Отстранив пистолет, Линдрос уселся на полу.
– У тебя все это получается таким сухим и отстраненным.
– А наука и есть сухая и отстраненная, – напомнил доктор Андурский. – Итак, почему бы вам не сесть в кресло, чтобы я смог взглянуть, как заживает ваш глаз.
Линдрос встал, прошел к креслу и улегся в нем. Доктор Андурский, от которого ни на шаг не отходили охранники, хирургическими ножницами разрезал грязные бинты, скрывавшие правый глаз Линдроса. Цокая языком, он осмотрел кровоточащую яму, где когда-то был глаз Мартина.
– А могли бы поработать и лучше, – с осуждением произнес доктор Андурский. – Все мои старания насмарку…
Тщательно вымыв руки в раковине, он натянул латексные перчатки и принялся обрабатывать рану. Линдрос не чувствовал ничего, кроме тупой боли, к которой уже привык. Казалось, к нему домой неожиданно нагрянул гость, поселившийся навечно. И теперь, нравилось ему или нет, боль не проходила.
– Смею предположить, вы уже освоились и обходитесь одним глазом. – Доктор Андурский работал быстро и умело. Он знал, что и как ему нужно сделать.
– Я вот тут подумал, – сказал Линдрос. – А почему ты не вынул у Фади правый глаз и не вставил его мне?
– Как это все по-ветхозаветному. – Доктор Андурский перебинтовал рану. – Вы здесь совсем один, Линдрос. Никто не придет к вам на помощь. – Закончив, он стащил перчатки. – Вам не вырваться из этой преисподней.
Джон Мюэллер догнал министра обороны Хэллидея, когда тот выходил из Пентагона. Разумеется, Хэллидей был не один. С ним находились два помощника, телохранитель и стайка мелкой рыбешки – генерал-лейтенантов, жаждущих привлечь к себе внимание великого человека.
Увидев краем глаза Мюэллера, Хэллидей сделал ему хорошо знакомый жест рукой. Задержавшись внизу лестницы, Мюэллер в самый последний момент проскользнул мимо свиты министра и сел в лимузин. Они не сказали друг другу ни слова до тех пор, пока помощники не вышли из машины у подъезда канцелярии. После этого поднялась стеклянная перегородка, разделившая сидящих спереди водителя и телохранителя и пассажиров в салоне сзади. Мюэллер ввел Хэллидея в курс дела.
По широкому лбу министра пронеслись грозовые тучи недовольства.
– Лернер заверял меня, что у него все под контролем.
– Мэтт подошел к делу не с той стороны. Я сам займусь этой Анной Хельд.
Министр кивнул:
– Ну хорошо. Но только предупреждаю, Джон. Меня в это не впутывать, понятно? Если что-нибудь пойдет наперекосяк, я и пальцем не пошевелю. Больше того, не исключено, что именно мне и придется на тебя охотиться. С этой минуты ты предоставлен сам себе.
Мюэллер оскалился, словно дикарь.
– Не беспокойтесь, господин министр. Сколько себя помню, я всегда был предоставлен самому себе. Это уже въелось мне в кости.
– Сара. Просто Сара. И ты не пыталась ничего узнать?
– Мне не от чего было оттолкнуться. Я даже не успела отчетливо запомнить ее лицо. Стояла ночь, все произошло так быстро. А затем ты сам был ранен. Нам пришлось спасаться бегством, за нами гнались. Мы укрылись в катакомбах, потом выбрались. Так что у меня было только имя. Никаких официальных данных об обнаружении тела этой девушки не появилось. Такое впечатление, как будто нас с тобой тогда и в помине не было в Одессе. – Сорайя опустила голову. – Но даже если бы и обнаружилась какая-то ниточка, все дело в том, что я… ничего бы не смогла. Мне хотелось забыть эту девушку, забыть ее гибель.
– Однако я помню, как бегу по брусчатке, держу девушку в руках, повсюду ее кровь…
Сорайя кивнула. На ее лицо легла печать скорби.
– Ты заметил движение, увидел девушку. Тогда тебя и ранили. Я выстрелила в ответ, и вдруг на нас обрушился целый град пуль. Мы разделились. Ты отправился искать цель, Хамида ибн Ашефа. Когда мы затем снова встретились в катакомбах, ты сказал, что разыскал его и выстрелил, но не знаешь, оказался ли твой выстрел смертельным.
– А Сара?
– К этому времени она уже давно была мертва. Ты оставил ее, чтобы выследить Хамида ибн Ашефа.
Наступило долгое молчание. Развернувшись, Борн подошел к столу, взял графин с водой, налил полстакана. Развернув пакетик, который ему передала доктор Павлина, он проглотил одну таблетку. Вода оказалась на вкус чуть горьковатой.
– Как это произошло? – Борн стоял к Сорайе спиной. Ему не хотелось видеть ее лицо, когда она заговорит.
– Девушка неожиданно появилась в том месте, где я встречалась со своим осведомителем. Тот сказал нам, где находится Хамид ибн Ашеф. За это мы ему щедро заплатили, как и было обещано. Мы как раз передавали деньги, когда вдруг увидели девушку. Она бежала, почему, я не знаю. И у нее был раскрыт рот, как будто она кричала. Но осведомитель тоже закричал. Мы решили, что он нас предал, – и это, как потом выяснилось, соответствовало действительности. Мы выстрелили в девушку. Оба. И она упала.
Борн устало опустился на кровать.
Сорайя шагнула к нему.
– С тобой все в порядке?
Кивнув, он шумно вздохнул.
– Произошла ошибка, – сказал он.
– Думаешь, для бедняжки есть какая-то разница?
– Возможно, ты в нее даже не попала.
– Опять же, возможно, и попала. В любом случае дает ли мне это прощение?
– Ты тонешь в чувстве собственной вины.
Сорайя издала печальный смешок.
– В таком случае, полагаю, это же самое можно сказать про нас обоих.
Они смотрели друг на друга, сближенные теснотой каюты. Снова прозвучал гудок «Иркутска», приглушенный, печальный. Качаясь на волнах, контейнеровоз шел на юг, пересекая Черное море, однако в каюте было так тихо, что Сорайе показалось, будто она слышит, как мозг Борна работает над этой запутанной тайной.
Наконец Борн сказал:
– Сорайя, выслушай меня. Я считаю, что гибель Сары является ключом ко всему, что произошло, ко всему, что происходит сейчас.
– Ты шутишь. – Однако по выражению его лица Сорайя поняла, что он говорит совершенно серьезно, и пожалела о своих словах. – Продолжай, – сказала она.
– Я думаю, Сара является центральной фигурой. И именно ее гибель привела все в движение.
– Ты имеешь в виду план «Дуджи» взорвать атомную бомбу в крупном американском городе? По-моему, это слишком натянутое предположение.
– Нет, я имею в виду не сам план как таковой. Не сомневаюсь, подобную мысль террористы лелеяли уже давно, – сказал Борн. – Но, на мой взгляд, сдвинулись временные рамки. Я считаю, гибель Сары запалила бикфордов шнур.
– Это должно означать, что Сара была как-то связана с твоим заданием ликвидировать Хамида ибн Ашефа.
Борн кивнул:
– И я тоже так думаю. Вряд ли она случайно оказалась на месте встречи с осведомителем.
– Но что она там делала? Как могла она узнать?
– Например, от твоего осведомителя. Он предал нас людям Хамида ибн Ашефа, – напомнил Борн. – А вот насчет того, что она там делала, у меня пока нет никаких мыслей.
Сорайя нахмурилась.
– Но где же связь между Хамидом ибн Ашефом и Фади?
– Я все ломал голову по поводу тех улик, о которых тебе сообщила знакомая из отдела расследования пожаров.
– Дисульфид углерода – катализатор, которым Фади воспользовался в гостинице «Конститьюшен».
– Совершенно верно. Ты мне сказала, что это вещество в числе всего прочего используется в качестве флотационного реагента – есть такой способ разделения смесей. Этот способ в промышленных масштабах был разработан в конце двадцатого века, в основном для производства серебра.
У Сорайи зажглись глаза.
– Одним из главных направлений деятельности компании «Интегрейтед вертикал текнолоджиз» как раз является производство серебра. А ИВТ принадлежит Хамиду ибн Ашефу.
Борн кивнул.
– На мой взгляд, именно ИВТ является тем законным прикрытием, которое на протяжении стольких лет финансирует «Дуджу».
– Но Сара…
– А что касается Сары и всего остального, то тут мы остаемся в полосе полного штиля до тех пор, пока не попадем в Стамбул и не получим доступ к Интернету. Сейчас от наших сотовых телефонов нет никакого толка.
Сорайя встала.
– В таком случае я раздобуду что-нибудь поесть. Не знаю, как ты, но я умираю от голода.
– Пойдем вместе.
Борн начал было подниматься с кровати, но Сорайя усадила его назад.
– Джейсон, тебе нужно отдохнуть. Я уж как-нибудь сама справлюсь.
Улыбнувшись, она развернулась и вышла.
Борн полежал, пытаясь вспомнить новые подробности окончившейся неудачей операции по ликвидации Хамида ибн Ашефа. Он представил себе эту девушку Сару, выбежавшую на площадь с раскрытым ртом. Что она кричала? К кому обращалась? Он чувствовал ее в своих руках, напрягался, вслушиваясь в ее слабеющий голос.
Однако он услышал голос Фади, раскатившийся над морем у пустынного одесского причала:
«Я долго ждал этого момента. Долго ждал возможности снова посмотреть тебе в лицо. Долго ждал часа отмщения».
Значит, в действиях Фади присутствует существенная составляющая личного плана. Потому что Фади охотился за ним, умело, хитро заманил в сети заговора беспрецедентных масштабов. Именно Борн разыскал человека, выдающего себя за Мартина Линдроса, именно он поручился за него в «угрюмом доме». И это также было частью плана. Фади использовал Борна, чтобы проникнуть в высший эшелон руководства ЦРУ.
Не в силах лежать бездеятельно, Борн поднялся с кровати, превозмогая боль. Он как мог размял затекшие мышцы, после чего прошлепал босиком в ванную: жестяной поддон под душем, крохотная железная раковина, фаянсовый унитаз, восьмиугольное зеркало. На вешалке пара тонких, вытертых до дыр полотенец. На полочке два больших длинных куска мыла, вероятно хозяйственного.
Протянув руку, Борн включил душ, подождал, когда вода станет горячей, и шагнул под струю.
Угасающий день сменился сумерками. Заходящее солнце скрылось за черными тучами, обещающими пролиться настоящим потопом. В преждевременно наступившей темноте с юго-запада налетел влажный ветер, принесший с собой с турецкого берега едва уловимые следы аромата сумаха и дикого майорана.
Мэттью Лернер стоял на палубе «Иркутска» у правого борта и курил. Вдруг он увидел Сорайю Мор, которая вышла со стороны двух кают первого класса на первой палубе.
Он проследил взглядом, как Сорайя спустилась по металлическому трапу вниз. У него возникло нестерпимое желание пойти следом за ней и вонзить ей в затылок кирку, которую он держал в руках. Это доставило бы ему лично огромное наслаждение, однако с профессиональной точки зрения такой поступок был бы равносилен самоубийству – точно так же не могло быть и речи о том, чтобы воспользоваться в замкнутом пространстве корабля пистолетом. Ему нужен Борн. Убийство Сорайи Мор лишь еще больше усложнит ситуацию, которая и без того уже сошла с рельсов. Лернеру приходилось импровизировать – занятие не из лучших, но в оперативной работе практически неизбежное.
Ловко развернувшись, Лернер уставился на волнующееся море как раз в тот момент, когда Сорайя дошла до площадки и на мгновение оказалась лицом к нему. Последний раз затянувшись крепкой турецкой сигаретой, он выбросил окурок за борт.
Лернер обернулся. Сорайя Мор исчезла. Вокруг никаких цветных пятен. Море окрасилось в серо-стальной цвет, корабль был выкрашен черной и белой красками. Быстро пройдя к трапу, Лернер поднялся на первую палубу и оказался перед дверью каюты первого класса.
Борн намылился, следя за тем, чтобы не задеть рану. Боль и мышечное напряжение стекали вместе с грязью и мыльной пеной. Ему хотелось бесконечно долго стоять под струями горячей воды, но это было грузовое судно, а не круизный лайнер. Горячая вода очень быстро сменилась холодной, а затем струя и вовсе иссякла, оставив местами на теле Борна слой скользкого мыла.
В то же самое мгновение он увидел краем глаза какое-то молниеносное движение. Стремительно развернувшись, Борн присел. Только быстрота реакции и скользкая кожа спасли его от кирки, которой Лернер попытался пронзить ему шею. Борн лишь отлетел назад, с силой ударившись о стену ванной. Лернер бросился на него.
Мозолистым ребром ладони он нанес два быстрых удара Борну в живот, стремясь вывести его из строя, чтобы можно было сделать завершающий удар киркой. Удары получились сильными, но недостаточно. Отразив третий удар, Борн, воспользовавшись дополнительным упором стены ванной, погрузил пятку левой ноги Лернеру в грудь в тот самый момент, когда его противник шагнул в душ. И вместо того чтобы запереть Борна в тесном пространстве, Лернер отпрянул назад, поскользнувшись на скользких плитках пола.
Борн в одно мгновение выскочил из душа. Схватив новый кусок мыла, он положил его в полотенце. Зажав концы полотенца в руке, Борн раскрутил его, надежно зафиксировав мыло. Отразив левой рукой жестокий прямой удар, он поднял правую руку Лернера, отводя ее в сторону, после чего с силой выбросил свое импровизированное оружие ему в солнечное сплетение.
Завернутый в полотенце кусок мыла нанес на удивление коварный удар, к которому Лернер оказался не готов. Пошатнувшись, он отступил в каюту. Однако тело его находилось на пике физической формы, поэтому смятение оказалось лишь мимолетным. Расставив ноги, Лернер стал ждать, когда Борн предпримет попытку проникнуть в его оборонительные порядки. Но Борн вместо этого снова взмахнул своим оружием, вынуждая Лернера отбить его киркой.
Лернер сделал обманное движение вправо и вонзил правое колено Борну в левую часть грудной клетки.
По всему телу Борна раскатилась волна боли, он оскалился в страшной гримасе. Железный кулак Лернера врезался ему в плечо. И тут Лернер подцепил его мыском за щиколотку, сбивая с ног.
Он повалился на Борна, но тот в самый последний момент успел нанести прямой удар Лернеру в лицо. Из разбитого носа хлынула кровь, обрызгав обоих противников. Лернер на мгновение поднял руку, чтобы вытереть кровь из глаз, а Борн, приподнявшись над полом, вонзил кончики пальцев Лернеру под ребро. Лернер крякнул от удивления и боли, почувствовав хруст двух ребер.
Взревев, он обрушил на Борна такой град свирепых ударов, что тот не смог защититься от всех даже обеими руками. Лишь треть ударов пробила его блоки, но и этого оказалось достаточно, чтобы подорвать его и без того ослабленную жизненную энергию.
Не представляя себе, как такое могло произойти, Борн обнаружил, что лапища Лернера, похожая на ломоть ветчины, сомкнулась у него на горле. Прижатый к полу, он увидел острие кирки, стремительно летящее к правому глазу.
Теперь у него только один шанс. Он уступил весь сознательный контроль над собственным телом инстинктам убийцы – той своей половине, которая являлась Борном. Никаких мыслей, никаких страхов. Борн ударил ладонями Лернера по ушам. Сдвоенный удар не только лишил Лернера ориентации, но и образовал полугерметичную пробку, поэтому, когда Борн быстро развел руки, от резкой смены давления у Лернера лопнули барабанные перепонки.
Кирка застыла на полпути, внезапно задрожав в обмякшей руке Лернера. Отбив ее в сторону, Борн схватил Лернера за грудки, рывком опуская его к себе, а сам при этом вскинул голову. Его лобная кость попала Лернеру в лицо как раз в том месте, где переносица сходится со лбом.
Отпрянув назад, Лернер закатил глаза, однако кирку не выпустил. Вступили в действие его отточенные до предела инстинкты выживания. Находясь в полубессознательном состоянии, Лернер снова взмахнул киркой. Борн не успел отдернуть руку, и острие пробило кожу.
Но тут Борн нанес обеими руками удар Лернеру справа в горло, по сонной артерии. Лернер повалился на четвереньки, шатаясь. Сложив пальцы в тугой клин, Борн вонзил их в мягкие ткани под подбородком Лернера. Он почувствовал, как рвется кожа, мышцы, связки.
Каюта окрасилась красным.
Вдруг Борн почувствовал, что у него перед глазами все темнеет. Силы мгновенно покинули его, схлынув, словно волна отлива. Задрожав, он повалился на пол, теряя сознание.
Глава 23
Мута ибн Азиз, схватив Катю Вейнтроп за красивую руку, спускался в сверкающей нержавеющей сталью кабине лифта в подземный ядерный центр Миран-Шах, созданный «Дуджой».
– Сейчас я увижусь со своим мужем? – спросила Катя.
– Увидишься, – ответил Мута ибн Азиз, – однако встреча эта не доставит радости вам обоим, это я обещаю.
Двери лифта открылись. Задрожав, Катя вышла из кабины.
– У меня такое ощущение, словно я попала в самое чрево преисподней, – сказала она, оглядываясь на голые бетонные стены.
Тусклое освещение подземных коридоров нисколько не умаляло ее красоту, которую Мута ибн Азиз, как и полагается настоящему арабу, постарался не замечать. Катя была высокая, стройная, полногрудая, светловолосая, голубоглазая. Ее гладкая кожа сияла. На переносице красовалось небольшое созвездие веснушек. Однако Муте ибн Азизу ни до чего этого не было дела; он игнорировал красоту молодой женщины с исступленностью, рожденной и вскормленной в пустыне.
Всю долгую, монотонную дорогу в «Лендровере» среди облаков пыли до Миран-Шаха Мута ибн Азиз думал совсем о другом. Он уже бывал здесь один раз, три года назад. Тогда Мута приезжал сюда вместе со своим братом Аббудом ибн Азизом; с собой они привезли талантливого, но несговорчивого доктора Костина Вейнтропа. Фади поручил братьям сопровождать Вейнтропа из Бухареста, где у него была лаборатория, до Миран-Шаха, потому что тот, похоже, не смог бы совершить это путешествие самостоятельно.
Вейнтроп находился в угнетенном и желчном состоянии. Не так давно его с позором выгнали из компании «Интегрейтед вертикал текнолоджиз» за преступления, которые, по его заверениям, он не совершал. И Вейнтроп был прав, но это уже не имело значения. Сами обвинения были настолько серьезными, что ему давали от ворот поворот во всех легально действующих компаниях и университетах, куда он обращался.
И тут появился Фади со своим соблазнительным предложением. Он даже не потрудился прикрыть слоем сахарной пудры конечную цель работ: зачем? Доктор Вейнтроп все равно скоро поймет правду. Естественно, огромные деньги вскружили Вейнтропу голову. Однако, как выяснилось, его моральные принципы соответствовали его таланту. Поэтому Фади пришлось заменить пряник на кнут. И этим кнутом оказалась Катя. Фади достаточно быстро выяснил, что Вейнтроп пойдет буквально на все, лишь бы с Катей ничего не случилось.
– Доктор, ваша жена в полной безопасности у нас в руках, – сказал Фади, когда Мута ибн Азиз вместе с братом доставили Вейнтропа. – Более безопасного места не найти на всей земле.
И в доказательство своих слов он показал Вейнтропу видеозапись Кати, сделанную всего несколько дней назад. Катя плакала, умоляя мужа прийти на помощь. Доктор Вейнтроп тоже расплакался. Затем, вытирая глаза, он принял предложение Фади. Однако в этих глазах была видна тень надвигающейся беды.
После того как доктор Сенарес увел Вейнтропа в лабораторию комплекса Миран-Шах, Фади повернулся к Муте и Аббуду ибн Азизам.
– Сделает ли он то, что нам от него нужно? Каково ваше мнение?
Братья заговорили разом, соглашаясь.
– Он сделает все, что ему скажут, до тех пор пока его будут стегать кнутом.
Однако это было последнее, в чем совпало их мнение за четырехдневное пребывание в бетонном городе, закопавшемся глубоко под землю в диких, голых, негостеприимных горах, служивших границей между северо-западными районами Пакистана и Афганистаном. Человек запросто мог найти свою смерть на этих высокогорных перевалах – больше того, и не один, а много, какими бы обученными и хорошо вооруженными они ни были. Миран-Шах представлял собой смертельно опасный район, куда не осмеливались сунуть нос представители пакистанского правительства. «Талибан», «Аль-Каида», «Всемирный джихад», мусульманские фундаменталисты всех пород и мастей – Миран-Шах кишел террористами, многие из которых враждовали между собой. На самом деле представление о том, что все террористические группировки хорошо скоординированы и подчиняются единому руководству: одному, двум или хотя бы считаной горстке людей, – является одним из наиболее живучих мифов, созданных американскими спецслужбами. Это же нелепо: многочисленные секты разделяет давнишняя вражда; они ставят перед собой совершенно разные цели. И все же миф продолжает жить. Фади, получивший образование на Западе, мастерски овладевший принципами воздействия на общественное сознание, использовал эту ложь против самих же американцев, создавая репутацию «Дуджи», а заодно и свою собственную.
Ведя Катю по коридорам на встречу с Фади и ее мужем, Мута ибн Азиз не мог избавиться от мыслей о той трещине, которая разделила их с братом. Они разошлись во мнениях три года назад, и время только упрочило их взаимоисключающие точки зрения. У этой трещины было имя: Сара ибн Ашеф, единственная сестра Фади и Карима аль-Джамиля. Ее убийство перевернуло жизнь всех, породив тайны, ложь, вражду, которых раньше не было и в помине. Смерть девушки разрушила два семейства, причем проявлялось это как явно, так и скрыто. После той ночи в Одессе, когда Сара раскинула руки и упала на брусчатую мостовую, между Мутой ибн Азизом и его братом все было кончено. Внешне они продолжали вести себя так, как будто ничего не произошло, однако на самом деле их мысли больше уже никогда не бежали по параллельным дорожкам. Братья потеряли друг друга.
Завернув за угол, Мута ибн Азиз увидел, как его брат, появившись из открытой двери, подзывает его кивком. Мута терпеть не мог, когда Аббуд поступает так. Таким жестом учитель подзывает к себе провинившегося ученика, чтобы сделать ему нагоняй.
– А, вот ты где, – произнес Аббуд ибн Азиз таким тоном, словно его брат ошибся дорогой и опоздал.
Стараясь не обращать на Аббуда внимания, Мута ибн Азиз прошел мимо него, таща за собой Катю.
Помещение оказалось просторным, хотя потолки, естественно, были низкими. Обстановка казалась исключительно утилитарной: шесть стульев из литой пластмассы, стол с металлической крышкой, вдоль левой стены шкафчики, раковина и одинокий электрообогреватель.
Фади стоял лицом к двери. Его руки лежали на плечах доктора Вейнтропа, который сидел, несомненно вопреки своей воле, на одном из стульев.
– Катя! – воскликнул он, увидев молодую женщину.
Его лицо озарилось, но свет в глазах быстро погас, после того как Вейнтроп попытался, и тщетно, броситься к Кате.
Фади, с силой надавивший Вейнтропу на плечи, чтобы удержать его на месте, кивнул Муте ибн Азизу, и тот отпустил молодую женщину. Сдавленно вскрикнув, она подбежала к мужу и опустилась перед ним на колени.
Вейнтроп принялся гладить ей волосы, лицо, проводя пальцами по каждой выпуклости, каждой впадинке, словно ему нужно было убедиться в том, что перед ним не мираж и не двойник. Он видел, что сделал доктор Андурский с лицом Карима аль-Джамиля. Что могло помешать ему сделать то же самое с какой-нибудь русской женщиной, превратив ее в Катю, которая лгала бы ему, выполняя волю своих хозяев?
С тех самых пор, как Фади «завербовал» Вейнтропа, мания преследования у доктора достигла апогея. Ему казалось, что все происходящее имеет целью поработить его. И в этом он был недалек от истины.
– Итак, теперь, когда вы более или менее воссоединились, – заговорил Фади, обращаясь к доктору Вейнтропу, – мне бы хотелось, чтобы вы прекратили тянуть время. У нас есть строгий график, и ваша умышленная медлительность нам сильно мешает.
– Я вовсе не тяну время, – с жаром возразил Вейнтроп. – Эта миниатюризация…
Осекшись, он поморщился от боли, поскольку Фади снова стиснул ему плечи.
Фади кивнул Аббуду ибн Азизу, и тот вышел. Вернулся он вместе с доктором Сенаресом, специалистом по ядерной физике.
– Доктор Сенарес, – сказал Фади, – будьте добры, объясните, почему ядерное устройство, которое я поручил вам сделать, до сих пор не готово.
Доктор Сенарес бросил взгляд на Вейнтропа. Он поработал под руководством прославившегося на весь мир пакистанского физика-ядерщика Абдула Кадыр-хана.
– Моя часть работы завершена, – сказал доктор Сенарес. – Порошок двуокиси урана, которым вы меня снабдили, превращен в форму металла, необходимого для создания боеголовки. Другими словами, у нас в руках уже есть материал, способный к ядерному делению. Оболочка также готова. Теперь мы ждем лишь доктора Вейнтропа. Как вам известно, его работа имеет решающее значение. Без нее мы не сможем получить устройство, которое вы ждете.
– Итак, Костин, мы подошли к сути проблемы. – Голос Фади оставался спокойным, мягким, нейтральным. – С твоей помощью мой план приведет к успеху, без твоей помощи он обречен. Говоря научным языком, уравнение простое и изящное. Почему ты мне не помогаешь?
– Работа оказалась значительно сложнее, чем я предполагал. – Вейнтроп не мог оторвать взгляд от жены.
Фади спросил:
– Доктор Сенарес, а вы что скажете?
– Работы доктора Вейнтропа по миниатюризации были завершены уже несколько дней назад.
– Да что он понимает в миниатюризации? – резко произнес Вейнтроп. – Все это просто не соответствует действительности.
– Доктор Сенарес, мне не нужны голословные утверждения, – так же резко произнес Фади.
Доктор Сенарес достал маленькую записную книжку в темно-красном кожаном переплете, и Вейнтроп непроизвольно застонал. Катя, встревожившись, прижалась к нему еще крепче.
– Вот записи, которые доктор Вейнтроп ведет для себя.
– Вы не имеете права! – воскликнул Вейнтроп.
– Он имеет полное право. – Фади забрал записную книжку у доктора Сенареса. – Ты принадлежишь мне с потрохами, Вейнтроп. Все, что ты делаешь, все, что ты думаешь и пишешь, все, о чем ты мечтаешь, – мое.
– Костин, что ты наделал? – простонала Катя.
– Продал душу дьяволу, – пробормотал Вейнтроп.
Судя по всему, получив безмолвный сигнал Фади, Аббуд ибн Азиз похлопал доктора Сенареса по плечу и вывел его из комнаты. Услышав звук закрывшейся двери, Вейнтроп вздрогнул.
– Ну хорошо, – мягчайшим голосом промолвил Фади.
И тотчас же Мута ибн Азиз схватил Катю за шиворот и за пояс, отрывая от мужа. Одновременно Фади обеими руками надавил Вейнтропу на плечи, усаживая его обратно на стул, с которого тот попытался встать.
– Больше я тебя просить не буду, – тем же самым мягким тоном продолжал Фади – так разговаривает любящий отец с сыном, совершившим проступок.
Мута ибн Азиз обрушил страшный удар по затылку Кати.
– Нет! – закричал Вейнтроп, увидев, как его жена растянулась лицом вниз на полу.
Никто не обратил на него никакого внимания. Мута ибн Азиз схватил Катю за плечи, усаживая ее, обошел вокруг и ударил кулаком в лицо, ломая ее прекрасный нос. Во все стороны брызнула кровь.
– Нет! – завопил Вейнтроп.
Вцепившись в светлые волосы, Мута ибн Азиз закинул Кате голову назад и вонзил кулак в ее очаровательную левую щеку. По распухшему лицу Кати потекли слезы. Она всхлипнула.
– Прекратите! – воскликнул Вейнтроп. – Во имя всего святого, остановитесь! Умоляю!
Мута ибн Азиз снова занес свой окровавленный кулак.
– Не вынуждай меня просить снова, – сказал Фади Вейнтропу на ухо. – Костин, не нарушай мое доверие.
– Да, да, я все понял. – Вейнтроп тоже всхлипывал. Его сердце разбилось на десять тысяч кусочков, которые ему уже никогда не удастся собрать вместе. – Я сделаю все, что вы хотите. Работа по миниатюризации будет закончена через два дня.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |