Насилие, совершенное над его телом, изъятие здорового органа у живого человека явилось страшным кошмаром, от которого Линдрос не мог оправиться. Естественно, его навещала мысль наложить на себя руки, однако самоубийство – это выход, к которому прибегают только трусы, а он не был трусом. Сон приходил к нему только тогда, когда организм уже не мог больше держаться. Только тогда его рассудок проваливался во мрак, из которого ему не хотелось больше возвращаться.
Разумеется, его постоянно донимали вызывавшие холодную дрожь кошмарные сны об огромных в́оронах, клюющих его плоть, после чего ему хотелось никогда больше не закрывать единственный уцелевший глаз. Вспоминая своего любимого Гомера, Линдрос представлял себя Полифемом, циклопом, который разрывал моряков на части до тех пор, пока его не одолел хитрый Одиссей. Ясное дело, ему самому всей душой хотелось разорвать на части Фади.
Дверь в камеру с грохотом распахнулась, впуская Фади. Его лицо потемнело от ярости. Не говоря ни слова, он подошел к Линдросу и со всей силы ударил его кулаком в скулу. Оглушенный, опешивший от неожиданности, Линдрос упал на бетонный пол. Фади принялся пинать его ногами.
– Борн мертв! Ты меня слышишь, Линдрос? Мертв! – В голосе Фади прозвучали жуткие нотки, легкая дрожь, говорившая о том, что он дошел до самого края эмоциональной пропасти. – Произошло немыслимое. У меня украли отмщение, которое я так тщательно обдумал. И все пошло прахом! Случилось непредвиденное.
Придя в себя, Линдрос приподнялся на локте.
– Будущее нельзя предвидеть, – заметил он. – Его нельзя познать.
Фади присел на корточки, склонившись вплотную над Линдросом.
– Неверный! Аллаху ведомо будущее, и он открывает его правоверным.
– Фади, мне тебя жаль. Ты не можешь видеть правду даже тогда, когда она у тебя перед самыми глазами.
С искаженным от ярости лицом Фади схватил Линдроса и швырнул его на пол. Его руки сомкнулись на горле пленника, перекрывая дыхание.
– Пусть я не смогу убить Джейсона Борна своими руками, но ты от меня никуда не денешься. Вместо него я убью тебя. – С выпученными от бешенства глазами Фади мертвой хваткой стиснул Линдросу горло. Линдрос вырывался и брыкался, но у него не хватало сил, чтобы сбросить с себя Фади или хотя бы заставить его разжать руки.
Он уже начинал терять сознание. Его здоровый глаз выкатился из орбиты. В это мгновение в дверях камеры появился Аббуд ибн Азиз.
– Фади…
– Убирайся отсюда! – рявкнул Фади. – Оставь меня одного!
Тем не менее Аббуд ибн Азиз шагнул в камеру.
– Фади, дело в том, что Вейнтроп…
Фади закатил глаза, обнажив белки, одержимый «ветром пустыни» – жаждой крови.
– Фади, – настаивал Аббуд ибн Азиз, – ты должен пойти прямо сейчас.
Отпустив Линдроса, Фади встал и повернулся к своему заместителю:
– Почему? Почему я сейчас должен куда-то идти? Скажи мне это, прежде чем я убью и тебя.
– Вейнтроп завершил работу.
– Все предохранительные устройства на месте?
– Да, – подтвердил Аббуд ибн Азиз. – Ядерное устройство готово.
Тайрон жевал здоровенный гамбургер, наблюдая взглядом инженера-самоучки за подъемом здоровенной двутавровой балки, как вдруг сильно помятый «Понтиак» подвергся нападению. Из черного «Форда», налетевшего на него лоб в лоб, выскочили двое мужчин в дорогих костюмах. Они обменялись между собой парой фраз, но за шумом стройки Тайрон не смог разобрать слов.
Поднявшись с ящика, служившего ему скамейкой, Тайрон не спеша направился к столкнувшимся машинам. Он разглядел, что у одного из мужчин в руке оружие – не пистолет и не нож, а электрошок.
Затем, когда один из мужчин вышиб стекло водительской двери «Понтиака», Тайрон узнал в нем охранника, стоявшего перед автомастерской «Эм-энд-Эн кузовные работы». Определенно, эти люди вторглись на его территорию.
Отшвырнув недоеденный гамбургер, Тайрон быстрым шагом направился к «Понтиаку», который выглядел так, словно его хорошенько помяла со всех сторон огромная фура. Разбив триплексное стекло, один из нападавших просунул руку в машину. Затем туда же сунул правую руку тот, который держал электрошок, оглушив водителя «Понтиака». Через мгновение нападавшие вытащили бесчувственного водителя из машины.
Тайрон находился уже достаточно близко и смог разглядеть, что это была женщина. Мужчины грубо поставили ее на ноги и развернули лицом к нему. Тайрона прошиб холодный пот. Мисс Шпионка! Он побежал.
За непрерывным гулом стройки нападавшие заметили его только тогда, когда он уже оказался совсем рядом. Один из них оторвал пистолет от головы мисс Ш и навел его на Тайрона. Тот, подняв руки вверх, резко остановился в одном шаге от мужчин, прилагая все усилия, чтобы не смотреть на мисс Ш. Та стояла, бессильно уронив голову на грудь, колени под ней подгибались. Судя по всему, оглушили ее хорошенько.
– Проваливай отсюда, твою мать, – приказал мужчина с пистолетом. – Разворачивайся и шевели ногами.
Тайрон натянул на лицо испуганное выражение.
– Да, сэр, – покорно пробормотал он.
Оборачиваясь, Тайрон сунул правую руку в карман, нащупывая нож с выкидным лезвием. С тихим щелчком нож раскрылся, Тайрон стремительно развернулся и всадил лезвие по самую рукоятку меж ребер нападавшему с пистолетом, как его научили вести себя в кровавых уличных разборках.
Мужчина выронил пистолет и закатил глаза. Ноги его подогнулись. Второй нападавший схватился за электрошок, но ему приходилось думать о мисс Ш. Он отшвырнул ее к помятому боку «Понтиака», но в это самое мгновение кулак Тайрона сломал ему переносицу. Хлынувшая кровь ослепила мужчину. Тайрон погрузил ему в пах колено, после чего обхватил голову руками и со всей силы обрушил ее на боковое зеркало «Понтиака».
Мужчина бесформенной грудой сполз на землю, и Тайрон нанес ему жестокий удар ногой в бок, сломав пару ребер. Нагнувшись, он освободил свой нож, затем взвалил мисс Ш через плечо, отнес ее к «Форду» и осторожно уложил за заднее сиденье. Усевшись за руль, Тайрон еще раз взглянул на стройплощадку. К счастью, «Понтиак» полностью скрыл произошедшее от взоров строителей. Никто ничего не видел.
Тайрон плюнул в окно в сторону распростертых нападавших. Включив передачу, он поехал, тщательно следя за тем, чтобы не превысить разрешенную скорость. Меньше всего ему сейчас нужна была встреча с дорожной полицией.
Петляя вверх по склону, Борн проезжал мимо деревянных особняков, возведенных в конце девятнадцатого века греческими и армянскими банкирами. В настоящее время все они принадлежали стамбульским миллиардерам, чьи деловые начинания, как это было с их предками в дни Оттоманской империи, распространились во все уголки разведанного мира.
Крутя педали и следя за перемещениями Муты ибн Азиза, Борн размышлял о Кариме, брате Фади, человеке, отнявшем у Мартина Линдроса лицо, правый глаз, его личность. На первый взгляд это был самый последний человек на свете, на которого пало бы подозрение в прямой причастности к деятельности «Дуджи». В конце концов, он – отпрыск благородного семейства, который возглавил «Интегрейтед вертикал текнолоджиз» после того, как пуля Борна неизлечимо искалечила его отца. Он уважаемый бизнесмен, такой же, как те, кто понастроил эти современные дворцы.
И только сейчас Борн впервые осознал в полной степени глубину той жажды отмщения за смерть сестры, которую питали в отношении него братья. Сара ибн Ашеф стала путеводной звездой семейства, хранителем чести Хамида ибн Ашефа аль-Вахаба, уходящей в глубь столетий, через бескрайние пески Аравийской пустыни, неподвластной самому времени. Эта честь была высечена в насчитывающей три тысячи лет истории Аравийского полуострова, Синая, Палестины. Далекие предки семейства вышли из пустыни, пережили позор многочисленных поражений и в конце концов отвоевали Аравийский полуостров у врагов. Великий Мухаммед ибн Абд аль-Вахаб был одним из виднейших реформаторов ислама. В середине восемнадцатого столетия он объединил усилия с Мухаммедом ибн Саудом, образовав новую политическую реальность. Сто пятьдесят лет спустя два семейства захватили Эр-Рияд, и родилась современная Саудовская Аравия.
И как ни трудно понять подобное представителю западного мира, Сара ибн Ашеф олицетворяла все это. И нет ничего удивительного в том, что братья Сары готовы перевернуть небеса и землю, чтобы расправиться с ее убийцей. Вот почему они не спеша сплетали Борну погибель – замыслив расправиться сначала с его рассудком, а затем с плотью. Потому что им недостаточно было лишь всадить ему пулю в затылок. Нет, сначала его нужно было сломать, после чего Фади расправился бы с ним голыми руками. Ни на что меньшее братья не были согласны.
Борн понимал, что известие о его гибели приведет обоих братьев в бешенство. И в таком неуравновешенном состоянии они с большей вероятностью совершат ошибку. Что только и было ему нужно.
Но в первую очередь необходимо предупредить Сорайю, раскрыть ей личность того, кто выдает себя за Мартина Линдроса. Достав сотовый телефон, Борн ввел коды страны и города, затем набрал номер. Только сейчас до него вдруг дошло, что от нее до сих пор не было никаких известий. Он взглянул на часы. Если только рейс не задержали, самолет уже давно должен был приземлиться в Вашингтоне.
И снова Сорайя не ответила, и теперь Борна охватило беспокойство. По соображениям безопасности новое сообщение он оставлять не стал. В конце концов, считается, что его нет в живых. Хотелось надеяться, что молодая женщина не попала в руки врагов. Но если произошло худшее, нужно опасаться того, что Карим проверит все входящие и исходящие звонки на сотовом телефоне Сорайи. Борн мысленно взял на заметку где-нибудь через час позвонить ей еще раз. Как раз будет семь с небольшим вечера, и останется меньше часа до того, как Мута ибн Азиз покинет Буюкаду и направится туда, где сейчас находится Фади.
«Начинается эндшпиль», – сказал посланник Незыму Хатуну. У Борна по спине пробежали мурашки. Осталось так мало времени, чтобы разыскать Фади, не позволить ему взорвать атомную бомбу.
Согласно карте, купленной на пароме, остров состоял из двух возвышенностей, разделенных долиной. Сейчас Борн поднимался на левую гору, Юле-Тепе, на вершине которой находился православный монастырь Святого Георгия, основанный в двенадцатом веке. Вскоре дорога перешла в тропу. К этому времени пальмы сменились густым сосновым бором, темным, таинственным, пустынным. Особняки также остались позади.
Монастырь состоял из нескольких часовен, расположенных в три уровня, и подсобных помещений. Светящаяся точка, отображающая местонахождение Муты ибн Азиза, оставалась неподвижной вот уже несколько минут. Дорога вверх стала слишком крутой, заваленной камнями. Подниматься на велосипеде дальше стало невозможно. Достав из корзины рюкзак, Борн спрятал велосипед в зарослях и отправился дальше пешком.
По пути ему не встретились ни туристы, ни монахи – ни единой живой души. Впрочем, времени уже было много, стемнело. Обойдя стороной полуразвалившееся главное здание монастыря, Борн стал подниматься выше. Если верить приемнику, Мута ибн Азиз находился в небольшой постройке прямо впереди. В маленькое окошко пробивался тусклый свет.
Когда Борн подошел ближе, точка пришла в движение. Спрятавшись за толстый ствол сосны, Борн проследил за тем, как посланник Фади, держа в руке старинную керосиновую лампу, вышел из дома и, пройдя мимо двух громадных валунов, скрылся в чаще.
Борн быстро осмотрелся по сторонам, убеждаясь в том, что за постройкой никто не наблюдает. Затем он проскользнул в обшарпанную деревянную дверь и оказался в прохладе внутреннего помещения. Темноту разгонял свет керосиновых ламп. Судя по плану, в этом здании когда-то содержались буйнопомешанные. Обстановка была скудная: очевидно, в настоящее время здание не использовалось. Однако повсюду присутствовали свидетельства мрачного прошлого. В каменный пол были вмурованы железные кольца, к которым, вероятно, приковывали обитателей здания, когда у тех случались приступы. Открытая дверь вела в небольшую комнату, совершенно пустую, если не считать нескольких кусков брезента и кое-какого инструмента.
Борн вернулся в основное помещение. Вдоль окон, выходящих на север, в сторону леса, тянулся длинный обеденный стол из потемневшего дерева. На столе в щедром овале света лампы лежал расправленный лист плотной бумаги. Приблизившись, Борн увидел, что это карта с нанесенным на ней полетным планом. Он присмотрелся внимательнее. Воздушный путь вел на юго-восток вдоль через всю Турцию, затем через Армению и южную оконечность Азербайджана, проходил над Каспийским морем, после чего, захватив уголок Ирана, пересекал наискосок просторы Афганистана и заканчивался сразу же за границей, в кишащих террористами горах на западе Пакистана.
Значит, Мута ибн Азиз собирался покидать Буюкаду не на корабле. Где-то неподалеку его ждет частный самолет, имеющий разрешение на заход в воздушное пространство Ирана и достаточный запас топлива, чтобы совершить перелет протяженностью три с половиной тысячи километров без дозаправки.
Борн выглянул в окно на густой сосновый лес, в котором скрылся Мута ибн Азиз. Гадая, где в этой чаще может находиться взлетно-посадочная полоса, пригодная для довольно большого самолета, он услышал за спиной шум. Борн начал оборачиваться, но тут у него в затылке взорвалась боль. Он успел почувствовать, что падает. После чего наступила полная темнота.
Глава 29
Еще никогда Анна Хельд не видела Джамиля в такой ярости. Он злился на директора ЦРУ. Злился на нее. Он на нее не кричал, ни разу ее не ударил. Он сделал кое-что похуже: полностью перестал обращать на нее внимание.
Занимаясь своей работой, Анна внутри страдала, терзаясь отчаянием, которое, как ей казалось до сих пор, осталось навсегда в прошлом. В том, чтобы быть любовницей, есть свои установки, к которым нужно привыкнуть, как к тупой боли умирающего зуба. Нужно научиться оставаться без возлюбленного в дни рождения, на Рождество, на годовщину встречи, первой ночи в постели, первого совместного завтрака, поглощенного с непосредственной детской радостью. Всего этого любовница лишена.
Сначала Анна находила это непривычное одиночество нестерпимым. Она пыталась звонить Джамилю в те дни – и ночи! – когда ей хотелось его больше всего. Так продолжалось до тех пор, пока он осторожно, но твердо не объяснил ей, что так делать нельзя. Если он не находится рядом, она должна забыть о его существовании. «Но как я могу?» – мысленно всхлипывала Анна, внешне улыбаясь, кивая, выражая свое согласие. Она чувствовала, как важно показать, что она все понимает. Интуиция подсказывала ей, что в противном случае Джамиль от нее отвернется. А тогда она просто умрет.
Поэтому Анна притворялась – ради Джамиля, ради того, чтобы остаться в живых самой. И постепенно она научилась смиряться с неизбежным. Конечно же, она не забывала о его существовании. Это было просто невозможно. Но она стала смотреть на время, проведенное вместе с Джамилем, как на фильм, который она прокручивает время от времени. А в промежутках можно прокручивать фильм в голове, как поступают люди с любимыми фильмами, которые им хочется смотреть снова и снова. И так ей удавалось вести более или менее нормальный образ жизни. Потому что в потаенных глубинах своей души, куда Анна осмеливалась заглядывать лишь изредка, она сознавала, что без Джамиля ее жизнь обесценится.
И вот сейчас, потому что она упустила Сорайю Мор, Джамиль совсем перестал с ней разговаривать. Направляясь на совещания к Старику, он проходил мимо ее стола так, словно ее там не было, не обращая внимания на синяк на левой щеке, оставленный локтем Сорайи. Произошло самое страшное, то, чего Анна с ужасом боялась с того самого момента, когда влюбилась в Джамиля, по уши, безумно, необратимо: она его подвела.
Анна гадала, удалось ли ему раскопать что-нибудь на министра обороны Хэллидея. Одно время она даже прониклась абсолютной уверенностью, что удалось, но затем Старик попросил ее договориться о встрече с Лютером Лавалем, главой разведки Пентагона, а не с самим министром. Что он задумал?
Также Анна оставалась в полном неведении относительно судьбы Сорайи. Убита ли она? Захвачена? Анна ничего не знала, потому что Джамиль начисто отрезал ее от своих дел. Она перестала пользоваться его доверием. Ей больше не удавалось прильнуть к его телу, горячему, как воздух пустыни. Сердцем Анна чувствовала, что Сорайя жива. Если бы людям Джамиля удалось ее схватить, он наверняка простил бы свою любовницу за промах. У Анны внутри все леденело. Сорайя висела у нее над шеей лезвием гильотины. В случае разоблачения выяснится, что вся жизнь Анны была ложью. Ее будут судить за предательство.
Частично ей удавалось сосредоточиться на повседневных делах. Анна выслушивала распоряжения Старика, набирала и распечатывала их на компьютере, носила на подпись. Она договаривалась о встречах, планировала его долгий рабочий день с дотошностью военной кампании. Свирепо, как никогда, она защищала его от телефонных звонков. Но при этом другая часть ее сознания лихорадочно пыталась придумать, как исправить совершенную ошибку, которая может стать роковой.
Необходимо вернуть расположение Джамиля. Завоевать его самого. Искупление может принимать разные обличья, но только не для него. Он бедуин, у него в сознании неразделимо господствуют старинные законы пустыни. Ссылка или смерть – другого выбора нет. Она должна разыскать Сорайю. Ее обагренные кровью руки – единственное, что сможет вернуть Джамиля. Ей нужно лично убить Сорайю.
Борн очнулся. Он попытался было пошевелиться, но обнаружил, что привязан к двум железным кольцам, вмурованным в пол. Над ним стоял, склонившись, мужчина европейской наружности, с квадратным подбородком и глазами, бледными, словно лед. Он был в кожаной летной куртке и фуражке с серебряной кокардой в виде маленьких крылышек.
Летчик частного самолета. По его виду Борн понял, что перед ним один из тех, кто мнит себя небесным ковбоем.
Летчик оскалился.
– Ты что здесь делаешь? – купившись на облик Борна, он обратился к нему на плохом арабском. – Проверяешь мой полетный план. Шпионишь. – Он подчеркнуто покачал головой, словно нянька, отчитывающая провинившегося ребенка. – Это запрещено. Понятно? За-пре-ще-но. – Летчик поджал губы. – Уразумел? – добавил он по-английски.
Затем летчик показал то, что держал в руках: приемник, отобранный у Борна.
– А это что за хреновина, твою мать? А? Кто ты такой, твою мать? Кто тебя послал? – Достав нож, он поднес длинное лезвие к лицу Борна. – Отвечай, черт побери, иначе я тебя выпотрошу, словно рождественского гуся! Ты знаешь, что такое рождественский гусь? А?
Борн смотрел на него невидящими глазами. Открыв рот, он произнес несколько слов, очень тихо.
– Что? – Летчик склонился к самому его лицу. – Что ты сказал?
Используя мышцы живота, Борн вскинул ноги вверх и свел их ножницами, так что лодыжки скрестились у летчика на шее. Напрягая ноги, он опрокинул летчика вниз. Тот со всей силой налетел головой на мраморный пол. Хрустнула лицевая кость. Летчик тотчас же отключился.
Выкрутив шею, Борн отыскал взглядом упавший на пол нож. Он лежал у него за головой, за железными кольцами. Подобрав ноги к груди, сжавшись в комок, Борн принялся раскачиваться, набирая момент инерции. Решив, что уже достаточно, он что есть силы качнулся назад. Хотя и привязанный за запястья к кольцам, Борн взмыл в воздух и, совершив обратный кувырок, приземлился на колени уже за кольцами.
Вытянув ногу, он мыском зацепил нож и пододвигал его до тех пор, пока рукоятка не наткнулась на кольцо, к которому была привязана его правая рука. Опустив кольцо практически к самому полу, Борн ухватил нож и, прижав лезвие к веревке, начал ее перепиливать.
Это была трудная, долгая работа. Борну никак не удавалось надавить на лезвие со всей силой, поэтому продвижение вперед получалось пугающе медленным. Со своего места он не мог видеть экран приемника; он понятия не имел, где сейчас Мута ибн Азиз. Посланник Фади мог войти в комнату в любой момент.
Наконец Борну удалось перепилить веревку. Быстро перерезав веревку, державшую его левую руку, он полностью освободился и первым делом метнулся к приемнику. Светящаяся точка на экране показала, что Мута ибн Азиз все еще находится достаточно далеко.
Перевернув летчика, Борн полностью его раздел, после чего натянул на себя всю его одежду, хотя рубашка оказалась ему мала, а брюки велики. Кое-как расправив на себе вещи летчика, он раскрыл рюкзак и достал различные предметы, купленные в театральной лавке в Стамбуле. Поставив на пол маленькое зеркало так, чтобы видеть свое отражение, Борн достал изо рта накладку на зубы, после чего начал преображать себя в летчика.
Он подрезал и уложил по-другому волосы, изменил форму лица, вставил в рот другую накладку на зубы, от чего подбородок у него вытянулся. Цветных линз не было, но в ночных сумерках этого маскарада должно хватить. К счастью, можно будет надвинуть на глаза фуражку.
Бросив еще один взгляд на приемник, Борн прошелся по карманам летчика. Как оказалось, его зовут Уолтер Б. Дарвин. Бывший американский гражданин, с паспортами, подтверждающими его гражданство в трех разных странах. Это было Борну на руку. На одном плече у летчика была военная татуировка, на другом – слова «КАТИСЬ ВСЕ К ТАКОЙ-ТО МАТЕРИ». Оставалось только гадать, как он дошел до того, чтобы развозить террористов по всему свету. Впрочем, сейчас это не имело значения. Летная карьера Уолтера Б. Дарвина завершилась. Борн оттащил обнаженное тело в заднюю комнату и прикрыл его куском пыльного брезента.
Вернувшись в основное помещение, он подошел к столу и сложил полетный план. До восьми оставалось двадцать минут. Поглядывая на точку на экране приемника, Борн засунул карту в рюкзак, взял лампу и отправился искать взлетно-посадочную полосу.
Анна Хельд понимала, что Сорайя слишком умна и не рискнет отправиться к себе домой. Назвавшись Ким Ловетт, подругой Сорайи из отдела расследования пожаров, она позвонила матери и сестре Тима Хитнера. Ни та, ни другая ничего не слышали от Сорайи с того дня, когда та сообщила им о гибели Тима. Если Сорайя укрылась у них, она обязательно предупредила бы их о женщине по имени Анна Хельд. Однако ей наверняка захотелось бы поговорить со своей лучшей подругой. Анна собралась позвонить самой Ким Ловетт, но затем ей пришла другая мысль. Выйдя вечером с работы, она взяла такси и поехала в криминалистический центр ОРП на углу Вермонт-авеню и Одиннадцатой улицы.
Отыскав лабораторию Ким, Анна вошла.
– Меня зовут Анна Хельд, – представилась она. – Я работаю вместе с Сорайей.
Ким оторвалась от работы: двух металлических подносов, заполненных пеплом, кусками обгорелых костей и обугленной ткани. Потянувшись, как кошка, она сняла латексные перчатки и крепко пожала Анне руку.
– Итак, – сказала Ким, – что привело вас в это мрачное место?
– Ну, на самом деле это связано с Сорайей.
Ким тотчас же встревожилась:
– С ней что-то случилось?
– Я как раз и пытаюсь выяснить. Мне хотелось узнать, нет ли у вас от нее каких-нибудь известий.
Ким покачала головой.
– Но в этом нет ничего удивительного. – Она задумалась. – Быть может, это никак не связано, но недели две назад сюда приезжал один полицейский. Они с Сорайей встретились здесь, у меня в лаборатории. Полицейский хотел, чтобы Сорайя разрешила ему участвовать в одном расследовании, которое она проводила, но та ответила отказом. И у меня возникло ощущение, что его интерес к Сорайе был не только чисто профессиональным.
– А вы не помните, когда именно это произошло и как фамилия этого полицейского?
Ким назвала дату.
– Что касается фамилии, я ведь ее где-то записала. – Она просмотрела листочки бумаги с напоминаниями, закрепленные на стене. – Ага, вот она, – сказала Ким, отрывая один из них. – Следователь Уильям Овертон.
«Как тесен мир, – подумала Анна, выходя из здания криминалистического центра. – Сколько в нем случайных совпадений». Полицейский, следивший за ней, интересовался и Сорайей. Разумеется, его уже нет в живых, но, может быть, он все же поможет найти Сорайю.
Достав сотовый телефон, Анна быстро выяснила, в каком отделении работал следователь Уильям Овертон, где оно расположено и фамилию начальника. Приехав на место, она предъявила свое удостоверение и сказала дежурному сержанту, что ей необходимо срочно увидеться с капитаном Мореллом. Когда тот, как и предполагала Анна, начал артачиться, она упомянула фамилию Старика. Сержант тотчас же схватил трубку. Через пять минут молодой полицейский в форме проводил Анну в кабинет капитана Морелла.
Отпустив полицейского, капитан предложил Анне садиться и закрыл дверь.
– Чем могу вам помочь, мисс Хельд? – Это был невысокий мужчина с редеющими волосами, жесткой щеткой усов и глазами, вдоволь насмотревшимися на смерть и приспособленчество. – Сержант сказал, речь идет о чем-то срочном.
Анна перешла прямо к делу:
– ЦРУ занимается расследованием обстоятельств исчезновения следователя Овертона.
– Билла Овертона? Нашего Билла Овертона? – опешил капитан Морелл. – Но почему?..
– Это связано с вопросами национальной безопасности, – ответила Анна, воспользовавшись безотказным выражением, которое в последнее время приобрело особое значение. – Мне нужно просмотреть весь его распорядок за последний месяц, а также все личные вещи.
– Ну да. Конечно. – Капитан встал. – Следствие еще не завершено, так что все собрано у нас в одном месте.
– Очень хорошо. Капитан, мы будем держать вас в курсе, – заверила его Анна.
– Буду вам очень признателен. – Открыв дверь, Морелл крикнул в коридор: – Ричи! – Появился тот самый полицейский в форме. – Ричи, покажи мисс Хельд вещи Овертона.
– Слушаюсь, сэр. – Ричи повернулся к Анне. – Пройдемте со мной, мэм.
«Мэм». Господи, какой же она почувствовала себя старой.
Полицейский проводил Анну до конца коридора и вниз по металлической лестнице в подвал, отгороженный решеткой от пола до потолка с запертой на замок дверью. Достав ключ, он отпер дверь и провел Анну по проходу между рядами полок. Полки были заполнены картонными коробками, расставленными в алфавитном порядке, с отпечатанными бирками.
Выбрав две коробки, Ричи отнес их на стол, прижавшийся к дальней стене.
– Служебные, – указал он на левую. – А в другой личные вещи. – Молодой полицейский выжидательно посмотрел на Анну взглядом щенка. – Я могу чем-нибудь помочь?
– Все в порядке, полицейский Ричи, – не смогла сдержать улыбку Анна. – Я сама справлюсь.
– Хорошо. Ну, тогда я вас оставлю. Если вам что-нибудь понадобится, я буду в соседней комнате.
Оставшись одна, Анна занялась в первую очередь левой коробкой. Достав папки с текущими делами, она просмотрела их, тщательно и досконально, обращая особое внимание на записи, приходящиеся на день встречи с Сорайей, указанный Ким Ловетт, и ближайшие последующие дни. Ничего.
– Твою мать! – пробормотала Анна, переключаясь на правую коробку, заполненную личными вещами Овертона.
Эта добыча оказалась еще более скудной, чем она ожидала: дешевая расческа с запутавшимися в зубьях тонкими волосками, две пачки жевательной резинки, одна закрытая, синяя выходная рубашка, заляпанная спереди жирным соусом, ужасный галстук из полиэстра в синюю и красную полоску, фотография глупо улыбающегося подростка в футбольной форме, вероятно сына, нераспечатанная пачка сигарет. И все.
– Merde! [11]
Судорожным движением Анна сгребла жалкие остатки жизни Овертона со стола. Она уже собралась уходить, но тут заметила белый уголок, торчащий из нагрудного кармана синей рубашки. Схватив его кончиками пальцев, Анна вытащила листок линованной бумаги, сложенный вчетверо. Развернув его, она прочитала надпись, сделанную синей шариковой ручкой:
С. Мор – 8 и 12 СВ (пров)
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |