Под обшей редакцией Л.А.Леонтьева 32 страница

Промывка мозгов. К промывке мозгов относится случай, когда посторонние от­чаянно хотят изменить укорененные системы ценностей, усвоенные человеком за всю жизнь. Жертвой может быть американский миссионер или репортер, заключен­ный в тюрьму в Северной Корее или в Китае, или демократически настроенный не­мец, арестованный за свои политические убеждения и брошенный в нацистский или русский концлагерь. Суровые эксперименты по «промывке мозгов» или «духовной хирургии» (более успокаивающими ярлыками могут быть «идеологическое перевос­питание» или «принуждающее убеждение») позволяют нам проследить результаты.

²⁹ MeadM Cultural discontinuities and personality transformation // Journal of Social Tssues Supplement Series 1954 № 8

³⁰ Allport G W, Bruner J S, Jandorf E M Personality under social catastrophe ninety life-histories of the Nazi revolution //Character and Personality 1941 Vol 10 P 1-22

280 Структура и развитие личности

Согласно нашей реконструкции, сделанной на основе теперь уже многочис­ленных рассказов, начинается все с драматического ареста (часто в полночь или в ранние утренние часы), сопровождаемого размахиванием пистолетами и другим ору­жием. Арестованному могут даже завязать глаза, надеть наручники и препроводить его в камеру. Допросы начинаются немедленно, обычно при очень ярком свете, вы­зывающем чрезмерное напряжение глаз и утомление. Следствие начинается со слов: «Правительство все знает о ваших преступлениях, но теперь вы можете во всем при­знаться». Заключенный удивлен и смущен, ибо он не знает иных своих преступле­ний, кроме личного несогласия с режимом. Он протестует, утверждает, что невино­вен, но ему говорят: «Правительство не арестовывает невинных людей». На допросах он должен рассказать о своей работе, о том, что он делает в стране, с кем связан и о всех фактах своей социальной жизни и экономического статуса. Он должен попы­таться вспомнить исчерпывающие детали своих разговоров. Если он старается сотруд­ничать, ему говорят: «Есть еще что-то. Вы не говорите всего откровенно». Когда его усталость нарастает, ему говорят, что если он признается, его быстро освободят от тяжких испытаний.

С физиологической точки зрения мы можем сказать, что нервная система пе­регружается продуктами усталости и эмоциональной фрустрации. Начинается подав­ление его обычных привычек и убеждений. Он озабочен поиском возможности спа­сения, а ему говорят, что единственный путь к нему — признание. Ему не в чем признаваться, но мысль пускает корни и становится все более привлекательной, когда возрастают усталость и угроза физических пыток. Часто, когда он все более и более запутывается и теряет уверенность, его отводят в камеру и разрешают по­спать, но только час или два. Этот частичный отдых ведет к еще большей дезориен­тации его обычных привычных систем. Допросы — а часто и пытки — начинаются снова. Ни одна из его обычных привычек не помогает ему выйти из непереносимой ситуации. Все протесты или неудачные попытки оправдаться наталкиваются на: «Признайтесь. Скажите правду. Признание спасет вас». С этой так твердо вбитой иде­ей, после многих часов или, возможно, дней без пищи и сна, заполненных болью и общей фрустрацией, истязаемый ощущает слабость и желание уступить. Он хочет «помочь» своему столь настойчивому мучителю, особенно, конечно, потому, что та­ким образом он может найти избавление. Но никакой его ответ не удовлетворяет экзаменатора. Испытание не кончается.

В камере с ним оказываются более «продвинутые» преступники (с более про­мытыми мозгами), и эти люди свирепо нападают на него, вероятно, вымещая на нем месяцы собственных страданий. Его обвиняют в том, что он — «закоренелый импе­риалист, отказывающийся признать свои преступления».

Физические страдания продолжаются:

«Тебя обязывают стоять с цепями на лодыжках и держать руки за спиной Они не помогают тебе, потому что ты ужасный реакционер Ты ешь как собака — ртом и зубами Ты управляешься с чашкой и миской с помощью носа и пытаешься дважды в день всосать немного бульона Если тебе надо помочиться, они расстегивают тебе брю­ки Цепи не снимаются никогда Никто тебя не моет Вшей все больше и больше Они непрерывно требуют, чтобы ты все признал, и тогда к тебе будут относиться лучше Ты начинаешь думать о том, как избавиться от цепей Ты должен избавиться от цепей»³¹

³¹ Lifton R J «Thought reform» of Western civilians m Chinese communist prisons // Psychiatry 1956 Vol 19 P 173-195, Idem Thought reform and the psychology of totalism N Y Norton, 1961

Культура, ситусшия, роль 281

Историю таких пыток излагали в последние годы много раз. Переломный мо­мент откладывается, человек может месяцами ничего не признавать. Но в конце концов — после многих месяцев или лет такого существования — происходит под­линное крушение здания личности, существовавшего до ареста. Достаточно стран­но, что внезапная доброта со стороны судей помогает сломить сопротивление и вызывает у жертвы регресс к детскому уровню. Само признание может быть поверх­ностным, но тюремщики это знают и, вбив этот клин, настойчиво загоняют его все глубже в личностную интеграцию, пока она не расколется и не разрушится. Одна жертва сказала: «Они создают шпионскую ментальность. То, что вы выдумали, ста­новится реальностью. Если вы признались, что передали сорок шпионских сообще­ний, в следующий раз вы скажете, что передали пятьдесят. И эти пятьдесят стано­вятся для вас реальностью».

Слишком болезненным оказывается сохранение прежних стандартов правды и лжи, справедливости и несправедливости. Легче принять предложенные стандарты, сказать: «Да, я шпион, преступник, враг народа. Я заслужил то, что вы мне даете. Вы правы, а я не прав. Вы — великие и справедливые судьи. Я — ничто». Священник-мис­сионер в Китае после тяжких мук заявил, что действительно был шпионом, обучен­ным в миссионерской школе для поездки в Китай, чтобы заниматься шпионской деятельностью под прикрытием религии, его локальная миссия — шпионская орга­низация; Ватикан — главный шпионский центр; вся его жизнь была направлена про­тив интересов китайского народа.

Такого разрушения старых привычек и чувств достичь крайне трудно, но воз­можно (по крайней мере, во многих случаях). Чтобы перевернуть укоренившиеся убеждения и ценности, требуется время и катастрофические страдания. Беттельгейм рассказывает о своей собственной многомесячной борьбе за сохранение чувства Я в концлагере в Бухенвальде. Он повторял: «Эти муки происходят с моим телом, а не со мной». Но даже Беттельгейм проводит временную границу сопротивления при­мерно на рубеже три года. Более старые заключенные часто становились жалкими рабами нацистских тюремщиков; соглашались с их проповедями, даже искали ку­сочки их одежды, носясь с ними как со священным фетишем³².

Таким образом, получается, что в условиях тотально контролируемой внешней среды, максимального давления на индивида, личность (или важные ее области) может быть перевернута вверх дном. Еще не известно, сможет ли тот, кто в конце концов бежит из обстановки принуждения, когда-либо полностью восстановить свои предыдущие системы убеждений и ценностей.

Некоторые исследователи развивали ту точку зрения, что эти крайние транс­формации обусловлены действием трех сил: слабости, зависимости и страха [debility, dependency, dread]. Эта «теория DDD» утверждает, что интенсивное и одновремен­ное действие этих сил раньше или позже сломит любое сопротивление предложе­ниям мучителей³³. Вероятно, теория должна больше подчеркивать утрату обычной социальной опоры и полную инверсию социальной системы, ситуации и ролей, в которых находится жертва³⁴.

³² Bettelheim В Tndividual and mass behavior m extreme situations // Journal of Abnormal and Social Psychology 1943 Vol 38 P 417-452

³³ Farber I E, Harlow H F, West L J Brainwashing, conditioning, and DDD // Sociometry 1957 Vol 20 P 271-285

³⁴ Подробнее об этом см Lifton R J «Thought reform» of Western civilians m Chinese communist prisons // Psychiatry 1956 Vol 19 P 173-195, Sargant W Battle for the mmd N Y Doubleday, 1957, Schein E et al Coercive persuasion N Y Norton, 1961

Структура и развитие личности

На рисунке 6 делается попытка обобщить данные различных исследований со­циального стресса и давления на личность. Видимо, происходит следующее: обычно стрессовое изменение в социальной ситуации сначала вызывает реакцию дезорга­низованного типа, возбуждение некоторых «внутренне аномальных» механизмов. Под воздействием внезапной болезни, потери работы, тяжелой утраты или ареста индивид вполне может чувствовать себя подавленным, дезориентированным, он может начинать защищаться или отрицать несчастье. Когда давление возрастает (как на жертв нацистов или в первые месяцы заключения), сопротивление увеличивает­ся. Человек ищет разумных решений, посвящает себя сохранению своей целостнос­ти, упорно старается сохранить свои старые убеждения и ценности. Однако в конце концов (как в случае промывки мозгов) личность может быть перевернута вверх дном и подчинена (без сопротивления) очень изменившимся условиям. Предполо­жительно, для большинства личностей существует переломный пункт, для некото­рых раньше, для других позже. К счастью, у большинства людей крайний предел никогда не проверяется.

Рис. 6. Обобщенные отношения между силой эго и стрессогенными социальными изменениями

Индивидуальная структура и коллективная структура

В этой главе мы предприняли трудную задачу разобраться в связи личностной системы с социальной системой. Мы попытались избежать двух ловушек: во-первых, той, в которую часто попадают психологи и психиатры; во-вторых, той, в которую попадают неосторожные социологи и антропологи.

Индивидуалистическая ошибка: личность рассматривается как изолированная единица без упоминания о ее становлении в социальном окружении и зависимости от него. Человек живет и умирает в блистательной изоляции. Его поведение последо-

Культура, ситусшия, роль 283

вательно от ситуации к ситуации. Культура, общество, ролевые отношения рассмат­риваются просто как беспокойные детали, которые надо отмести в пользу структуры характера, фиксированной организации, неизменных черт и закрытой самости.

Культуралистская ошибка: мысль, что личности, по сути, нет. Да, есть биологи­ческий организм, но все, что он делает, является продуктом социальных, культурных, ситуативных сил. Этот взгляд отказывает личности в самодостаточности, но наделяет самодостаточностью культурные институты, социальные системы и ролевые отноше­ния. С этой точки зрения индивид — просто досадная помеха для социальной науки.

Многие авторы ставят «социальное» и «индивидуальное» в отношения диалек­тического противоречия. Их рассматривают как находящиеся в постоянном конфликте. Юнг говорит, что мы не можем избежать отпечатка архетипов и социальной традиции; в то же время у каждого из нас есть влечение к индивидуализации, негативизм по от­ношению к племенным путям и желание быть собой. Энгьял также постулирует две противоположные потребности: одна — приспособиться к другим людям (гомономия), другая — быть независимым в своей жизни (автономия)³⁵. Человек — это и зеркало своей культуры, и самодостаточный светильник.

Но этот диалектический подход оказывается неудовлетворительным по той простой причине, что ничто в личности не бывает чисто «социальным» и ничто не бывает чисто «индивидуальным». Нет такого конкретного разделения. Конечно, есть истина в том, что говорят эти авторы, но они почти не дают нам научной основы для решения проблемы этой двойственности.

Мы считаем, что лучший подход — развести две системы рассуждений. Мы легко можем идентифицировать личностную систему, существующую «под кожей». Это ставит нас лицом к лицу со многими проблемами «индивидуальной структуры». Мы также можем идентифицировать институты, обнаруживаемые в культурных и со­циальных системах, включающих ролевые отношения многих людей. Здесь мы име­ем дело с «коллективной структурой». Оба подхода валидны. И для полного описания человеческого действия (которого еще не пытается дать ни одна отдельная наука) нам нужны они оба.

Давайте рассмотрим пример. Добрая леди приносит цветы больному другу в больницу. Этот простой поступок может, если мы захотим, привести нас к «внутрен­ней структуре» (системе личности). Мы спрашиваем: характерен ли для нее этот по­ступок? Да, мы обнаруживаем, что она почти всегда внимательна и великодушна в своих действиях. Поступок естественно вытекает из ее системы убеждений и ценнос­тей, из ее структуры привычек и черт. Получив таким образом поступок, приспособ­ленный к нашей оценке ее личности, мы довольны.

Но тот же поступок, если мы пожелаем, также ведет нас ко «внешней», или коллективной, структуре (социальной системе). Она бы не смогла купить цветы, если бы не играла роль покупателя в цветочном магазине и тем самым не была бы винти­ком в торговой системе своей культуры. Она бы не смогла доставить цветы в больницу, если бы не приспособилась к часам посещения и предписаниям этой «внешней» соци­альной системы. Во многих отношениях личностная система этой доброй леди пересе­кается с торговыми, транспортными и медицинскими системами ее сообщества.

Короче говоря, личность — это «агрегат внутри агрегата, структура внутри большей структуры, часть которой она составляет»³⁶. Тщетно спрашивать, какая

³⁵ Angyal A Foundations for a science of personality N Y Commonwealth Fund, 1941

³⁶ Цитата и пример взяты из AllportF H Theories of perception and the concept of structure N Y Wiley, 1955 P 107

284 Структура и развитие личности

структура более «реальна». Так происходит, что психологи особенно интересуются системой личности, а социологи и антропологи — внешними системами. Любой из этих взглядов оправдан избранным углом зрения. Но всем надо видеть и свободно признавать многочисленные точки пересечения и взаимозависимости двух структур, как мы попытались это сделать в данной главе.

Резюме

Личность — это система внутри матрицы социокультурных систем. Это «внут­ренняя структура», включенная во «внешние структуры» и взаимодействующая с ними. Внешние (коллективные) структуры вообще не могли бы существовать при разрушении составляющих их личностных систем. Но и никакая личностная система не могла бы быть тем, что она есть, и существовать длительное время без окружаю­щих коллективных систем.

Некоторые теории пренебрегают внешними системами. Возможно, в этом можно было бы обвинить психоанализ, экзистенциализм и персонализм. Распрост­ранено также пренебрежение к личностным системам. Виновниками этого могли бы быть признаны последователи теории ролей, культурологи, марксисты и некоторые социологи. Трудно найти верный баланс. И мы до некоторой степени можем изви­нить их односторонность, ссылаясь на то, что каждый специалист имеет право на свои собственные пристрастия.

В данной главе мы попытались сохранить разумное равновесие, хотя в остав­шейся части книги будем заниматься главным образом «внутренней системой». Осо­бой нашей целью было исследование точек пересечения.

Ребенок неизбежно усваивает (с помощью принципов научения) культурные способы и неизбежно принимает роли, соответствующие его статусу внутри семьи. Позднее он осваивает много заданных ролей внутри многих социальных систем. Его поведение модифицируется в пределах каждой социальной ситуации, с которой он сталкивается. На протяжении жизни он воплощает «базовую личность», подходящую для его культуры и субкультур. В некоторой степени он сгибается под ветром соци­альных перемен. Если изменения сильны и достигают крайностей, как в случае про­мывки мозгов, вся его личность может измениться.

В то же время мы обнаруживаем, что реальная культура допускает широкий диапазон приемлемых вариаций в личном поведении. Социальные ситуации также до определенной степени либеральны и существует много способов удовлетворения ро­левых ожиданий. Большая игра в социальной системе предполагает большую (хотя и не безграничную) личную изменчивость.

Соответственно, структура личности допускает диапазон изменчивости. Чер­ты и установки структурированы верхним и нижним пределами. Благодаря этой сво­боде человек может с большей легкостью отвечать требованиям своей культуры, мгновенной ситуации и своих ролей. На основании этой внутренней гибкости соци­альной и личностной систем в норме достигается их взаимная адаптация и успеш­ное пересечение.

Глава 9. Развитие мотивов

Взрослый и ребенок — Эмоции — Теории неизменных мотивов — Критика теорий неизменных мотивов — Теории меняющихся мотивов — Резюме

Проблема мотивации — центральная для психологического изучения личнос­ти. Некоторые авторы утверждают, что эти две проблемы совпадают. Мы не прини­маем эту крайнюю точку зрения, но согласны с тем, что любая теория личности вращается вокруг анализа природы мотивации. Под мотивом мы имеем в виду лю­бое внутреннее состояние человека, вызывающее действие или мысль.

Взрослый и ребенок

В общем и целом жизнь человека течет от тотальной младенческой зависимости к относительной независимости в юности и далее к социальной ответственности во взрослом возрасте. Такая радикальная трансформация личности должна производить большие изменения в мотивации.

Рассмотрим сначала двухлетнего ребенка. Как бы сильно мы ни любили его, мы вынуждены признать, что он — «антиобщественный элемент». Чрезмерно требо­вательный, он не выносит задержки в удовлетворении своих импульсов. Он ищет удо­вольствия, нетерпелив, разрушает все вокруг, лишен совести и полностью зависим. Собственный голод, собственное утомление, собственные телесные желания, его потребность в активности, игре и комфорте — вот его единственные заботы. Его ни­когда не волнуют удобства и благосостояние других. Он не выносит ни фрустрации, не соперничества. С его точки зрения, его мать, его семья, его мир должны посвя­щать себя немедленному удовлетворению его прихотей. Если бы взрослый был напо­ловину так эгоцентричен, как двухлетний ребенок, его бы сочли криминальным пси­хопатом. Философ Гоббс однажды сказал: «Безнравственный человек — это всего лишь ребенок, выросший сильным».

В противоположность ребенку, зрелый взрослый обладает мотивами, которые контролируются, социально релевантны и довольно хорошо интегрированы в запла­нированную карьеру. Таким человеком предстает Толстой в описании Честертона.

286 Структура и развитие личности

«Толстой — не только величайший романист, но также и человек с реальными, твердыми и серьезными взглядами на жизнь Он один из двух или трех человек в Европе, обладающих таким полностью собственным отношением к вещам, что мы могли бы точно предугадать их взгляды на все — на шелковую шляпу, закон о мест­ном самоуправлении, индийскую поэму или фунт табака Эти люди — Толстой, м-р Бернард Шоу и мой друг м-р Хилер Беллок Они во многом диаметрально противопо­ложны друг другу, но у них есть одно существенное сходство их мысли, убеждения, мнения о каждом предмете на земле вырастают естественно, как цветы в поле Есть определенные взгляды на определенные вещи, которые они должны принимать не они формируют мнения, мнения формируют их Возьмем, к примеру, в случае Тол­стого простой перечень разных объектов, которые я выше написал в случайном по­рядке шелковая шляпа, закон о местном самоуправлении, индийская поэма, фунт табака Толстой бы сказал "Я верю в предельно возможное упрощение жизни, следо­вательно, эта шелковая шляпа — ужасная глупость" Он бы сказал "Я верю в пре­дельно возможное упрощение жизни, следовательно, этот закон о местном самоуп­равлении — просто мелочный компромисс, нехорошо разбивать централизованную империю на нации, надо разбить нацию на индивидов" Он бы сказал "Я верю в пре­дельно возможное упрощение жизни, следовательно, меня интересует индийская по­эма, ибо восточная этика, при всем ее очевидном великолепии, гораздо проще и бо­лее толстовская, чем западная" Он бы сказал "Я верю в предельно возможное упрощение жизни, следовательно, этот фунт табака — дьявольская вещь, заберите его" Все в мире, от Библии до рожка для обуви, Толстой может свести и сводит к этому основному фундаментальному толстовскому принципу — упрощению жизни»¹

Мы можем отбросить (как литературное преувеличение) утверждение Честер­тона, что только «два или три человека» настолько хорошо интегрированы, что мож­но точно предугадать их взгляды на все. Среди ваших или моих знакомых тоже най­дутся такие. Однако эта зарисовка служит нашей цели, так как демонстрирует, насколько далеко мотивационные системы взрослых уходят от импульсивных, бес­связных, эгоцентричных мотивов раннего детства.

Эмоиии

Слова мотив и эмоция имеют один и тот же латинский корень (movere — дви­гаться). Эмоции движут нами; то же делают мотивы. Тогда какова их связь?

Эмоцию лучше всего определить как «возбужденное состояние организма». Некоторые эмоции специфичны по отношению к актуальной потребности: боль, го­лод, страх, сексуальное желание; другие более обобщенны и устойчивы: тревога, депрессия, нежность, почтение. Каков бы ни был их чувственный тон или длитель­ность, эмоции ценны тем, что сигнализируют нам: «что-то происходит неправиль­но», или заверяют — «все в порядке». Они часто выступают в качестве тонизирую­щего средства, помогая индивиду получить то, в чем он нуждается для физического выживания, защиты и дальнейшего роста своей личности. Но очень сильные эмо­ции становятся разрушительными и перестают служить приспособительной цели.

Природа эмоций еще не полностью понята, хотя им отводится большая глава в любой книге по общей психологии. В контексте личности мы можем сказать, что эмоции — это субъективная окраска мотивов, особенно тех, которые блокированы или находятся в конфликте с другими, или достигли внезапного и неожиданного

¹ Chesterton G К et al Leo Tolstoy London Hodder & Stoughton, 1903 P 3f

Развитие мотивов 287

успеха на пути к своей цели. Так как наша задача — понять устойчивую структуру мотивов, мы опустим обсуждение «возбужденного» эмоционального состояния, ко­торое часто сопровождает их².

Теории неизменных мотивов

Несмотря на очевидность громадного различия между мотивами двухлетнего ребенка и взрослого, несколько важных теорий говорят нам, что мотивы людей, по существу, одни и те же от рождения до смерти. Одинаковые влечения, потребности и инстинкты сохраняются у нас с колыбели до могилы. Давайте исследуем некоторые из основных положений этой точки зрения.

«Удовольствие и боль — наши верховные проавители». У этого известного выска­зывания Иеремии Бентама всегда было множество сторонников со времен древних греков до нынешних дней. В старые времена представители киренской школы утверж­дали, что всех людей мотивирует поиск положительного удовольствия; эпикурейцы считали, что главная цель человека — избежать боли. В девятнадцатом веке в боль­шинстве экономических и социальных теорий и в политике Запада доминировала утилитаристская школа мышления. Ее представители соглашались с Миллем, что че­ловек физически не способен ничего желать, если мысль об этом ему неприятна. В нынешней психологии снова, как при эпикурейцах прошлого, акцентируется избе­гание боли и дискомфорта. «Снижение напряжения» объявляется верховным мотивом. Провозглашается, что все наше поведение стремится к равновесию, спаду, гомео-стазу или бегству от напряжения.

Психологический гедонизм, как называют этот тип теорий, обладает соблаз­нительной привлекательностью. Он очень чувствительно и ясно говорит, что люди стремятся к счастью и избегают несчастья. Разве эта формула не сохраняется с рож­дения до смерти? Двухлетка ищет удовольствия; Толстой ищет удовольствия (через уменьшение сложности жизни); вы и я ищем удовольствия (или счастья). Все это так просто. Так ли?

Группа молодых незамужних девушек обсуждала свои жизненные мотивы. Они пришли к единодушному решению, что их единственный мотив — «быть счастли­вой». Присутствовавший психолог попросил их посмотреть на две фотографии. На одной была изображена улыбающаяся девушка явно из рабочего класса, на другой — несомненно богатая девушка, выглядящая подавленной. Все девушки согласились, что первая счастлива, а вторая несчастна. Затем их спросили: «Какой из двух вы бы предпочли быть?» Все предпочли бы быть несчастной, но богатой. Некоторые смея­лись над своим выбором. Одна сказала: «Я знаю, это забавно, потому что я хочу быть счастливой, но именно так я чувствую». Этот показательный (хотя и провока­ционный) эксперимент дает основание полагать, что для этих девушек социальный статус — более сильный и конкретный мотив, чем счастье.

С понятием счастья как мотива связано много сложностей. Самое сложное — это то, что нельзя прямо нацелиться на достижение счастья. Следовательно, это не конкретный мотив. Кто-то может думать: если получу степень в колледже, женюсь на Сьюзан, заработаю на хорошую жизнь, то буду счастлив. Но осязаемые цели — это конкретные достижения, а счастье — это, в лучшем случае, побочный продукт

² Отношения между мотивом и эмоцией подробно рассматриваются в Arnold M Emotion and personality 2 vols N Y Columbia Umv Press, 1960

288 Структура и развитие личности

мотивированной чем-то другим деятельности. Тот, кто нацелен на счастье, вообще не имеет цели.

Давайте исследуем свое собственное сознание. Поглощенные задачей, осуще­ствлением мотива, осознаем ли мы наше стремление к счастью? Мы знаем, что стре­мимся пройти тест, написать стихотворение или выиграть игру. Мы смутно ожидаем, что успех принесет удовлетворение, но нас ведет конкретная цель; предвосхищение удовлетворения само по себе — не более, чем отдаленная тень.

А само удовлетворение часто мрачновато и не похоже на «счастье» в приня­том смысле слова. В чем счастье для пилота падающего бомбардировщика, отдающе­го жизнь за свою страну? В чем счастье для работающего с полной самоотдачей, но переутомленного и задерганного государственного деятеля? Для любящей матери осужденного преступника? Всякий раз, когда мы делаем что-нибудь, потому что «обязаны» делать это, мы нарушаем кредо гедонизма. Многое, что мотивирует нас, увеличивает наше напряжение, снижает наши шансы на удовольствие и обязывает нас вести трудную и рискованную жизнь. Бисмарк однажды сказал: «Мы в этом мире не для удовольствия, а чтобы выполнять наш проклятый долг».

Но, несмотря на эти критические комментарии, между удовольствием и мо­тивом существуют определенные позитивные взаимоотношения, на которые можно указать. Безусловно верно, что приятный чувственный тон часто сопровождает удов­летворение влечений: прием пищи, сон, активность, выделения, секс, даже вдыха­ние свежего воздуха. Верно также, что значительная часть поведения маленького ре­бенка импульсивна (контролируется влечениями) и в этом смысле может быть названа гедонистической. Юность — это тоже возраст «поиска удовольствий» (в том смысле, что вечеринки, занятия спортом, свидания — кратковременные цели, бы­стро приносящие приятные чувства). Верно также, что многие взрослые являются гедонистами в том смысле, что на протяжении всей жизни они ищут немедленного чувственного удовлетворения. Мы признаем эти факты. Мы можем также признать, что удовольствие и боль — это сигналы природы нам о том, что наши мотивы удов­летворяются или блокируются. Даже человек, выполняющий свой долг, переживает некоторые вспышки удовольствия или удовлетворения. Но оказалось, что по мере прогресса эволюционного развития человека сигналы природы (а сигналы — не мо­тивы) становятся все менее и менее надежными. Мотивы пещерного человека впол­не могли быть настроены на гедонистические сигналы. Но в наши дни мы обнару­живаем меньшее соответствие между реализацией идеала, долга, ответственности и сигнальным флажком удовольствия. И многое из того, что приятно, несовместимо с главными жизненными целями взрослого.

Итак, мы не можем построить теорию мотивации на гедонизме. Это смут­ный принцип, недостаточно подкрепленный доказательствами и нашей собствен­ной интроспекцией. Нет близкого соответствия между удовольствием и достиже­нием цели³.

Инстинкты. Второй простой, но, возможно, ошибочный взгляд на мотива­цию полностью приписывает ее инстинкту. Отметим три разновидности доктрины инстинктов.

³ Можно заметить, что более молодые исследователи часто страстно доказывают какую-то версию доктрины гедонизма, тогда как более старшие склонны выступать против нее (например, Е Л Торндайк и 3 Фрейд, став старше, изменили свои взгляды) Может быть, более старшие ученые утрачивают жизнелюбие или приобретают мудрость Возможно, взгляды человека на эту проблему зависят от того, насколько он стар

Развитие мотивов 289

Составление списков ad hoc*. Легко изобретать инстинкты в соответствии с текущей нуждой. Экономист, желающий объяснить экономическое поведение чело­века, может бойко постулировать инстинкты мастерства, соперничества или приоб­ретательства, он может выстроить целую систему на своих предположениях, но сами предположения беспричинны и бездоказательны. Воспитатель может «нуждать­ся» в инстинкте игры, любопытства, мышления и — оп-ля! — изобретет их для своих целей. Социолог может ради своего теоретизирования решить, что человеку нужны четыре базовых «желания»: новизны, безопасности, признания, обладания. И вот вам они⁴. Много лет назад Л. Л. Бернард сделал обзор психологической и социологической литературы и обнаружил примерно четырнадцать тысяч постулированных (и произ­вольно изобретенных) инстинктов⁵. Изобретения такого рода могут приносить ути­литарную пользу, но они не опираются на серьезную мотивационную теорию.

Дата добавления: 2015-08-28