умыть лицо. Ска­зав «дай мне», он попытался повернуть вентиль. Не получилось. Он упорствовал, но безуспешно. Некоторое время отец терпеливо ждал, но в конце концов «помог» ре­бенку. Разразившись криками протеста, ребенок выбежал из ванной и отказался умы­ваться. Отец все испортил.

Подобное часто случается в этом возрасте. Когда исследовательская склонность фрустрирована, ребенок ощущает, что это бьет по его самоуважению. Помеха для эго унижает и вызывает гнев. Ребенок начинает остро сознавать себя как Я. Это поведе­ние так заметно, что некоторые психологи говорят: потребность в автономии — вы­дающийся признак самости на втором и третьем годах жизни¹¹.

⁸ Lee D Notes on the conception of the self among the Wmtu Tndians // Journal of Abnormal and Social Psychology 1950 Vol 45 P 538-543

⁹ Отелло Акт ГГГ Сцена 3 <Перевод Б Пастернака >

^wStrunkO Attitudes toward one's name and one's self// Journal of Individual Psychology 1958 Vol 14 p 64-67

¹¹ Enkson E Я Tdentity and the life cycle // Psychological Tssues 1959 Vol 1 №1

248 Структура и развитие личности

Негативизм. Таким образом, рост самосознания достигает критической стадии в возрасте около двух лет. Один из симптомов — это сопротивление кормлению, одева­нию, наведению порядка, то есть почти всему, чего хотят родители. Леви изучал этот тип «оппозиционного поведения» примерно на 1000 детей, приведенных в клинику для медицинского обследования и тестирования. Первые признаки негативизма (обыч­но крики: «Нет! Нет!») появляются в половине случаев к восемнадцати месяцам, а не­гативный образ действий может продолжаться до четырех лет¹². Один мальчик, ко­торому еще не исполнилось трех лет, специально навестил бабушку, перейдя через улицу, чтобы заявить (без всякого повода): «Бабушка, я не буду».

Ребенок этого возраста рассматривает почти любое предложение взрослого как потенциальную угрозу своей целостности. И потому у него развивается обоб­щенная привычка говорить «нет», даже если он, подумав, ответил бы «да». Защи­щая пробуждающуюся самооценку, он предпочитает заранее сопротивляться лю­бому предложению взрослых (так безопаснее). В этой связи можно отметить, что есть взрослые, похоже, сохранившие детскую черту негативизма. Они хронически контрвнушаемы, французы сказали бы, что они contredisant*. На каждое предло­жение они отвечают сопротивлением, на каждый аргумент — контраргументом. По­добно дошкольнику, они, кажется, боятся, что если не будут так поступать, то на них как-то «наступят».

Будучи негативистом, ребенок двух лет, однако, не склонен к соперничеству. Только к трем годам он может научиться «обгонять других». Между тремя и четырьмя годами около половины детей овладевают значением выражения «я тебя побью». Мы можем смело сказать, что в нашей культуре самоуважение приобретает соревнова­тельный привкус к шести-семи годам. В других культурах это не так. Антропологи го­ворят, что наряду с культурами, где индивидуальная конкуренция очень сильна, есть культуры, где невозможно вызвать соперничество внутри группы. Индивидуум иден­тифицирует самоуважение с уважением своей группы¹³.

Однако в западных культурах индивидуальное самоуважение и себялюбие на­столько заметны и распространены, что многие авторы объявляли беззастенчивый эгоизм высшей чертой человека. На этом допущении были выстроены целые филосо­фии (Гоббса, Ницше, Штирнера, Ле Дантека и многих других). Подобным образом, некоторые современные психологи утверждают, что главная цель всех наших дей­ствий заключается в поддержании как можно более высокого «уровня эго» (то есть нашего самоуважения)¹⁴. Уильям Джеймс однажды сказал, что больше всего человек жаждет восхваления¹⁵.

Только подумайте, какая большая часть нашей социальной жизни сосредото­чивается вокруг самоуважения. Заставить человека почувствовать стыд — значит раз­бить его самоуважение. И наоборот, проявить такт — значит избежать нанесения обиды эго. Если мы не проявляем такт, результатом оказывается возмущение — им-

¹² Levy D M The early development of independent and oppositional behavior // Midcentury psychiatry Springfield (111) Charles С Thomas, 1953 Ch 5, см также Ausubel D P Negativism as a phase of ego-development // American Journal of Orthopsychiatry 1950 Vol 20 P 796-805

* Противоречащий (фр)

¹³ См MeadM Cooperation and competition among primitive peoples N Y McGraw-Hill, 1937 ¹⁴Cm ^oppe_FErfolgundMisserfolg//PsychologischeForschung 1930 Bd 14 S 1-62, Combs A W,

SnyggD Individual behavior 2nd ed N Y Harper, 1959

¹⁵ The letters of William James/Ed by H James Boston Atlantic Monthly, 1920 II P 291

Развитие чувства Я 249

пульсивное утверждение обиженного самоуважения. Близко связано с этим общее переживание смущения (называемого самосознанием), означающее, что наше эго вы­ставлено напоказ. Заметный пример этого — боязнь сцены. Гордость — это один об­щепринятый синоним самоуважения, самолюбие — другой.

Я в раннем возрасте: резюме

Мы сказали, что в течение первых трех лет жизни постепенно развиваются три аспекта самосознания:

Аспект 1 — чувство телесного Я.

Аспект 2 — ощущение непрерывной самоидентичности.

Аспект 3 — самоуважение, гордость.

Свой вклад в развитие вносят многие влияния: созревание (анатомическое и физиологическое), повторяющиеся телесные ощущения, память, опирающаяся на словесные понятия, собственное имя ребенка, выполняющее роль причала, фруст­рации в ходе процесса исследования и манипулирования окружением, период нега­тивизма, когда ребенок упражняет свое появляющееся ощущение Я. На этой стадии ребенок начинает ощущать себя самостоятельным и отделенным от других. Но даже теперь он легко может «деперсонализироваться» в игре и ощутить себя предметом, животным или другим человеком.

Конечно, больше всего ребенка стимулируют именно люди. Он учится тому, что их поступки и его реакции, а также его действия и их реакции всегда взаимосвя­заны. Я и Другой играют в непрерывную игру взаимодействия, как взрослые в тен­нис. Между ними идет непрерывный «разговор жестов».

Дж. Г. Мид, описавший этот процесс, считает, что первоначальное чувство Я в основном образуется из установок, слов, жестов других людей, которые ребенок вос­принимает, имитирует и на которые отвечает. Таким образом, его чувство Я — про­дукт поведения других людей по отношению к нему. Одни относятся к нему как к по­томку, другие — как к брату или сестре, как к товарищу по играм или как к чужому. Они, так сказать, — его «зеркальное Я» или его роли в жизни, и пока у него развива­ется чувство непрерывности и идентичности, он никогда не освободится от видения себя с точки зрения тех ролей, которые он играет, то есть представлений других лю­дей о нем. Мид говорит, что Я во всех его аспектах — это преимущественно соци­альный продукт¹⁶. В общем, мы согласны с Мидом, хотя он склонен к преувеличениям.

От четырех до шести

Описанный нами процесс идет на протяжении дошкольных лет и далее. Эво­люция Я еще далека от завершения. Как мы сказали, дошкольник легко теряет свою самоидентичность. Он огорчается, если мы не узнаем его превращений. Фантазия и реальность сливаются. В игровой жизни господствует выдумка. Появляются вообража­емые товарищи. У 20 % (а возможно, и больше) детей в возрасте от четырех до шести лет есть воображаемые товарищи¹⁷.

¹⁶ Mead G H Mmd, self and society Chicago Umv of Chicago Press, 1934

¹⁷ Ames L В, Learned J rmagmary companions and related phenomena // Journal of Genetic Psychology 1943 Vol 62 P 147-167

250 Структура и развитие личности

У ребенка этого возраста есть еще затруднения с местоимениями. Маргарет Мид описывает диалог между ярким четырехлеткой и его учителем¹⁸:

Стюарт: Знаете, Я — это имя. Мое имя.

Учитель: Я — это и мое имя.

Стюарт: Нет, мое. Как оно может быть твоим? Я — это Я.

Учитель: Я тоже.

Стюарт: Нет. Ты — не Я. Я — это Я. Ты — это ты. (После паузы) Я — это Я для меня, а ты — Я для тебя!

Это хороший пример научения посредством инсайта. Внезапная перемена в точке зрения Стюарта является также примером того, что Пиаже называет «рецип-рокностью». Спустя некоторое время ребенок, наконец, оказывается в состоянии встать на точку зрения «другого» и, делая так, оттачивает свое собственное чувство отделения от других¹⁹.

В этот период телесное Я ощущается все сильнее. Пятилетний мальчик перед операцией по удалению миндалин сказал: «Мне не нравится, чтобы я не был самим собой, а именно это произойдет, если из меня заберут даже самую маленькую мин­далину»²⁰. Фрейдисты назвали бы страх этого мальчика разновидностью страха каст­рации. Все части тела, особенно гениталии, начинают казаться ребенку приватными и важными. Неумные взрослые, угрожающие ребенку нанесением телесных повреж­дений (например, «отрезать это», когда ребенок занимается сексуальными играми), сеют глубокие страхи и, таким образом, угрожают развивающемуся желанию авто­номии и целостности. Наши тела — это наши предпочтения. Даже когда мы достаточ­но стары, знаем свои ограничения и страдаем от этого знания, мы все еще согласны с Тачстоуном: «Уродливая вещь, но моя собственная».

В одном отношении ребенок четырех—шести лет ужасно эгоцентричен. Он рас­сматривает мир как существующий для его пользы. Он считает, что солнце следует за ним, чтобы посмотреть, хороший ли он мальчик. Для него Бог или Санта Клаус — это существа, основная обязанность которых — служить ему. Ребенок фактически не осознает никакой структуры мышления, отличной от его собственной (существуют только скудные зачатки реципрокности). Он принимает свою точку зрения за абсо­лютную, убежден, что другие думают так же, как он, и не чувствует необходимости объяснять свои утверждения. Но вся эта эгоцентричность, строго говоря, не является сфокусированной на себе, она вытекает просто из субъективной природы мышления ребенка в этот период. Он не знает, что это исключительно его.

В течение этого периода к трем аспектам самости, которые мы ранее обсуди­ли, добавляются еще два:

Аспект 4 — расширение Я.

Аспект 5 — образ Я.

¹⁸ MeadM New lives for old N Y Morrow, 1956 P 128

¹⁹ Полномасштабная «реципрокность» невозможна примерно до возраста 12 лет, когда ребенок обычно осознает, что точка зрения другого человека может быть так же хороша и верна, как и его собственная Исследование показывает, что швейцарские дети до 12 лет убеждены, что французы в глубине души на самом деле хотели бы быть швейцарцами Только в пубертатном периоде они действительно понимают, что другому человеку его взгляды на жизнь кажутся такими же правильными и желательными, какими взгляды ребенка кажутся ему Полноценная реципрокность достигается медленно Даже некоторым взрослым не удается ее достичь (См PiagetJ, Weil A The development m children of the idea of the homeland and of relations with other countries // Tnternational Social Science Bulletin 1951 Vol 3 P 561-578)

²⁰ Stone L J, Church J Childhood and adolescence N Y Random House, 1957 P 161

Развитие чувства Я 251

Мы сказали, что чувство соперничества появляется только после трех лет. С ним приходит чувство обладания. Мяч мой, мне принадлежит трехколесный велоси­пед. Мой папа, мой брат, мой дом ощущаются как теплые части моего Я. Конечно, ребенок еще не может расширить себя настолько, чтобы охватить свою страну, свою церковь или свою карьеру. Относительно взрослых мы иногда говорим: «Человек — это то, что он любит» (см. главу 12). Говоря так, мы имеем в виду, что лучше узнаем личность через знание того, что входит в расширенное Я. Но у маленького ребенка есть только зачатки такого расширения Я.

В зачаточном состоянии находится также и образ Я. Ребенок начинает узнавать, что его родители хотят, чтобы он был «хорошим» мальчиком, а также что временами он «непослушный». Через процесс взаимодействия он узнает, что именно его родите­ли ожидают от него, и сравнивает эти ожидания со своим собственным поведением. Конечно, пока еще у него нет ни ясно развитого сознания, ни какого-либо образа себя, каким бы он хотел стать, когда вырастет. Однако он закладывает фундамент для намерений, целей, чувства моральной ответственности и самопознания. Все это по­зднее сыграет большую роль в его личности. В детстве способность думать о себе (какой ты есть, каким хочешь стать и каким должен стать) только зарождается.

От шести до лвеналиати

Чувство идентичности, образ Я и способности к расширению Я резко возрас­тают с поступлением ребенка в школу. Его одноклассники откровенны и жестоки по отношению к его слабостям или особенностям (идиосинкразиям). Они критически относятся к нему и дразнят («четыре глаза», «жирный»). Такие прозвища обижают, но они же помогают установить идентичность и делают более острым внутреннее ощущение самости.

Ребенок вскоре узнает: то, что ожидают от него вне дома, сильно отличается от родительских стандартов. Племенные (ровесников) стандарты одежды и речи — это что-то новое. Мальчик как можно скорее должен научиться быстро переключаться с резкого и непристойного разговора сверстников на более вежливый тон его родителей и каким-то образом вместить в себя оба мира. Когда дети вступают в общество сверст­ников, они получают резкий урок «испытания реальностью». Они фактически учатся говорить: «Теперь я должен делать то. Теперь я должен делать это. Теперь я должен быть осторожным. Теперь я могу делать как мне нравится». Такие переключения интенсифи­цируют чувство Я.

Хорошо известно, что дети этого возраста становятся моралистами и закон­никами. Есть правила, которым надо жестко следовать. Родительские правила важ­ны, но правила банды совершенно обязательны. Ребенок еще не доверяет себе быть независимым моральным субъектом. Его ощущение Я комфортно, только если он адаптируется к внешним правилам, расширяет свое Я в пространстве банды и фор­мирует образ защищенного конформиста. Ребенок горячо верит, что его семья, ре­лигия и группа сверстников правы. Он может ощущать конфликт между стандарта­ми родителей и сверстников, но он твердо верен этим конкретным расширениям себя. В этот период важным принципом научения становится «идентификация».

Интеллектуальная жизнь ребенка все время развивается. В начале школьных лет он испытывает пристрастие к загадкам и каламбурам, а немного позже — к шифрам, криптограммам и иностранным словам. Его очаровывает объективное знание, и воп­рос «почему?» всегда у него на устах. Он начинает ощущать новую мощь, новый ас­пект своей самости:

Аспект 6 — Я как субъект рационального совладания.

252 Структура и развитие личности

Верно, что с первых месяцев жизни ребенок был в состоянии решать простые проблемы, но только теперь он действительно полностью осознает, что у него есть разумная способность, которую можно применять к ним. Раньше он думал, а теперь он думает о думанье.

Я как «субъект совладания» довольно хорошо соответствует тому, как Фрейд определяет эго. По Фрейду, эго — сознательная часть личности, чья обязанность — находить решение проблем, созданных импульсами (ид), внешней средой и запрета­ми, принятыми от собственных родителей и от общества (суперэго). Подобно всаднику на лошади, разумное Я пытается выбрать свою дорогу, чтобы избежать ловушек, по­ставленных этими тремя «тиранами». Конечно, эго не всегда полностью разумно. Часто оно просто «оборонительно». В его обязанности входит изобретение оправданий и «ра­ционализации» для предотвращения уязвления самооценки. Оно может отрицать, что препятствия существуют, и изобретать способы бегства и стратегии, иллюзорно спо­собствующие разрешению жизненных проблем.

Мы признаем некоторую произвольность в датировании эволюции этого аспек­та самости таким поздним периодом как 6—12 лет, но мы поступаем так, потому что именно в этот период дети начинают заниматься рефлексивным и формальным мыш­лением. Теперь они полностью знают, что Я — мыслитель, и эта функция становится для них близкой и центральной, как и все другие аспекты самости.

Подростковый возраст

Эриксон указывает, что главное свойство подросткового возраста — возобнов­ление поиска своей идентичности²¹. Вспомним, что двухлетка уже прошел предвари­тельную стадию. Но позже он снова утратил себя, так сказать, в своей верности се­мье и банде. В подростковом возрасте проблема снова обостряется. Центральным для этого возраста становится вопрос: «Кто я?».

Это вопрос: «Я ребенок или взрослый?». Родители бесполезны. Иногда они от­носятся к юноше как к ребенку; иногда они ждут, что он возьмет на себя зрелую от­ветственность. Родительские колебания могут быть причиной его собственных. Хотя юноша продолжает придерживаться многих детских установок, теперь он достаточно зрел физически и сексуально для того, чтобы играть взрослые роли. Восемнадцатилет­них уже могут признать взрослыми, но в большинстве штатов они еще не имеют права голосовать. Являются ли они зрелыми или нет? Определенные обряды, отмечающие переход от детства к взрослости, расположены между двенадцатью и тринадцатью го­дами: конфирмация, Бар Мицва, окончание начальной школы. Действительно ли эти обряды отмечают вхождение в зрелый возраст? Подростку может быть разрешено во­дить машину в четырнадцать, шестнадцать или восемнадцать лет, в зависимости от места проживания. Кто может сказать, где начинается зрелость? Подросток не знает, но не знает и общество.

Образ Я подростка зависит от других. Он ищет популярности и боится остра­кизма. Его волосы, музыкальные вкусы, даже его драндулет подчиняются стандар­там его группы. Подросток редко не поддается подростковым нравам. Его образ Я и чувство идентичности недостаточно тверды, чтобы выдержать напряжение.

Юноша с задержкой физического развития несчастен среди сверстников. Мо­лодой человек может мучиться из-за медленного роста бороды, из-за худобы или слабых бицепсов. Его сестра может тоскливо задерживаться у рекламы бюстгальте-

Дата добавления: 2015-08-28