13 диалогов о психологии (fb2) 37 страница

518 ДиалогІІ. ВДеянииначалоБытия

но ориентированных” психологов, что психическое отражение само есть процесс ориентировочной деятельности субъекта в окружающем мире. Образ окружающего мира— всего лишь результативное выражение этой деятельности.

Дальнейшее развитие рассматриваемого принципа пошло у Леонтьева по пути выделения различных стадий психического развития.

2. Проблема развития деятельности и психики в животном мире

С: Какие же ступени выделяет Леонтьев в развитии психики? А.: Яне буду их подробно раскрывать, поскольку весь этот материал изучается в специальных курсах по зоопсихологии и сравнительной психологии (См. [20]). Только назову эти стадии для последующей ориентировки и приведу некоторые общие соображения по поводу единства психического отражения и деятельности животного на каждом этапе психического развития в филогенезе. Сначала об этом втором.

А.Н. Леонтьев: Отражение животными среды находится в единстве с их деятельностью… Основным в этом сложном единстве отражения и деятельности является деятельность животного, практически связывающая его с объективной действительностью; вторичным, производным оказывается психическое отражение воздействующих свойств этой действительности [21, с. 223].

А.: Начальная стадия психического развития, которую Леонтьев называет стадией сенсорной психики, возникает, как я уже говорил, в “вещно оформленной” среде, когда в предметах деятельности животного объективно сосуществуют два (или больше) свойства: “абиотическое” и “биотическое”. В психике же животного отражаются только отдельные свойства предметов.

На следующей стадии — перцептивной психики — объективно выделяются уже отношения между предметами окружающего мира, которые фактически определяют деятельность животного по отношению к ним. Однако психическое отражение ситуации “запаздывает”: отражаются лишь целостные предметы, а не отношения между ними. Наконец, на третьей

Принцип единства психики и деятельности в филогенезе 519

стадии развития психики — стадии интеллекта — отражаются уже отношения между

предметами, “вещные ситуации” при соответствующем усложнении деятельности

животного.

Курт Эрнестович Фабри, опираясь на более поздние зоо-психологические исследования, в том числе свои собственные, считает необходимым выделить в первых двух стадиях развития психики еще по два уровня, а стадию развития интеллекта не выделять, включив ее в стадию перцептивной психики (См. [20]). О том, как относятся современные зоопсихологи к той и другой точкам зрения, ты можешь узнать из статьи Натальи Николаевны Мешковой, опубликованной в недавно вышедшем сборнике статей, посвященных школе Леонтьева [66]. Перейдем теперь от филогенеза к антропогенезу, то есть процессу становления человека и возникновения и развития его сознания. И здесь Леонтьев опирается на соответствующие разработки Карла Маркса и Фридриха Энгельса, которые касались этого вопроса в философском ключе. Выготский, как ты помнишь, взял определенные аспекты этих разработок, в частности идеи общественного происхождения высших психических функций, их опосредствованности знаками языка. Леонтьев стал разрабатывать наряду с этими и собственно “деятельностно-трудовые” аспекты становления сознания человека. Когда-то Леонтьев, как мы недавно говорили, рассматривал деятельность харьковской группы альтернативной исследованиям самого Выготского. Позже он признал: “Альтернатива 30-31 гг. оказалась не альтернативой, а необходимой линией движения психологического исследования. Не или-или, а обязательно и-и!” (Цит. по [15, с. 12]). Оба направления образно можно назвать (См. [Там же, с. 32]) исследованиями “сознания-образа” и “сознания-деятельности”.

С: Кажется, мы говорили уже об этом противопоставлении, которое было характерно и не только для деятельност-ной психологии!

А.: Верно. Оно обнаруживалось уже в противостоянии структуралистов и функционалистов. Однако в деятельност-ной психологии (равно как и в культурно-исторической) оба эти “среза” сознания понимались иначе.

Но прежде чем рассматривать их, обратимся к гипотезе Леонтьева о необходимости возникновения сознания в антропогенезе.

520 Диалог 11. В Деянии начало Бытия

Проблема единства сознания и деятельности в антропогенезе

С: Которая, очевидно, связывается с новым этапом развития деятельности?

А.: Все-таки наши беседы чему-то тебя научили. Действительно, возникновение сознания в

антропогенезе Леонтьев связывает с изменением характера деятельности тех антропоидов,

которые стали предками человека современного типа. Деятельность этих антропоидов

становится трудовой.

С: Знаю-знаю. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека, это известная работа Фридриха Энгельса. Только при чем тут психология?

А.: Леонтьев считал, что психология ко всему этому имеет самое непосредственное

отношение. Это ты сейчас предвзято воспринимаешь марксистские работы, но теория

трудового происхождения сознания существует давно и занимает законное место среди

психологических теорий. Давай вникнем в собственно психологические аспекты этого

процесса.

Что такое труд?

С: Процесс создания каких-то новых продуктов, необходимых для жизни человека…

А.: И это все? Тогда давай обратимся к формулировкам Леонтьева и, соответственно, Маркса

и Энгельса. Итак, труд — это:

1) процесс, связывающий человека с природой, процесс, в котором человек изменяет “материал природы”, приводя в действие свои “сущностные силы” и тем самым изменяет самого себя;

2) процесс употребления и изготовления орудий;

3) процесс, социальный по своему характеру, то есть совершающийся в условиях коллективной совместной деятельности.

Отсюда ты видишь, что стоит за идеей Леонтьева об изменении характера деятельности человека на новом этапе психического развития.

С: Но разве у животных нет орудийной деятельности? Разве нет у них различных социальных форм жизни, например, в колонии муравьев или в пчелиных семействах? А.: Ты, как бихевиорист, путаешь внешнее с внутренним, хотя в чем-то ты и прав, а именно — трудовая деятель-

Проблема единства сознания и деятельности в антропогенезе 521 ность человека была подготовлена всем ходом предшествующего развития: постепенным переходом к вертикальной походке, обусловленным изменением образа жизни человекообразных обезьян, освобождением в этой связи передних конечностей для различных специфических движений схватывания и последующей орудийной деятельности; отдельными несистематическими употреблениями орудий животными и даже изготовлением ими орудий, о чем писал еще Кёлер. Есть в животном мире и внешне “социальные” формы жизни: многие животные живут целыми группами и у них наблюдается даже разделение функций между особями одной группы. Однако имеются и существенные различия между деятельностью животных в таких группах и собственно трудовой деятельностью человека в человеческом сообществе.

А.Н. Леонтьев: Как бы ни была сложна “орудийная” деятельность животных, она никогда не имеет характера общественного процесса, она не совершается коллективно и не определяет собой отношения осуществляющих ее индивидов. Как бы, с другой стороны, ни было сложно инстинктивное общение между собой индивидов, составляющих животное сообщество, оно никогда не строится на основе их “производственной” деятельности, не зависит от нее, ею не опосредствовано.

В противоположность этому человеческий труд является деятельностью изначально общественной, основанной на сотрудничестве индивидов, предполагающем как бы зачаточное техническое разделение трудовых функций [21, с. 277].

А.: Разделение единого процесса деятельности между отдельными участниками трудового процесса приводит к изменению характера деятельности индивида, включенного в этот процесс.

А.Н. Леонтьев: У животных не существует деятельности, которая не отвечала бы той или другой прямой биологической потребности, которая не вызывалась бы воздействием, имеющим для животного биологический смысл — смысл предмета, удовлетворяющего данную его потребность, и которая не была бы направлена своим последним звеном непосредственно на этот предмет [21, с. 278].

А.: Как ты помнишь, Леонтьев различает отдельные деятельности по различию их предметов. Так вот: иначе предмет деятельности называется Леонтьевым мотивом.

Диалог 11. В Деянии начало Бытия

А.Н. Леонтьев: У животных … предмет их деятельности и ее биологический мотив всегда слиты, всегда совпадают между собой [Там же, с. 278-279].

С: Подожди. Ведь мотивом называют то, что побуждает человека к деятельности, “лежит за ней”, является ее причиной. Разве может быть причиной поведения некий внешний предмет, а не реальная потребность человека, которая у него имеется?

А.: Пожалуй, мне стоит здесь сделать одно небольшое пояснение. С точки зрения Леонтьева, которая находит свое подтверждение в многочисленных исследованиях психологов других школ, следует различать собственно потребность и потребностное состояние. Потребностное состояние — некое исходное “напряженное” состояние субъекта, которое “не знает” еще того объекта, который способен его удовлетворить.

А.Н. Леонтьев: В самом потребностном состоянии субъекта предмет, который способен удовлетворить потребность, жестко не записан. До своего первого удовлетворения потребность “не знает” своего предмета, он еще должен быть обнаружен. Только в результате такого обнаружения потребность приобретает свою предметность, а воспринимаемый (представляемый, мыслимый) предмет — свою побудительную и направляющую деятельность функции, то есть становится мотивом [22, с. 205]. С: Кажется, из этой “серии” случай “импринтинга”, когда гусята следовали за Конрадом Лоренцом, и случай мальчика, испытавшего впервые половое возбуждение в присутствии своей гувернантки: потребность, точнее потребностное состояние, “нашла” свой предмет. А.: Или “опредметилась”. Да, именно такой путь открывается для развития потребностей. Развитие потребностей происходит через развитие их предметов. У животных это означает расширение круга предметов, удовлетворяющих потребность; у человека даже происходит “производство” новых потребностей посредством производства предметов: возникновение каких-либо новых приборов, машин и так далее порождает у отдельного человека потребность в них: не было у нас раньше потребности в компьютерах, а сейчас появилась. Но мы с тобой отвлеклись. В предпоследней цитате Леонтьева слово “предмет” употреблено не в смысле предмета потребности, а в другом смысле.

Проблема единства сознания и деятельности в антропогенезе 523 С: В каком?

А.Н. Леонтьев: Рассмотрим теперь с этой точки зрения принципиальное строение деятельности индивида в условиях коллективного трудового процесса. Когда данный член коллектива осуществляет свою трудовую деятельность, то он также делает это для удовлетворения одной из своих потребностей. Так, например, деятельность загонщика, участника первобытной коллективной охоты, побуждается потребностью в пище или, может быть, потребностью в одежде, которой служит для него шкура убитого животного. На что, однако, непосредственно направлена его деятельность? Она может быть направлена, например, на то, чтобы спугнуть стадо животных и направить его в сторону других охотников, скрывающихся в засаде… Понятно, что этот результат — спугивание дичи и т.п. — сам по себе не приводит и не может привести к удовлетворению потребности загонщика в пище, шкуре животного и пр. То, на что направлены данные процессы его деятельности, следовательно, не совпадает с тем, что их побуждает, то есть не совпадает с мотивом его деятельности: то и другое здесь разделено между собой [21,с. 279]. А.: Таким образом, слово “предмет” было употреблено в смысле того, на что направлена деятельность. Здесь понадобилось новое слово для обозначения данного “предмета”, а такх<е выделение в составе “деятельности” вообще ее единиц — действий.

А.Н. Леонтьев: Такие процессы, предмет и мотив которых не совпадают между собой, мы будем называть действиями. Можно сказать что деятельность загонщика — охота, спугивание же дичи — его действие [Там же].

А.: При этом то, на что направлено действие, само по себе может не иметь никакого биологического смысла, а иногда даже противоречить ему (зачем вспугивать дичь, когда, с биологической точки зрения, нужно, наоборот, бросаться на нее). Данное действие приобретает смысл только в совместной коллективной деятельности, куда оно включается. А.Н. Леонтьев: Сознание смысла действия и совершается в форме отражения его предмета как сознательной цели [21, с. 283].

А.: Коллективный характер деятельности, таким образом, меняет психическое отражение отдельным членом коллектива ситуации: предметы окружающего мира отражаются им в своих “объективных” характеристиках, независимо

Диалог 11. В Деянии начало Бытия

от наличия или отсутствия в данный момент у человека какой-либо потребности. Например, для человека хлеб — всегда продукт питания, даже если в этот момент он не испытывает голода. Помнишь, у Кёлера обезьяна “переставала видеть палку” в качестве “средства достать банан”, если она лежала перпендикулярно зрительному взору обезьяны? Или для той же обезьяны переставал “существовать” ящик, на котором сидела другая обезьяна? Для человека с развитым сознанием палка — это всегда палка, а ящик — это ящик. Он перестает быть “рабом зрительного поля”, как обезьяна в экспериментах Кёлера, становится “над полем”, то есть совершает произвольные действия. Ты помнишь, как Выготский решал проблему возникновения произвольного поведения, — он рассматривал его как результат овладения ребенком общественными знаковыми системами, прежде всего, знаками языка. Леонтьев вносит в рассмотрение проблемы произвольности “деятельностную” окраску, рассматривая — уже не по аналогии, как Выготский, — орудия как средство формирования сознания.

С: Выходит, что эти палки, топоры и прочее есть средство формирования сознания человека? А.: Но что же есть орудие? Орудие есть предмет, посредством которого осуществляются трудовые действия, трудовые операции. С: Опять новое слово?

А.: Еще одна подструктура деятельности: операция — это способ осуществления какого-либо действия. Одно и то же действие может быть совершено различными способами, с использованием различных орудий и средств: например, ты можешь посчитать устно, на бумажке или с помощью компьютера. Действие — одно, но какие разные операции! Позже Леонтьев назовет соотносимую с операцией реальность “задачей”, то есть целью в определенных условиях. Естественно, что способы и средства, которыми человек достигает цели, также определяются развитием общества, его “производительных сил”, культуры, языка, “коллективными представлениями”, которые, хотя и есть результат работы множества индивидуальных сознаний, все же не сводятся к ним.

С: Ты все-таки не объяснил, как палки и прочие вещи могут служить развитию сознания. Коллективные представления — это понятно. Но палки, топоры и так далее - это же внешние орудия труда, это же не какие-нибудь логические фигуры…

Психологические различия между “орудием” и “средством” 525

А.: Уместное замечание. Но что значит: развитие сознания? Что значит: “коллективные представления”? Как они-то образовались? А они образовались как результат изначально практического, объективно-деятельностного отношения субъекта или субъектов деятельности к миру.

А.Н. Леонтьев: Употребление топора не только отвечает цели практического действия: оно вместе с тем объективно отражает свойства того предмета — предмета труда, на который направлено его действие. Удар топора подвергает безошибочному испытанию свойства того материала, из которого состоит данный предмет; этим осуществляется практический анализ и обобщение объективных свойств предметов… Таким образом, именно орудие является как бы носителем первой настоящей сознательной и разумной абстракции, первого настоящего сознательного и разумного обобщения [21, с. 285].

А.: Однако этот практический анализ и обобщение объективных свойств предметов внешнего мира, как говорит Леонтьев, происходит только при условии овладения этим орудием. А что значит овладеть орудием? Уметь использовать его “по назначению”, то есть овладеть общественно выработанным способом его употребления в процессе коллективного труда. Орудие есть “материализованная форма” существования определенного способа действия, операции.

И здесь отчетливо обнаруживается связь деятельност-ного подхода Леонтьева и культурно-исторического подхода Выготского. Развитие сознания ребенка в обществе происходит не только на речевой стадии благодаря усвоению системы “вербальных (языковых) значений”, но и на доре-чевых стадиях онтогенеза путем овладения общественно выработанными способами действия, “операциональными эталонами” и тому подобным — тем, что в работах последователей Леонтьева стало называться “операциональными значениями” (См. [23]). С: Как же доказать эти абстрактные рассуждения?

Психологические различия между “орудием” (у человека) и “средством” (у животных) А.: Одно из доказательств данного “абстрактного” положения было дано в интереснейшем исследовании “О психологическом различии орудия человека и вспомогательных

526 Диалог 11. В Деянии начало Бытия

средств у животных”, которое стало кандидатской диссертацией Петра Яковлевича

Гальперина, выполненной в середине 30-х годов.

П.Я. Гальперин: В подлинном … отношении субъекта и орудия на передний план выдвигается следующий вопрос: что представляет собой эта вещь — средство для того, кто за нее берется? Если для него это вещь, в которой не фиксирован способ действия, то естественно, что вещь получит логику такого действия от самого субъекта. Если же, напротив, это вещь, сделанная для определенной цели, требующая специальных способов употребления, то субъект, перед которым она выступает таким образом и который ради орудийных свойств к ней обращается, подчинится этим объективным требованиям, этой системе операций, фиксированных за орудием [24, с. 195].

А.: Далее Гальперин утверждает, что в каком виде выступит средство перед субъектом: в виде вспомогательного средства, являющегося “простым продолжением” передних конечностей, или подлинного орудия, которое фиксирует “в себе” операции общественного пользования им, — зависит “от действительности, к которой принадлежит индивид”. Животное использует орудия как природные вещи, тогда как даже в природных вещах человек “видит” их возможное орудийное использование. Подобные различия можно обнаружить уже в наблюдениях за освоением простейших орудийных операций у человека в онтогенезе, например в наблюдениях за овладением таким привычным для нас навыком пользования ложкой. Вначале ребенок старается схватить ложку как можно ближе к ее “рабочему концу”, резким движением поднимает ее “косо снизу вверх”, и, как правило, все содержимое ложки выливается.

П.Я. Гальперин: Ребенок действует так, как если бы подносил ко рту свой кулачок. А ложка является не более чем продолжением руки… Лишь после довольно длительного обучения ребенок усваивает основные орудийные приемы пользования ложкой: не прямо в рот, но сначала вверх и все время строго горизонтально [Там же, с. 197-198]. А.: Был проведен специальный эксперимент, в котором различия средства и орудия выступили достаточно ясно. Дошкольникам от2до7 лет предлагалось вытащить с помощью небольшой лопатки, плоскость которой была прикреплена к ручке под прямым углом, привлекательные небольшие иг-

Психологические различия между “орудием” и “средством” 527

рушки из глубокого узкого ящика. Успешность решения поставленной задачи достигалась лишь в том случае, когда системы движений руки “подчинялись” системам движения орудия, выполняющего задачу.

П.Я. Гальперин: Орудийные операции — это система движений орудия, приводящая к намеченной цели. Конечно, орудие, в свою очередь, приводится в движение рукой, но не движение руки (или рук), а именно движение самого орудия составляет орудийную операцию. В описанном выше процессе доставання такими орудийными операциями являются вертикальный подъем лопаты “лифтом” …,ане движения кисти и локтя или перебирание руками по рукояти; подсовывание лопасти под игрушку, а не те усилия, которые производит при этом держащая лопату рука; облокачивание на рукоять, а не те движения, с помощью которой это облокачивание достигается. Словом, орудийная операция — это система движений орудия, переводящая предметы из начального состояния в намеченное [24, с. 198].

А.: А затем высказывается очень важная мысль об объективном существовании “в орудии” системы орудийных операций, выработанных в ходе развития человечества и предстающих перед ребенком как “задача”, которую необходимо решить, то есть усвоить зафиксированные в орудии способы его употребления, “присвоив” тем самым общественно-исторический опыт человечества.

П.Я. Гальперин: Орудийная операция представляет собой категорию объективную по отношению к субъекту. Она — образец, которым субъект должен овладеть и которым он овладевает только постепенно. Естественно, что те движения тела, с помощью которых субъект овладевает орудийной операцией, меняются в процессе усовершенствования деятельности. И нередко одна и та же орудийная операция обслуживается разнообразными движениями руки, обеих рук и даже туловища, которые могут калейдоскопически меняться на протяжении одного и того же акта доставання. Но всегда сочетание их направляется и определяется одним решающим моментом — задачей обслужить соответствующую орудийную операцию…

Вот мальчик 6 лет… Он неудачно захватил лопату (“палкой”), и ему приходится делать акробатические движения всем телом, чтобы обеспечить правильное восхождение орудия. Он наклоняется вперед и набок, поворачиваясь грудью вправо

528 Диалог 11. В Деянии начало Бытия

и выворачивая правую руку локтем вверх, он буквально крутится волчком вокруг орудия, которое остается прочной осью всего этого переизбытка движений. Здесь … рука и все тело включаются в систему орудийных операций и всячески приспосабливаются к тому, чтобы сохранить эту объективную систему в нерушимом виде [24, с. 198-200]. А.: У маленьких детей происходит обратное.

П.Я. Гальперин: Владик (двухлетка), приподняв лопату затем сгибает руку в локте, как если бы лопастью, на которой лежит игрушка, была сжимающая ее кисть руки и нечего было опасаться падения игрушки. Ребенок действует так, как действуют рукой, а не лопатой, лопата следует за движениями тела и конечностей вопреки тем движениям, которые она должна была бы выполнять, следуя собственной логике, — она включается в систему ручных операций и становится простым удлинением руки [Там же, с. 199]. А.: При этом Гальперин подчеркивает еще одну важнейшую мысль: усвоение этих “орудийных” операций возникает только в ходе совместной деятельности со взрослым, который показывает ребенку приемы, “зафиксированные” в предметах. Отсюда понятно различие в способах усвоения опыта у животных и у человека: если в животном мире накопленный в процессе эволюции опыт передается, главным образом, генетически и даже ход индивидуального научения детерминирован определенными “генетическими схемами”, как это показано, например, Фабри [20], то у человека опыт, приобретенный человечеством в ходе антропогенеза, должен быть “присвоен” каждым человеком в ходе совместной деятельности с другими людьми, владеющими уже этим опытом. Впоследствии приемы обращения с орудиями и другими “человеческими предметами”, в которых фиксирован способ их употребления, показанные другими, становятся “собственными” способами обращения с этими предметами.

С: Здорово! Так вот что означает абстрактный принцип единства сознания и деятельности применительно к антропогенезу! А применительно к другим видам генезов? Макроструктура человеческой деятельности

А.: Собственно, мы начали рассматривать конкретную реализацию этого принципа в исследованиях онтогенеза. Но

еще одного ты не заметил: на примере изложенных исследований и размышлений я рассказал тебе о структуре, или, как говорят, “макроструктуре” человеческой деятельности: деятельность — действие — операция, которым соответствуют: мотив — цель — задача (цель, данная в определенных условиях). Каждая из “единиц” деятельности обладает своими свойствами, однако они при определенных условиях могут переходить друг в друга. Это так называемая “трехчленка” Леонтьева представляет собой всего лишь схему строения деятельности, которую, как справедливо отмечали и сторонники, и противники теории деятельности в варианте Леонтьева, не следует абсолютизировать (См., например, [8, с. 44­45]). Тем не менее, в ней обнаруживаются многомерные связи собственно практической деятельности и сознания как отражения, как образа действительности. В последних своих работах Леонтьев уделял этому аспекту сознания особое внимание. Здесь изучение “образного” аспекта превратилось в концепцию “образа мира”, контуры которой были намечены Леонтьевым (См. [25]) и которая развивалась далее рядом его учеников и последователей (См. [26, 27, 28]).

С: Только один вопрос. Ты говорил о “макроструктуре” человеческой деятельности. А что, есть и “микроструктура”?

А.: Сам Леонтьев считал, что следующей, более “элементарной”, чем операция, единицей деятельности являются “психофизиологические функции”. Другие авторы, например Владимир Петрович Зинченко, считают, что при выделении единиц подобного типа не следует переходить к “физиологическому языку”, необходимо остаться в пределах психологического способа видения деятельности. А для этого им вводится новое понятие “функциональный блок”, который и представляет собой единицу психологического анализа деятельности более низкого уровня. Представление деятельности человека, а более узко — деятельности, например, его восприятия в виде различных функциональных блоков, в которых осуществляется определенное отражение отдельных свойств реальности, определенная переработка информации о мире, и есть, собственно, изучение “микрогенеза”, “микроструктуры” деятельности. Однако это тема особого разговора, тем более, что при таком микрогенетическом изучении обнаруживаются параллели с исследованием сознания человека в когнитивной психологии. Но ты же помнишь, что это направление строится на совершенно иных методологических

Диалог II. В Деянии начало Бытия

основах, поэтому требуется еще специальный анализ этих параллелей. Очевидно, это во многом дело будущего.

А теперь обратимся к анализу структуры “образа мира”. Структура “образа мира”. “Чувственная ткань” и значения

С: Очевидно, в эту структуру входят ощущения всех модальностей, которые есть у человека. А.: Не только. В нее входят такие в принципе “амодаль-ные” вещи, как значения, о которых мы уже говорили, и такие образования, которые называются смыслами. Сам Леонтьев, рассматривая эту проблему, выделяет следующую структуру сознания как “образа мира”. А.Н. Леонтьев: Развитое сознание индивидов характеризуется своей психологической многомерностью.

В явлениях сознания мы обнаруживаем, прежде всего, их чувственную ткань. Эта ткань и образует чувственный состав конкретных образов реальности, актуально воспринимаемой или всплывающей в памяти, относимой к будущему или даже только воображаемой. Образы эти различаются по своей модальности, чувственному тону, степени ясности, большей или меныпейустойчивостиит.д. …

Особая функция чувственных образов сознания состоит в том, что они придают реальность сознательной картине мира, открывающейся субъекту… Именно благодаря чувственному содержанию сознания мир выступает для субъекта как существующий не в сознании, а вне его сознания — как объективное “поле” и объект его деятельности [22, с. 171-172]. С: Подожди. Но ведь, кажется, в интроспективной психологии говорилось, что самое реальное — это мои ощущения, а вот в реальности внешнего мира я могу сомневаться… Да и гештальтпсихологи говорили о полной непохожести моих ощущений и стоящего за ними мира…

А.: В теории деятельности Леонтьева подчеркивалась отражательная характеристика ощущений, то есть ощущения рассматривались как связь субъекта с внешним миром, анев качестве перегородки между ним и миром. Были получены и конкретные доказательства этого, казалось бы, общего философского утверждения о представленности в ощущениях

Структура “образа мира”. “Чувственная ткань” и значения 531

мира именно как объективной реальности. В частности, некоторые данные были получены во время Великой Отечественной войны. В это время многие психологи работали в госпиталях и занимались изучением психологических механизмов восстановления движений у раненых. У некоторых из них были ампутированы кисти обеих рук, к тому же они были лишены зрения. При довольно массивных поражениях обнаруживалось, что они утрачивали возможность осязательного восприятия предметов руками. Это приводило к необычным симптомам.

А.Н. Леонтьев: Несмотря на ничем не затрудненное речевое общение с окружающими и при полной сохранности умственных процессов, внешний предметный мир постепенно становился для них “исчезающим”. Хотя словесные понятия (значения слов) сохраняли у них свои логические связи, они, однако, постепенно утрачивали свою предметную отнесенность. Возникала поистине трагическая картина разрушения у больных чувства реальности. “Я обо всем как читал, а не видел… Вещи от меня все дальше”, — так описывает свое состояние один из ослепших ампутантов. Он жалуется, что когда с ним здороваются, “то как будто и человека нет” [22, с. 173].

А.: Аналогичные явления возникают и в специальных искусственных условиях. А.Н. Леонтьев: Еще в конце прошлого столетия… Страт-тон в своих классических опытах с ношением специальных очков, переворачивающих изображение на сетчатке, отмечал, что при этом возникает переживание нереальности воспринимаемого мира [Там же]. А.: Интересно, что, если надеть такие очки обезьянам, это полностью разрушает их поведение и они впадают на длительный период в неподвижное состояние (См. [Там же, с. 174]). У человека же после некоторого периода растерянности, вызванной тем, что он видит вещи одним образом, а мыслит их другим образом, то есть новая “чувственная ткань” полностью противоречит тому, что стоит за ней, а именно — “предметной отнесенности”, как говорит Леонтьев, наблюдалось следующее. Сам Джордж Стрэттон (Страттон) отмечал в своем дневнике: “Когда я принялся быстро ходить по комнате, я почувствовал себя в визуальной картине, как дома, в большей степени, чем когда-либо прежде. Имела место полная реальность моего зрительного мира, и я относился к нему

Дата добавления: 2015-08-28