«Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика 11 страница

– Дело довольно щекотливое, – смущаясь, начал посетитель. – Но я уж расскажу все, от начала до конца, а уважаемый раввин решит, как поступать.

У меня есть химчистка. Большая, три приемщика в ней работают. Дела идут очень хорошо, и у меня остается время для занятий Торой, но я, – тут посетитель тяжело вздохнул, – ну, не создан я для учебы. Честно прихожу на урок, честно пытаюсь понять, о чем идет речь, честно засыпаю. Кое-что, конечно, остается, но учение – не моя стихия.

Я человек действия, и поэтому нашел для себя нишу – собираю деньги для бедных. Не так, как некоторые, которые требуют десять, двадцать, а то и тридцать процентов от собранного в качестве платы за свой труд. Я работаю совершенно безвозмездно, все, что насобираю, до последнего грошика уходит на помощь беднякам.

Узнав несколько месяцев назад про открытие в Герцлии нового торгового центра, я не медлил ни минуты. Когда люди совершают покупки, и у них от этого обычно поднимается настроение, сердце немножко приоткрывается, а вместе с сердцем приоткрывается и карман. В районе Герцлии живут состоятельные люди, от них можно ожидать щедрых пожертвований.

Уже на следующий день я приехал в этот торговый центр, отыскал самый роскошный магазин, разумеется, женской одежды, и договорился с его владельцем про установку копилки прямо возле кассы.

– Помощь бедным, – объяснил я хозяину, очень элегантно одетому молодому человеку с тонкими губами, – открывает вашему бизнесу помощь с Небес. Если с помощью копилки бедняки станут получать хорошие пожертвования, Всевышний сделает так, чтобы покупатели в вашем магазине не переводились.

– Давайте попробуем, – согласился владелец. – Только выберите копилку поизящнее, со вкусом.

Ну, я постарался. Привез большую копилку, сделанную из прозрачного материала, так, чтобы было видно содержимое. Хозяин первым опустил в нее двадцатишекелевую купюру, и мы вместе водрузили ее на стеклянную, подсвеченную фиолетовыми лучами подставку. Вышло очень красиво, прямо произведение искусства.

Обычно на заполнение такой копилки уходит три-четыре месяца. Я оставил владельцу магазина визитную карточку и вернулся к своим делам. Когда спустя две недели на экране моего сотового телефона высветился номер из Герцлии, я удивился. Но мое удивление перешло все границы, когда хозяин магазина сообщил, что копилка полна и я могу за ней приехать.

Да, копилка оказалась забитой. Правда, купюр почти не было, мелкие монетки плотно заполняли все пространство до самого верха. Я отпер замочек, собрал деньги и спросил хозяина магазина, как идет его бизнес.

– Не знаю, ваша копилка повлияла или просто стечение обстоятельств, – ответил тот, – но дела идут прекрасно.

Прекрасно, так прекрасно! Ему хорошо и мне хорошо, ситуация, в которой все выигрывают. Через недели две или три – опять звонок: приезжайте. Я уже не удивляюсь, лечу в Герцлию, собираю деньги – снова мелкие монетки – и возвращаюсь домой счастливый. Так проходит полгода. Бизнес работает как часы, копилка наполняется тоже с точностью часового механизма, но что-то меня в этой механике начинает беспокоить.

«Не может быть, – в который раз повторяю себе я, – не может быть, чтобы покупатели в таком дорогом магазине раз за разом наполняли копилку мелкими монетками. У них даже денег таких не водится, в кошельке только кредитные карточки или крупные купюры. Ну, один раз такое могло произойти, ну два, но столь неизменное постоянство производит странное впечатление».

Так я себе говорю, но делать с этими предположениями, прямо скажем, нечего – ни проверить, ни обосновать. Ни проверить, ни обосновать. Да и сами мысли стыдные, мало ли что, кажется! Все ведь прекрасно, копилка быстро наполняется, мелкие монетки – тоже деньги, и они регулярно поступают на счет бедняков, чего еще желать?

Услышал Всевышний мои сомнения и послал весть. Выхожу я после очередного опорожнения копилки из магазина и встречаю прямо посреди торгового центра старого знакомого. Из бывших моих подопечных. В последние годы он встал на ноги, и я перестал ему помогать. Он меня как увидел, бросился с распростертыми объятиями:

– Вас, – говорит, – мне сам Б-г послал.

Я его обнимаю, а сам думаю: плохи, видно твои дела, дружище – быть тебе опять моим подопечным.

Но дело оказалось совсем в другом.

– Это ваша копилка стоит на втором этаже в магазине женской одежды? – спрашивает меня старый знакомый.

– Моя, – отвечаю, – причем, очень удачная копилка.

– Вы просто ничего не знаете, иначе бы заговорили совсем по-другому. Я, слава Б-гу, в жизни устроен, ни в чем не нуждаюсь, но за бедняков сердце болит.

– Что же такое случилось? Расскажи.

– А вот что. Я отвечаю за чистоту магазинов второго этажа. Убираю, то есть. Работы много, но платят хорошо. Уже несколько месяцев подряд я наблюдаю такую картину. Исподтишка, разумеется, через отражение в зеркале. Когда магазин закрывается, я начинаю его драить первым. Пока вожусь в одном конце, хозяин магазина приносит маленький пылесос на батарейках, каким в автомобилях ленивые хозяева мелкий мусор собирают. Хозяин приставляет пылесос к щели копилки, высасывает из нее купюры, а вместо них сыплет мелочь. Я специально наблюдал, иной раз к вечеру копилка почти доверху наполняется ассигнациями, а утром смотришь – одна мелочь.

– Не может быть, – вскричал я, – ты ошибаешься!

– А вы проверьте.

Так я и сделал. Отрядил знакомого парнишку, живущего в том районе, тот несколько дней приходил в магазин перед закрытием и незаметно фотографировал копилку своим сотовым телефоном. А наутро возвращался и сразу после открытия снова фотографировал. Снимки однозначно подтвердили – хозяин магазина ворует пожертвования. Причем ворует солидно, евреи Герцлии жертвовали щедро, я сумел различить на телефонных снимках ассигнации в пятьдесят шекелей. Три-четыре таких бумажки с лихвой перекрывали полную копилку мелочи.

И стал я думать, что же делать. Если прямо обвинить хозяина в воровстве, он выставит меня вместе с копилкой. Позволять ему и дальше воровать – нарушение законов Торы. Может быть, раввин отыщет в книгах возможность объявить эти деньги ничейными, и тогда хозяин магазина перестанет быть вором, а я продолжу получать пожертвования? И пусть беднякам достается меньше, намного меньше, чем дают добрые люди, но все-таки они что-то получают, а могут остаться вообще без ничего!

Раввин задумался. Потом достал с полки том Талмуда и принялся быстро перелистывать страницы.

– Вот, нашел! – воскликнул он, отыскав нужное место. – Послушай, какая ситуация рассматривается в трактате «Кидушин».

Мудрец Хия бар Аши каждый вечер перед сном просил Всевышнего, чтобы его оставили дурные побуждения.

«Дурные побуждения? – удивилась его жена, случайно подслушав просьбу. – Но ведь мой муж стар и давно перестал жить со мной супружеской жизнью! Давай-ка я проверю, не является ли его молитва пустыми словами».

Как-то раз, когда Хия бар Аши сидел на лужайке перед домом и учился, его жена надела праздничное платье, надушилась, при помощи краски и других женских ухищрений совершенно преобразила свою внешность и принялась разгуливать перед мужем.

– Кто ты? – спросил ее Хия бар Аши.

– Харута, проститутка.

И тут дурное побуждение навалилось на мудреца и вскружило ему голову.

– Пойдем со мной, – попросил он.

– Хорошо, – ответила Харута, – только сначала достань мне гранат с дерева.

Хия бар Аши сорвал плод, передал Харуте и пришел в себя. Глубокий стыд охватил его, стыд и раскаяние. Отделавшись от женщины, он несколько часов в отчаянии бродил по полям, не зная, как поступить. Домой он вернулся к вечеру, когда его жена, смыв краску и переодевшись в обычное платье, развела огонь в печи. Печь в те времена представляла собой яму в земле. Хия бар Аши подошел к краю ямы и хотел уже броситься в полыхающее пламя, но жена удержала его, схватив за одежду.

– Что ты делаешь, сумасшедший? – вскричала она. И тогда Хия бар Аши рассказал ей о случившемся.

– Я совершил тяжелый грех, искупить который может только смерть. И не просто смерть, а смерть в огне.

– Какие глупости! – вскричала жена. – Ты же ничего не сделал! Ты только собирался, только подумал. И вообще, это была я. Видишь вот гранат, который я у тебя попросила. Ты не совершил никакого греха.

– Нет, я хотел совершить грех и был готов к нему, – ответил мудрец. – И за это мне полагается наказание.

В Талмуде написано, – завершил раввин свой рассказ, – что Хия бар Аши действительно закончил свои дни, погибнув в пламени пожара.

Из этой истории мы можем понять, как следует вести себя в подобного рода ситуациях. Предположим, мы с тобой объявим содержимое копилки бесхозным имуществом, взять которое может любой человек. Разумеется, хозяин магазина знать об этом не должен. Значит, каждый раз, забирая деньги из копилки, он будет думать, что совершает кражу и, следовательно, за это ему все равно полагается наказание. Получается, нет иного выхода, кроме как тем или иным способом объяснить хозяину магазина, что о его проделках стало известно.

– Это значит, – понурился посетитель, – что бедняки останутся даже без мелких денег.

– Подумай, что получается, – ответил раввин. – Мы хотим облегчить одному еврею жизнь в нашем мире, и ради этого позволяем другому еврею лишить себя жизни вечной. Выхода нет, копилку необходимо забрать.

На следующий же день владелец химчистки отправился в Герцлию. Отыскал хозяина, поблагодарил его, руку пожал и объяснил, что переносит копилку в другой магазин.

– А чем тут плохо? – удивился хозяин. – Вон сколько денег собирается. И вам хорошо, и мне замечательно, я просто чувствую, как меня осеняет благословение Всевышнего.

– Вовсе не плохо, – ответил владелец химчистки, стараясь не смотреть в глаза жулику, – но нужно, чтобы Всевышний благословил и другие магазины.

Он думал, будто хозяин магазина станет его и дальше уговаривать, да вышло по-другому, тот на секунду замялся, а потом с легкостью произнес:

– А ведь вы правы, нельзя быть жадным. Благословением тоже нужно делиться.

Снял копилку с постамента и вручил ее владельцу химчистки.

Вы думаете, тут конец истории. Вовсе нет. Спустя несколько месяцев посетитель снова пришел на прием к раввину.

– Совершенно случайно, – рассказал он, – я оказался в том самом торговом центре и, проходя мимо витрины того самого магазина, бросил взгляд вовнутрь. Каково же было мое удивление, когда я увидел копилку на прежнем месте, красиво подсвеченную фиолетовыми лучами! И тут я запоздало сообразил, почему хозяин магазина перестал меня уговаривать. Он понял, что может не делиться с бедняками даже мелочью, а забирать себе все деньги. И что теперь с ним делать?

Благословение Бааль-Шем-Това

Из книги «Голос в тишине»

В одесской синагоге рубщиков кошерного мяса [10] реб Велвл по праву занимал почетное место у восточной стены. В любой профессии существуют мастера, подмастерья, ремесленники и неудачники, взявшиеся по ошибке или злополучному стечению обстоятельств за чужое для их души дело и с проклятиями тянущие лямку. Реб Велвл был поэтом, вдохновенным кудесником, волшебником разделки задней части туши. – Да разве может скрываться поэзия в столь приземленном, пропитанном кровью и к тому же дурно пахнущем деле? – спросит далекий от темы читатель. И этот правильный вопрос требует обстоятельного ответа.Поэзия, то есть ощущение вдохновленности, а иными словами, внутренней связи с Небесным, присутствует во всяком Б-гом вдохновленном деле. И если сам Всевышний в Торе своей заповедал Израилю определенный способ убоя и разделки кошерных животных, разве поэзия может не осенять чело еврея, выполняющего эти заповеди?Так уж заведено у нашего народа испокон веков: прежде, чем готовят для еды задние части животного, удаляют из них седалищный нерв со всеми его ответвлениями. После нескольких часов напряженной работы задняя часть оказывается разрезанной на небольшие кусочки. Огромный труд, требующий большого умения и ловкости. Поэтому чаще всего заднюю часть попросту отрезали и продавали иноверцам. И только в некоторых местах, где существовали умельцы, которых называли «менакеры», вроде реб Велвла, евреям удавалось полакомиться отборными кусками из задней части.Стоило посмотреть на реб Велвла в ту волнующую минуту, когда огромная нога коровы громоздилась перед ним на каменном столе, а он сам, вооруженный остро заточенным ножом и целым набором сверкающих инструментов, аккуратно разложенных на специальном пюпитре… ну, хорошо, не пюпитре, а подставке, – готовился приступить к разделке. Взмах его руки напоминал движение дирижера, обрушивающего на притихший зал финальный аккорд симфонии.А томительная, нервная пауза перед началом разделки? Нож, занесенный над тушей, походил на смычок скрипача или кисть художника. Так же, как не существует на свете двух одинаковых лиц, не существует двух одинаковых коров. У каждой есть свои особенности, неразличимые для глаза профана, но весьма существенно изменяющие процесс обработки. Реб Велвл замирал над столом, примериваясь, соображая, с чего лучше начать и как продолжить. Морщины сомнения проступали на лбу, муки, подлинные муки творчества терзали его душу.Еще секунда, еще мгновение, и все приходило в действие. С вдохновенным лицом склонялся реб Велвл над задней ногой. Вздымались и опадали кисти рук, сверкал нож, искрились инструменты, сменяя друг друга, словно в танце. Длинные изящные пальцы реб Велвла легко и элегантно порхали над столом.Художник, поэт, музыкант насыщают нашу душу прекрасным, которое призвано преобразить ее. Правда, это происходит не всегда, а если быть точным, почти никогда не происходит, но это уже проблема не прекрасного, а того, кто его созерцает.Кусок мертвого мяса, с таким воодушевлением превращенный в кошерную, то есть отвечающую Высшему желанию пищу, становился после переваривания частью человека и поднимал к Небесам его тело, а тело, в свою очередь, влекло вверх душу. И разве реб Велвл, своими руками и сердцем помогавший подъему души человеческой, не достоин называться поэтом больше, чем какой-нибудь виршеплет, воспевающий позорные оттенки своей похоти?Стоит ли говорить, что реб Велвл считал себя хасидом, приверженцем учения Бааль-Шем-Това.Одним прекрасным субботним утром вернувшись из синагоги и произнеся кидуш над кубком вина, реб Велвл зажмурился и, предвкушая удовольствие, щедро отхлебнул. Кейла, жена реб Велвла, всегда покупала для кидуша самое лучшее вино.– Все деньги, потраченные на субботу, – не уставала повторять Кейла, – Всевышний возвращает. Так зачем скупиться?И она не скупилась, поэтому молва о роскоши субботних обедов в доме реб Велвла и Кейлы давно выплеснулась за пределы городской черты и докатилась до Балты, Бирзулы и Красных Окон.Сделав изрядный глоток, реб Велвл вместе с привычным райским ароматом ощутил и некую горечь.– Неужели вино испортилось? – подумал он и, чтобы лучше разобраться, сделал еще один глоток. Горчило по-прежнему. Заглянув в бокал, он обнаружил в нем лишь несколько капель. Доливать и пробовать еще раз реб Велвл не стал, дабы не расстраивать Кейлу. Ну, попалась одна испорченная бутылка, что можно поделать! Зачем портить жене субботнее настроение…Омыв руки и благословив две пышнейшие халы из трижды просеянной муки, он, не спеша разрезал халу, посолил и, взяв один из ломтей, откусил небольшой кусочек.Вот беда, хала тоже горчила! Горчил и салат, горчила соленая рыба, горчил чолнт и даже штрудель – райский штрудель с маком, изюмом и вареньем, пропитанный медом штрудель – тоже горчил!– Что случилось, милый? – обмануть Кейлу ему никогда не удавалось.– Горчит, все горчит, – он тяжело вздохнул.– Горчит? – она быстро поднялась из-за стола и ринулась на кухню.Реб Велвл никогда не покидал родную Одессу. О дальних странах, изумрудных морях, омывающих коралловые рифы, горах, покрытых никогда не тающим снегом, пустынях, по которым гуляют самумы и смерчи, он только слышал от моряков или читал в книжках. Коралловые рифы плохо укладывались в его воображении, но вот что такое смерч, он хорошо представлял. Его жена, Кейла, была самым настоящим смерчем, по ошибке или по причинам, непонятным для простых смертных, заключенным в прекрасную женскую оболочку.Двигалась Кейла стремительно. Секунду назад она осторожно поставила на стол перед мужем стакан чая в мельхиоровом, начищенном до блеска подстаканнике, и вот ее голос уже доносится из кухни, где она о чем-то спорит с кухаркой. Переведя взгляд на окно, реб Велвл видит на углу улицы удаляющуюся спину жены, а спустя минуту она уже отрезает тонюсенький ломтик от только что купленного лимона и опускает его в стакан чая.Сиял не только мельхиоровый подстаканник. Любая вещь в их доме, попав в руки Кейлы, спустя минуту начинала лучиться, отбрасывая солнечные зайчики не хуже настоящего зеркала. Порядок, чистота, блеск и великолепие наполняли небольшую квартирку реб Велвла и Кейлы до самого потолка. Все всегда делалось вовремя, один раз установленные правила соблюдались неукоснительно и с педантичностью, способной вызвать если не восторг, то, по меньшей мере, приступ зубной боли.– Счастлив реб Велвл, добра и приятна его доля! – воскликнет посторонний наблюдатель и… Ох, как жестоко он ошибется, этот гипотетический свидетель картины чужого семейного счастья.Но, впрочем, существует ли в природе посторонний еврейский наблюдатель? Можно ли отыскать еврея, со спокойствием постороннего рассматривающего жизнь ближнего? Ведь еще на горе Синай, во время дарования Торы, поклялись евреи быть ответственными друг за друга. Не в этой ли клятве кроется такое пристрастное, пристальное отношение к родственникам, приятелям, соседям и просто малознакомым людям, относящимся к еврейскому народу? Не в ней ли корень распри между «лытваками» [11] и хасидами?Впрочем, человеку свойственно объяснять самые низкие свои поступки самыми высокими побуждениями. Вместо того чтобы честно признать: мне не нравится манера говорить реб Хаима Рабиновича, а тусклые глазки и слюна в уголках губ реб Соломона Канторовича приводят просто в бешенство, мы начинаем толковать о Синайском откровении, клятве, данной когда-то Всевышнему, и прочих высоких материях.Как и всякая рачительная хозяйка, повелительница быта и последняя инстанция в домашнем суде, Кейла не могла смириться с навязанной ей ролью второй половины. Воспитанная в религиозной семье, она понимала, как и что должно выглядеть и, внешне придерживаясь правил, умело изображала при посторонних кроткое домашнее существо. Однако стоило гостю распрощаться и захлопнуть за собой входную дверь… В общем, семейное счастье реб Велвла было трудным, хлопотным и многотерпеливым делом.Разумеется, свою борьбу с мужем Кейла никогда не объясняла претензиями к его характеру или привычкам. Ее религиозные родители сумели объяснить ей всю низость подобного рода претензий и привить презрительное отношение к вертихвосткам, позволяющим себе относиться к главе семьи подобным образом.Нет, упреки Кейлы располагались совсем в другой сфере! Искренне, страстно и самозабвенно она боролась с хасидским отклонением своего мужа от «лытвацкого» направления в иудаизме. Самым удивительным тут был тот факт, что Кейла, девушка из потомственной хасидской семьи, долго не соглашалась выйти замуж за Велвла, юноши из семьи потомственных «лытваков», совсем недавно ступившего на дорогу, проложенную Бааль-Шем-Товом. Ох, какие только причудливые формы не принимает извечное соперничество мужа и жены…Главным мишенью для нападок Кейлы были чудеса, сотворенные хасидскими праведниками. Так уж вышло, что ни одно из этих чудес не коснулось самой Кейлы даже краем крыла. Она только слышала многочисленные рассказы о чудесах, происшедших где-то, когда-нибудь и с кем-нибудь. Но ни с ней самой, ни с кем бы то ни было из ее многочисленных родственников и друзей никогда ничего похожего на чудо ни разу не произошло.– Чуда надо удостоиться, – отвечал реб Велвл на упреки Кейлы. Она наседала на мужа так, будто он прятал ящик с чудесами у себя на работе и отказывался принести домой даже самое завалящее, малюсенькое чудо.– Ты ведь хочешь, чтобы Всевышний для тебя изменил природу вещей. Чтобы дважды два стало пять, а не четыре, – терпеливо пояснял реб Велвл. – Но Он делает такое лишь для праведников, да и то в исключительных случаях. А ты, моя дорогая, хоть и хорошая благочестивая еврейка, но все-таки пока еще не праведница.– Тогда почему в твоих байках, – возражала Кейла, – хасидские ребе творят чудеса для кого угодно. Налево и направо, кто ни попросит, раз – и пожалуйте, вот вам чудо. Какие, спрашивается, заслуги у всех этих бродячих нищих, незадачливых дровосеков, жуликоватых торговцев и брошенных жен?Реб Велвл терпеливо сносил оскорбительное «в твоих байках» и спокойным голосом отвечал:– Много ты знаешь о чужих заслугах? Ведь сказано, что евреи полны заповедями, словно гранат зернами. У каждого есть невидимые для других заслуги, о которых посторонний человек просто не догадывается.– Значит, и у меня есть. Но где же чудеса? Что-то я их не вижу.– Чудеса… – вздыхал реб Велвл. – Зачем тебе нужны чудеса? Их совершают в особых, трагических случаях, когда обычными способами уже невозможно помочь. Тебе хочется, чтобы в нашей жизни возникли такие ситуации?Нет, этого Кейла не хотела. Она желала, чтобы все продолжалось так, как оно есть – спокойно, благополучно и сыто, – но вдобавок ко всему были еще и чудеса.Так и жили реб Велвл и Кейла, в городе Одессе, у самого синего моря много лет подряд, пока в одно субботнее утро, отпив из субботнего кубка, реб Велвл не ощутил во рту горечь.Быстро перепробовав на кухне все субботние блюда и убедившись, что ни в одном из них нет даже намека на горечь, Кейла приступила к выяснению прочих обстоятельств дела. Тщательно расспросив мужа, выяснив хорошенько все подробности его ощущений, Кейла развила бурную деятельность. Уже на исходе субботы она потащила реб Велвла к самому лучшему врачу Одессы. Профессор собирался в Оперный театр и уже облачился во фрак, когда налетевший смерч вернул его в рабочий кабинет.– У нас во рту возникла горечь, – объяснила Кейла слегка оторопевшему от натиска профессору. – Что в рот ни возьмем, все горчит.– Позвольте, позвольте, – остановил профессор поток ее объяснений. – Горчит сразу у обоих?– Нет, только у мужа, – нимало не смущаясь, пояснила Кейла. Видя такое трогательное проявление супружеского единства, профессор смягчился и приступил к обследованию пациента.– Пока ничего страшного, – объявил он, закончив осмотр и расспросы. – Болезнь только начинается. Я бы советовал вам съездить на воды. Курс лечения на водах в Карлсбаде может задержать, а иногда даже полностью остановить заболевание.– В Карлсбаде! – задохнулся реб Велвл. – Откуда у нас такие деньги?– В Карлсбад, значит, – оценивающе произнесла Кейла, и реб Велвл понял, что вопрос о поездке уже решен, и его милая женушка соображает, откуда достать денег.Так и получилось. Кейле понадобилось всего одна неделя на то, чтобы занять, заложить, попросить, договориться, сдать, вытребовать деньги, уложить вещи и выяснить дорогу. В те годы поездов еще не было, и добирались на лошадях. Люди побогаче – в собственных каретах или экипажах, попроще – на перекладных. Ночевали в постоялых дворах у трактов, в корчмах или трактирах, тоже сообразно достатку.Поскольку реб Велвл и Кейла нанимали только еврейских балагул и останавливались исключительно в еврейских постоялых дворах, их путешествие длилось раза в полтора дольше обычного. Спустя неделю после выезда из Одессы они ехали на телеге по узкой дороге в самом сердце Карпатских гор. Ярко светило солнце, тихо, словно море в хорошую погоду, шумели огромные старые сосны, кроны которых уходили прямо в голубое небо.Дорога круто поднималась вверх, балагула отпустил вожжи, предоставив лошадям делать свою работу. В двух метрах от края дороги, сразу за поросшими мхом валунами, склон резко обрывался, и насколько хватало глаз, тянулись поросшие лесом хребты, увалы и взгорья, разделенные пропастями, на дне которых стеклянно сверкали быстрые речки.Реб Велвл и Кейла не могли оторваться от горного пейзажа. Они привыкли к другому простору, бескрайнему простору моря, ничем не ограниченному пространству. Виды Карпат, с множеством планов, плавно переходящих один в другой, завораживали. Подул ветер, небо быстро покрылось косматыми облаками. Они пролетали совсем низко, цепляясь за верхушки сосен. Балагула принялся нахлестывать лошадей.– Что случилось? – спросила Кейла.– Погода на дождь собирается, – взволнованно ответил балагула. – Надо успеть добраться до перевала. Там есть еврейский постоялый двор.– Ну, так помочит нас немного дождиком, – храбро продолжила Кейла – Не сахарные, не растаем.– Дождиком, – усмехнулся балагула. – На этой дороге дождь превращается в бурный поток, который все сносит вниз. Грунт тут глиняный, когда размокает, становится скользким, как лед. Опомниться не успеем, как окажемся вон там, – и он ткнул кнутом в сторону пропасти.– Так мы успеем добраться? – обеспокоено спросил реб Велвл, доставая книжечку Псалмов.– С Б-жьей помощью, – неопределенно ответил балагула.И помощь, вне всякого сомнения, была оказана: лишь после того, как лошади, всхрапывая, вытащили телегу на перевал, дождь хлынул во всю силу. Пока доехали до постоялого двора, расположенного на самой высокой точке перевала, путники успели основательно промокнуть. Оглянувшись назад, реб Велвл увидел, как вьющиеся между валунами и стволами деревьев тонкие струйки воды соединялись в один поток, и этот поток, набирая силу, убегал за склон, прямо на дорогу, по которой они только что поднялись.Постоялый двор представлял собой длинное приземистое строение, с опоясывающей его балюстрадой и почерневшей от дождей деревянной крышей. В большой зале было чисто и уютно, седовласая, но держащаяся прямо старуха – хозяйка постоялого двора – приветливо улыбнулась гостям.– Я попрошу внука провести вас в комнату, – сказала она после обмена приветствиями.– В комнату? – удивилась Кейла. – Но нам не нужна комната, мы переждем дождь и поедем дальше.– Этот дождь надолго, – ответила хозяйка. – Думаю, до середины ночи. Да еще день ждать придется, пока дорога подсохнет. В общем, располагайтесь поудобнее. Обедаем мы через три часа, под вечер, но если вы проголодались, я попрошу внучку подать вам что-нибудь на перекус.В комнату реб Велвл и Кейлу проводил далеко не молодой мужчина.– Сколько же ей лет, – удивилась Кейла, – если внуку на вид уже за пятьдесят?Пока Кейла приводила себя в порядок после утомительной поездки, реб Велвл вышел покурить.Он стоял на балюстраде, с удовольствием затягиваясь ароматной самокруткой. Зеркальные полосы воды, раскачиваясь от порывов холодного ветра, свисали с козырька балюстрады. Крепко и остро пахло мокрой хвоей. Внизу сквозь сетку дождя синели густо поросшие лесом вершины гор.Вдруг волна воздуха мягко придавила уши, а спустя мгновение раздался страшный удар грома. Грохнуло рядом, за косматыми облаками, быстро несущимися над самым коньком крыши. Затем раздался сухой шелест, будто на огромную сковородку бросили пласт сливочного масла, и оно, шипя и плавясь, покатилось по раскаленному чугуну. Разорвав серую пелену, из тучи над соседней вершиной вылетела молния и вонзилась в огромную сосну. Сосна вспыхнула, будто сухая спичка, но дождь сразу сбил пламя. Несколько минут над расщепленной вершиной дерева курился дым, а потом и он исчез. Реб Велвл замерз и вернулся в дом.В зале крутилось довольно много народу. Сначала реб Велвл решил, будто все они – постояльцы, застигнутые дождем, вроде него с Кейлой. Но приглядевшись и прислушавшись, он сообразил, что это одна семья – потомки хозяйки постоялого двора.Перед обедом его пригласили на Минху [12]. В отдельной комнате, судя по убранству, предназначавшейся только для молитв, собрался миньян [13], а за перегородкой присутствовало несколько женщин. Реб Велвл подпоясался гартлом [14] и принялся за молитву с присущим ему жаром и воодушевлением.Дождь не прекращался ни на минуту. По запотевшим изнутри оконным стеклам непрерывно сбегали струйки воды. Когда, отобедав, реб Велвл вышел покурить на балюстраду, зеркально поблескивающие полосы по-прежнему свисали с козырька.– Бабушка хочет с вами поговорить, – на лице мужчины, отводившего их в комнату три часа назад, было написано почтение.«Интересно, – подумал реб Велвл, – к кому оно относится это почтение: ко мне с Кейлой, или к его бабушке?»Хозяйка сидела за конторкой в своем кабинете, при виде гостей она улыбнулась все той же приветливой улыбкой.– Во время молитвы я увидела на вас гартл, – сказала она, обращаясь к реб Велвлу, – и поняла, что вы хасид. Много лет назад мне довелось встретиться с Бааль-Шем-Товом, и я хочу рассказать вам об этой встрече.– С Бааль-Шем-Товом, – не выдержала Кейла. – Но ведь это…– Да, – мягко остановила ее хозяйка. – Это действительно было очень давно. Но пусть это вас не смущает, я тоже очень, очень стара, – сказала она с легким вздохом. – Странная штука жизнь. И горькая, и сладкая, и больно бывает так, что из последних сил терпишь, а оглядываешься назад – снова бы все начала.Ну, так вот, я рано вышла замуж, через год родила мальчика, а через два мой муж исчез. Поехал с отцом на ярмарку и пропал. Сейчас я понимаю, мало ли что могло случиться с семнадцатилетним мальчишкой. Но тогда он казался мне взрослым мужчиной, крепким, уверенным в себе. Я очень его любила, и он меня просто обожал. В семнадцать лет все кажется преувеличенным. Годы – словно обратное увеличительное стекло, чем старше становишься, тем все представляется более мелким.

– Да разве может скрываться поэзия в столь приземленном, пропитанном кровью и к тому же дурно пахнущем деле? – спросит далекий от темы читатель. И этот правильный вопрос требует обстоятельного ответа.

Поэзия, то есть ощущение вдохновленности, а иными словами, внутренней связи с Небесным, присутствует во всяком Б-гом вдохновленном деле. И если сам Всевышний в Торе своей заповедал Израилю определенный способ убоя и разделки кошерных животных, разве поэзия может не осенять чело еврея, выполняющего эти заповеди?

Дата добавления: 2015-08-28