Это были письма от Виргилио д'Орты. Итальянец писал их, не переставая, в течение всей войны, потому и накопилось такое невероятное количество. И каждое письмо оказывалось еще восторженнее предыдущего.
Благодаря открытию Анна сеньор д'Орта обнаружил и другие рукописи, тексты которых он пересылал помимо текста четвертой эклоги «Буколик». И это еще не конец: чудесные находки продолжаются! Признательность Виргилио была безгранична, и он повторял свои предложения о помощи. Если Анн нуждается в чем бы то ни было, особенно в деньгах, ему стоит только попросить. И еще Виргилио д'Орта не забывал в каждом письме справиться о Теодоре. «Как поживает signora Теодора? Удостойте передать ей мои добрые пожелания…»
Для Анна это оказалось настоящим даром судьбы. Он сразу же с головой погрузился в переводы, восстанавливая связь с самыми прекрасными моментами своей жизни. И незамедлительно ответил своему гостеприимцу, еще раз поблагодарив его за все и рассказав о событиях во Франции, о волнующих моментах, которые пережил в войске Девственницы. Только в одном вопросе он оставался неизменно туманным – высказываясь по поводу своей супруги.
В последующие дни Анн из любезности еще несколько раз навестил Бонну Орлеанскую. Герцогиня приняла крестника с прежней любезностью, но все же сохраняла некоторую дистанцию. В их положении имелась ощутимая разница. К тому же она была женой пленника. Не подобает ей слишком сближаться с молодым человеком, пусть и крестником.
Но юным девушкам из свиты герцогини вовсе не обязательно было проявлять ту же сдержанность, и Анн вскоре приметил, что весьма нравится одной из них, Этьенетте де Дре. Ей было восемнадцать, как и ему. Происхождение из семьи столь же богатой, сколь и знатной, делало ее самой завидной невестой во Франции, что не отняло у нее ни простоты, ни веселости. Конечно, она не считалась первой красавицей при дворе и была, в частности, чуточку полновата, но выглядела очень свежей, здоровой, а главное, щеголяла в ни с чем не сравнимых нарядах. Ее головные уборы были настоящим чудом легкости и воздушного изящества.
Когда девушка пела для герцогини – а голосок у нее был весьма красивым, – то смотрела исключительно на сеньора де Невиля, а стоило Анну очутиться слишком близко, немедленно краснела.
Это обстоятельство глубоко смутило Анна, напомнив о праздновании мая в Куссоне, когда благородные всадницы бросали на него такие же взгляды, значения которых он тогда не понимал… Май! Как все это теперь необычайно далеко!.. А Перрина? Перрина, грот, река, поцелуй. На него навалились угрызения совести: он совершенно забыл о Перрине!..
Вскоре при дворе состоялся бал, воспоминание о котором Анну предстояло хранить долго.
Здесь он встретил Девственницу. Она была в женском платье! И то, что было самым естественным делом на свете – девушка в девичьем уборе, – показалось Анну жутко нелепым, почти неподобающим. Пышный голубой наряд с золотым шитьем имел широкие, подбитые горностаем рукава; зауженная талия и декольте, закрытое золотым латным нагрудником. Кроме того, на Жанне было тяжелое, украшенное каменьями ожерелье.
Этот наряд бедной Жанне казался орудием пытки. Чувствовалось, что она кипит от нетерпения, умирает от стыда. Она напоминала тех собак, которых хозяева ради шутки наряжают в платьица и те подчиняются, повинуясь долгу, хотя хотели бы все разорвать и кусаться вслепую налево и направо…
Хозяином, конечно же, был король! Никогда он не вел себя гаже, чем в тот вечер. Он стоял рядом с девушкой и улыбался ей, не скрывая иронии. Вокруг вертелись его советники. Подле непомерной туши Ла Тремуйля Анн увидел того самого рыцаря, которого угостил оплеухой в Компьене. Тот шепнул что-то своему соседу, прыснувшему со смеху. Анн сжал кулаки. Можно догадаться, о чем они шушукаются!
В этот миг заиграл оркестр. Этьенетта де Дре оказалась рядом. Анн не мог не пригласить ее и подал руку.
Прежде он никогда не танцевал, но вышел из затруднения неплохо. Ему это даже понравилось. Головной убор Этьенетты, порхающий перед ним, очаровал Анна. После некоторого молчания он высказал девушке искренний комплимент. Та осмелела.
– Расскажите о себе.
Анн опомнился. Он не имел права подавать ей ложную надежду.
– Я женат.
И почувствовал, как дрогнули ее пальцы.
– Уже? Но где же ваша супруга?
Он сказал первое, что пришло в голову.
– Осталась в Валуа.
– И что она там делает?
– Она больна…
Ему вспомнилась печальная судьба хозяйки замка Флёрен.
– Лечится в эрменонвильском лепрозории…
Танец тут же закончился. Этьенетта де Дре пробормотала несколько слов и оставила его. Сначала он удивился подобной реакции, но потом сообразил, что та испугалась заразиться. Он солгал не ради этого, но ложь окончательно отдалила девушку от него.
Отдалился он и от своей крестной. На следующий день она была более чем сдержанна. Должно быть, Этьенетта рассказала об услышанном. С тех пор Анн вообще перестал навещать герцогиню и остался наедине со своими латинскими текстами. Он ходил переводить их в библиотеку, прилегавшую к часовне.
Шли дни… С одиночеством к нему вернулись усталость и тоска. Но главное, им завладела одна мысль. Ужасная мысль…
Как Анн и сказал Этьенетте де Дре, он женат, но не на обычной женщине, а на призраке, фантоме! Конечно, это упоительно, но какая жизнь ожидает его с такой супругой? Несколько летних ночей, а потом – месяцы одиночества, несколько мгновений счастья – и целая вечность тоски. Как это жестоко, когда ты молод и полон жизни! И к тому же у него не будет детей. Она сама сказала ему: «Разве заводят ребенка с тенью?»
Хуже того, а что с ним будет, если она не появится больше, если она навсегда вернулась к волкам? Он никогда не станет вдовцом, никогда не сможет жениться вновь. Это на всю жизнь – большая пустая постель Невильского замка! И в минуту слабости на краткий миг Анн даже пожалел о том, что женат на Теодоре.
Он взял себя в руки. Однако приходилось признать: прадед прав. Женившись на Теодоре, он отрезал себя от остальных людей. У него не будет ни нормальной жизни, ни потомства, так что поделом его лишили наследства… Увы, несмотря на просьбу Изидора Ланфана и предсказание Виргилио д'Орты, он никогда не станет Вивре!
***
Анн никогда не станет Вивре: чуть раньше его прадед получил печальное подтверждение этому. Встреча с герцогом Бретонским прошла плохо, хуже некуда. Что касается Куссона, то, как и предвидел Франсуа, тут ничего нельзя было поделать. Никогда герцогство не вернет эту неприступную твердыню. Что до Вивре, то выкупить замок и титул возможно – но, разумеется, не деньгами Франсуа, которые отныне принадлежат ему, лишь покуда он жив. Следует найти щедрого дарителя, тогда и будет видно.
Но герцог на этом не остановился. Он с подозрением смотрел на этого старика, совершенно беспричинно переменившего решение: ведь его правнук по-прежнему женат против его воли. И он решил немедля назначить в Вивре и Куссон своего управителя, который один имел бы право распоряжаться имуществом обеих сеньорий.
Вместе с герцогским управляющим Франсуа и уехал обратно. Тому было пятьдесят лет, и он звался Готье д'Ивиньяк. Это была самая суровая и унылая личность, какую только можно себе вообразить. Очень высокий, лысый, с длинным тонкогубым лицом, он и трех слов не произнес за все время поездки, а по прибытии сразу же потребовал счетные книги.
Тогда-то Франсуа и понял: все потеряно и навсегда. Он – всего лишь старик, чьей смерти дожидаются. Он лишил Анна наследства и сам оказался наказан. Анн уцелел. Он носит имя своей матери, герб своей матери, он теперь Невиль. Нет больше никаких Вивре, кроме самого Франсуа, да и надолго ли? Ему ведь девяносто два года!..
Но весь размах катастрофы открылся ему чуть позже, в одно зимнее воскресенье, когда он слушал мессу в замковой церкви. Франсуа подумал о склепе, в котором велел вырубить двенадцать ниш для двенадцати грядущих поколений Вивре. Там погребена только его жена. Скоро к ней присоединится он сам… Вот и все! Нельзя и представить себе более ужасный символ его провала. И Франсуа не смог вынести этого. Когда прозвучало «Ite missa est», он потерял сознание…
Он все еще лежал без чувств, когда в Вивре приехала Сабина Ланфан, бежавшая из Парижа и от англичан. Таков был ее выбор. У нее не осталось семьи; компаньоны отца были всего лишь деловыми знакомствами, поэтому она решила укрыться у этих Вивре, о которых Изидор говорил с такой теплотой.
Сначала она вспомнила об Анне и чуть было не направилась в Невиль, но потом сообразила, что явиться к молодому человеку и остаться у него жить могло бы показаться неприличным. Тогда она решила отправиться к Франсуа, которого Изидор описывал как личность совершенно сказочную. Сабина не сомневалась, что обретет в нем отца, которого потеряла…
Так что она отбыла, оставив пустовать дом у гавани Сент-Поль. Она поклялась Памфилу, что когда-нибудь вернется. Отныне он может мечтать в саду сколько ему угодно…
Первой ее встрече в замке Вивре не хватало, по меньшей мере, теплоты. Готье д'Ивиньяк вышел в парадный зал и приветствовал прибывшую даму почтительно, но с откровенной досадой. А, узнав, что она вовсе не заблудившаяся путница, а напротив – хотела бы видеть Франсуа де Вивре, подозрительно приподнял бровь, наморщив свой лысый череп.
– Вы родственница?
– Нет, друг. Он болен?
Длинное постное лицо приняло подобающее выражение.
– Он при смерти, сударыня…
– Он не при смерти. Он в глубокой летаргии.
Эти слова произнес только что вошедший человек. Он увидел гостью и поклонился ей. Его приятная наружность еще больше выигрывала при сравнении с суровым обликом управителя. Он был одет как духовное лицо и имел тонзуру в красивых черных волосах. С виду ему было чуть более тридцати. Он был хорошо сложен и говорил приятным, теплым голосом. Не без волнения Сабина заметила, что чем-то этот священник напоминает ей Изидора.
– Я брат Тифаний, капеллан замка Вивре.
– А я Сабина, вдова Ланфан.
Брат Тифаний вскрикнул – от удивления и боли. Никто ведь так и не вскрыл письмо от Анна, прибывшее уже после того, как Франсуа впал в летаргию, поэтому содержание послания осталось неизвестным.
Сабине пришлось кратко рассказать об обстоятельствах гибели своего мужа. В нескольких словах брат Тифаний сказал ей о глубоком уважении, которое питал к Изидору. Затем они направились к донжону, а Готье д'Ивиньяк вынужден был удалиться, отвесив недовольный поклон.
По дороге брат Тифаний объяснил, что, теряя сознание, Франсуа потребовал, чтобы вызвали Соломона Франсеса, еврейского ученого и врача, который был учителем Анна после него самого. Невзирая на свой сан, брат Тифаний самолично отправился за евреем в Нант. И не пожалел об этом: это хороший человек и выдающийся врач. Он тоже знал Изидора…
Они поднялись на третий этаж башни. Комната Франсуа, погруженная в полумрак, освещалась лишь пламенем алхимической печи, служившей камином. Соломону Франсесу, благообразному иудею, что сидел подле постели больного, было, должно быть, лет пятьдесят – пятьдесят пять. Со своей длинной бородой и длинными седыми, почти белыми волосами он показался Сабине похожим на пожилого Христа. В нескольких словах брат Тифаний рассказал, кто такая их новая гостья, и сообщил о судьбе Изидора. Соломона глубоко взволновала скорбная весть.
Только тогда Сабина обратила внимание на больного. Франсуа де Вивре лежал с закрытыми глазами. Дыхание спящего было ровным и спокойным. Он вовсе не выглядел дряхлым стариком. Скорее, напоминал благородного патриарха. И вопреки всякому вероятию совсем не похудел. Соломон Франсес объяснил это тем обстоятельством, что Франсуа на самом деле кормят. Он глотает бульоны и микстуры. Иногда даже говорит, но недолго. Потом опять впадает в летаргию.
– Недавно он говорил о Париже.
– Но я как раз оттуда!
– Скажите ему об этом. Может, это подействует на него.
Сабина склонилась над больным и слегка потрясла за плечо.
– Я приехала из Парижа. Вы слышите меня? Из Парижа.
Франсуа открыл один глаз. Спросил слабым голосом:
– Париж наш?
– Пока у англичан, но скоро снова станет французским: Анн поклялся в этом Изидору.
Франсуа де Вивре слегка приподнял голову. Посмотрел на молодую женщину, которую никогда прежде не видел.
– Вы знаете Анна? И Изидора? Кто вы ему?
– Его вдова…
Больной слегка вздрогнул. Начал было:
– Скажите мне…
Но опять упал на подушки.
– Я больше никто. Мне уже все равно…
– Наоборот, вы должны жить!
Франсуа зашевелился. Дрожа всем телом, показал на свои руки, на одной из которых был перстень со львом, на другой – с волком.
– Ради кого? Я не смогу никому их передать.
– Ради меня!
– Ради вас?
– Вы о моем муже знаете больше, чем я. Мы были женаты всего неделю. Я хочу, чтобы вы рассказали мне об Изидоре! Прошу вас…
Франсуа де Вивре вновь привстал на локтях. Он пристально посмотрел на Сабину и повторил:
– Ради вас?
Сабина услышала за спиной голос Соломона Франсеса, шепнувшего брату Тифанию:
– Он спасен!
***
В начале весны 1430 года до Карла VII дошло, наконец, что Филипп Добрый полностью его одурачил. Сир де Валуа узнал, что тот получил от Бедфорда звание главного наместника Франции, а также провинции Шампань и Бри, правда с условием, что отвоюет их у французского короля.
Действовать следовало быстро, тем более что население, всецело преданное королю, не дождалось его. Сен-Дени, отбитый и сожженный Бедфордом, восстал и изгнал англичан. Город Мелен сделал то же самое.
Но как поддержать храбрых горожан? Армия была распущена, большинство рыцарей разъехались по домам. Сражаться была расположена только Жанна, она даже требовала этого – во что бы то ни стало. Ее-то Карл VII и решил отправить на подвиг.
За свои великие деяния Жанна была возведена в дворянское достоинство. Теперь у нее появился собственный герб: на лазурном поле две золотые лилии и золотой меч, увенчанный короной. Редчайший случай: титул мог передаваться как по мужской, так и по женской линии… Жанна не испытала никакой радости от этой высокой чести. Она хотела лишь одного: чтобы ей дали средства освободить Францию – и ничего другого.
Но вот в средствах ей отныне было отказано. Чему она и получила подтверждение, покидая Сюлли-сюр-Луар в начале апреля во главе своих войск. В поход она отправлялась на собственный страх и риск. Всем высоким сановникам и крупным вельможам, герцогу Алансонскому в частности, было запрещено следовать за ней. С нею выступили лишь триста пьемонтцев-наемников с их командиром Бартоломео Береттой, ее оруженосец Жан д'Олон, Потон де Ксентрай да несколько рыцарей-добровольцев. Ни военной свиты, ни пажей, ни герольдов. Жанна д'Арк стала всего лишь одним из многих капитанов, набиравших в свое войско любого, кто попадется под руку.
Узнав об отбытии Девы, Анн поспешил присоединиться к ней. Так требовал долг. А, кроме того, это было лучшим средством от одиночества. К тому же разве не говорили, что она, возможно, отправится в Валуа?
Однако Анну стало не по себе, когда он увидел войско Жанны. И это все? И только-то? И что тут делают эти итальянцы, если речь идет об освобождении Франции? Напрасно Жанна проявляла ради всего этого сброда свое обычное воодушевление. Ее солдатам было наплевать. А этот Бартоломео Беретта, угодливый, словно лакей в ожидании жирной подачки, говоривший со своим невыносимым итальянским акцентом:
– К ваччим услюгам, signorina… Этта больчая чесст для менья…
Все это выглядело одновременно смешно и возмутительно.
Однако по мере того, как часы сменяли друг друга, и войско двигалось к северу, Анн понемногу успокаивался. Он забыл о Девственнице. В конце концов, он хоть и в небольшом, но все-таки войске и скоро схватится с англичанами врукопашную. Он опять стал партизаном, как прежде, когда сражался бок о бок с крестьянами Гатине. Ему это даже нравилось! И к тому же он был рад ехать верхом на Безотрадном. Анн практически никогда не сражался на своем любимом коне. Ему не терпелось броситься с ним вместе на врага.
Анн обернулся, чтобы сообщить Изидору о вернувшемся хорошем настроении. Но сзади не оказалось никого… кроме какого-то итальянца с безразличным взглядом. Сир де Невиль вздохнул. Нет больше рядом молчаливого, надежного друга. Он так и не смог к этому привыкнуть…
Даже в столь отвратительных условиях возвращение Девственницы нагнало страху на англичан. Снова начинался их кошмар. Бедфорд изобретал всевозможные, самые неожиданные средства, чтобы остановить панику. Он вызвал в Париж некую молодую белокурую англичанку и, вооружив ее с ног до головы, велел возить по улицам под звуки труб, в то время как герольды возглашали:
– Мисс Малькольм! Мисс Малькольм!
В какой-то момент конь шарахнулся под девицей, та испугалась и не захотела ехать дальше. Демонстрация на этом закончилась.
Согласно договору, подписанному одураченным Карлом VII, он должен был уступить Компьень Филиппу Доброму. Но население города, которое возглавил патриот Гильом де Флави, отказалось покориться. Реакция англо-бургундцев не заставила себя ждать: Филипп Добрый отправил Жана Люксембургского, чтобы завладеть Компьенем, а Бедфорд возглавил трехтысячное войско, чтобы оказать ему поддержку.
Жанна д'Арк находилась в Мелене, когда стало известно об угрозе Компьеню. Жители Мелена с ликованием встретили ее, и Дева остановилась в городе, чтобы провести там Страстную неделю. В воскресенье, 22 апреля, она вместе со всем своим отрядом присутствовала на пасхальной службе в церкви Божьей Матери.
Для Анна это стало поводом для долгих размышлений. Пасха всегда ярко отмечала его жизнь. Была ужасная Пасха в Нанте – и чудесная в Иерусалиме. Сегодняшняя же вся прошла в полутонах, но темное явно преобладало над светлым. Это была Пасха одиночества, неуверенности и даже тревоги. Прошлогодняя эпопея закончилась. Куда они движутся? Навстречу каким разочарованиям? Каким опасностям?
По окончании мессы Анн получил подтверждение своим опасениям из уст самой Девственницы. Она обратилась к своим солдатам со ступеней церкви и объявила, что они отправляются в Компьень. Потом добавила:
– Дети мои и дорогие друзья, объявляю вам, что меня продали и предали, и вскоре обрекут на смерть. Молитесь за меня, ибо еще до Иоаннова дня я буду схвачена…
С Жанной дело никогда не затягивалось. В пасхальный понедельник она спозаранок покинула Мелен и двинулась к Компьеню. Случаю было угодно, чтобы серьезная стычка произошла в тот же день.
На подходе к Ланьи она столкнулась нос к носу с маленьким английским войском. Как это часто бывало, там собрался разношерстный сброд из англичан, бургундцев и разбойников с большой дороги. Кстати, один из бандитов и командовал отрядом – некий Франке из Арраса. Он возвращался в Париж с добычей, награбленной в Иль-де-Франсе.
Англо-бургундцы были вдвое, а то и втрое многочисленнее, но Жанна не поколебалась завязать бой. Она использовала для этого совершенно необычный прием: велела выпрячь десяток пушек, которые были в ее распоряжении, и открыть огонь по противнику. Это было большое нововведение, поскольку раньше артиллерию использовали только при осадах. Когда ядра основательно посеяли панику в рядах противника, она во главе своей кавалерии ринулась в атаку.
Анн испытал огромное счастье, пустившись вскачь на Безотрадном. Это был его первый бой в чистом поле. Он почти сразу же встретился с вражеским рыцарем и напал на него с мечом в каждой руке. Фехтование двумя мечами сразу произвело чудо. Анн теснил противника правой рукой, а когда тот открылся, ударил изо всех сил левой. Тот глухо вскрикнул под железом и рухнул. Анн тоже закричал из-под своего забрала с дикой радостью: наконец-то, он мстил за смерть Изидора! Он пришпорил Безотрадного, направив его к другому всаднику, и обрушился на него с той же яростью.
Но битва скоро закончилась. Все англо-бургундцы были либо перебиты, либо захвачены в плен, либо бежали. Их тела десятками устилали равнину Ланьи. Франке из Арраса, оказавшийся в числе пленных, был повешен без всякого суда, и войско Жанны возобновило путь на Компьень, куда и не замедлило прибыть.
Бургундцы и Жан Люксембургский спешно убрались при приближении Девственницы, и она вступила в город, не встретив никакого сопротивления. Жители во главе с Гильомом де Флави устроили войску восторженный прием, однако Жанна решила тотчас же отправиться дальше. Она была не из тех, кто отсиживается за стенами, ожидая, когда противник соблаговолит атаковать. Она будет гоняться за ним по всему Валуа, чтобы разгромить!
Поиски длились многие дни, а враг все не попадался. Анну даже не верилось, что он на войне. Ведь он попал в Валуа!
Вновь он видит эти благословенные места, отражавшиеся в глазах Теодоры. Флёрен, Мортфонтен, берега Нонетты: почти через год он вновь проезжал повсюду и испытал от этого такое волнение, что забыл все остальное. Он даже приметил усадьбу Лекюрель, но не смог заехать туда и поздороваться с Сабиной.
Пришел май. Стычки происходили каждый день. Армия Жана Люксембургского, хоть и гораздо более многочисленная, избегала серьезного сражения, настолько был велик страх перед Девственницей. Однако решиться все-таки пришлось, и в понедельник, двадцать второго, бургундцы, к которым присоединился герцог Филипп Добрый собственной персоной, наконец, осадили Компьень.
Жанна была в Крепи-ан-Валуа, когда узнала об этом. Она выступила на следующий же день, на заре, миновала лес Кюиз и беспрепятственно вошла в город через Пьерфонские ворота.
В течение всего вторника двадцать третьего она вместе с Гильомом де Флави готовила неожиданную операцию против Марньи, бургундского поста на берегу Уазы. От лазутчиков она знала, что Филипп Добрый остановился чуть дальше, близ Клервуа, в долине Аронды, и она надеялась таким образом застать его врасплох.
Двадцать четвертого мая во главе пятисот человек Дева покинула Компьень через мост, соединявший город с правым берегом Уазы. Она ехала на сером коне, высоко держа свой стяг. На тот случай, если знамя вдруг упадет, она надела короткий плащ из красного шелка, чтобы во время схватки каждый мог ее видеть и пробиться к своим.
Марньи атаковали почти сразу же. Его разбитый гарнизон уже был готов уступить, как вдруг нагрянули значительные силы бургундцев под командованием Жана Люксембургского и сеньора де Креки, патрулировавшие эту местность. Завязалась неистовая схватка, к которой присоединились англичане, подоспевшие из Венетты. Противник был слишком силен.
Здравый смысл требовал вернуться назад. Многие вокруг Жанны уговаривали ее:
– Вернемся в город, не то мы пропали!
Но у Девственницы было два больших недостатка: упрямство и безрассудство. Она крикнула:
– Ни с места! Думайте только о битве. Им конец!
И еще дальше вырвалась вперед…
Однако отступление было неизбежным и началось вопреки ее воле. Французы отхлынули к Компьеню, а Жанна вместе со своим оруженосцем Жаном д'Олоном и несколькими другими очутилась слишком далеко от своих.
Анн не вполне четко сознавал их положение. Он потерял Жанну из виду с самого начала сражения и понятия не имел, где она может находиться. Заметил только, что дело становилось все труднее и труднее. Враг атаковал слишком напористо, и обоих мечей сира де Невиля едва хватало, чтобы отбивать натиск. Вокруг свистели стрелы из луков и арбалетов, прогрохотало несколько пушечных выстрелов.
Вдалеке Анн заметил подъемный мост Компьеня, еще опущенный. Следует добраться туда прежде, чем его поднимут, поскольку бургундцы так многочисленны, что защитники города не могли рисковать, позволив им ворваться внутрь. Но успеет ли он?
Анна спас Безотрадный. Помчавшись бешеным галопом, конь догнал последних французов на подъемном мосту, который сразу после этого подняли. Запыхавшиеся бойцы перестроились на главной площади Компьеня. И только тут заметили, что среди них нет ни белого знамени, ни красного шелкового плаща! Девственница осталась снаружи. Ее же захватят в плен или убьют!
И она была захвачена, но не убита… Жанна рубилась на своем коне среди тучи бургундцев. Возглавлявший их Жан Люксембургский не переставал кричать:
– Она мне нужна живой!
Девственницу погубил алый плащ. Некий пикардиец, лейтенант лучников Лионель, бастард де Вандон, сумел ухватить кусок красного шелка и, потянув изо всех сил, сдернул ее с коня. Жанна упала на живот, растянувшись во весь рост. Видя это, несколько ее соратников, еще сражавшихся вокруг, сдались. Было пять часов пополудни. Все было кончено…
Защитники Компьеня услышали издали радостные возгласы, которыми враги приветствовали это неожиданное пленение. Англичане и бургундцы даже надеяться не смели на подобную удачу! Филипп Добрый, сразу же предупрежденный о счастливом событии, прибыл на место и в порыве восторга на коленях возблагодарил Бога. Он удостоверился в том, что пленница находится в добром здравии, проверил охрану, потом отдал приказ сжечь ее знамя и развеять пепел по ветру – из страха перед колдовством, которое могло в нем заключаться.
***
Согласно законам войны пленница досталась Жану Люксембургскому, поскольку была захвачена его людьми. С ним и надлежало вести переговоры о выкупе.
Парижский университет отреагировал раньше других. Действуя в интересах англичан, которым был предан, он через день затребовал Девственницу от имени инквизиции. Целью было судить Жанну д'Арк, приговорить и сжечь на костре.
Именно Пьера Кошона, епископа Бове, бывшего ректора университета, избрал Бедфорд, чтобы успешно провернуть это дело. Тот, в свою очередь, окружил себя несколькими надежными помощниками. В их числе оказался и Иоганнес Берзениус, его бывший ученик.
Для участия в процессе требовалось, чтобы глава Интеллидженc сервис оставил свою должность, но Берзениус согласился на это без колебаний. Завладеть Жанной и выставить ее на судилище как колдунью было делом исключительной важности и возобладало над всем остальным. По его просьбе Бедфорд освободил Иоганнеса Берзениуса от прочих обязанностей.
Однако прежде чем покинуть Париж, ему предстояло исполнить одно последнее дело. Для этого он призвал в особняк Порк-Эпик Адама де Сомбренома. Объяснив ему мотивы принятого решения, жирный церковник перешел к сути.
– Я хочу доверить вам одно поручение, сир Адам. Поручение тайное и опасное. Только вам такое по плечу.
– Ваше доверие меня тронуло, мэтр Берзениус! Соглашаюсь заранее.
– Превосходно. Речь идет о том, чтобы убить Анна де Вивре.
Сир де Сомбреном вздрогнул.
– Вы шутите?
– Разве у меня такой вид и разве это в моих привычках?
– Но я же убил его под стенами Парижа!
– Нет, сир Адам. Вы убили его оруженосца, некоего Изидора Ланфана, который носил, не знаю почему, его герб. Анн де Вивре был лишен наследства своим прадедом Франсуа и взял герб своей матери, Анны де Невиль: золотой цикламор на лазоревом поле…
– Вы уверены?
– Мои шпионы никогда не ошибаются.
Адам задал вопрос лишь для формы, он был уверен в том, что дело обстоит именно так. Он вдруг понял то, что прежде оставалось для него необъяснимым: почему в Патейском лесу рыцарь с гербом «пасти и песок» пощадил его, сказав: «Не от моей руки ты умрешь». Теперь все становилось на свои места: оруженосец говорил о своем господине.
Но Адаму это было открыто и без логики; он знал о том, что Вивре жив, гораздо более глубоким знанием. Он и сам первым был удивлен, когда ему удалось уничтожить своего смертельного врага простым выстрелом из арбалета. Силы, избравшие их, Адама де Сомбренома и Анна де Вивре, для своего противоборства, были гораздо требовательнее. Победитель определится лишь на исходе настоящего поединка, один на один, лицом к лицу…
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |