Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

«Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика 10 страница



– Рами, ты уже встал?

– М-м-м….

– Короче, есть заказ на Хайфу. Через полчаса, улица Бялика, дом номер двенадцать. Успеешь?

– Не успею, я только глаза продрал.

– Ок, сорок минут у тебя есть. Но ни секундой больше.

Через двадцать минут Рами уже сидел за рулем такси. Заказ на Хайфу – весьма выгодное дельце. Из Тель-Авива туда ходят поезда и автобусы, такси обойдется раз в пять дороже, если не в восемь. При всей нелюбви к горластому Моти сейчас Рами испытывал к нему некое подобие благодарности. Вообще-то своими дурацкими придирками диспетчер попортил ему немало крови. И его манера выражаться, это бессмысленное «короче»… Но выгодный заказ Моти все-таки подкинул именно ему, а не другому таксисту.

На улице Бялика перед домом номер двенадцать стоял старый старичок – из тех, кого показывают по телевизору в День Независимости. Их хлебом не корми, дай пораспространяться о героических годах британского мандата, когда эти старички, тогда еще молодые нахальные ребята, по ночам сидели у костров в открытом поле, охраняя еврейские поселения от арабов, а днем подкладывали взрывчатку под гостиницы с английскими офицерами.

Старичка сопровождала немолодая женщина в очень дорогом платье, явно из фешенебельного магазина. У Рами на клиентов глаз наметанный, девять лет таксистом в Тель-Авиве – лучшая школа жизни. Ему стоит лишь окинуть взглядом клиента, и он может рассказать о нем такое, чего в личном деле не отыщешь. Как человек одевается, как ходит, как говорит, как губы кривит – если уметь сопоставить одно с другим, никакой психолог не нужен. А Рами умеет – жизнь научила.

– Вот по этому адресу, пожалуйста, – женщина протянула листок бумаги. – Там и телефон есть, позвоните, если вам не трудно, минут за десять, сестра выйдет и встретит отца на улице. Тебе удобно, папа?

– Удобно, удобно, – проворчал старик. – Мне теперь все удобно.

Рами искоса посмотрел на его лицо, покрытое пигментными пятнами, чуть подрагивающие руки, безвольно лежащие на коленях. Ну да, явный пионер-первопроходец. Доживает век у детей, мороча им голову рассказами о славном прошлом.

– Вот деньги, – протянула конверт женщина. – Пожалуйста, не спешите, езжайте осторожнее.

Рами молча вытащил деньги из конверта, пересчитал и кивнул.

– Конечно, куда нам торопиться. Довезу вашего отца в полном здравии и спокойствии.

В зеркало заднего обзора он видел, как женщина махала рукой вслед. Сумма в конверте почти на треть превышала тариф. Можно было не спешить. Одной такой поездкой с такими чаевыми он перекрывал дневную выручку.



Семейка, видимо, из богатеньких, но занятых своими делами. Иначе почему бы этой даме самой не отвезти любимого папашу в Хайфу? С другой стороны, ему-то на что жаловаться? Повезла бы сама, остался бы он без заработка.

Перед самой Хайфой дорога проходила неподалеку от моря. Ветер упруго бил по боку машины, нес через шоссе песок и прибрежные колючки. Несмотря на ветер, море было гладким, иссиня-бирюзовым. Желтая полоса пляжа пустовала, серфингисты с парашютами еще не появились. Рами любил наблюдать, как они стремительно несутся по водной глади, бесшумные и прыгучие, влекомые вместо ревущего мотора натянутым нейлоном парашюта.

Улица, указанная на листке, находилась на самом верху горы Кармель. Дорогой район, продуваемый морским бризом, чистый, ухоженный. Перед тем, как начать подъем, он набрал номер.

– Уже выхожу, – тотчас отозвался приятный женский голос.

«Наверное, младшая сестра», – предположил Рами.

Так и оказалось. Красотка, одетая еще шикарнее тель-авивской, помогла старичку выбраться из машины и расцеловала его покрытые пятнами щеки с таким жаром, словно не видела папочку лет сто.

– Хорошим, видимо, был дедуля отцом, – подумал Рами, спускаясь в нижний город. – Или наследство большое, вот сестрички и стараются.

Он остановил машину возле небольшой кафешки, благо место у тротуара оказалось свободным. Хотелось холодной кока-колы, нет, сначала горячего кофе с хрустящим круассаном, а уже потом – холодной колы. В принципе на сегодня он свое отработал, можно посидеть за столиком под полосатым зонтом, сладко покуривая сигарету. Иногда судьба разжимает свои цепкие лапы, даруя часы блаженного безделья. Почему же не воспользоваться?

По дороге к столику ему попалось на глаза траурное объявление: Шошанна Унтербах. Обычай залеплять все дома вокруг квартиры умершего плакатами с черной рамкой всегда бесил Рами. Но он не дал раздражению испортить утро, а, отогнав его в сторону, с удовольствием уселся на пластиковый стул.

При близком знакомстве заведение нельзя было назвать кафе, так, какой-то буфетик, забегаловка, где стоя выпивают чашечку эспрессо, заправляются колой, съедая на ходу какую-нибудь дешевую дрянь. Приличные заведения в это время суток еще закрыты, поэтому нечего пенять на судьбу. Впрочем, капучино оказался вполне сносным, а круассан – горячим и хрустящим.

Наполнив стакан ледяной колой, он выкурил сигарету, не спеша впитывая пестрое, щебечущее утро, наполненное острым солнечным светом, гортанным воркованием голубей, школьниками, нагруженными разноцветными ранцами, их молодыми мамами, с эпатажно выглядывающими из под кофточек лямками бюстгальтеров, солидными автобусами кооператива «Эгед», пренебрежительно фырчащими перед остановкой.

Разморенный отдыхом, он заставил себя подняться лишь спустя полчаса, поправил прилипшие к ногам штанины и медленно двинулся к такси. Его взгляд снова уперся в большие черно-белые буквы: Шошанна Унтербах. На сей раз они не вызвали в нем раздражения: умиротворенность утра вместе с кофе и круассаном сделали свое дело.

Подойдя к машине, он снова увидел плакат – Шошанна Унтербах, – и в это мгновение невидимые пальцы мягко повернули его сердце. Он не мог объяснить, почему, он не понимал, зачем, и вряд ли сумел бы внятно изложить смысл своего желания, но ему неодолимо захотелось посетить квартиру умершей.

– Шошанна Унтербах, – прошептал Рами, – черт побери, – Шошанна Унтербах!

При чем здесь черт и что толкает его совершить бессмысленное действие, Рами не понимал, но каким-то сверхсознанием, внечеловеческим промельком истины он точно знал, что должен отправиться прямо сейчас в квартиру Шошанны.

Рами прочитал адрес, сообразил, в каком доме нужно искать, и быстрым шагом отправился на поиски. Благодушие словно сдуло ветром, Рами легко и решительно зашагал навстречу судьбе.

Старая деревянная дверь с траурным объявлением оказалась незапертой.

«Нечего терять и некого бояться», – подумал Рами, входя в крохотную квартирку. К нему повернулись лица десятка мужчин, расположившихся на изрядно потертом диване и колченогих стульях. Один из них, видимо, сын покойной, сидел на брошенном у стены тоненьком пестром матрасе, из тех, что министерство абсорбции когда-то бесплатно выдавало новым репатриантам. На низком столике стояли одноразовые тарелочки с дешевым угощением: шоколадные вафли, орешки двух видов и бутылки с дрянной газировкой. Обычная обстановка семи дней траура.

Рами поздоровался, присел на стул и принялся разглядывать комнату. Смотреть было не на что, нищета сквозила изо всех углов.

– Вы были знакомы с моей мамой? – обратился к нему человек, сидящий на матрасе.

– Нет, – честно признался Рами. – Я не местный, из Тель-Авива. Таксистом работаю, привез клиента, случайно увидел объявление и решил зайти.

– Бывает, бывает такое, – солидно заметил старичок, утонувший в диване. – Иногда люди совершают непонятные поступки. Душа человеческая знает больше, чем разум.

Он вытащил из кармана клетчатый платок, промокнул бесцветные губы, провел под носом и спрятал платок в карман.

– Да, да, да, – согласно закивали присутствующие. Слова старичка были выслушаны с величайшим почтением. Видимо, он пользовался тут авторитетом.

– Так вы ничего не знаете про маму? – спросил скорбящий сын.

– Нет, ничего. Совершенно ничего.

– О, мама была необычная женщина, – начал скорбящий.

– Праведница! – вмешался старичок. – Самая настоящая праведница. Одна из тех, на ком держится мир.

Рами вежливо закивал. Ему, к сожалению, доводилось бывать на такого рода церемониях. Восхваление умершего или умершей было неотъемлемой частью ритуала. На протяжении семи дней траура родственники словно соревновались в нахождении доказательств праведности покойника. Цветистые многословные речи плохо совпадали с собственным отношением ораторов к почившему праведнику и совсем не вязались с тем, как они вели себя после завершения траурной недели с детьми покойного или его вдовой.

– Шошанна была очень простой женщиной, – вмешался в разговор один из мужчин, сидящих на стульях. – Зарабатывала на жизнь уборкой квартир. И вот из этих маленьких денег она выкраивала на подарки детям, пострадавшим в автокатастрофах. Да, каждую пятницу с самого утра Шошанна отправлялась в больницу. То в Хайфу, то в Хадеру, то в Цфат. Отыскивала пострадавших детишек и вручала подарки.

Голос говорившего дрожал от умиления. Рами стало противно. Наверняка при жизни покойницы все эти растроганные собственной добротой болтуны не сказали Шошанне и десятой доли расточаемых сейчас комплиментов. А про деньги и говорить не приходится. Судя по квартирке, жила она более чем скромно. Да что там скромно, нищенствовала ваша праведница, перебивалась с хлеба на хумус. И где вы тогда были, достославные почитатели?

Этот вопрос уже почти сорвался с его губ, но Рами сдержался, выпил стакан минеральной воды и начал прощаться. Его не стали удерживать, случайный человек, как зашел, так и вышел.

На выезде из Хайфы зашипело переговорное устройство, и сквозь треск помех проклюнулся голос Моти.

– Рами, ты уже едешь обратно?

– Еду.

– Короче. Ты сейчас был в семействе Унтербах?

– Был, – с удивлением подтвердил Рами. – Откуда ты знаешь?

– Работа такая, – самодовольным тоном объяснил Моти. – В общем, позвонил сын Шошанны Унтербах и попросил твой номер телефона. Дать или нет?

– Мой номер телефона, – удивленно повторил Рами. – А зачем ему мой номер?

– Откуда я знаю? Может, ты занял у него тысячу долларов и сбежал. Короче, давать или не давать?

– Давай, – ответил Рами. – И вызови техника, пусть починит переговорное устройство. Ничего не слышно, сплошной шум.

– С Б-жьей помощью, – туманно пообещал Моти. – Как приедешь в Тель-Авив, дуй к одиннадцати на улицу Карлибах, дом семьдесят три, возьмешь клиента в аэропорт.

– Принято, – подтвердил Моти и отключился.

Два серфингиста уже носились по морю. Один из них, под ярко-желтым парашютом, мчался параллельно шоссе, обгоняя машины. Рами бросил взгляд на спидометр – девяносто километров в час. Значит, серфингист разогнался до ста. Трудно представить, каково удерживать равновесие на такой скорости. Словно отвечая на мысли Рами, серфингист подскочил на гребне волны, взмахнул руками и упал, подняв белый бурун.

Зазвонил телефон. Не отрывая глаз от дороги, Рами протянул руку и нажал клавишу переговорного устройства.

– Здравствуйте, – раздался знакомый голос. – Мы с вами только что разговаривали. Я сын Шошанны Унтербах.

– Здравствуйте, – ответил Рами и замолк, ожидая продолжения.

– Простите, я хочу задать вам личный вопрос. У вас случались в жизни автомобильные аварии?

– Нет! – с гордостью воскликнул Рами. – Я уже девять лет за рулем, но кроме царапин – ничего. Ни одного столкновения.

– Простите, – настаивал сын Шошанны, – а в детстве с вами тоже ничего не произошло?

– В детстве? – повторил Рами и хотел уже ответить, что нет, как вдруг вздрогнул всем телом.

– Собственно говоря, – он даже не знал, с чего начать объяснение, – вы правы, была авария. Страшная авария, но я в ней совершенно не виноват, я был еще совсем младенцем, всего несколько месяцев, мне отец рассказывал. Но собственно, откуда…

– Постойте, – прервал его голос. – Я продолжу, а вы, если что не так, остановите.

– Да-да, – Рами включил указатель поворота, съехал на обочину, и остановил машину. Море было совсем рядом, и по нему мчался, догоняя Рами, бешеный серфингист под желтым парашютом.

– Это случилось в Тель-Авиве на улице Карлибах, тридцать лет назад. Женщина с коляской переходила улицу. Ее сбил автомобиль. Женщина погибла на месте, а ребенка выбросило из коляски на газон. Водитель скрылся с места происшествия, его так и не нашли.

– Правильно, – выдохнул Рами, глядя на приближающийся парашют.

– От удара младенец стал задыхаться. Женщина, свидетельница происшествия, спасла его, сделав искусственное дыхание.

– Да, все верно.

– Когда приехала скорая помощь, женщина отдала младенца врачу, рассказала, как спасла ребенка, и ушла.

– Этот младенец – я, – негромко произнес Рами. – Женщину отец искал много лет, давал объявления в газетах, но так и не нашел.

– Та женщина была моя мама – Шошанна Унтербах. Именно после случая с вами она дала обет помогать детям, пострадавшим в дорожных авариях. Когда вы вошли, я сразу понял, нет, почувствовал, кто вы. Не могу объяснить почему, какой то промельк истины, надсознание. Понял, и все тут.

Порыв ветра подхватил парашют, серфингист оторвался от сапфировой поверхности моря и полетел. Он поднимался все выше и выше, у Рами перехватило дыхание, но тут ветер стих и серфингист спланировал на воду.

Телефон молчал, молчал и Рами, не зная, что сказать.

– Мне трудно говорить, – наконец, выдавил он, щурясь, словно от яркого света. – Я за рулем. Перезвоню вечером.

– Хорошо, буду ждать.

Вера в разум

Записано со слов р. Симхи Кука, главного раввина города Реховот.

Бытует расхожее присловье: вера начинается там, где заканчивается разум. Прямой смысл его таков: вера – удел людей недалеких. Процессы, происходящие в жизни, им непонятны и страшны, а вера помогает избавиться от страхов, переложив ответственность за происходящее на Высшую силу. Если же человек обладает развитым интеллектом, он не нуждается в подпорках для испуганного сознания. Идя по жизни с раскрытыми глазами, он, человек с большой буквы «Ч», сам принимает решения и сам отвечает за свои поступки. Эту историю из поколения в поколение передают в семье раввина Вознера, одного из главных мудрецов сегодняшнего Израиля. Нынешний раввин, седьмое поколение после Хатам Софера [7], а история – самая настоящая правда.Произошла она лет двести назад, в небольшом венгерском городке, значительную часть населения которого составляли евреи. К раввину этого городка обратился шабес-гой [8] и попросил принять его в иудаизм.– Я веду с вами дело уже много лет, – сказал он, – вижу, какие у вас семьи, как дети относятся к родителям, мужья к женам, и хочу, чтобы у меня была такая же семья.Раввин не проявил большого восторга, во-первых, потому, что иудаизм не поощряет прозелитства, а во-вторых, потому, что в те времена каждый такой случай воспринимался нееврейским окружением, как злонамеренное умыкание святой христианской души в темные тенета христопродавцев. Последствия этого поступка могли оказаться самыми неожиданными, и поэтому раввин, что называется, водил шабес-гоя за усы около двух лет, под разными предлогами откладывая процедуру. В конце концов, убедившись в серьезности намерений, он пригласил городского моэля, совершил обряд обрезания шабес-гоя, окунул его в микву [9], и на свет появился новый еврей Авраам.Через два дня выяснилось, что в рану попала инфекция, Авраам заболел, слег в постель, и местный врач считал его дни сочтенными. Слух быстро долетел до губернатора, тот вызвал раввина и, стуча кулаком по столу, обвинил его, будто под видом обрезания тот выкачал из бедного обманутого христианина литр крови для предстоящей Пасхи.– Если бедняга умрет, – грозил губернатор, – я запорю до смерти каждого второго жида городской общины.Раввин и моэль помчались к Хатам Соферу за советом. Услышав историю, тот сильно рассердился.– Вы виноваты! – сказал он. – Обрезать тридцатилетнего мужчину совсем не то, что восьмидневного младенца. Выхода нет, чтобы спасти общину, вам придется пожертвовать собственными жизнями.Раввин и моэль, понурясь, кивнули.– Вы положите Авраама на тележку и скажете всем, будто везете его в соседний город, к врачу. Когда подъедете к реке, то не поднимайтесь на мост, а спуститесь вниз, направьте лошадей по тропинке вдоль реки и погоняйте изо всех сил. Лошади понесут, повозка опрокинется, вы свалитесь в воду и утонете. Поскольку вы погибнете вместе с больным, то вас не заподозрят в преднамеренном убийстве, и община будет спасена.Раввин и моэль поехали домой. Что они передумали по дороге, как прощались с семьями – история умалчивает. Но немедленно по приезде они уложили больного на телегу и отправились к реке. Спустившись под мост, моэль поднял кнут, сказал «Шма Исраэль» и уже хотел хлестануть лошадей, как на тропинке появился пожилой еврей в истрепанной одежде.– Вы что, с ума сошли! – закричал он, хватаясь за дышло. – Убьетесь!Раввин рассказал ему о решении Хатам Софера.– Это вы еще успеете, – ответил старик. – Сейчас я дам вам травку, разведите ее в воде и напоите больного. К утру он поправится. Если этого не случится, то река до завтра от вас не убежит.Больной выздоровел. Раввин снова отправился к Хатам Соферу. Когда он вошел в кабинет к мудрецу, тот, прежде чем раввин успел раскрыть рот, спросил:– Ну, ты догадался оставить у себя немного той травы, которую получил от пророка Элияґу?На этом можно бы и закончить. Но главное в этой истории то, что Хатам Софер настолько ясно представлял себе законы, на которых основана наша реальность, что мог выстроить ситуацию, естественным продолжением которой явилось чудо. Его вера зиждилась на разуме, а разум питался верой.

Эту историю из поколения в поколение передают в семье раввина Вознера, одного из главных мудрецов сегодняшнего Израиля. Нынешний раввин, седьмое поколение после Хатам Софера [7], а история – самая настоящая правда.

Произошла она лет двести назад, в небольшом венгерском городке, значительную часть населения которого составляли евреи. К раввину этого городка обратился шабес-гой [8] и попросил принять его в иудаизм.

– Я веду с вами дело уже много лет, – сказал он, – вижу, какие у вас семьи, как дети относятся к родителям, мужья к женам, и хочу, чтобы у меня была такая же семья.

Раввин не проявил большого восторга, во-первых, потому, что иудаизм не поощряет прозелитства, а во-вторых, потому, что в те времена каждый такой случай воспринимался нееврейским окружением, как злонамеренное умыкание святой христианской души в темные тенета христопродавцев. Последствия этого поступка могли оказаться самыми неожиданными, и поэтому раввин, что называется, водил шабес-гоя за усы около двух лет, под разными предлогами откладывая процедуру. В конце концов, убедившись в серьезности намерений, он пригласил городского моэля, совершил обряд обрезания шабес-гоя, окунул его в микву [9], и на свет появился новый еврей Авраам.

Через два дня выяснилось, что в рану попала инфекция, Авраам заболел, слег в постель, и местный врач считал его дни сочтенными. Слух быстро долетел до губернатора, тот вызвал раввина и, стуча кулаком по столу, обвинил его, будто под видом обрезания тот выкачал из бедного обманутого христианина литр крови для предстоящей Пасхи.

– Если бедняга умрет, – грозил губернатор, – я запорю до смерти каждого второго жида городской общины.

Раввин и моэль помчались к Хатам Соферу за советом. Услышав историю, тот сильно рассердился.

– Вы виноваты! – сказал он. – Обрезать тридцатилетнего мужчину совсем не то, что восьмидневного младенца. Выхода нет, чтобы спасти общину, вам придется пожертвовать собственными жизнями.

Раввин и моэль, понурясь, кивнули.

– Вы положите Авраама на тележку и скажете всем, будто везете его в соседний город, к врачу. Когда подъедете к реке, то не поднимайтесь на мост, а спуститесь вниз, направьте лошадей по тропинке вдоль реки и погоняйте изо всех сил. Лошади понесут, повозка опрокинется, вы свалитесь в воду и утонете. Поскольку вы погибнете вместе с больным, то вас не заподозрят в преднамеренном убийстве, и община будет спасена.

Раввин и моэль поехали домой. Что они передумали по дороге, как прощались с семьями – история умалчивает. Но немедленно по приезде они уложили больного на телегу и отправились к реке. Спустившись под мост, моэль поднял кнут, сказал «Шма Исраэль» и уже хотел хлестануть лошадей, как на тропинке появился пожилой еврей в истрепанной одежде.

– Вы что, с ума сошли! – закричал он, хватаясь за дышло. – Убьетесь!

Раввин рассказал ему о решении Хатам Софера.

– Это вы еще успеете, – ответил старик. – Сейчас я дам вам травку, разведите ее в воде и напоите больного. К утру он поправится. Если этого не случится, то река до завтра от вас не убежит.

Больной выздоровел. Раввин снова отправился к Хатам Соферу. Когда он вошел в кабинет к мудрецу, тот, прежде чем раввин успел раскрыть рот, спросил:

– Ну, ты догадался оставить у себя немного той травы, которую получил от пророка Элияґу?

Вскрытая копилка

Записано со слов р. Элияґу-Йоханана Гурари, главного раввина города Холон.

Посетитель, вошедший в кабинет главного раввина, чувствовал себя неловко. Раввину он сразу понравился: открытый взгляд и приятный голос внушали доверие. Через кабинет за месяц проходили сотни людей; многие говорили одно, имея в виду нечто совсем иное, другие пытались представить ситуацию в выгодном для них свете, третьи просто лгали. Раввин давно научился читать по лицам, как по открытой книге. Это было частью его работы. Не вникая в подробности дела, он сразу мог определить, что представляет собой посетитель. Первое, мгновенное впечатление редко подводило раввина, но он упорно отгонял его, дотошно вникая во все подробности дела. И часто получалось, что юлящий, прячущий глаза человек, на самом деле был прав, а смело смотрящий в лицо, уверенный в себе истец оказывался откровенным наглецом, не боящимся ни Б-га, ни людей. – Дело довольно щекотливое, – смущаясь, начал посетитель. – Но я уж расскажу все, от начала до конца, а уважаемый раввин решит, как поступать.У меня есть химчистка. Большая, три приемщика в ней работают. Дела идут очень хорошо, и у меня остается время для занятий Торой, но я, – тут посетитель тяжело вздохнул, – ну, не создан я для учебы. Честно прихожу на урок, честно пытаюсь понять, о чем идет речь, честно засыпаю. Кое-что, конечно, остается, но учение – не моя стихия.Я человек действия, и поэтому нашел для себя нишу – собираю деньги для бедных. Не так, как некоторые, которые требуют десять, двадцать, а то и тридцать процентов от собранного в качестве платы за свой труд. Я работаю совершенно безвозмездно, все, что насобираю, до последнего грошика уходит на помощь беднякам.Узнав несколько месяцев назад про открытие в Герцлии нового торгового центра, я не медлил ни минуты. Когда люди совершают покупки, и у них от этого обычно поднимается настроение, сердце немножко приоткрывается, а вместе с сердцем приоткрывается и карман. В районе Герцлии живут состоятельные люди, от них можно ожидать щедрых пожертвований.Уже на следующий день я приехал в этот торговый центр, отыскал самый роскошный магазин, разумеется, женской одежды, и договорился с его владельцем про установку копилки прямо возле кассы.– Помощь бедным, – объяснил я хозяину, очень элегантно одетому молодому человеку с тонкими губами, – открывает вашему бизнесу помощь с Небес. Если с помощью копилки бедняки станут получать хорошие пожертвования, Всевышний сделает так, чтобы покупатели в вашем магазине не переводились.– Давайте попробуем, – согласился владелец. – Только выберите копилку поизящнее, со вкусом.Ну, я постарался. Привез большую копилку, сделанную из прозрачного материала, так, чтобы было видно содержимое. Хозяин первым опустил в нее двадцатишекелевую купюру, и мы вместе водрузили ее на стеклянную, подсвеченную фиолетовыми лучами подставку. Вышло очень красиво, прямо произведение искусства.Обычно на заполнение такой копилки уходит три-четыре месяца. Я оставил владельцу магазина визитную карточку и вернулся к своим делам. Когда спустя две недели на экране моего сотового телефона высветился номер из Герцлии, я удивился. Но мое удивление перешло все границы, когда хозяин магазина сообщил, что копилка полна и я могу за ней приехать.Да, копилка оказалась забитой. Правда, купюр почти не было, мелкие монетки плотно заполняли все пространство до самого верха. Я отпер замочек, собрал деньги и спросил хозяина магазина, как идет его бизнес.– Не знаю, ваша копилка повлияла или просто стечение обстоятельств, – ответил тот, – но дела идут прекрасно.Прекрасно, так прекрасно! Ему хорошо и мне хорошо, ситуация, в которой все выигрывают. Через недели две или три – опять звонок: приезжайте. Я уже не удивляюсь, лечу в Герцлию, собираю деньги – снова мелкие монетки – и возвращаюсь домой счастливый. Так проходит полгода. Бизнес работает как часы, копилка наполняется тоже с точностью часового механизма, но что-то меня в этой механике начинает беспокоить.«Не может быть, – в который раз повторяю себе я, – не может быть, чтобы покупатели в таком дорогом магазине раз за разом наполняли копилку мелкими монетками. У них даже денег таких не водится, в кошельке только кредитные карточки или крупные купюры. Ну, один раз такое могло произойти, ну два, но столь неизменное постоянство производит странное впечатление».Так я себе говорю, но делать с этими предположениями, прямо скажем, нечего – ни проверить, ни обосновать. Ни проверить, ни обосновать. Да и сами мысли стыдные, мало ли что, кажется! Все ведь прекрасно, копилка быстро наполняется, мелкие монетки – тоже деньги, и они регулярно поступают на счет бедняков, чего еще желать?Услышал Всевышний мои сомнения и послал весть. Выхожу я после очередного опорожнения копилки из магазина и встречаю прямо посреди торгового центра старого знакомого. Из бывших моих подопечных. В последние годы он встал на ноги, и я перестал ему помогать. Он меня как увидел, бросился с распростертыми объятиями:– Вас, – говорит, – мне сам Б-г послал.Я его обнимаю, а сам думаю: плохи, видно твои дела, дружище – быть тебе опять моим подопечным.Но дело оказалось совсем в другом.– Это ваша копилка стоит на втором этаже в магазине женской одежды? – спрашивает меня старый знакомый.– Моя, – отвечаю, – причем, очень удачная копилка.– Вы просто ничего не знаете, иначе бы заговорили совсем по-другому. Я, слава Б-гу, в жизни устроен, ни в чем не нуждаюсь, но за бедняков сердце болит.– Что же такое случилось? Расскажи.– А вот что. Я отвечаю за чистоту магазинов второго этажа. Убираю, то есть. Работы много, но платят хорошо. Уже несколько месяцев подряд я наблюдаю такую картину. Исподтишка, разумеется, через отражение в зеркале. Когда магазин закрывается, я начинаю его драить первым. Пока вожусь в одном конце, хозяин магазина приносит маленький пылесос на батарейках, каким в автомобилях ленивые хозяева мелкий мусор собирают. Хозяин приставляет пылесос к щели копилки, высасывает из нее купюры, а вместо них сыплет мелочь. Я специально наблюдал, иной раз к вечеру копилка почти доверху наполняется ассигнациями, а утром смотришь – одна мелочь.– Не может быть, – вскричал я, – ты ошибаешься!– А вы проверьте.Так я и сделал. Отрядил знакомого парнишку, живущего в том районе, тот несколько дней приходил в магазин перед закрытием и незаметно фотографировал копилку своим сотовым телефоном. А наутро возвращался и сразу после открытия снова фотографировал. Снимки однозначно подтвердили – хозяин магазина ворует пожертвования. Причем ворует солидно, евреи Герцлии жертвовали щедро, я сумел различить на телефонных снимках ассигнации в пятьдесят шекелей. Три-четыре таких бумажки с лихвой перекрывали полную копилку мелочи.И стал я думать, что же делать. Если прямо обвинить хозяина в воровстве, он выставит меня вместе с копилкой. Позволять ему и дальше воровать – нарушение законов Торы. Может быть, раввин отыщет в книгах возможность объявить эти деньги ничейными, и тогда хозяин магазина перестанет быть вором, а я продолжу получать пожертвования? И пусть беднякам достается меньше, намного меньше, чем дают добрые люди, но все-таки они что-то получают, а могут остаться вообще без ничего!Раввин задумался. Потом достал с полки том Талмуда и принялся быстро перелистывать страницы.– Вот, нашел! – воскликнул он, отыскав нужное место. – Послушай, какая ситуация рассматривается в трактате «Кидушин».Мудрец Хия бар Аши каждый вечер перед сном просил Всевышнего, чтобы его оставили дурные побуждения.«Дурные побуждения? – удивилась его жена, случайно подслушав просьбу. – Но ведь мой муж стар и давно перестал жить со мной супружеской жизнью! Давай-ка я проверю, не является ли его молитва пустыми словами».Как-то раз, когда Хия бар Аши сидел на лужайке перед домом и учился, его жена надела праздничное платье, надушилась, при помощи краски и других женских ухищрений совершенно преобразила свою внешность и принялась разгуливать перед мужем.– Кто ты? – спросил ее Хия бар Аши.– Харута, проститутка.И тут дурное побуждение навалилось на мудреца и вскружило ему голову.– Пойдем со мной, – попросил он.– Хорошо, – ответила Харута, – только сначала достань мне гранат с дерева.Хия бар Аши сорвал плод, передал Харуте и пришел в себя. Глубокий стыд охватил его, стыд и раскаяние. Отделавшись от женщины, он несколько часов в отчаянии бродил по полям, не зная, как поступить. Домой он вернулся к вечеру, когда его жена, смыв краску и переодевшись в обычное платье, развела огонь в печи. Печь в те времена представляла собой яму в земле. Хия бар Аши подошел к краю ямы и хотел уже броситься в полыхающее пламя, но жена удержала его, схватив за одежду.– Что ты делаешь, сумасшедший? – вскричала она. И тогда Хия бар Аши рассказал ей о случившемся.– Я совершил тяжелый грех, искупить который может только смерть. И не просто смерть, а смерть в огне.– Какие глупости! – вскричала жена. – Ты же ничего не сделал! Ты только собирался, только подумал. И вообще, это была я. Видишь вот гранат, который я у тебя попросила. Ты не совершил никакого греха.– Нет, я хотел совершить грех и был готов к нему, – ответил мудрец. – И за это мне полагается наказание.В Талмуде написано, – завершил раввин свой рассказ, – что Хия бар Аши действительно закончил свои дни, погибнув в пламени пожара.Из этой истории мы можем понять, как следует вести себя в подобного рода ситуациях. Предположим, мы с тобой объявим содержимое копилки бесхозным имуществом, взять которое может любой человек. Разумеется, хозяин магазина знать об этом не должен. Значит, каждый раз, забирая деньги из копилки, он будет думать, что совершает кражу и, следовательно, за это ему все равно полагается наказание. Получается, нет иного выхода, кроме как тем или иным способом объяснить хозяину магазина, что о его проделках стало известно.– Это значит, – понурился посетитель, – что бедняки останутся даже без мелких денег.– Подумай, что получается, – ответил раввин. – Мы хотим облегчить одному еврею жизнь в нашем мире, и ради этого позволяем другому еврею лишить себя жизни вечной. Выхода нет, копилку необходимо забрать.На следующий же день владелец химчистки отправился в Герцлию. Отыскал хозяина, поблагодарил его, руку пожал и объяснил, что переносит копилку в другой магазин.– А чем тут плохо? – удивился хозяин. – Вон сколько денег собирается. И вам хорошо, и мне замечательно, я просто чувствую, как меня осеняет благословение Всевышнего.– Вовсе не плохо, – ответил владелец химчистки, стараясь не смотреть в глаза жулику, – но нужно, чтобы Всевышний благословил и другие магазины.Он думал, будто хозяин магазина станет его и дальше уговаривать, да вышло по-другому, тот на секунду замялся, а потом с легкостью произнес:– А ведь вы правы, нельзя быть жадным. Благословением тоже нужно делиться.Снял копилку с постамента и вручил ее владельцу химчистки.Вы думаете, тут конец истории. Вовсе нет. Спустя несколько месяцев посетитель снова пришел на прием к раввину.– Совершенно случайно, – рассказал он, – я оказался в том самом торговом центре и, проходя мимо витрины того самого магазина, бросил взгляд вовнутрь. Каково же было мое удивление, когда я увидел копилку на прежнем месте, красиво подсвеченную фиолетовыми лучами! И тут я запоздало сообразил, почему хозяин магазина перестал меня уговаривать. Он понял, что может не делиться с бедняками даже мелочью, а забирать себе все деньги. И что теперь с ним делать?– Ничего, – ответил раввин. – Дело вышло из человеческой юрисдикции. Хозяин магазина ворует деньги прямо у Всевышнего, и Тот, вне всякого сомнения, найдет способ расквитаться с воришкой.


Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 108 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.018 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>