Видя, что его друзья на остальных барках начинают нервничать, Роран, опасаясь, что люди могут сорваться, стал ходить взад-вперёд по палубе, всем своим видом показывая, что тревожиться не стоит. Наконец Кловис крикнул:
— Отчаливаем, ребята! Теперь глубина в самый раз! Мгновенно были подняты на борт сходни, отвязаны чалки, и в воздухе зазвенели приказы шкиперов и дружное «хей-хо!» матросов, натягивавших паруса.
Позади на причале остались лишь Галина с матерью; они стояли молча, надвинув на головы капюшоны плащей, и печально смотрели вслед отплывающим баркам.
— Повезло нам, парень! — сказал Рорану Кловис, хлопнув его по плечу. — Ветерок-то попутный, так что нам, возможно, и грести не придётся, чтоб до отлива до мыса добраться.
Когда «Кабаниха» была уже на середине залива, но все ещё минутах в десяти ходу от свободы и открытого моря, случилось то, чего так боялся Роран: с городской стены донеслись звуки колокола и сигнальных труб, трубивших тревогу.
— Что это? — спросил Роран.
— Не могу сказать… — Кловис озадаченно сдвинул брови, глядя в сторону города. — Может, пожар, да только дыма не видно. А может, ургалов близ города обнаружили… — Лицо его стало озабоченным. — Ты никого подозрительного на дороге утром не заметил?
Роран молча покачал головой, и тут Флинт с борта «Эделайн» крикнул:
— Ну что, поворачиваем назад?
Роран так вцепился в деревянные поручни, что несколько заноз вонзились ему под ногти, но вмешиваться не решался, опасаясь, что моряки заподозрят неладное.
С трудом оторвав взгляд от Нарды, Кловис прорычал в ответ:
— Нет, идём дальше, иначе прилив пропустим.
— Ладно! — крикнул Флинт. — Хотя я бы дневное жалованье отдал, лишь бы узнать, что там за шум такой.
— Да и я бы тоже, — пробурчал Кловис себе под нос. Когда дома и портовые склады почти скрылись из виду, Роран прошёл на корму и сел на палубу, притулившись у задней стенки каюты и обхватив колени руками. Он долго смотрел в небо, поражённый его глубиной, ясностью и чистотой, потом опустил глаза и стал смотреть на воду, которую неторопливо рассекала «Рыжая кабаниха». В зеленоватых волнах колыхались длинные ленты водорослей; барка слегка покачивалась, навевая сон и покой. «До чего же замечательный сегодня выдался денёк!» — думал Роран, благодарный за эти мгновения, когда можно просто сидеть и любоваться морем и небом.
Когда они вышли из бухты и свернули за окаймлявший её мыс, Роран испытал огромное облегчение. Он поднялся по трапу на капитанский мостик, где Кловис стоял у руля, и тот, увидев довольную физиономию Ро-рана, сказал:
— Да, первый день в море всегда настроение поднимает, пока не поймёшь, какая на судне плохая кормёжка, и не начнёшь о доме тосковать.
Помня о том, что ему необходимо хотя бы немного обучиться морскому делу, Роран стал спрашивать Кловиса о названиях и использовании различных предметов и сразу же получил весьма вдохновенный рассказ о том, как и куда плавают на барках и на быстроходных судах и что такое мореходное искусство в целом.
Часа через два Кловис указал ему на узкий мыс впереди и сказал:
— Вон туда мы и должны подойти, только с другой стороны.
Роран, вытянув шею, вглядывался в даль, надеясь, что с остальными беглецами все в порядке.
Когда «Рыжая кабаниха» обогнула скалистый край мыса, стал виден берег, покрытый чистым белым песком, на котором собрались беглецы. Люди радостно кричали и махали руками, увидев, как барки показались из-за скал.
Рорану сразу стало легче, зато стоявший с ним рядом Кловис выругался и воскликнул:
— Я же знал, что тут что-то не так! Достаточно было один раз на тебя взглянуть, Молот! Скотина, как же! Ты ведь меня вокруг пальца обвёл, хитрец!
— Ты неправ, — ответил Роран. — Я тебе не соврал: это действительно моё стадо, и я в нем пастух. Вот только я никакого права не имею людей «скотиной» называть!
— Да называй их как хочешь, только я не давал согласия везти в Тирм столько людей. Почему, интересно знать, ты не сказал мне, кого тебе нужно везти? К тому же приходится сделать единственно возможный вывод: ты и твои люди замешаны в том, что сейчас в городе творится! А теперь вы и меня туда приплели. Мне бы надо всех вас за борт выкинуть да в Нарду вернуться!
— Но ты этого не сделаешь, — тихо сказал Роран.
— Вот как? Это почему же?
— Потому что мне нужны твои барки, Кловис, и я что угодно сделаю, лишь бы посадить на них своих людей. Что угодно. А от тебя требуется лишь честно соблюдать условия нашего договора, и я обещаю, что плавание будет спокойным и ты вскоре снова увидишь свою Галину. Если же нет… — Угроза прозвучала в его голосе куда сильнее, чем он того хотел; Роран вовсе не имел намерения убивать Кловиса и думал, что если уж до этого дойдёт, то лучше он высадит его на какой-нибудь пустынный берег.
Кловис побагровел, но, как ни странно, довольно быстро успокоился и проворчал:
— Вообще-то справедливо.
Роран, очень довольный таким исходом спора, снова стал смотреть на берег.
Услышав за спиной тихий шорох, Роран инстинктивно пригнулся, резко повернулся и прикрыл голову щитом. Рука его дрогнула, а щит загудел, когда на него обрушился тяжёлый шкворень. Выглянув из-за щита, Роран увидел, как Кловис проворно отскочил от него на другой конец палубы.
Не сводя глаз со шкипера, Роран покачал головой:
— Ты со мной ничего поделать не сможешь, Кловис. Ещё раз спрашиваю: готов ли ты честно соблюдать условия нашей сделки? Если нет, я прямо здесь высажу тебя на берег, захвачу твои барки и заставлю команду мне подчиниться. У меня нет желания отнимать у тебя средства к существованию, но, если ты меня вынудишь, я это сделаю. А теперь идём. Не вижу ничего для тебя страшного в этом плавании, особенно если ты предпочтёшь помочь нам, а не вредить. Вспомни, мы ведь уже заплатили тебе.
Кловис с достоинством выпрямился и сказал:
— Если я соглашусь, ты должен и мне честь оказать и объяснить, зачем вы прибегли к этой уловке и откуда здесь все эти люди. И сколько бы золота ты мне ни предложил, я не стану помогать тебе в том, чего моя душа не приемлет, ни за что не буду! Вы что, бандиты? Или, может, служите этому проклятому Гальбаториксу?
— Тебе лучше этого не знать, иначе ты можешь в большую беду попасть.
— Я настаиваю!
— Слышал ли ты когда-нибудь о деревне Карвахолл, что в долине Паланкар? — спросил Роран.
Кловис махнул рукой:
— Ну, слышал раза два, и что с того?
— Это её жителей ты сейчас видишь на берегу. Солдаты Гальбаторикса напали на нас, хотя мы ничем их не провоцировали. Мы дали им отпор, а когда поняли, что нам не выстоять, ушли в горы. Мы пересекли Спайн и вдоль побережья добрались до Нарды. Гальбаторикс пообещал всех мужчин, женщин и детей Карвахолла либо убить, либо продать в рабство. Наша единственная надежда на спасение — добраться до Сурды. — Роран решил не упоминать о раззаках, чтобы не слишком пугать Кловиса.
Разгневанное лицо шкипера стало серым.
— И вас все ещё преследуют?
— Да, но обнаружить нас слугам Империи пока что не удалось.
— А не из-за вас ли на берегу тревогу трубили? И Роран очень тихо признался:
— Мне пришлось убить двух стражников. Они меня узнали по портрету у городских ворот. — Это сообщение ошеломило Кловиса: глаза его расширились, он попятился, напряжённо сжимая кулаки. — Делай свой выбор, Кловис, — напомнил ему Роран. — Берег близко. — И почти сразу понял, что победил: плечи шкипера поникли, и он, утратив всю свою задиристость, махнул рукой и сказал:
— Эх, да забери тебя чума, Молот! Я Гальбаториксу тоже не друг. Ладно, довезу я вас до Тирма. Но потом не желаю иметь с вами ничего общего!
— А ты можешь дать мне слово, что ночью не ускользнёшь потихоньку или ещё как-нибудь не предашь нас?
— Да. Слово моряка.
Песок и галька заскрипели под днищем «Рыжей кабанихи», когда волна вынесла её на берег. Рядом с ним причалили и две другие барки. Ритмичные удары волн о берег напоминали Рорану дыхание какого-то гигантского животного. В один миг были спущены паруса и сброшены сходни. Торсон и Флинт тут же бросились к Кловису, требуя объяснить, что происходит.
— В пути наши планы несколько изменились, — только и обронил Кловис в ответ.
Роран предоставил ему возможность как-то объяснить своим шкиперам, почему, собственно, эти планы изменились, но ни в коем случае не упоминать об истинной причине, заставившей жителей Карвахолла покинуть долину Паланкар, а сам спрыгнул на песок и бросился искать Хорста. Затем оттащил его в сторонку и рассказал о том, что случилось в Нарде.
— Если узнают, что мы уплыли на барках Кловиса, за нами вполне могут послать конную погоню. Нужно как можно скорее погрузить всех на суда.
Хорст довольно долго смотрел ему прямо в глаза, потом промолвил:
— Ну и жёсткий же у тебя нрав прорезался, Роран! Я таким, наверное, никогда стать не смогу.
— Я тоже думал, что не смогу, да вот пришлось.
— Ты, главное, не забывай, кто ты есть на самом деле.
В течение трех последующих часов Роран непрерывно укладывал и увязывал имущество своих односельчан на палубе «Рыжей кабанихи» так, чтобы это устраивало Кловиса. Все вещи следовало как-то закрепить, чтобы во время плавания они не сдвинулись, никого не повредили и не свалились за борт. Весь груз следовало также равномерно распределить по палубе, чтобы барка не кренилась на один борт, и это оказалось особенно трудно, потому что бесконечные узлы и корзины были самых различных форм и размеров. Затем на борт погрузили животных — к их огромному неудовольствию — и крепко привязали к железным кольцам, вделанным в борта.
Последними на палубу поднялись люди; их тоже следовало распределить по всей палубе, чтобы в море небольшие судёнышки не перевернулись. Кловис, Торсон и Флинт, стоя на носу каждой барки, громко руководили этим процессом.
Вдруг Роран услышал, что на берегу разгорается какой-то спор. Протолкнувшись к источнику шума, он увидел, что Калита стоит на коленях возле своего престарелого отчима Вэйланда и тщетно пытается его успокоить.
— Нет! Не сяду я на это чудовище! И вы меня не заставите! — выкрикивал Вэйланд, брызгая слюной, размахивая морщинистыми кулаками и пытаясь вырваться из объятий Калиты. — Отпусти меня! Отпусти, говорю!
Морщась от сыпавшихся на неё ударов отчима, Калита сказала:
— Он ещё вчера совершенно разум потерял, как только мы до берега моря добрались.
«Лучше бы уж этот старик умер по дороге, ещё в Спайне, и не причинял бы другим столько неприятностей!» — с неожиданной для него самого жестокостью подумал Роран. Вместе с Калитой он принялся успокаивать Вэйланда, и в итоге им это даже почти удалось. Во всяком случае, на барку они его погрузили. В награду Калита дала отчиму кусок вяленого мяса, и тот с наслаждением занялся пищей, на какое-то время забыв обо всем. Роран отвёл его в тихий уголок и усадил, чтобы он никому не мешал.
— Пошевеливайтесь, увальни! — покрикивал Кловис на матросов. — Прилив вот-вот начнётся. Живей, живей!
Наконец посадка закончилась; сходни убрали, и матросы собрались перед каждой из барок, готовые столкнуть их на воду, как только прилив станет достаточно высоким.
Роран был среди тех, кто толкал «Рыжую кабаниху». Что-то выкрикивая нараспев, он вместе с другими матросами навалился на борт тяжёлой барки. Влажный тёмный песок проваливался под ногами, поскрипывала обшивка, в воздухе висел густой запах пота. Барка мертво стояла на песке, и Рорану даже показалось, что все их усилия напрасны, но тут вдруг «Кабаниха» вздрогнула, подалась и попятилась назад примерно на фут.
— Ещё раз! Взяли! — крикнул Роран.
Преодолевая фут за футом, они вскоре столкнули барку на такую глубину, где им самим было уже по грудь. Одна из мощных волн накрыла Рорана с головой, и он от неожиданности нахлебался солёной морской воды, а потом долго с отвращением отплёвывался.
Наконец барка легко и свободно закачалась на волнах. Роран проплыл вдоль её борта, подтянулся, ухватившись за верёвку, и перемахнул на палубу. А матросы уже вытащили длинные шесты, которыми принялись деловито отталкиваться, выводя судно на глубину. То же самое происходило и на борту «Меррибелл» и «Эделайн».
Как только они оказались на приличном расстоянии от берега, Кловис велел убрать шесты и вставить в уключины весла. На вёслах они вышли в открытое море, затем поставили парус, который тут же наполнился несильным, но, к счастью, попутным ветром, и «Рыжая кабаниха» неторопливо двинулась во главе маленького плавучего отряда в сторону Тирма.
ИСТОКИ МУДРОСТИ
Дни, проведённые Эрагоном в Эллесмере, сливались в непрерывную череду, ибо время было не властно над этим городом в сосновом лесу, и казалось, лето здесь никогда не кончится, хотя вечера и стали длиннее, наполняя леса густыми тенями. Цветы, свойственные всем временам года, цвели здесь, повинуясь магии эльфов и питаясь теми волшебными чарами, которыми дышало все вокруг.
Эрагон очень полюбил прекрасную тихую Эллесмеру, её изящные дома, растущие прямо из деревьев, её тревожащие душу песни, что звучали здесь в сумерки, её дивные произведения искусства, таившиеся за стенами домов и садов, и даже излишне самовлюблённых эльфов, у которых задумчивость странным образом сочеталась с приступами бурного веселья.
Дикие животные в Дю Вельденвардене не испытывали ни малейшего страха перед охотниками. Эрагон часто видел из своего «орлиного гнёзда», как какой-нибудь эльф ласкает крупного оленя или лису или что-то шепчет застенчивому медвежонку, случайно забредшему на край поляны, где обитают двуногие существа. Некоторых животных ему, впрочем, так и не удалось увидеть. Они появлялись только ночью, и Эрагон не раз слышал, как они ходят и тихо перекликаются в чаще, но стоило ему сделать хоть шаг в их сторону, и они тут же убегали. Один раз, правда, он успел мельком заметить какое-то существо, похожее на покрытую мохнатой шерстью змею, а однажды — что-то вроде призрака: женщину в белом платье, чьё тело извивалось и расплывалось, а потом и вовсе исчезло, и на месте женщины оказалась волчица, скалившая зубы, словно в усмешке.
При любой возможности Эрагон и Сапфира старались побольше узнать об Эллесмере. «На разведку» они ходили одни или в обществе Орика, ибо Арья больше никогда их не сопровождала. И Эрагону больше ни разу не удалось даже просто поговорить с нею после того дня, когда она разбила его фэйртх. Он изредка видел её, скользящую меж деревьев, но как только он подходил ближе — ему очень хотелось извиниться перед нею, — она исчезала, оставив его в одиночестве среди древних сосен. Наконец Эрагон понял, что придётся действовать более решительно, если он хочет как-то наладить отношения с нею. Однажды вечером, нарвав букет цветов, росших вдоль дорожки у его дерева, он пошёл к Дому Тиалдари и спросил у одного из эльфов, как ему отыскать Арью.
Её покои Эрагон нашёл довольно быстро. Дверь была открыта, но на его стук никто не ответил, и он, помедлив немного и прислушиваясь, не идёт ли кто, вошёл в изысканно убранную гостиную, всю увитую вьюнками. Одна дверь из гостиной вела в небольшую спальню, а другая — в кабинет. На стене висели два фэйртха: портрет какого-то очень сурового и гордого эльфа с серебристыми волосами — Эрагон догадался, что это, по всей видимости, король Эвандар, — и ещё один портрет, на котором был изображён совсем ещё молодой эльф, совершенно Эрагону незнакомый.
Эрагон послонялся по комнатам, все разглядывая, но ни к чему не прикасаясь. Он наслаждался каждым глотком личной жизни Арьи, пытаясь как можно лучше понять, что составляет её интересы и увлечения. Рядом с её постелью висел хрустальный шар с искусно вделанным в него тёмным цветком «Утренней славы»; на её письменном столе аккуратными рядами расположились свитки явно делового предназначения. Эрагон прочитал несколько названий: «Осилон: отчёт о нынешнем урожае», «Действия противника», замеченные со сторожевой башни Гиллида». На подоконнике распахнутого окна стояли три миниатюрных деревца, выращенных в виде трех иероглифов древнего языка: «мир», «сила» и «мудрость». Рядом с деревцами лежал листок бумаги с недописанным стихотворением; многие слова были зачёркнуты, а сверху написаны другие; на полях также имелось множество пометок и исправлений, и Эрагон не сразу сумел разобрать текст:
Светлою звёздной ночью Озера гладь серебрится В чаще лесной потаённой. И темноствольные сосны В озеро молча глядятся.
И падает камень тяжёлый, Лунную гладь разбивая, И исчезает лик светлый И темноствольные сосны, Что в озеро молча гляделись.
Осколки и стрелы света Пронзают спокойные воды, В которых луна отражалась И темноствольные сосны, Что здесь на страже стояли.
Тревожно трепещут тени, И занавес ночи тяжёлый На озеро упадает…
Подойдя к маленькому столику у входа, Эрагон положил свой букет и уже повернулся, чтобы уйти, но вдруг замер: в дверях стояла Арья. Она явно была удивлена его появлением здесь, но, как всегда, постаралась скрыть свои чувства под обычной безучастно-спокойной маской.
Они молча смотрели друг на друга.
Эрагон снова взял в руки букет и робко протянул ей.
— Я, конечно, не умею выращивать новые цветы, как Фаолин, но эти цветы — самые настоящие и самые лучшие из тех, какие я сумел найти.
— Я не могу принять их, Эрагон.
— Но ведь это… совсем не такой подарок, как ты думаешь. — Он помолчал. — Я понимаю, оправдываться глупо, но ведь я тогда не понимал, что мой фэйртх может поставить тебя в такое сложное положение. И я от всей души прошу тебя: прости мою невольную ошибку. Я ведь просто хотел создать фэйртх, изобразить нечто прекрасное; у меня и в мыслях не было ничего иного. Я отлично понимаю, Арья, сколь важны мои занятия. Тебе не стоит опасаться, что я могу пренебречь ими, пытаясь за тобой ухаживать. — Эрагон покачнулся и опёрся о стену — от напряжения голова у него так кружилась, что он едва держался на ногах. — Собственно, это все, что я хотел сказать тебе.
Арья довольно долго смотрела на него, потом медленно протянула руку, взяла букет и поднесла к лицу, не сводя с него глаз.
— Это действительно настоящие цветы, — сказала она, оглядела его с некоторой тревогой с головы до ног и снова посмотрела ему прямо в глаза. — Ты был болен?
— Нет. Просто спина меня каждый день донимает.
— Я слышала, что ты нездоров, но не думала, что настолько…
Эрагон рывком отлепился от стены.
— Мне пора идти.
— Погоди.
Арья подвела его к распахнутому окну и предложила присесть на мягкую скамью, полукругом выступавшую из стены. Затем она достала из буфета две чашки, положила в них сушёные травы, наполнила чашки водой и приказала: «Кипи!» Через несколько мгновений ароматный чай был готов.
Арья подала одну чашку Эрагону, и он благодарно сжал её в руках, чувствуя странный озноб. В открытое окно было видно, как эльфы внизу прогуливаются по дорожкам королевского сада, беседуют и напевают песни. В сумеречном воздухе мелькали уже десятки светлячков.
— Как бы мне хотелось… — неуверенно начал Эрагон, — чтобы так было всегда! Здесь так тихо и так хорошо!
Арья молча помешивала чай. Потом спросила:
— А как поживает Сапфира?
— Хорошо. А ты как?
— Готовлюсь к возращению. Вардены меня, наверное, заждались.
Эрагон встревожился:
— Когда?
— После праздника Агэти Блёдрен. Я что-то слишком долго бездельничаю, хотя, если честно, уходить мне не хочется. Да и королева просила меня задержаться ещё… К тому же я никогда ещё не присутствовала на праздновании Клятвы Крови, хотя это один из самых важных наших ритуалов. — Арья опять очень внимательно посмотрела на Эрагона. — Неужели Оромис ничего не может сделать, чтобы облегчить твои страдания?
Эрагон осторожно пожал плечами:
— Насколько я знаю, он испробовал уже все средства.
Некоторое время оба молчали, прихлёбывая чай и глядя в окно на гулявших в саду эльфов.
— Но, несмотря на боли, занятия твои, кажется, идут успешно? — спросила Арья.
— Да, вполне. — Вновь последовало молчание. Потом Эрагон поднял лежавший на подоконнике листок с написанными её рукой стихами и сделал вид, что читает эти строки впервые. — Ты часто пишешь стихи?
Арья протянула руку, взяла у него листок и мгновенно свернула в трубку, чтобы не было видно написанного.
— У нас существует обычай: каждый, кто принимает участие в празднике Клятвы Крови, должен принести туда стихотворение, или песню, или ещё какое-нибудь произведение искусства, созданное им самим, и разделить его с присутствующими. Я ещё только начала работать над этой поэмой.
— По-моему, это очень красивые стихи.
— Если бы ты был лучше знаком с поэзией…
— А я уже неплохо с нею знаком и прочёл немало стихов.
Арья помолчала, потом, опустив голову, сказала:
— Ты прости меня. Ты уже совсем не тот, каким я впервые увидела тебя в Гиллиде.
— Это верно. Я… — Эрагон умолк, крутя в руках чашку и пытаясь подыскать нужные слова. — Арья… ты довольно скоро уезжаешь отсюда, и я вряд ли смогу избавиться от чувства стыда, если этот наш разговор все же станет последним. Разве мы не можем видеться хоть изредка, как раньше? Ты ведь ещё многое могла бы показать нам с Сапфирой…
— Это было бы неразумно, — сказала она ласково, но твёрдо.
Эрагон в отчаянии вскинул на неё глаза.
— Неужели за свою неосторожность мне придётся заплатить дружбой с тобой? Я ничего не могу поделать с теми чувствами, которые питаю к тебе, но лучше мне умереть от клинка Дурзыг чем позволить собственной глупости разрушить те замечательные отношения, что существовали меж нами. Я слишком высоко ценю твоё расположение и готов всем пожертвовать ради него.
Арья неторопливо допила чай и лишь после этого ответила:
— Хорошо. Только сперва подождём немного — посмотрим, что принесёт нам будущее. Я ничего не обещаю, ибо сейчас очень занята, и у меня может просто не хватить времени. Но я постараюсь, чтобы хватило.
Эрагон понимал: это почти примирение, которого он так хотел добиться, и был ей безумно благодарен.
— Разумеется, Арья Свиткона, я готов ждать, — сказал он и поклонился.
Они обменялись ещё несколькими ничего не значащими вежливыми фразами, но было ясно: сегодня Арья уже сказала ему все, что хотела. И Эрагон с возродившейся надеждой поспешил к Сапфире. «Ну что ж, — думал он, — теперь пусть за нас все решает судьба».
Вернувшись домой, он с лёгкой душой уселся читать последний из данных ему Оромисом свитков.
Сунув руку в висевший на поясе мешочек, Эрагон вытащил сделанный из мыльного камня флакон с нальгаском — смесью пчелиного воска и масла из лесных орехов — и смазал себе губы, чтобы защитить их от холодного ветра, бившего ему прямо в лицо. Затем убрал флакон в мешочек и снова крепко обхватил Сапфиру за шею, прикрывая лицо локтем от влажного прикосновения густого тумана. Они летели сквозь облака, и Эрагон слышал лишь неустанное хлопанье драконьих крыльев. Наконец Глаэдр взмыл выше облаков и полетел чуть быстрее; Сапфира тут же устремилась за ним.
Их путь лежал на юго-запад, и летели они уже с рассвета, а теперь давно миновал полдень. Впрочем, полет был весёлым: Сапфира и Глаэдр то и дело устраивали между собой шутливые поединки, во время которых Эрагону приходилось не только ноги, но и плечи крепить ремнями к седлу, чтобы не вылететь из него во время этих воздушных акробатических упражнений, вызывавших ёканье под ложечкой. Из-за влажного воздуха узлы на ремнях затягивались туго, и, чтобы освободить конечности, Эрагону приходилось развязывать их зубами.
Полет завершился близ четырех гор, стоявших рядом и возвышавшихся над лесом; впервые за время своего пребывания в Дю Вельденвардене Эрагон увидел горы. Одетые в снеговые шапки, исхлёстанные всеми ветрами, они уходили высоко за облака своими вершинами и хмуро посматривали на солнце из-под выступов-бровей; кстати, солнце на такой высоте совершенно не грело.
«Эти горы такие маленькие по сравнению с Беорскими!» — заметила Сапфира.
Как и во время занятий медитацией, Эрагон открыл душу навстречу окружающему миру, стараясь проникнуть в мысли каждого предмета и каждого живого существа, пытаясь определить того, кто хотел бы причинить ему зло. Это уже начинало входить у него в привычку. Он «слышал» мысли сурка, укрывшегося глубоко в теплом уютном гнёздышке, и мысли птиц в ветвях деревьев — воронов, поползней, ястребов, — а также мысли шустрых белок. Он «слышал» мысли горных змей, извивавшихся в траве у подножия скал и охотившихся на мышей, и мысли множества насекомых, сновавших вокруг.
Сапфире пришлось подождать, пока Эрагон спустится на голую вершину и немного отойдёт от края, чтобы и ей хватило места приземлиться. Каменистая горная осыпь перед ними казалась ярко-жёлтой от сплошь покрывавших её жёстких лишайников. А над ними нависал совершенно чёрный утёс. Он, казалось, выполнял одновременно роль сторожевой башни и преграды для нависшей чуть выше шапки голубого льда, который постанывал и поскрипывал под ударами ветра, время от времени роняя вниз звонкие осколки.
«Эта гора носит имя Фионула, — сказал Глаэдр. — А её братьев зовут Этхрундр, Мероговен и Гриминсмал. У каждого своя собственная история, и я расскажу вам их на обратном пути. А теперь поговорим о цели нашего сегодняшнего путешествия. Я хочу поведать вам о происхождении тех тесных уз, — что связывают драконов, эльфов и несколько позднее присоединившихся к ним людей. Вы уже кое-что об этом знаете — да и я не раз намекал Сапфире на особые отношения между этими тремя народами, — однако пришло время вам узнать суровый и глубочайший смысл вашего партнёрства, чтобы вы могли хранить и поддерживать эти священные узы, когда нас с Оромисом больше не будет на свете».
«Учитель, скажи…» — мысленно обратился к Глаэдру Эрагон, кутаясь в плащ и тщетно пытаясь сохранить тепло.
«Что, Эрагон?»
«А почему Оромис сегодня не с нами?»
«Потому, — пророкотал в его ушах голос Глаэдра, — что это моя обязанность — и это всегда было обязанностью самого старшего из драконов — донести до нового поколения Всадников всю важность их роли и их положения в мировом сообществе. А кроме того, Оромис не настолько здоров, как вам, возможно, представляется».
Скалы застонали и зашептались, когда Глаэдр стал умащиваться на них. Положив свою великолепную голову на землю и вытянув шею, он долго и пристально изучал Эрагона и Сапфиру одним своим золотистым глазом, круглым и блестящим, величиной с большой круглый щит. Серые клочья дыма выползали из его ноздрей, и их тут же уносило порывами холодного ветра.
«Кое-что из того, что я намереваюсь вам поведать, — начал Глаэдр, — довольно широко известно; такими знаниями обладают и эльфы, и Всадники, и даже кое-кто из людей. Впрочем, образованных людей я знавал очень и очень немного. Однако же большая часть этих знаний была доверена лишь руководителю ордена Всадников, горстке избранных эльфов и тогдашнему правителю людского племени. Драконы, разумеется, знали всё.
А теперь, дети мои, слушайте. Когда драконы и эльфы заключили мир и война закончилась, был создан орден Всадников, дабы помешать возникновению подобных разногласий между двумя нашими народами. Королева эльфов Тармунора и тот дракон, что был избран в качестве нашего представителя, имя которого… — Он умолк и мысленно передал Эрагону несколько впечатляющих картин прошлого: длинный белый драконий зуб, выигранные и проигранные битвы, бесчисленные Шрргн и Награ, съеденные драконами, двадцать семь отложенных яиц и девятнадцать детёнышей, которые смогли вырасти и стать взрослыми. — Имя которого невозможно выразить звуками ни одного языка на свете, решили, что обычного мирного договора будет недостаточно. Подпись на документе для драконов почти ничего не значит — слишком густая и горячая у нас кровь, и по прошествии какого-то времени стало бы неизбежным новое наше столкновение с эльфами, как тысячелетие спустя это произошло с гномами. Но, в отличие от гномов, эльфы, как и мы, не могли позволить себе снова воевать друг с другом. И мы, и они были слишком могущественны, и новая война непременно закончилась бы уничтожением обоих наших народов. И мы решили: единственный способ как-то предотвратить это и выковать между нами действительно нерушимый мир — это связать драконов и эльфов с помощью магии».
Эрагон ничего не мог с собой поделать — у него зуб на зуб не попадал от холода; и, видимо, заметив, что его бьёт озноб, Глаэдр с затаённой улыбкой мысленно сказал Сапфире: «Очнись от своих грёз, Сапфира, и поскорее нагрей огнём своего дыхания один из этих камней, пока твой Всадник окончательно не замёрз».
Сапфира встрепенулась, выгнула шею, и струя голубоватого пламени ударила сквозь её стиснутые клыки прямо в ближайший валун, сжигая лишайники, испускавшие горьковатый дымок. Воздух над камнем так нагрелся, что над ним дрожало марево. Эрагону пришлось отвернуться. Он мысленно чувствовал, как в этом адском пламени сгорают, мгновенно превращаясь в ничто, спрятавшиеся под камнями насекомые. Минуты через две Сапфира, щёлкнув челюстями, захлопнула пасть, оставив вокруг них довольно большой круг из раскалённых докрасна камней.
«Спасибо», — поблагодарил её Эрагон и, присев у края круга, стал греть над камнями руки.
«Помни, Сапфира: нужно непременно направлять струю огня языком, чтобы точнее попадать в цель, — заметил Глаэдр и продолжил свой рассказ: — Итак, мудрейшим из эльфийских магов понадобилось целых девять лет, чтобы создать нужное заклинание, после чего эльфы и драконы встретились в Илирии. Собственно, эльфами была создана, так сказать, структура заклятия, а драконы вдохнули в него силу. Благодаря применению этих чар души эльфов и драконов оказались сплавлены воедино. Это объединение переменило нас. Мы, драконы, выиграли возможность пользоваться языком и другими ловушками цивилизации, а эльфы разделили с драконами их долгую жизнь, ибо прежде жизни их были почти столь же коротки, как и у людей. В конце концов, более всего подпали под воздействие чар сами эльфы. Наша магия, магия драконов — а она пронизывает все наше существо, — передалась эльфам и со временем придала им нынешние силу и изящество, которыми они вечно хвастаются. На людей, правда, эти чары подействовали уже не так сильно, поскольку люди подпали под их воздействие многие годы спустя. И все же, — глаза Глаэдра сверкнули, — они сумели значительно облагородить род людской, ведь те представители вашего народа, что высадились некогда на берегах Алагейзии, были всего лишь грубыми варварами. Впрочем, с тех пор, как пала власть Всадников, люди стали утрачивать былое благородство».
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |