Вскоре армия построилась в превосходном порядке: впереди лучники, затем рыцари и позади всех – пехота. Жанна на своем белом коне держалась впереди и была прекрасно видна. Из-за раны она вместо тяжелых доспехов надела простую кольчугу, но по-прежнему держала свой стяг на высоком древке. Никто не сомневался: скоро она взмахнет белым стягом, чтобы дать сигнал к атаке, ибо на сей раз ни архиепископ, ни комендант, ни один из военачальников не посмеют ей и слова сказать!
Однако время шло, и напрасно все ждали. Приходилось признать очевидное: знамя Жанны так и не шевельнулось. Неужели опасливые, расчетливые, малодушные опять одержали верх? Невероятно!
На самом же деле все обстояло совершенно наоборот: сражаться хотели все, кроме Девственницы. Не только смельчак Потон де Ксентрай, необузданный Ла Ир, доблестный Бастард умоляли ее атаковать, но даже Рауль де Гокур присоединил свой голос к их общему хору.
– Атакуем, Жанна. Они наши!
Девственница возражала:
– Не в день Господень.
Напрасно ей втолковывали, что Церковь в воскресенье запрещает работать, а не сражаться, она ничего и слышать не желала: если англичане сами начнут, надо им храбро ответить, но первыми не нападать.
Так оба войска и стояли друг против друга – в пределах досягаемости голоса, почти соприкасаясь. Минул час, потом второй, но никто не сдвинулся с места, ни англичане, ни французы…
Изидор Ланфан, как и другие, ничего не понимал. Чего они ждут? Он клокотал от нетерпения, сидя на Безотрадном, но вдруг ход его мыслей принял совсем другой оборот. В рядах английского войска произошло движение, и в первом ряду появился некий рыцарь. Изидор застыл от изумления…
Он здесь – черный рыцарь, о котором говорил Франсуа де Вивре! Черными были не только его доспехи, но и конь. А на груди висел щит с перевернутым гербом Вивре: черное над красным, разделенные по диагонали.
Пока тянулось ожидание, Изидор смог хорошенько рассмотреть врага: широкий круглый шлем, увенчанный двумя загнутыми рогами; опущенное забрало позолочено, что странно контрастировало с прочими доспехами. Рядом другой всадник, наверняка оруженосец, колосс с окладистой черной бородой, держал копье с флажком тех же цветов. За ними – еще четверо в черно-красных плащах, верный знак состоятельности и высокого ранга их господина.
Нетерпение Изидора превратилось в настоящую ярость. Когда же Девственница даст, наконец, сигнал к атаке? Смертельный враг рода Вивре – здесь, перед ним! Пусть же поднимется белый стяг – и Изидор помчится в битву с ним, заставит его кровью заплатить за смерть Анна! Такого случая больше никогда не представится. Изидор чувствовал, что даже Безотрадному не стоится на месте.
И тут в стоявшем напротив войске зазвучали приказы, и ряды противника медленно пришли в движение: англичане уходили…
Они уходили, отступали, сохраняя порядок, по дороге на Менг! Это было невероятно! Конечно, битва не состоялась и войско врага не уничтожено, но все равно это было грандиозное событие! Ведь Девственница ясно сказала, что освобождение Орлеана будет доказательством божественного характера ее миссии. Никто теперь не мог более сомневаться в том, что она и в самом деле посланница Божия…
В эти минуты Анн тоже находился в рядах французской армии – он присоединился к солдатам Жанны всего несколько часов назад, на коне сэра Бишема. Издалека он видел Девственницу и ее белый стяг, а после наблюдал и невероятный уход англичан. Теперь он искал глазами Изидора. Было весьма мало шансов отыскать одного-единственного человека в таком скопище народа, однако Анн заметил друга почти сразу же.
На самом деле он узнал Безотрадного и свои собственные доспехи, поскольку у самого Изидора не было никакого отличительного знака, даже флажка с цветами Вивре. Анн пустил своего коня в его сторону. Изидор увидел какого-то скачущего к нему рыцаря с лазурным щитом и золотым цикламором. И только в последний миг догадался, кто это. Узнал хозяина и Безотрадный, взвившийся на дыбы от радости.
Французское войско возвращалось в Орлеан, колокола вновь зазвонили во всю мочь. Друзья крепко обнялись, хлопая друг друга по плечам с железным лязгом. Изидор пробормотал:
– Вы живы… Как велик Господь и как красив герб Невилей!
– Да ты тоже – жив и здоров! Почему без флажка?
Изидор рассказал ему о злосчастном «Дне селедки», потом о взятии Турели. С некоторой робостью показал ему щит английского рыцаря, висевший на луке его седла. Анн взял щит в руки бережно, как драгоценность, потом вернул Изидору:
– Носи его!
– Но, монсеньор, я не вправе…
– Носи. Он твой. Ты завоевал его так же, как я завоевал свой.
Трепеща, Изидор повесил на грудь щит «пасти и песок», и бок о бок, рысью, оба въехали в Орлеан.
Глава 8
ГОЛУБИ РЕЙМСА
Было около полудня, когда колокола орлеанского собора Святого Креста зазвонили во всю мочь по окончании торжественной службы в воскресенье, 8 мая 1429 года. Толпа хлынула через распахнутые настежь двери, однако покинуть собор оказалось делом непростым, ибо все те, кому не удалось попасть внутрь, теснились на паперти.
Анна и Изидора вынесло через портал вместе с железной волной рыцарей в доспехах и латников. И тотчас их ослепило майское солнце, и оглушил гул толпы.
Никогда они не видели подобного ликования. Крики, смех, песни неслись со всех сторон, почти заглушая звон колоколов. Но это была не просто радость. В эти минуты свершалось нечто великое, торжественное. Все те, кто находился здесь, сознавали: проживаемые ими мгновения отныне и вовек принадлежат не только им, но и всей памяти людской. То, что им довелось пережить, уже стало достоянием истории.
Люди толкались, обнимались. Девушки бросались на шею рыцарям, горожане подбрасывали в воздух шапки, матери поднимали младенцев над головой, чтобы Девственница их благословила.
Ибо именно к ней взывали. Хотели видеть ее, слышать. А пока бурно приветствовали происходящее.
Толстый архиепископ Реньо де Шартр также получил свою долю рукоплесканий. И ответил на них еще более мрачной, чем обычно, миной, понукая сопровождавших его клириков, чтобы те очистили ему дорогу.
Анн и Изидор качались, словно пьяные. Десятки рук прикасались к стали их доспехов; какая-то совсем юная девушка поднесла букет Изидору, немолодая толстуха прижала Анна к себе и чмокнула в щеку от всей души. Он вырвался из ее объятий и спросил своего спутника:
– А ты знаешь, где Жанна?
– Ну-ка пошевеливайтесь, паскуды! Что за бардак хренов!..
Голос, бранившийся у них за спиной, произносил проклятья с сильным гасконским акцентом, да и другие, вторившие ему, не отличались от первого ни интонациями, ни словарным запасом. В отсутствие Девственницы у соратников Ла Ира развязались языки.
Изидор прыснул со смеху.
– Не здесь, во всяком случае! Иначе вы бы в жизни не услыхали этой ругани!
– Неужели они ее так боятся?
– Даже больше, чем вы думаете!
Анн тоже засмеялся, легко и непринужденно. Все вокруг казалось ему чудесным! После долгих страшных месяцев, после всей этой бесчеловечной жестокости он мог, наконец, не сдерживать себя.
Когда они выехали на перекресток, какая-то хорошенькая орлеаночка схватила их за руки. На ней был венок из зеленых веток и полевых цветов.
– Сюда, прекрасные рыцари! Выпейте за победу.
В самом деле, почти повсюду на козлах стояли открытые бочки, ибо хотя съестного в городе чертовски не хватало, вина все еще оставалось вдоволь. Владелец трактира по соседству принес кубки и протянул каждому. Они чокнулись. К опьянению победой добавилось опьянение вином.
Изидор показал на щит, висевший у Анна на груди:
– У вашего герба цвета Франции. И неба. Настает время лазури!
Анн бросил взгляд на свой блестящий щит. И правда: он голубой, как небо, а золотой цикламор на нем – словно сияющее солнце…
Изидор осушил свой кубок.
– После той селедки я хотел умереть, и моя последняя мысль была о роде Вивре. Ведь все, начиная с отца вашего прадеда, знали только поражения. Вы первый, кто познал победу!
Лицо Анна на мгновение омрачилось.
– Увы, я больше не Вивре…
– Вы опять им станете.
Слова, в точности повторившие предсказание Виргилио д'Орты, растрогали его, однако Анн не должен думать обо всем этом. Никогда!
– Я всего лишь Невиль, Изидор.
И сразу же рассердился на себя за эту фразу. Нет у него права так говорить. «Всего лишь Невиль!» Словно извиняясь, Анн попросил своего товарища:
– Расскажи мне еще о моей матери…
То же чувство, что и при их ночной встрече на биваке, отразилось в лице Изидора. Он хотел бы ответить доверительным тоном, вполголоса, но из-за оглушительного гвалта вокруг вынужден был прокричать:
– Вы мне ее сейчас напомнили! У вас ее смех…
– Ее смех?
Вдруг окружавшая их толпа по-настоящему взвыла и метнулась куда-то, увлекая их за собой. Кубки покатились по земле… Она! Она здесь!
Латники сурово осаживали народ:
– Дайте дорогу! Она ранена!
Меж двумя солдатскими касками Анн едва успел разглядеть тонкий силуэт в кольчуге. Девственница уже проехала. Видение было настолько мимолетно, что он запомнил только темные, коротко остриженные волосы. Да еще осталось впечатление потрясающей юности.
Снова раздался крик. Перед ними проплыло знамя. Оно было лазоревое, с тремя золотыми лилиями, серебряным титлом в верхней части и тонкой красной левой перевязью по центру: дважды «надломленный» герб Франции, герб Бастарда Орлеанского!
Пока орлеанцы криками приветствовали своего сеньора, Анн стал пробиваться к нему. И, несмотря на сопротивление толпы, ему все же удалось проложить себе дорогу.
– Монсеньор, я – Анн, ваш крестник! Осаждаемый со всех сторон Бастард Орлеанский не мог уделить ему ни времени, ни внимания. Яростно работая локтями, чтобы удержаться рядом с Бастардом, Анн сумел-таки сказать ему в нескольких кратких словах о главном: о восстании в Гатине, о разрушении деревни Невиль-о-Буа, о речах, которыми он поднимал окрестное население, а также о победной атаке на английский гарнизон прошлой ночью.
Несмотря на просьбы, которыми его осыпали со всех сторон, Бастард не остался равнодушен к вести о гибели Невиля. Когда Анн умолк, он растроганно проговорил:
– Скажите жителям, что я за свой счет заново отстрою их деревню и что они всегда могут рассчитывать на мое покровительство.
Анн хотел поблагодарить, но глава Орлеанского дома перебил его:
– Мне нужны верные люди, чтобы разнести по краю весть о победе и подвигах Девственницы. Можете ли вы с вашими товарищами взяться за это?
– С радостью, монсеньор!
– Тогда отправляйтесь не мешкая. Двигайтесь в сторону Реймса. Сам я буду сопровождать Жанну к дофину.
Анн хотел добавить еще что-то, но тут новый натиск толпы окончательно отрезал его от крестного и лазурного стяга с тремя золотыми лилиями. Анн вновь оказался рядом с Изидором и крикнул ему:
– Я уезжаю! Встретимся в Реймсе!
Он начал было проталкиваться в обратную сторону, но Изидор удержал его.
– Погодите! Я еще не все вам сказал: я видел черного рыцаря.
– Ты уверен?
– Уверен. У него и точно вывернутый герб Вивре, раскроен на «песок и пасти». Но, клянусь, если встречу его, то не трону. Оставлю вам.
– Храни тебя Бог, Изидор!
– Вас тоже. До скорого, увидимся на коронации…
Вырываясь из дружеских объятий орлеанцев, Анн исчез.
Изидор опять остался один, среди неистовой давки, криков и пения. Он слышал, что Бастард собирается ехать с Жанной к дофину, и решил, что не было бы для него большей радости, чем оказаться в их свите. Поэтому постарался приблизиться к орлеанскому знамени. Изидор не мог знать в точности, как они с Анном проживут последующие дни, но в одном он был уверен: они уже стали участниками героической эпопеи.
***
Желание Изидора Ланфана неожиданно сбылось. Спеша покинуть Орлеан, Бастард уехал с первыми же рыцарями, что попались под руку, и Изидор оказался в их числе.
Небольшой отряд прибыл в Лош 11 мая. Лош резко отличался от остальных городов Луарской долины. Это была настоящая твердыня, над которой возвышался неприступный мрачный замок с мощным квадратным донжоном без окон, лишь с редкими бойницами.
Узнав о прибытии Жанны, дофин выехал из города. Их встреча состоялась за крепостными стенами. Увидев своего государя, Девственница обнажила голову и глубоко поклонилась, не сходя с коня. Бастард торопливо соскочил на землю и помог девушке спешиться. Дофин поцеловал ее несколько раз и ласково заговорил с нею.
Кортеж Девы въехал в Лош, жители которого встретили его с воодушевлением, и сразу же проследовал в замок.
Там Жанну ждала еще одна волнующая встреча. Именно в Лоше, в этой мощной цитадели, находился настоящий дофин. Ибо тот, кого называли «дофином», Карл VII, давно был женат и имел ребенка. И если бы Господь даровал его шестилетнему сыну достаточно долгую жизнь, мальчик воцарился бы когда-нибудь под именем Людовика XI.
Дева попросила принести вина и чокнулась с малышом за победу Франции и за его будущее царствование.
Изидора Ланфана необычайно тронул этот удивительный образ девы и ребенка. И он возблагодарил Небеса за дозволение стать одним из соратников Жанны: чудеса не прекращались.
После этого трогательного момента девушка вернулась к злобе дня. Она направилась к Карлу, бросилась к его коленям и обняла их.
– Благородный дофин, не медлите! Поезжайте в Реймс и коронуйтесь!
Карл не откликнулся на ее воодушевление. Он поморщился и указал на группу молчаливых людей, среди которых выделялась тучная фигура архиепископа Реймского.
– Милый друг, я должен спросить мнение у моих советников.
Его советники…
Десять дней в Лоше держали совет, не обращая никакого внимания на Жанну, словно Девы и не существовало. Громко высказались все. Бездарные военачальники, побежденные при Вернее и от постоянных неудач ставшие малодушными, желали бы довольствоваться нежданным успехом при Орлеане, но не двигаться дальше. А политики, вроде Реньо де Шартра, мнили себя тонкими дипломатами и предпочитали переговоры боевым действиям. Эти строили ученые расчеты. И были еще такие, как Ла Тремуйль, единственной целью которого было избавиться от Жанны: ради этого он без колебаний был готов прибегнуть к предательству.
Итак, одни хотели вести переговоры, другие – атаковать Париж, который действительно казался первоочередной целью. Ла Тремуйль, со своей стороны, предлагал вторгнуться в Нормандию: операция была заведомо обречена на провал и наверняка привела бы Жанну к поражению, а может, и к гибели, оставив фаворита наедине с побежденным дофином.
Девственница сопротивлялась им всем. Чтобы отправиться в Реймс, придется пересечь Бургундию, рискуя оживить войну с герцогом? Не имеет значения. Париж в военном отношении важнее Реймса? Черед Парижа настанет потом. «Ибо, – твердила она, – как только дофин будет коронован, его противники окончательно ослабнут».
Дофин, по своему обыкновению, колебался, и это тянулось нескончаемо, день за днем.
Бастард Ореанский неустанно поддерживал Жанну. Он был вполне осведомлен о развитии событий. А события, происходившие в стране, пока совет терял время, были весьма значительны.
Весть о подвигах Жанны, искусно разнесенная посланцами главы Орлеанского дома, вызвала у французов настоящий взрыв воодушевления, а у англичан – приступ подлинного ужаса.
Содержание письма регента Бедфорда восьмилетнему Генриху VI не оставляло никаких сомнений на сей счет:
Постигло ваших людей, собранных у Орлеана в большом количестве, несчастье, причиненное ложным страхом, что внушила ученица и пособница дьявола, именуемая Девственницей, употребив на то лживые чары и колдовство. Сие несчастье сгубило немало ваших людей пред Орлеаном, но также чудесным образом лишило мужества уцелевших и взбодрило наших противников…
А разве не говорили еще, что англичане из страха перед Девственницей даже охраняли гавани, чтобы воспрепятствовать дезертирам своей армии вернуться домой? Все это прозвучало на совете, но Карл по-прежнему колебался…
Дофин все еще не знал, на что решиться, и в тот майский день, когда Изидор встретил Девственницу. Он стоял в карауле на стенах, когда заметил вдалеке какого-то юношу, одетого в светло-серый камзол с рубчиками, белые штаны и черные башмаки с длинными носами. Приблизившись, Изидор понял, что это вовсе не юноша. То была она! Впервые он видел ее так близко и без доспехов.
Жанна была красива и хорошо сложена. Несмотря на мужскую одежду, которая так мало подчеркивала девичьи формы, никто и ни в коем случае не принял бы ее за мальчика-пажа. Все в ней было женственно: красивые, коротко остриженные темные волосы, фигура, манера держать себя…
Изидор подошел еще ближе и только тогда обнаружил, что она плачет. Струйки слез тихо стекали по розовым щекам, губы были горестно сжаты. Изидору захотелось обнять ее, как ребенка, и унять это великое детское горе. А ведь та, что в слезах стояла напротив него, перевернула ход почти вековой распри, и именно от нее зависела судьба страны!
Изидор застыл в молчании, неподвижно глядя на это непостижимое, чудесное проявление божественной воли…
В конце концов, Жанна заметила присутствие другого человека. Она заговорила с ним совершенно естественно, словно с давним знакомым, делясь своими тягостными заботами:
– Они хотят идти на Париж, но сперва надо идти на Реймс! Пока дофин не будет коронован, все впустую.
Жанна умолкла, глядя на Изидора, кивнувшего ей в знак согласия, потом попыталась улыбнуться и вытерла слезы.
Момент уныния прошел. Жанна уже хотела вернуться в зал совета, когда Изидор осмелился спросить:
– А после коронации мы пойдем на Париж?
– Вам не терпится попасть туда?
– Я оттуда родом.
Теперь лицо Жанны совершенно изменилось. Она снова стала безмятежно спокойной, почти веселой.
– Благородный парижанин, вы вновь увидите Париж и вернетесь туда: это вам Девственница говорит от имени Бога!
Изидор опустился на колени. Жанна пошла прочь легким шагом, но вдруг живо обернулась.
– Пожалуйста, не сказывайте никому, что видели, как Девственница плачет из-за своего короля…
В этот же день Жанна отстояла свое мнение. Переговорив с дофином наедине, она сумела найти доводы, чтобы убедить его. Дева твердо заявила, что он не вправе противиться дольше голосам ее святых и чинить препятствия воле Божией.
Непостоянный и непредсказуемый молодой человек, Карл в одно мгновение переменился и немедля собрал совет, на котором объявил остолбеневшим Реньо де Шартру, Ла Тремуйлю и прочим, что решил идти на Реймс и что его решение непоколебимо.
После этого еще дней десять ушло на приготовления. В самом деле, ведь требовалось собрать как можно более внушительную армию. Английские войска, изгнанные из-под Орлеана, по-прежнему оставались в Луарской области. К ним присоединились и другие английские отряды. Прежде чем думать о Реймсе, надо бы сначала разбить их…
***
Девственница уехала из Лоша во главе восьми тысяч человек и без промедления начала Луарскую кампанию.
Во французской армии недоумевали многие, даже самые ревностные ее сторонники. В этот раз приказ дофина был ясен: Девственница командует единолично. Как она справится с этим? Ободрить, зажечь своей энергией и храбростью гарнизон осажденного города – это одно, но руководить целой армией – совсем другое. Как поведет себя семнадцатилетняя девушка, которая всего несколько месяцев назад пасла овец?
Но вот Жанна отдала свои первые приказы, и все заметили, что чудо продолжается! Она не только оказалась способной командовать войсками, но, сверх того, раскрылась как исключительный полководец.
Девственница порвала с привычками, установившимися в лагере дофина: медленное, осторожное продвижение, сложные маневры. Жанна была за стремительное движение. Она велела немедленно пуститься в путь форсированным маршем, сведя время на отдых к минимуму.
С самого начала она требовала от своих людей очень многого – и с самого начала добилась еще большего. Ибо все чувствовали: Жанна совершенно точно знает, чего хочет. С ней было уже не так, как с предыдущими военачальниками, принуждавшими войска к беспорядочным, непонятным, противоречивым перемещениям. Жанна-Дева шла прямо вперед, к битве и победе.
К тому же ею не просто восхищались – она вызывала всеобщую симпатию. Ела с хорошим аппетитом и от души пила. Она была веселой и нередко смеялась от переполнявшей ее жизни. В ней не было ничего от мистиков, пророков или ясновидцев. Она никогда не снимала свои доспехи, ни на привалах, ни на биваках, она даже спала в них. Во главе восьми тысяч солдат Жанна была вполне на своем месте. Эта крестьянская девушка оказалась самым настоящим полководцем, наиболее выдающимся со времен дю Геклена, а быть может, даже превосходила его…
Через три дня удалось обнаружить если не всю английскую армию, то, во всяком случае, сильный отряд под командованием Уильяма Ла Поля, графа Суффолка, одного из лучших заморских полководцев. Он заперся в городе Жарго, на Луаре, чуть выше по течению от Орлеана. Жанна со своим войском прибыла на место в тот же день, 11 июня.
Расположились в предместье, и, хотя право окончательного решения принадлежало ей одной, Девственница призвала главных командиров на совет. Следует ли брать Жарго приступом? Она выслушала их мнения, в большинстве своем самые осторожные, а когда все высказались, заключила:
– Мы пойдем на приступ, ибо так Бог велит. Если бы я не была в этом уверена, то вернулась бы пасти своих овец…
Однако штурм был отложен. Вскоре англичане попытались сделать вылазку. Жанна со своим стягом в руке собрала войска и начала мощную контратаку, заставившую неприятеля отхлынуть назад. Но дело затянулось допоздна, и продолжать его было уже нельзя. Штурм перенесли на завтра.
Однако следующий день, 12 июня, был воскресеньем! В войске вновь разгорелось любопытство. Как поступит Жанна? Все знали, как она спешит короновать дофина. Станет ли она ради этого биться в день Господень? Что возобладает: ее воинское нетерпение или религиозная щепетильность?
Ответ был дан незамедлительно. После торжественного богослужения перед войсками Жанна повернулась к герцогу Алансонскому, находившемуся, как обычно, рядом с нею, и сказала ему весело:
– Вперед, прекрасный герцог, на штурм!
В этот раз Изидор Ланфан не удостоился счастья биться рядом с Девственницей. Английская армия находилась где-то неподалеку, и сохранялась немалая опасность того, что она может нагрянуть как раз во время приступа. Поэтому часть французского войска под командованием Жиля де Ре осталась в прикрытии, на некотором расстоянии от города. Туда-то и попал Изидор.
С самого начала похода небо над их головами было восхитительно голубым. Несколько раз Изидор видел, как командир бретонцев проезжал перед ними верхом в своих пышных, раззолоченных доспехах. «Лазурной девой» назвал он Жанну. Как это верно! Жанна преображала, озаряла собою все, даже погоду, даже самые сумрачные, самые мятущиеся души, к каковым, без всякого сомнения, относился и сир де Ре.
Вскоре со стороны крепостных стен донесся шум: приступ начался. Изидор не испытывал ни малейшего беспокойства. Он был уверен в победе.
И не ошибся. Победа оказалась быстрой, полной – и была всецело заслугой Жанны. Встав перед войсками, она обратилась к ним с краткой речью:
– Смелее в бой! Не бойтесь ничего. Час настал. Бог с нами!
Потом сама бросилась вперед, потрясая знаменем, и стала подниматься по ближайшей лестнице. Едва она преодолела две ступеньки, как на ее шлем упал камень, причем с такой силой, что раскололся. Дева рухнула на землю, но тотчас же встала и подняла забрало.
– Друзья, друзья, бей их! Мессир Бог обрек англичан! Они наши!
То, что Жанна ничуть не пострадала, показалось новым чудом, и натиск французов стал неудержимым. Ибо с высоты стен англичане тоже видели все. Пуще самой смерти они боялись «пособницы дьявола», как назвал ее в своем послании регент Бедфорд. И вот – даже камни не причиняют ей вреда! Они все пропали!
Через час Жарго был взят. Англичане потеряли убитыми четыре сотни, остальные были взяты в плен вместе с их командиром, графом Суффолком.
После этого триумфа Девственница не стала мешкать. Все это пока что ничего не значит. Требовалось найти и уничтожить вражескую армию. Жанна незамедлительно пустилась в путь…
июня она находилась в окрестностях Жанвиля, в пятидесяти километрах севернее, когда разведчики донесли, что англичане идут за ней по пятам. Она тотчас же созвала главных капитанов: герцога Алансонского, Бастарда и коннетабля Ришмона. Объявила им новость и спросила вдруг – ни с того ни с сего:
– Шпоры у вас хорошие?
Ее прекрасный герцог оторопел.
– Что вы такое говорите, Жанна? Неужто сегодня мы покажем им тыл?
– Нет. Это англичане сделают – и вам понадобятся ох какие хорошие шпоры, чтобы догнать их!
И добавила при всеобщем внимании:
– Сегодня вечером дофин одержит величайшую из своих побед!
Вскоре французская армия развернулась и форсированным маршем двинулась к югу. Коннетабль, Ла Ир и Ксентрай шли в авангарде, Девственница, Алансон и Бастард – в главном отряде, Жиль де Ре командовал арьергардом. С каждой минутой столкновение с англичанами становилось все более неизбежным.
Командовал неприятелем Джон Тэлбот, побежденный при Орлеане. Боевой дух этого войска был ниже некуда. Англичане тоже поняли, что битвы не миновать, и чем дальше шагали, тем больше рос их страх.
Сир де Сомбреном был совершенно сбит с толку. Он присоединился к англичанам под Орлеаном, поспев как раз к снятию осады. Впервые он видел своих могущественных союзников побежденными. Обстоятельства этого поражения представлялись ему еще более удивительными. Кто такая эта Девственница, посланница дьявола, выбившая у них почву из-под ног? Кто эта Жанна, о которой они беспрестанно говорили?
Ибо она всех их попросту ужасала, никаких сомнений. Даже Полыхая, служившего Адаму оруженосцем, даже четырех сопровождавших его стражников…
Въезжая верхом на Самаэле в небольшой лесок, Адам заметил что-то совсем невероятное: Полыхай, кровавый, безжалостный Полыхай дрожал! Сир де Сомбреном хлестко, презрительно высмеял этого громилу. Тот даже не пытался ничего отрицать:
– Но, монсеньор, она же дьявол!
– Умолкни и не болтай вздора!
Полыхай показал на английских всадников, стоявших вокруг.
– Они думают как я, монсеньор.
Адам прислушался. Действительно, одно и то же слово повторялось в их разговоре: «devil, devil!»
Адам взорвался:
– Все вы трусы! Трусы и глупцы! Никакой она не дьявол!
И добавил про себя:
– Уж я-то знаю, кто настоящий дьявол…
В этот момент Джон Тэлбот отдал армии приказ остановиться. Они были на лесистом плато рядом с местечком Пате. На протяжении почти трехсот метров дорога сужалась, проходя между двумя густыми живыми изгородями. Этот узкий проход удивительно напоминал Азенкурскую теснину, где застряла и дала себя истребить французская конница.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |