- Ты поймешь чуть позже, Тарген. Это не наша обязанность - все рассказать тебе.
- Чья тогда? Это вы привели меня сюда, так почему нет?
- Есть тот, кто хочет это сделать самостоятельно, - словно извиняясь, отозвался Сальмир.
- Кто?
- Я думаю, ты знаешь ответ.
Лутарг нахмурился. Хождение вокруг, да около ему не нравилось. Он предпочитал четкие и ясные разъяснения и не хотел откладывать их получение даже на мгновенье.
- Отец?
- Сейчас отдыхай, Тарген, а с восходом солнца мы проводим тебя к Антаргину, у него ты сможешь узнать все, что тебя интересует.
"Опять недосказанность", - подумал Лутарг, терпение которого истощалось с каждой услышанной фразой.
- Почему не сейчас? - спросил он, контролируя свой голос, чтобы тот звучал бесстрастно и не выдавал его все нарастающее недовольство.
- Сейчас он не может принять тебя, - ответил Сальмир, и молодой человек уловил нотки сожаления в тоне мужчины.
- Странно, вам не кажется? - не удержавшись, прокомментировал Лутарг. - Сперва говорили, что долго ждете, а сейчас не может принять.
Каратели переглянулись между собой, чем окончательно взбесили Лутарга. Он не для того пришел сюда, чтобы лежать и выслушивать отговорки. Ему нужны ответы! Понимание, что он такое и кто!
Собрав волю в кулак и наплевав на слабость, мужчина начал подниматься. Он сам не понимал, что собирается предпринять после, но точно не намеревался валяться в постели, ожидая, когда кто-то соизволит поговорить с ним.
Тело слушалось плохо, а от движения в висках заколотило с новой силой, но Лутарг все же свесил ноги на пол и, чуть покачнувшись, выпрямился во весь рост.
Только встав, он понял, что на полголовы выше любого из шисгарцев, и это мужчине понравилось. Непонятно только, как он упустил эту приятную деталь в горной крепости.
Когда Лутарг окончательно совладал с легким головокружением и уперся требовательным взглядом в карателей, то заметил, что мужчины отступили он него на несколько шагов, а на лице Сальмира отражается вполне искреннее беспокойство.
- Не стоит этого делать, - посоветовал молодому человеку шисгарец. - Ты только ослабишь еще больше себя и Перворожденного, отложив встречу с ним. Отдохни лучше, а утром...
- Где моя одежда, - не дослушав, выдавил из себя Лутарг.
Кто-то снял с него плащ, обувь и рубаху, оставив в одних штанах. Также пропал мешок, что дала путникам хозяйка постоя в Синастеле. Не то чтобы Лутарг сильно дорожил ими, но это все, что у него имелось, и что мужчина мог относительно назвать своим - своим и Сарина.
Внутри у молодого человека все клокотало, в душе зародилась неконтролируемая злость, и ему совсем не хотелось слушать очередные увертки.
- Утром тебе принесут новую, - ответил Тримс, делая еще один шаг назад и стоя уже практически у двери.
- Моя где?
Неосознанно руки мужчины сжались в кулаки. Он ощущал себя в шаге от того, чтобы силой получить желаемое. С приливом ярости боль и слабость отступили, а в теле появилась непонятно откуда взявшаяся легкость.
Сейчас Лутарг чувствовал себя способным в одиночку прорубить многометровую шахту, ничуть не устав при этом.
- Успокойся, - голос Сальмира заметно дрожал. - Тебе необходимо успокоиться.
- Я спросил!
Лутаргу показалось, что он рычит. На самом деле рычит, как дикий голодный зверь возле поверженной добычи, советуя не в меру ретивым собратьям держаться подальше. И это ему понравилось, так же, как и то, что с каждой минутой он чувствовал себя все сильнее.
- Тише, Тарген.
Сальмир, подняв руки, сделал шаг вперед. Его глаза стали подсвечиваться, и Лутарг увидел, что в самом центре зрачка, появилась голубая искорка. Это отвлекло молодого человека, удивило, и он переключился с собственной злости на неожиданное открытие.
- Вот, так. Сядь, Тарген, - посоветовал каратель, подходя еще ближе. - Успокойся.
Мужчина глубоко вздохнул, разжал кулаки и послушался. Ярость внутри него вдруг сменилась опустошением, высосавшим оставшиеся силы.
- Лутарг, - для чего-то поправил он, хоть имя и не имело значения. - Называй меня Лутарг.
- Хорошо, - тут же согласился Сальмир и, обернувшись к остальным, кивнул.
- Что это было?
Лутарг не понимал, что нашло на него. Он уже дано научился контролировать собственные эмоции и очень редко выходил из себя. Для этого нужна была причина повесомее, чем простой отказ.
Ответа молодой человек получить не успел, хотя Сальмир собирался что-то сказать, судя по виду. В этот момент дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель заглянула Литаурэль.
Лита уже некоторое время стояла за дверью, пытаясь понять, что происходит за стеной. Едва братья выгнали ее из комнаты, девушка стала искать предлог, чтобы вернуться, так как любопытство ее удовлетворено не было, да и желание еще раз увидеть Освободителя свербело внутри, толкая на новые безрассудства. И единственным приемлемым предлогом, что пришел Литаурэль на ум, стала еда.
"Он ведь должен быть голоден после перехода", - рассудила девушка, со всей доступной скоростью несясь на кухню, при этом стараясь не привлекать внимания слуг.
Среди тресаиров было непринято демонстрировать ротулам наличие каких-либо эмоций. Не потому, что те считались недостойными - нет. Главным здесь было стремление выглядеть неприступными и избегать ненужных привязанностей, ведь жизнь смертных быстротечна, особенно в Саришэ, где сами Истинные оставались нетленны. Поэтому, только заслышав чьи-то шаги, Лита принимала высокомерно-надменный вид и, если сталкивалась с прислуживающими в крепости ротулами, проплывала мимо с высоко поднятой головой.
Конечно, исключения из правил имелись почти у каждого истинного тресаира - даже у Антаргина, но все они предпочитали скрывать этот факт от других сородичей.
Приказав Марике собрать поднос с едой и забрав его с собой, Лита вернулась к заветной комнате, но вынуждена была остановиться возле двери, ощутив вибрацию силы, присущую процессу вызова духа.
Сперва девушка испугалась, что братья по какой-то причине хотят навредить сыну Перворожденного, но когда дверь приоткрылась, услышала, как Сальмир просит мужчину успокоиться, и поняла, что причиной происходящего был сам Тарген, хоть и не верила до конца в эту возможность.
Лита знала, что когда-то давно - до перехода - некоторые тресаиры жили со смертными и даже заводили потомство но, ни один из этих детей не стал Истинным. Все они подходили для носителей уснувшего духа, но не имели сил разбудить его.
Лита неосознанно попятилась, увеличивая расстояние между собой и источником опасности. Литаурэль тут же пришел на ум взгляд рьястора, которым смотрел на нее молодой человек, и теперь девушка всерьез переживала за безопасность братьев и свою собственную.
Разъяренному повелителю стихий на глаза лучше не попадаться - это было общеизвестно. Сам Антаргин в моменты общения с духом предпочитал закрываться от остальных тресаиров, чтобы ненароком не навредить кому-нибудь.
Лишь только почувствовав, что сила призыва резко иссякла, словно нить обрубили, Литаурэль позволила себе приблизиться к двери, и услышала, как Тарген поправил Сальмира, попросив называть себя иначе. Лита не поняла почему.
Тарген - это имя смертная женщина Перворожденного дала своему сыну, и все тресаиры привыкли думать о нем именного так. Почему мужчина сейчас отказался от наречения, стало для Литы очередной загадкой, пополнившей сундук с вопросами, который и так уже был забит до отказа. Лита не разобрала, как именно он назвал себя, но планировала выяснить это в скором времени. Девушке о многом хотелось расспросить Освободителя, и она собиралась сделать это при первой же возможности, даже если братья потом отругают ее за назойливость.
В какой-то степени Дарим был прав насчет нее, называя любопытной кошкой, - призналась себе Литаурэль и, толкнув дверь, заглянула в комнату.
- Тримс, я еду принесла. Надо? - обратилась Лита к брату, стоящему непосредственно у выхода, пытаясь при этом разглядеть, что происходит у кровати.
Обзор ей закрывала спина Ураинта, и все, что смогла увидеть девушка, это клочок одежды Сальмира, который находился рядом с Таргеном.
"Как всегда, на решении проблем", - подумала Литаурэль, вновь устремив взгляд на Тримса.
- Так я войду?
Видимо, братья переглянулись, и Сальмир разрешил впустить ее, потому что Тримс отошел, позволяя Лите переступить порог. Девушка довольно заулыбалась, но, чтобы спрятать радость от мужских взглядов, покорно склонила голову.
Вообще-то ей порядком надоела эта чрезмерная забота, которую проявляли все ее соплеменники. Быть самой младшей из всех тресаиров - большая ответственность и такая же большая проблема. С самого рождения все вокруг носились с ней, как с хрупким цветком, способным завянуть от малейшего сквозняка. "Лита, не ходи туда, Лита, не трогай это" - постоянно слышала девушка, отчего ежесекундно чувствовала себя неполноценной. Даже сейчас, когда Литаурэль давно уже достигла брачного возраста и даже переросла его на многие дни, к ней продолжали относиться, как к малому ребенку, требующему беспрестанного присмотра.
Конечно, Лита понимала, почему так происходит. Она единственная родившаяся с духом после перехода. Своеобразное подтверждение того, что это в принципе возможно. Вот только самой девушке от этого знания легче не становилось.
Возможно, именно постоянная опека и легла в основу ее чрезвычайной заинтересованности сыном Перворожденного. Литаурэль ждала его появления не только, как всеобщего Освободителя, но и как личного - того, кто выпустит ее из клетки назойливого внимания и подарит свободную жизнь. Ведь если тресаиры смогут выбраться из Саришэ у них вновь начнут рождаться дети, и она больше не будет рассматриваться, как какой-то редкий и очень ценный плод.
Подойдя к столику, Лита позволила себе посмотреть на Таргена. Молодой человек был бледен, его глаза лихорадочно горели, а синие прожилки практически поглотили белок. Литаурэль вздрогнула, и поднос со звоном опустился на столик. От досады девушка прикусила губу и послала виноватый взгляд Сальмиру, но тот ничего не сказал, только кивком головы указал на дверь. Лита расстроено вздохнула, подумав, что сегодня не ее день.
Звон упавшего подноса вывел Лутарга из задумчивости. Молодой человек винил себя за вспышку, злился на себя за несдержанность и на карателей за постоянное увиливание. Но труднее всего было признать, что шисгарцы правы, и ему действительно необходим отдых, причем не только физический. Он допустил утрату хладнокровия, а этот очень плохой знак, - признал мужчина. Признал собственную слабость.
- Оставьте меня, - попросил Лутарг, желая остаться один. - Увидимся на рассвете.
***
- Гарья, помоги мне, - позвала Раса кормилицу, укладывающую вещи в седельную сумку.
Девушка долго думала, стоит ли брать что-то с собой или нет. Она, так же как и отец, не знала, куда повезут ее каратели, и понадобятся ли ей там платья, сорочки или гребни, но на всякий случай решила кое-то взять с собой.
- Что, милая? - со слезами в голосе спросила Гарья, приблизившись к своей деточке.
С тех пор как шисгарцы увели Аиниту, женщина стала чаще так называть Лурасу, словно напоминала себе, что, несмотря ни на что, она не одинока.
- Я не могу сама дотянуться, - отозвалась Раса, поворачиваясь спиной к кормилице.
Платье, которое выбрала дочь вейнгара для сегодняшней ночи, имело множество мелких пуговиц сзади, и сама девушка смогла их застегнуть только до лопаток, выше не получалось.
- Сейчас я сделаю.
Шустрые пальцы кормилицы справились с работой за несколько минут, и Лураса смогла оценить свой наряд в полной мере. Глубокий вырез красиво открывал плечи, корсаж плотно облегал тонкий стан, а пышная юбка, ровными складками спадала до пола. Это было платье невесты.
Отчего-то Раса решила, что сегодня самое подходящее время надеть его. Никто не понял ее желания - ни отец, ни кормилица - но возражать не стали. Да и не разговаривали они с девушкой почти. Отец, видимо, из-за тяжести вины, которую испытывал, Гарья - чтобы не расплакаться. Но Раса не обижалась на них. "Пусть лучше так, - думала девушка, - чем постоянное напоминание о том, что уже решено".
- Красавица, - похвалила ее кормилица, тут же резко отвернувшись, чтобы схоронить от девушки слезы, выступившие на глазах.
Весь день Гарья пыталась скрывать от молочной дочери свое состояние, но получалось у нее плохо, покрасневшие и припухшие веки выдавали. Лурасе нестерпимо хотелось приласкать женщину, успокоить, но она не решалась, боясь, что наобещает того, чего выполнить не сможет - например, отказаться.
Слушая, как Гарья шебуршится за спиной, перемежая вздохи с приглушенными всхлипами, Раса заплела косу и уложила ее венцом вокруг головы, закрепив двумя изящными заколками - бабочками, чтобы не мешала. Подаренное вейнгаром кольцо заняло свое место на безымянном пальце, а амулет Ниты был надежно спрятан под корсаж платья. Напоследок осмотрев себя в зеркале, девушка решила, что готова, и подошла к окну, чтобы еще раз посмотреть на город.
Уже сгущались вечерние сумерки, и Антэла постепенно оплеталась огнями фонарей, прокладывающих четкие линии на теле притихшего города. Каждое мгновенье, то тут, то там, зажигался новый светоч, призванный разгонять ночную мглу и осветить путь домой для припозднившегося путника. Сегодня, по традиции, каждая семья соберется у очага, чтобы поддержать друг друга, укрепить духом и набраться сил, если вдруг поздно ночью в их дом проникнет чужак, чтобы украсть кого-то из родственников, увести в неведомые края, откуда нет пути назад.
И никто их тэланцев не догадывается, что жертва уже выбрана, умаслена и приготовлена, что нынешняя жертва добровольная, и сейчас, несущая этот груз смотрит на них из окон дворца вейнгара, посылая прощальное благословение своему народу. В глубине души Раса боялась, что никогда больше не вернется сюда.
Тихий стук в дверь и встревоженное "дочь" отвратили ее от грустных мыслей. Впустив Кэмарна, Лураса поцеловала отца в щеку и на мгновенье прижалась к широкой груди, впитывая тепло и уют, которые всегда дарили ей объятья вейнгара.
- Уже? - спросила девушка, отстранившись.
Мужчина не ответил, но она прочитала ответ по его глазам - время пришло.
- Матерн и Луани?
- У себя, - ответил Кэмарн, без лишних слов поняв, что именно интересует его младшую дочь.
Еще три дня назад они договорились, что брат с сестрой узнают о решении Лурасы только после того, как она уйдет. Так было проще для всех - особенно для нее самой.
- Тогда идем, - безропотно согласилась Раса, забирая у Гарьи свою сумку. - Не провожай меня, - предупредила девушка кормилицу, догадываясь, что вид карателей причинит женщине лишнюю боль.
Они обнялись, и Гарья, расцеловав молочную дочь, пообещала, что будет молиться за нее всем богам. Лураса поблагодарила с искренней улыбкой, подумав, что лишнее заступничество ей не повредит.
До стен дворца отца и дочь провожал Сарин. Еще один верный человек, который был в курсе ухода Лурасы с шисгарцами. Больше в замке об этом не знал никто. Они прошли через пустующий в это время сад, миновали ворота, запахнув плащи и притворившись возвращающейся домой дневной прислугой, а затем, притаившись в тени дворцовых стен, приготовились ждать.
Их ожидание было недолгим. Верные своему слову шисгарцы появились почти сразу, осветив ночь голубоватым сиянием. Они придержали вороных в нескольких метрах от стены и замерли, похожие на тени. Только один подъехал непосредственно к людям.
- Ты сделал правильный выбор, - сказал каратель вейнгару, а Кэмарн, сжав руку дочери, подумал: "Не я, а Лураса". - Идем, - шисгарец, чуть склонившись, протянул руку, и Раса, глубоко вздохнув, шагнула навстречу судьбе.
Через несколько дней жители Антэлы под громкий рев парадных труб, слаженный марш дворцового караула и пронзительный призыв рожков глашатаев, провожали закрытую карету, увозившую дочерей вейнгара в Эргастению к ожидающим невест женихам.
Каждый человек из толпы, собравшейся на площади, мечтал заглянуть за плотно задернутые занавески на маленьких окошках, чтобы хоть краем глаза увидеть белоснежные обрядовые одеяния, усыпанные драгоценностями, заглянуть в глаза счастливых девиц, чтобы было о чем рассказать детям, но строгие гвардейцы, призванные блюсти обычаи, не подпускали разгоряченный люд к медленно ползущей карете. Лишь только служанки, следующие за хозяйками в открытой повозке и удостоенные всеобщего обозрения, со слезами на глазах выискивали родных и близких в мельтешащем сборище, чтобы махнуть на прощанье рукой матери и послать воздушный поцелуй отцу.
И только старый, обнищавший рыбак, забытый детьми и внуками, проклятый женой, за кружку прокисшей браги был готов рассказать всем желающим послушать, как несколько дней назад сквозь хмельной туман видел, пронесшихся по ночным улицам города всадников - черных, как ночь, и бесплотных, как духи - и что один из них прижимал к себе дочь Траисары и Гардэрна - прекрасную, словно день, и невинную, подобно лунному свету.
Глава 13
- Клянусь кривым рогом Аргерда, когда мы найдем их, каждого выпотрошу своими руками, как ягненка, - прорычал Урнаг, когда пятеро всадников покинули неизвестно какую по счету деревню.
Они, уже который день, повинуясь приказу вейнгара, одно за другим прочесывали приграничные поселения в поисках слепца и его сопровождающего, но пока безрезультатно.
Покинув Синастелу, те словно сквозь землю провалились, что выводило из себя Урнага и нервировало его спутников, так как господина подобные новости не обрадуют, а пребывающий в гневе вейнгар славился безжалостностью.
Мало кто из разочаровавших его сохранил голову на плечах.
- Куда теперь?
- Через лес, там еще одна деревня. Потом на Трисшунку, - рыкнул предводитель, придержав коня. - А ты, - мужчина ткнул пальцем в спросившего, - в Антэлу. Передашь вейнгару, что они, похоже, пошли к Арнаутскому перевалу. И молитесь, чтобы нам повезло, - под конец посоветовал он своим спутникам.
"Очень повезло, если жить хочется", - добавил Урнаг самому себе, мысленно взывая к Гардэрну и прося того ниспослать удачу в поисках.
Последние слова вейнгара, сказанные им при расставании, однозначно не предполагали провала. Он не простит неудачу, и для того, чтобы помнить об этом Урнагу не нужны были лишние напоминания. Он хорошо знал своего господина.
Когда через несколько часов уже четверо всадников въехало в крохотное поселение, расположившееся на отвоеванном у леса кучке земли, их встретила разбегающаяся по домам детвора и зоркий взгляд стоящей в калитки старушки.
- Здравствуй, старая, - обратился к женщине Урнаг.
- И тебе здорово, - отозвалась старуха, оглядывая неожиданного гостя.
От его былой злости не осталось и следа, на лице сияли добродушие и открытость. В своем добротном плаще, пусть запыленной, но качественной одежде, с перевязью на бедрах мужчина походил на благородного путника, путешествующего со свитой.
- Подскажи нам, если сможешь. Брата с названным отцом ищу. Мать послала, плоха совсем. Вот только не знаю, по какой дороге идут. Старик и слепый не проходили тут недавно?
- От чего же не подсобить, коли люди хорошие? - ответила женщина.
- Хорошие, старая, и не бедные.
Мужчина достал несколько монет и принялся поигрывать ими, одну за другой перекатывая между пальцами.
- Были такие у меня. Давно уже.
- А куда пошли, не скажешь?
- Скажу, что не сказать-то. В подолье на поклон идут. А мать что не сказала?
- Говорила, вот только может вернуться решили?
- Нет, плохо это, до места не дойти.
- Спасибо, старая. Здорова будь, - отблагодарил женщину мужчина и на радостях добавил еще один медяк.
Наконец-то они напали на след.
***
В комнате было темно и тихо, и только треск прогорающих поленьев изредка нарушал тишину. Подпитываемый очередной выгоревшей головешкой, огонь иногда заходился яркими всполохами и снопом оседающих на пол искр, словно напоминая о ведомой им борьбе с мраком. Но, несмотря на все его усилия, мерцающий свет от языков пламени, не справляясь с завладевшей помещением теменью, озарял лишь небольшой участок возле камина, играя на отполированных подлокотниках кресла и убеленных сединой волосах задремавшей в нем женщины.
Когда лежащий на кровати мужчина резко прогнулся и едва слышно застонал, прикорнувшая у камина женщина, несмотря на кажущуюся немощность, мгновенно поднялась с места и, бормоча себе под нос: "Сейчас, сейчас", - поспешила к нуждающемуся в помощи. Намочив лоскут белой ткани в стоящей у кровати чаше с настоем, она аккуратно обтерла лицо, шею, грудь и руки мужчины, дала ему напиться и, подумав: "Немного осталось", - вернулась на свое место у огня.
Немного - значило до утра, еще несколько часов. Каждый раз, проводя кого-либо по тропе Рианы, Антаргин оказывался выведен из строя на несколько часов, и сегодня,протянув сразу восьмерых человек, должен был чувствовать себя особенного плохо, по ее представлениям.
Ираинта давно привыкла к этому и с материнским усердием из раза в раз выхаживала своего названного сына - названного ею же самой.
Уже тридцать с лишним лет женщина провела в Саришэ, и волей неволей свыклась с тем, что это место стало ее вторым домом. Конечно, изначально она расстраивалась, боялась, плакала и проклинала своих мучителей (как искренне считала тогда), но затем поняла, что здесь, в большинстве своем, ей живется даже лучше, чем было бы в большом мире.
Ираинта родилась в бедной семье, была седьмым ребенком по счету и лишним ртом, который необходимо кормить. Если ее старшие браться с самых малых лет помогали отцу, то девочке, следуя неписанному закону рыболовов, на лодке нечего было делать. По старому обычаю не допускались женщины на рыбацкие лодки - улова не будет, вот и приходилось девочке вместе с матерью подрабатывать прачкой - и зимой, и летом, в любую погоду оттирая от пятен и грязи чужое белье.
Мать свалила лихорадка, когда Ираинте только исполнилось двенадцать. Отец запил с горя, а сыновья, старшему их которых было двадцать три года, а младшему - тринадцать, не смогли получить разрешение на промысел у городового. Так семья осталась без источника пропитания, и неизвестно, чем бы все закончилось для Ираинты, если бы в одну из ночей к ним в дом не заглянули шисгарские каратели.
- Ираи, - хриплый шепот Перворожденного оторвал женщину от воспоминаний, что с каждым прожитым годом возвращались к ней все чаще. "Видимо, и мне немного осталось", - подумала женщина, спеша на зов.
- Да, Антаргин, тут я.
Ираинта присела на стул возле кровати и вновь принялась обтирать мужчину. Он принимал ее заботу безропотно и с благодарностью, позволяя влажной тряпице гулять по его лицу и груди.
- Где он? - спросил мужчина, когда Ираи закончила с обмыванием.
- Не знаю, - отозвалась женщина. - Наверно в восточном крыле, как ты и велел.
- Проверь, там что-то не так, и Сальмира ко мне.
- Но...
- Ничего не случится, иди.
В его голосе проступили приказные нотки, и Ираинта, противясь, сначала насупилась, но затем, поднявшись со стула и что-то недовольно ворча себе под нос про непослушных мальчишек, пошла выполнять просьбу, чем вызвала у мужчины слабую улыбку.
Он и мальчишка! Забавное определение, учитывая, что по числу прожитых лет он годится ей не только в отцы или праотцы, но даже в основатели рода.
Когда женщина покинула комнату, его мысли вслед за ней отправились в восточное крыло замка. Он хотел увидеть его - сына. Увидеть каким Тарген стал, и похож ли на нее - свою мать, что предпочла не возвращаться к нему, и которую он ждал все эти годы.
Игнорируя темноту, взгляд мужчины устремился к алькову, где висело изображение той, что жила в его сердце. Много лет назад почувствовав, что связь между сыном и матерью нарушена, Антаргин отправил собирателей за Лурасой, намереваясь перевести ее в мир Саришэ, но она отказалась. Передала лишь, что без их мальчика ей здесь нечего делать, что она не собирается становиться тенью на его глазах, вовсе лишив тем самым мужчину возможности видеть себя рядом, пусть даже недолго.
Имей он желание, мог бы настоять или забрать ее, не спрашивая, но не стал. Не смог. Не захотел превратиться для нее в монстра, каковыми считались у ее народа такие, как он, хотя за прошедшее время не раз успел пожалеть об этом, но так и не сделал.
- Живы все, - отчиталась ему, вернувшаяся Ираинта, едва переступив порог.
Мужчина вновь улыбнулся. Эта женщина, как никто другой, умела вызывать у него смех. В большей степени тем, что искренне считала Антаргина своим, и ничто не могло доказать ей обратное.
Перворожденный даже не заметил, как и когда это началось, но Ираи все больше времени проводила возле него, все чаще оставалась на ночь, чтобы присматривать за мужчиной, постепенно превращаясь из приходящей прислуги в заботливую няньку. А потом как-то незаметно стало обыденным, что она сидит в кресле у камина и зачем-то штопает его рэнасу.
- Сальмир?
- Здесь, - услышал Антаргин знакомый голос.
- Оставь нас, Ираи.
- Ты еще слаб и... - запротестовала было женщина, но он прервал ее.
- Я сказал.
Антаргин знал, что Ираинта обидится, и потом долго еще будет ему высказывать за резкий тон и нежелание беречь себя, что также стало своеобразной традицией в их непростых и недолгих отношениях не-матери и не-сына.
- Помоги встать, - велел Перворожденный, когда за ротулой закрылась дверь.
- Уверен?
- Ты споришь со мной, Сальмир? - и пусть в голосе его присутствовала своеобразная теплота, этот вопрос не располагал к противоречиям.
- Нет, - тут же исправился мужчина и, подойдя к кровати, поддержал Антаргина, пока тот, пошатываясь от слабости, поднимался в постели.
Помогая Перворожденному облачиться в одежды, калерат собирателей не смог удержаться от вопроса, который уже несколько дней не давал ему покоя. Сальмир почувствовал это еще в Синастеле, впервые воочию увидев Таргена, и окончательно убедился в замке, когда заглянул в глаза молодого человека.
Тот являлся обладателем - рожденным с духом, вот только, как Антаргину удалось осуществить это, оставалось для мужчины загадкой, хотя и не совсем так. Одно предположение у Сальмира все же имелось.
- Как ты это сделал?
- Что сделал?
Перворожденный не прервался, продолжая стягивать рэнасу, которая с каждым его движением все крепче обхватывала торс, заключая тело в крепкие объятья ткани.
- Ты знаешь.
- Возможно, - отозвался Антаргин, понимая причины недоумения своего ближайшего друга и советника.
- Так как?
- Ты серьезно хочешь знать об этом, Сальмир?
- Думаю, да, так как вижу единственный вариант, и лучше бы он оказался неверным. Ты связал себя с ним?
- Разве знаешь другой способ?
- Ты ослабил себя. И теперь все узнают об этом.
В голосе друга Антаргин услышал осуждение, понимая, что Сальмир прав.
Когда настаивающие на частичном возвращении узнают об этом, а они обязательно узнают рано или поздно, то попытаются воспользоваться Таргеном, как методом давления на него самого, или и того хуже, как способом устранения. Ни то, ни другое допустить было нельзя.
- Все знают?
- Не думаю. Тримс и Ураинт возможно догадываются. Они видели призыв, но я не знаю, насколько глубоки их познания в этой области, ведь принято считать, что это невоплотимо. Деление в смысле. Лита - также, возможно, если была достаточно близко, чтобы почувствовать. Остальные в области догадок и предположений, скорее всего.
- Подай перевязь, - попросил Антаргин, раздосадовано покачав головой. - Литаурэль откуда?
- Сам ее знаешь, первым делам отправилась на проверку.
- Тоже мне, стражи, сестру удержать не можете, - высказал Сальмиру мужчина, поправляя ножны на боку, чтобы не мешали при ходьбе. - Пошли.
- Не слишком рано встал?
- Все проще, когда он рядом, - отозвался Антаргин, догадываясь, что подобное признание Сальмиру не понравиться.
Совсем не понравиться, и для этого даже нет необходимости наблюдать за его реакцией. Собиратели уже давно гадали, отчего Перворожденный в последнее время так долго оправляется после открытия тропы перехода, и теперь у одного из них есть ответ на этот вопрос.
Немного нетвердой походкой, проигнорировав хмурый взгляд собирателя тел, направленный на него, Антаргин пошел к двери, а встревоженный калерат двинулся следом, готовый в любой момент подхватить своего господина, хотя на самом деле, на правах друга, мечтал отчитать того за безрассудство.
Надо же было додуматься, связать себя со смертным, разделив силы духа. Если не станет одного из них, другой будет опустошен разъяренным рьястором, и Сальмир даже думать не хотел о том, что это будет означать для всех истинных тресаиров, не говоря уже о спящих духах.
***
Таирия присела на маленький стульчик рядом с тетушкой, кивнув няньке, что дождется ее возвращения.
Сегодня был один из тех редких дней, когда Гарье удалось вывести женщину на свежий воздух и усадить на скамейку в теплице. Пусть это не прибавило осмысленности в пустом взгляде Лурасы, но все же создавало хоть какое-то подобие жизни - иллюзию для других, например для Ири, которая пришла провести несколько коротких минут рядом с женщиной, заменившей ей мать.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |