— Заверни их в полотенца, чтобы не простудились, и положи на диван. Пусть поспят, — склоняясь над советником, велела артемиту Гарьят.
С виду это был самый обычный абориген. Разве что, в отличие от большинства соплеменников, крепенький, здоровый, кормленый. Выкрашенная белым ниточка усов, волосатая грудь и бритые, как велит последняя мода, кривоватые ноги… Удивляло только то, как обильно он был надушен. Таким количеством ароматических масел только запах разложения перебивать. Или телесную вонь, порождённую неизлечимой болезнью…
Невероятное предположение заставило Гарьят плюнуть на руку, потереть у советника за ухом и понюхать пальцы. «Вот это да!..»
Перед ней, скорчившись, прижимая руки к паху, лежал самый настоящий репт. Его человеческое тело было наполовину иллюзией, наполовину продуктом осознанной трансформации плоти.
Гарьят торжествующе выпрямилась. Процедура получения информации грозила существенно облегчиться. Как все любители наслаждаться чужими страданиями, репты совершенно не выносили собственной боли.
— Кто ты? — спросила Гарьят и подкрепила слова делом. — Где берёшь дрил?
Говорила она негромко, но палец, упиравшийся в особую точку на шее, казался пленнику железным прутом. Из глаз советника уже текли слёзы, ещё немного — и разожмутся все сфинктеры. Скоро Гарьят выяснила, что рептов при Президенте окопалось трое, причём все занимали ключевые посты. Дрил же доставляли из Системы Астероидов, и следующий подкидыш прибудет через Оборот. Имена, координаты, место, время, номера бортов…
Наконец репт выдохся, безвольно замолчал и стал похож на выжатый до последней капли ядовитый лоркасский грушелимон. Раздавленный, но всё ещё опасный.
— Зафиксируй его, — велела артемиту Гарьят, наклонилась к бассейну и принялась отмывать руки. — Борт, это Главная. Подтвердите статус трансляции.
Все подробности происходившего, согласно уставу, в непрерывном режиме транслировались на бот. Это дисциплинировало, помогало собраться и в какой-то мере подстраховывало от ошибок. Хотя, конечно, не ошибается только тот, кто ничего не делает.
— Главная, это Борт, — отозвался оператор. — Информация получена полностью, детали подтверждаются. Оба потенциальных фигуранта идентифицированы, «подсвечены» и взяты на контроль, их местоположение уточнено. Информация у вас на планшетке.
Что с него взять, с оператора. Он обычный артемит, бездушное искусственное создание. Он отличный исполнитель, без него трудно обойтись там, где требуются нечеловеческое терпение и неутомимость. И — да, он зарегистрирует обречённые взгляды детей Несчастья. И даже занесёт их в графу «непорядок». Только немедленно кого-то за это убить ему навряд ли захочется.
— Спасибо, оператор. — Гарьят глянула на экран и отдала приказ: — Активируйте «лифт», заберёте одно тело.
Мысленно она была уже далеко — в Системе Астероидов — и громила подпольную лабораторию дрила.
А уж что она сделает с её организаторами…
— Принято, Главная. Даю «лифт», одно тело, — отозвался оператор. — Концентрация поля на счет «три». Начинаю отсчёт…
Воздух задрожал, вода в бассейне пошла рябью, а на мраморном полу, где скорчился репт, возник ярко-жёлтый круг с пленником в центре. Миг — и круг стремительно разросся вверх, образуя непрозрачный цилиндр. Пых — и всё. Настала тишина. Ни шума, ни плеска, ни президентского советника хуноса Черголайса. Силовое поле перенесло его на бот. Репта ждали изоляция, обследование, дознание… в общем, всё, что необходимо для установления истины. Ну а дальше — как решит Субгалактический оперсуд. Крайней меры для особых случаев никто ещё в Галактике не отменял.
Правда, судьба разоблачённого репта уже не волновала Гарьят. У неё было полно работы. Её ждали первый заместитель Президента и начальник местной безопасности.
— Вперёд, — махнула она рукой артемиту. Сделала шаг к двери и не удержалась, оглянулась на широкий, обтянутый кожей диван. Там, укрытые полотенцами и халатами, спали девчонки. Одна, со смешными хвостиками на голове, тихо улыбалась. Видно, ей снилось что-то доброе и хорошее…
Президент
— Таким образом, ваша легитимность, у меня всё. — Министр безопасности выключил планшетку, и гладкие цифры отчётности погасли. — Как говорится, работаем.
Держался он хоть и уважительно, но с достоинством, и его «работаем» не было пустой фигурой речи. Последние события тому свидетельством. Блистательная оперативная комбинация увенчалась взятием злодея Зетха с поличным, тёпленьким. Его фирма прекратила работу, движимое и недвижимое имущество арестовали, каналы сбыта оказались перекрыты. Цены на дивитол взлетели до небес, и легальные столичные фирмы гребут денежки не лопатами — карьерными экскаваторами. За рычагами которых сидит… вот то-то и оно.
Сейчас Президент пожмёт ему руку, и он наконец-то сможет убраться из этого склепа. Только не на до смерти надоевшую Храну, а в гостиницу при местном бункере госбезопасности. Там отличный ханумак, прекрасная тринопля, а главное — натуральное спецпитание. О-о-о, рёбрышки хробана под грибным соусом…
— Ладно, молодец. — Президент одобрительно кивнул, но не улыбнулся. Потом величественно, с хмурым видом кивнул ещё раз. — Получишь орден первой степени «За верность». С бриллиантовыми крыльями. И участок на Тилгаресе, от экватора до полюса. Южного. Там ханумак, говорят, растет хорошо. Да и тринопля удаётся.
Он сидел в исполинском каменном кресле, вытесанном ещё по приказу его усопшего родителя. Трон высился на квадратном постаменте, к которому вели высокие массивные ступени. Таков был Малый приёмный зал, величественный и просторный, несмотря на название. Высокие колонны, украшенные резьбой, отражались в зеркальной полировке полов, фрески на куполе светились в полутьме, а в укромных нишах под сводами была устроена самая совершенная охранная система. И в центре всего этого великолепия помещался Президент. Его окружала голубоватая дымка силового поля. Дымка была полупрозрачна и гудела (что поделаешь, новая разработка, ещё не на сто процентов доведённая до ума), но её надёжность сомнений не вызывала, а средств защиты, как известно, лишних не бывает.
— О ваша легитимность, — вскочил министр. — Трижды с поклонами благодарю!
А вот это уже была фигура речи, такой же реликт, как слово «империя» в названии демократического сообщества, возглавляемого Президентом. Министр чинно, как требовала Конституция, начал пятиться от возвышения, потом повернулся, перешёл на бег и скрылся за дверью.
«Взяточник, подхалим, двурушник, патологический лжец, — выдал дистанционный сканер анализ мозговой активности главы государственной безопасности. — Общественно опасная личность».
«Кто бы сомневался». Президент усмехнулся, покачал головой и выключил защитное поле. Встал, потянулся, судорожно зевнул и принялся спускаться с возвышения. И на что родитель, не тем будь помянут, велел отполировать эти ступени?.. Чуть зазеваешься — недолго упасть и шею сломать. А может, скользкие ступени были своего рода ироничным предупреждением всякому, кто сядет на трон?.. Очень может быть, только сам старик к нему не прислушался. Что в конечном счете его и погубило. Всегда наступает момент, когда надо молодым дорогу давать, а родитель этого так и не понял.
«Завтра же насчёт нескользящей обуви распоряжусь…»
Благополучно оказавшись внизу, Президент невольно пригнулся и мелкими шажками направился в дальнюю, задрапированную чёрным бархатом часть зала. Творцы, до чего же он ненавидел этот державный размах, пафосный простор, высоту потолков, глянцевые озёра каменных полов… Ему здесь без конца чудились наёмные убийцы, берсенские диверсанты да просто сумасшедшие, вздумавшие прославиться. Вон за той вычурной колонной… в тени вон той безвкусной статуи… внутри вон той дурацкой прямоугольной ниши…
Он знал: если захотят убить, убьют обязательно. И не помогут ни охранные системы, ни боевые киборги, ни вся система госбезопасности, возглавляемая щедро награждённым министром. Никто и ничто его не спасёт. Кругом предатели, изменники и трусы. Никому на этой планете до конца верить нельзя. А потому — быстрее, быстрее, быстрее в дальний уголок зала, где за тяжёлой бархатной портьерой его ждёт секретная дверь. Спрятаться, исчезнуть, раствориться, запереться на тысячу замков…
Скоростная платформа, окружённая гудящим ореолом силового поля, опустила его на два километра ниже поверхности. Здесь в толще скальных пород располагалось личное убежище Президента — полтора десятка уютных помещений со всеми мыслимыми удобствами. И, что главное, никакого намека на охрану. Охрану, которая способна предать. Только возведённая искусными строителями система безопасности и жизнеобеспечения. Строителями, которых уже нет давно в живых…
«До чего же хорошо дома…» Президент ещё раз проверил защищённость периметра, громко, с облегчением, вздохнул и направился в любимую Розовую гостиную. Мгновение постоял, впитывая успокаивающую обстановку, потом шагнул к стене и выдвинул контейнер, раскупорить который могла лишь его собственная рука. На его лице возникла улыбка. Даже у главы империи могут быть свои маленькие радости. В глубине контейнера на золотых подставочках лежали объёмистые инъекторы, естественно тоже золотые. Каждый из них Президент зарядил самолично, тщательно и с любовью. «Солнечная поляна», «Тихий дождик», «Ласковый ручеёк»… Купажи ханумака были разные, каждый сулил свои особенности ощущений, но все сулили несколько часов блаженного отдохновения. Всё растворится, не будет ни печалей, ни мыслей — ничего…
Ах как жаль, но не время, пока ещё не время. Предстояло ещё множество дел, а значит, требуется не забвение, а, наоборот, предельная концентрация.
Тяжкий долг главы государства…
Президент сделал над собой усилие, захлопнул дверцу контейнера, мгновение подумал, порывисто вздохнул и уже с лёгким сердцем открыл другой, устроенный по соседству. Там тоже сверкало полновесное золото: массивные курительницы, шкатулочки с триноплёй, лопаточки для трамбовки, изящные ручные раскуриватели, ценимые знатоками, — некоторые утверждают, что автоматический поджиг вызывает неприятное послевкусие.
Скоро вспыхнул огонёк, потянуло дымком, по жилам Президента побежало тепло. Он вставил чип в голопроектор и сел на диван. Изображение, явленное в цвете и объёме, было не просто хорошо знакомо, но и тщательно изучено ведущими аналитиками. Оно вызывало тоску, как отрыжка после изысканной трапезы. Чип содержал записи допросов Зетха.
Красавчик Зетх, как называли его когда-то в Высшей школе, был всё таким же стройным, подтянутым… Прекрасный принц в шлеме из медного золота, вызывающий зависть мужчин и улыбки женщин. И несмотря на свой статус арестованного — насмешливый, уверенный и непоколебимый. А о чём ему беспокоиться? При его родовитости смертной казни или кастрации можно не опасаться. Максимум, что ему грозит, — это изгнание, лишение гражданских прав или депортация в чужое тело. Ну а там, глядишь, очередной юбилей, а с ним и амнистия. Причём, как выясняется, весь Зетхов бизнес вне зоны имперской юрисдикции — на Тёмной стороне. То, что накрыли гэбисты, — это так, пустяковина. Астероиды — заледенелые каменюки без сколько-нибудь ценной минеральной начинки, производство заложено и перезаложено, звездолёт мало того что арендованный, так ещё и выработал весь свой ресурс. Неудивительно, что Зетх знай себе улыбается и цитирует малоизвестные законы, мотая нервы имперскому дознавателю.
Сюда бы его, в этот бункер. Не имперского дознавателя, а Рыжего Зетха… Небось живо улыбаться бы перестал. В президентском кресле не до веселья. Как говорят в народе, куда ни ткни, всюду дырку проткнёшь. Нравственность стала такая, что через одного уроды рождаются. Природные ресурсы вот-вот иссякнут, наука буксует… А главное, этот последний ультиматум с Ракхазы касательно той планеты. И добро бы вправду был лакомый кусочек, жемчужина в имперской короне, а то ведь так, дыра дырой. Не будь она спорной, ракхазцы про неё небось целый галактический год[35 - Галактический год — промежуток времени, за который Галактика совершает полный оборот.] бы даже не вспомнили. Президенту мучительно захотелось наплевать на все директивы Межпланетного Совета и шарахнуть по голубой звезде Ракхаза из всех аннигиляторов Кредорбийской империи. А лучше всего — скрутить там у них пространство в чёрную дыру, чтобы неотвратимо вобрала ещё и соседей…
Ну да. Размечтался.
Только попробуй — Межпланетный Совет мигом внесёт в Чёрный Список, натравит Трибунал… который накопает такого, что лучше об этом даже не думать. Потому что тогда не помогут ни Конвенция, ни президентский иммунитет. Они ведь там, в Совете, сплошь праведники, все только и делают, что стараются угодить на Светлую сторону…
— Уроды, — вслух выговорил Президент, благо здесь можно было давать волю чувствам. В последний раз затянулся, положил на стол иссякшую курительницу и с ненавистью посмотрел на Зетха, самодовольно усмехавшегося с голограммы.
Прошлое накрыло его, как всегда, неожиданно. Отравленной волной накатила злоба, ревность, мучительная обида на судьбу. Какие государственные дела?.. Даже на имперском уровне всё растёт из личных приязней и неприязней. Вспомнилась Небетхет — стройная, улыбающаяся, в просвечивающем брачном платье. Такая манящая и желанная… Если по совести, она никогда не хотела его. Это был брак по расчёту. Он — сын тогдашнего Президента. Она — дочь министра. Почти династическая свадьба… И вот тут-то и появился ещё один сынок. Полководческий. Без совести и чести.
— Я тебе устрою правосудие. Ты у меня попомнишь Имперский суд…
Президент сжал кулаки… и неожиданно вздрогнул — услышал зуммер гиперсвязи.
Беспокоили, как оказалось, из его же собственной администрации. Вопрос был технического свойства, но безотлагательный и притом весьма деликатный. И конечно же, источником очередной проблемы был Зетх. Как выяснилось, сегодня он передал своему доверенному лицу послание лично для Президента, благо высокое происхождение, согласно Конституции, наделяло его таким правом. Вот в администрации и интересовались, пересылать ли послание. И если да, то куда.
— Первая линия, третий терминал, бункер номер семь, — буркнул Президент.
Принял голограмму, покосился на пустую курительницу, поколебался… взял из контейнера новую, уселся и дал команду проектору.
Личное послание Зетха оказалось совершенно не таким, как можно было бы ожидать.
Чем легче становилась курительница, тем солнечней делалось на душе у Президента, и дело было совсем не в тринопле, пусть даже и высшего качества. Досмотрев запись, глава Кредорбийской империи улыбнулся самой настоящей улыбкой и велел проектору повторить. Нет, он не переменил своего мнения о Рыжем Зетхе. Тот, несомненно, был полностью безнравственным ублюдком и распоясавшимся уголовником… Но как же здорово работала у него голова! Зетх был гений, вершина преступной эволюции, соль земли, как древние выражались. Правда, оставалось неясным, как эта самая земля его ещё носила.
«Да, тут есть о чём поговорить. И поговорить немедленно».
Президент остановил проектор, со стуком положил курительницу и решительно включил гиперсвязь:
— Министра безопасности. Живо!
Перед глазами били крылышками светлячки, в желудке, как всегда после перебора с триноплёй, ворочалась угловатая тяжесть, зато как легко было у него на душе!
В кои-то веки…
Брагин. Встреча со Щеповым
Ночь, опустившаяся на Санкт-Петербург, даром что не летняя белая, а стылая осенняя, была хороша. Уже тем, что хотя бы не моросил, порываясь замерзать на асфальте, ледяной питерский дождь. Брагин ехал по Московскому проспекту прямо на юг, где в холодном небе висела полная луна. В этот поздний час светофоры мигали жёлтым, не было ни пробок, ни гаишников, кати себе спокойно по главной дороге. Брагин только что вручил покупателю пригнанный аж из Челябинска микроавтобус, забрал «Синеглазку» и ехал домой, временно чувствуя себя богатеем.
«Синеглазка» была пронзительно-синим автомобилем «Рено-Логан», что интересно, ничем пока своё едкое прозвище не подтвердившим.[36 - «Синеглазка» — на армейском сленге граната с раздражающим газом хлорпикрином. С её помощью проверяется правильность надевания противогаза.] А что, бежит себе машинка, урчит мотором, везёт хозяина в родимую коммуналку. Да, бюджетная, маломощная, лишена престижа и наворотов. Зато, может, не украдут.
У Московских ворот Брагин вздрогнул, спохватился, по многолетней привычке сунул руку в карман — проверить, как там мамино колечко, — и в итоге чуть не прозевал человека, «голосовавшего» на тротуаре. Когда-то, в первые годы на гражданке, Брагин от безнадёжности подрабатывал частным извозом; рефлекс сработал — он остановил машину и сдал немного назад.
Мужчина был хорошо одет, в меру пьян и по-спартански лаконичен:
— В Пушкин, через кондитерский и цветочный. Отвечаю Франклином.
Он производил забавное впечатление — мягкотелый офисный суслик, преисполненный бесшабашной вседозволенности. Ни дать ни взять, мелкий нувориш, собравшийся в ночь глухую по бабам.
— Да не вопрос, — улыбнулся ему Брагин. — Сделаем в лучшем виде.
И плавно, но так, что «Синеглазка» напористо заворчала, взял старт. Мысленно он уже прикидывал, до какого часа работал знакомый кондитерский около его дома и светился ли по ночам цветочный ларёк у метро… когда в зеркало заднего вида вплыли ксеноновые фары и бронированный, деревья в лесу раздвигать, кенгурятник «Лендкрузера». Легко догнав маленькую машину, тяжёлый джип принялся теснить её к поребрику, нещадно ревя гудком и явно предлагая дать по тормозам. Отказаться было невозможно, да Брагин и не стал.
— Вы не против, если мы остановимся минут на пять? — вежливо спросил он пассажира. — А то, я вижу, товарищи чего-то очень срочно хотят…
На самом деле он примерно представлял, что было нужно товарищам, и загодя прислушался к знакомой тяжести в правом кармане куртки: «Ну как ты там, дружок? Похоже, скоро твой выход…»
— Да что вы, пожалуйста, — рассмеялся пассажир. — Я не очень спешу.
Суслик и есть, решил про себя Брагин. Притом во хмелю. Сейчас устроится поудобнее, пригреется да небось ещё и заснёт…
Из высокого джипа между тем выпрыгнули трое — наглый крепыш-водила и двое пассажиров, один с ножом, другой с бейсбольной битой. Судя по всему, расклад намечался такой: водила будет разговаривать разговоры, второй резать покрышки, ну а третий, в зависимости от обстоятельств, крушить то ли Брагина, толи «Синеглазку». В таком ключе и началось.
— Ты что же это, сучий потрох, на нашей земле бомбишь, а в общак не засылаешь? — сделал пальцы веером рулевой, и рожа у него стала как у питбуля,[37 - Питбуль — американский питбультерьер, порода собак, выведенная специально для боёв. Некоторые специалисты называют их «генетически закреплённым психическим расстройством», т. к. у питбулей отсутствует природный запрет обижать суку или щенка. С другой стороны, вопреки расхожему заблуждению, чистокровный и правильно выращенный питбуль интересуется только возможностью подраться с сородичем и безопасен для человека, поэтому вносить эту породу в списки «социально неприемлемых» — несусветная глупость.] выпущенного на ринг. — Ответишь двадцатью косарями, а нет — ключи от лайбы отдашь. Да ещё на четыре кости поставим…
В сиплом голосе звучала полная уверенность в своём праве. Да, это его земля, да, это он здесь хозяин. Потому как закон — не в бумажной теории, а на практике — у нас один: кто смел, тот и съел.
— Ребята, я же что, не надо, ребята… — Брагин столько раз видел страх, что изобразить его не составило большого труда. — Вот, всё возьмите, всё, что…
С этими словами он сунул руку в карман и извлёк ту самую тяжесть — внушительный, размером с голубиное яйцо, шарик от какого-то гигантского подшипника. Миг — и кроссовка Брагина в поддевающем ударе впечаталась рулевому в пах, а рука в лучших традициях заокеанского бейсбола послала шарик тому, что с битой. Вот только бейсболистом тот не был и на подачу не среагировал, а зря. Тяжёленький шарик угодил точно в лоб. Вначале об асфальт звонко цокнула упавшая бита, потом глухо стукнули колени, и наконец с похоронным шмяком сплющился фейс. Сразу чувствовалось — надолго. А вот рулевой падать не торопился, лишь скрючился в три погибели и, зажимая ушибленное место ладонями, вполголоса тянул одну непрерывную ноту:
— Ты! Это! Сука!.. А ну стоять! А ну бояться!..
Интонация и внешний вид деятеля с ножом выдавали близость истерики, и Брагин испугался уже по-настоящему. Как бы олух не дёрнулся, не проколол колесо!.. Менять его непосредственно на поле сражения ох не хотелось… Требовалось немедленно разрядить обстановку, что Брагин весьма коварно и сделал.
— Ты, растакую мать! — заорал он и сделал резкий шаг в направлении супостата. — Пасть закрой!
А в руке у него, невидимый за бедром, уже грелся нож, подаренный полковником. Небольшой такой, но бритвенно-острый. Покамест Брагин резал им только колбасу и осквернять совсем не хотел, но если придётся…
Психология — великая вещь.
— Сука! — исчерпал небогатый лексикон его оппонент и люто устремился в атаку. Устремился так же предсказуемо и примитивно, как выражался, ясно обозначив взглядом вектор удара — куда-то в область пупка. А вот ножик у него был непростой. Обоюдоострый, даром что складной конструкции, — натуральный кинжал. Таким, да ещё в умелых руках, очень даже можно наворотить дел. Только против жизненной правды не попрёшь — страшен не нож, страшна рука, которая его держит.
Брагин своим безобидным на вид перочинным ножичком резко сманеврировал вперёд и влево, рассекая агрессору атакующую конечность, и тут же прочертил ему лезвием лоб. Супостат ахнул и упал на колени. Когда кровь заливает глаза, а пальцы отказываются держать рукоять, особо не повоюешь.
— Тьфу! — высказался Брагин о его квалификации и вытер о воротник врага свой таки испоганенный нож.
Всё время, пока длилась скоротечная схватка, он держал «Лендкрузер» в поле зрения, зная, что там, на командирском месте, наверняка сидел самый ушлый, самый тёртый, самый опасный. Эти-то трое — так, клоуны, шелупонь. Вожак битой и свиноколом размахивать небось не будет, он придумает что-нибудь поинтересней. Ну и пусть — у рулевого, шлифующего рылом асфальт, под мышкой слева кобура, по виду — от мухобойки типа ПМ.[38 - ПМ — пистолет Макарова.] Может, конечно, пистолет у него травматический типа «Беркута» или «Макарыча», но будем надеяться, что там хоть лишенец ИЖ с ослабленными патронами. Что ж, трофейному коню…
Между тем, похоже, началось — дверца джипа открылась. Брагин молнией метнулся к рулевому, сунул руку под куртку, лапнул пистолет… и услышал леденящий голос:
— Дёрнешься, тварь, присыплю. Живьём в натуре.
В первые полсекунды Брагин даже не понял, к кому относилось сказанное и кто вообще говорил. Потом он увидел своего «суслика». Человек, которого он принял за пухлощёкого офисного нувориша, стоял возле джипа и чётко фиксировал «Стечкиным» крепкого мужика. Тот, видимо, хотел что-то вытащить из кармана, но не успел — в затылок ему твёрдо упирался ствол тяжёлой, беспощадной, проверенной бандуры, способной на сто метров разить очередями.
— Опаньки. — Брагин подскочил к нежданному союзнику, скрутил в бараний рог мужика, сунул руку в его карман, достал ствол. — О, смотри-ка, парабеллум… Да, кстати, а не пора ли нам отбыть? А то замучаемся бумаги писать.
Он как будто вернулся в прежнюю, привычную жизнь. Где свои, где чужие — полная ясность. И «суслик» этот, похоже, в доску свой, по нашу сторону жизненных баррикад. С таким можно ехать с песнями не только в Пушкин.
— Менты мне до одного места, — хмуро, без всякой бравады, отозвался пассажир, сунул «Стечкина» под мышку и глянул на часы. — Пять минут, кстати, на исходе. Поехали.
Часы у него были замечательные. Массивные, сразу видно, золотые, в россыпи бриллиантов. Такие не только у нас отрывают с руками, и хорошо ещё, если не с головой. Однако голова у пассажира была пока что на месте.
— Момент. — Брагин живо собрал трофеи, вернул в карман железный шарик и вернулся за руль. — Неплохая разминочка получилась!
Пассажир, которого Брагин при всех своих навыках не сумел с ходу «прочесть», всё более казался ему мужиком стоящим. Мало что «франклином» отвечает, так ещё и дружит со «стечкиным». Хорошая рекомендация!
— Вот сейчас к бабе приеду, тогда и разомнусь, — фыркнул пассажир и всем корпусом повернулся к Брагину. — Военный? Если не секрет?
Это был не вопрос, а скорее констатация факта.
— Какие там секреты, — горько усмехнулся Брагин. — Бывший. Майор. «Рязанку»[39 - «Рязанка» — РВВДКУ, Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище.] заканчивал.
Про казарму Суворовского училища и безногого батю, афганского ветерана, он упоминать пока воздержался.
— «Рязанку»? Небось ещё и разведывательный факультет?[40 - Разведывательный факультет — факультет специальной разведки РВВДКУ, где готовились кадры спецназа ГРУ. Уровень подготовки впечатлял, это была, без сомнения, элита наших войск.] — опять не спросил, а больше констатировал пассажир. — Мастерство не пропьёшь, а шила в мешке не утаишь…
Ага, и рыбак рыбака видит издалека.
— Начет шила это точно, — согласился Брагин. Надавил на газ, добавил в салон тепла, и дальше они ехали молча.
Бессмертный «Юбилейный» на площади Чернышевского, как оказалось, торговал пирожными и тортами круглые сутки, а простуженная цветочница у метро чуть не плакала от радости, сбывая им последний букет. Так и докатили наконец до славного городка Пушкина.
— Вот эта улица, вот этот дом, — сразу оживился пассажир, пригладил густую стриженую шевелюру и, уже прощаясь, присовокупил к стобаксовой купюре внушительную, бристольского картона, визитку. — Позвони-ка ты мне завтра до обеда, майор. Хорош тебе уже держаться за руль. Да ещё в «Логане».
На визитке крупно, золотом, значилось:
Николай Владимирович Щепов
Охранное предприятие «Гранит»
Адрес и телефон.
Зетх. В камере
— Привет, Толстун. Значит, дошло послание? А я уж и не надеялся… — Зетх приветственно взмахнул рукой и широко улыбнулся. — А я думал, брат, это тебя гении головидения приукрашивают. Смотри-ка, куда только все щёки и подбородки подевались… Ты ж во-от такой был!
И он показал руками, каких, по его мнению, размеров когда-то была ряшка у былого приятеля. Умеют всё же некоторые, кому от природы дано больше других, унизить тех, кто достигает того же самого воздержанием и тяжёлым трудом. Вот так, вроде и комплимент сделал… Но если бы Президент в данное время решал, выносить или нет Зетху смертный приговор, после этих слов он бы точно потребовал бумаги на подпись.
А узник со смехом продолжал:
— Или это тебя так работа заездила? Понятно, экология, деградация, ультиматум этот наглый с Ракхазы… А может, личная жизнь так с тех пор и не сложилась?
Он стоял у стены, удерживаемый крепкой сбруей силовых ремней. Руки, правда, оставались свободными, но что с того? Не дотянешься.
— Ещё раз вспомнишь Небетхет, и я уйду, — очень тихо выдохнул Президент. — А потом четырежды гуманный Имперский суд засунет тебя в штрафное тело. Оно будет слепым, глухим, парализованным и мучительно больным, уж ради тебя они постараются. Ты будешь молить о смерти, ходить под себя и заживо разлагаться, пока не сойдёшь с ума. Ты на это напрашиваешься?
Они находились на самом нижнем уровне тюрьмы, в камере дознания. Зетх — крепко зафиксированный у стены, а Президент — в кресле пыток, естественно, отключённом. В правой руке он держал нейронный активатор. Белая кнопочка — больно. Синяя — очень больно. Красная устраивала в болевых центрах сущий пожар. Охрана окружила камеру сплошным силовым щитом, исключавшим подслушивание.
Правда, разговор покамест не клеился.
— Ну ладно-ладно, Толстун, не обижайся. — И Зетх улыбнулся той самой улыбкой, за которую, помнится, в школе ему прощали столь многое. — По правде сказать, не так я себе представлял встречу старых друзей… Мы ведь, брат, как ни крути, не чужие… Хорошо, не хочешь про Небетхет, давай к делу. Ты моё послание до конца просмотрел? В принципе всё понятно?
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |