обыкновенным образом, а что в нем, наоборот, скрыто дву-
смысленными и чуждыми выражениями, раз нет того при-
знака, по которому можно отделить одно от другого? Или
все должно быть аллегорией и соответственно нами разъ-
яснено, или ничего. Ранее было принято аллегорическим
речам придавать самый чистый смысл, скрывать грязные и
отвратительные вещи под приличными названиями, теперь
добродетельным вещам нужно придавать грязный и отвра-
тительный вид\" Эти слова, написанные много столетий на-
зад, можно без изменений направить по адресу некоторых
современных мифологов, которые (как, например, Сике)
мифический мотив кастрации объясняют как аллегорию
ущерба месяца, мотив кровосмешения-определенным от-
ношением месяца к солнцу. Исследователю, стоящему на
психоаналитической точке зрения и знакомому с детерми-
низмом во всех психических явлениях, ясна с самого начала
* M.MUller: Essays, Leipaa, 1869, Vol. II, S.143. То же самое см. Сох:
Mythology of the Aryan Nations, wl.l.
58 О. Ранк, X. Захс
та роль, которую неизбежно играют при создании мифов
определенные сознательные факторы душевной жизни, и
он отнюдь не отрицает значения наивного восприятия мира
при образовании мифов.
Признание значения бессознательных психических сил
не исключает роли элементов природы, что лучше всего
доказывается следующим фактом; современные мифологи,
пользующиеся сравнительным методом исследования,
вполне согласны в существенных пунктах понимания мифов
с выводами психоаналитического изучения. Так, Гольдци-
хер* признает, хотя и с некоторой наивностью, что "убий-
ство родителей, детоубийство, братоубийство, борьба
между братьями и сестрами, половая любовь междудетьми
и родителями, между братом и сестрой являются главными
мотивами мифа"; Штукен, Йеремия и другие прямо назы-
вают кровосмешение и кастрацию "мотивами первобытного
времени", встречающимися повсюду в мифологии (см.'
Stucken, Jeremias). Но тогда как психоанализ признает эти
тенденции, значение которых он научился понимать при по-
мощи детской сексуальности и бессознательной психичес-
кой жизни взрослых, психической реальностью, метод ес-
тественного разъяснения проецирует эти тенденции на не-
бо. Проницательные исследователи, наоборот, подчерки-
вают вторичную роль явлений природы", и психологически
образованный мифолог, как, скажем, Вундт, отклоняет при-
нятую многими мифологами точку зрения небесного про-
исхождения мифов как психологически неприемлемое
представление'" и считает героев проекцией человеческих
желаний и надежд.
* Goidziher Der Mythos bei den Hebraern, Leipzig, 1876, S.107.
** В этом смысле Штукен говорит (Stucken:Mose, S.432): "...перенятый
от предков миф переносится на естественные процессы и разъясня-
ется натуралистично, а не наоборот" "Разъяснение при помощи
явлений природы само является мотивом" (S.633, примечание). По-
добным же образом выражается и Майер (Meyer: Gesch.d. Altert V
Bd., S.48): "Во многих случаях искомая в мифах символика природы
только кажущаяся или внесена в них вторично, как в мифах Вед и
Египта; она является примитивной попыткой разъяснения, как у
греков, начиная с V столетия"
*** Wundt: Vulkerpsychologie, It Bd. 3 Toil, 1909, S.282.
ЗНАЧЕНИЕ ПСИХОАНАЛИЗА В НАУКАХ О ДУХЕ 59
Задачей психоаналитического исследования мифов яв-
ляется разъяснение бессознательного смысла лежащих в
основе мифа фантазий: смысла затемненного ссылками на
естественные процессы и другими видоизменениями. Эта
задача выполняется исследованием содержания и меха-
низма бессознательной душевной жизни, которые особен-
но ясно обнаруживают себя в сновидениях, но могут конс-
татироваться также и в других проявлениях психической
жизни (религии, искусстве, остротах и т.д.). Тем самым, мы
решительно опровергаем то недоразумение, которое при-
писывает нам старое понимание "теории сновидений", вы-
водящей определенные мифические мотивы непосредст-
венно из сновидений. Мы скорее считаем сновидение и
миф параллельными проявлениями тех же психических сил,
которые создают и другие фантазии. В то же время мы
подчеркиваем, что сновидение и миф для нас отнюдь не
идентичны. Уже то обстоятельство, что сновидение априори
не предназначено для понимания, тогда как миф обращен
ко всем и каждому, исключает такое отождествление. Но
именно условие легкого понимания дает возможность ус-
мотреть различие между поэтическим построением сказки
и кажущейся абсурдностью сновидения, особенно при ин-
тенсивном участии тех психических сил, которым Фрейд
приписывает "вторичную обработку" содержания сна на
уровне сознательной психической инстанции. Тем самым
мифы, не удаляясь чрезмерно от внутреннего построения
сна, приближаются к лучше известным психическим фено-
менам, которые также (как говорит уже их название) зани-
мают серединное положение между сном и сознательной
инстанцией, именно к снам наяву.
Честолюбивые и эротические фантазии периода поло-
вой зрелости снова появляются в мифах в качестве ряда
рассказов с одинаковым содержанием, но часто друг 'от
друга независимых. Так, например, миф о брошенном в
воду в корзине младенце, будущем герое, о его спасении
и воспитании бедными людьми v конечной победе над пре-
следователями (большей частью над отцом) знаком нам в
виде честолюбивых, подкрепленных эротическими желани-
ями фантазий мальчиков, снова появляющихся в "семейном
60 О. Ранк, X. Захс
романе" невротиков и во многих отношениях совпадающих
с патологическими маниями преследования и величия оп-
ределенных душевнобольных. Если мы при этом корзину и
воду, на основании нашего знания символов, объясняем как
изображение родов, то ставшее тем самым возможным по-
нимание мифа дает нам и ключ к его тайному стимулу и
тенденции При этом оказывается, что символизация, в
общем, служит для проявления желаний, находящихся под
давлением вытеснения в скрытой форме; в этой форме уже
нет ничего неприемлемого для сознания, но она все-таки
дает аффектам, рвущимся из бессознательного, почти рав-
ноценное удовлетворение. Это, впрочем, общая формули-
ровка, к которой подходит и механизм создания бессозна-
тельных образов фантазии, стало быть, и создания мифов
Они служат, выражаясь в общей форме, удержанию и ви-
доизмененному проявлению психически желательного, но
запретного, то есть собственно отрицанию нежелательно-
го, мучительного, навязанного человеку реальностью. Успех
этих обоих стремлений, представляющих собой основные
тенденции психики, можно объединить под точкой зрения
выполнения желаний, которое для компенсации запрещен-
ного удовлетворения или для обхода навязанного отказа
пользуется во все более утонченной форме тем механиз-
мом, который мы постараемся сейчас очертить.
Знакомый из сновидений механизм расщепления одной
личности на многие образы, представляющие свойства дан-
ной личности, появляется, например, в форме того героичес-
кого мифа, в котором мятежный сын исполняет враждебные
желания (направленные на отца) на каком-либо тиране, а
культурным требованиям пиетита отдается должное в виде
особого признания любимого, почитаемого или даже защи-
щаемого отца. Этому расщеплению мифических образов со-
ответствует, очевидно, подобное же двойственное - "амби-
валентное" - отношение к данным личностям самих героев.
с точки зрения которых, по-видимому, создан миф; в конце
концов, этот механизм сводится к"параноидному", как ска-
зали бы мы, разложению психически единого и к его про-
екции на мифические образы. Целый ряд сложных мифов
можно свести к фамильному треугольнику - родители и
ЗНАЧЕНИЕ ПСИХОАНАЛИЗА В НАУКАХ О ДУХЕ__________61
ребенок; в конце концов, в них можно различить замаскиро-
ванное изображение эгоцентрического положения ребенка.
От расщепления, средства изображения, свойственного
создающей мифы фантазии, следует отличать подобный же
механизм удвоения целых мифических фигур (а не только
отдельных их желаний и стремлений); этот механизм уже
известен отдельным современным мифологам (см.: Winck-
ler, Stucken, Husing и др.), его можно проследить через всю
историю мифов и сказок. И тут только психоаналитическое
углубление в сказания дает возможность различить тенден-
цию этого механизма, как средства выполнения желаний и
удовлетворения инстинктов. Как многие сны повторяют в
целом ряде последовательных ситуаций все тот же мотив
в различных видоизменениях и различном виде, так и миф
повторяет ту же психическую комбинацию, пока она не
будет известным образом исчерпана во всех тенденциях и
оттенках желания. Случай с удвоением встречается, напри-
мер, в ряде преданий, задача которых заключается в том,
чтобы сделать приемлемым запретное кровосмешение с
матерью, дочерью или сестрой путем удвоения мужского
или женского партнера. Примерами удвоения мужского парт-
нера могут послужить многочисленные сказки и саги, в кото-
рых король сначала в полном сознании своего греха хочет
жениться на собственной дочери, дочь убегает от него и после
долгих приключений выходит замуж за другого короля, в ко-
тором легко распознать двойника отца. Классический пример
удвоения женского партнера в целях выполнения кровосме-
шения, представляет собой сага о Лоэнгрине, в первой части
которой сын спасает любимую мать от власти жестокого отца;
женитьба на спасенной происходит уже во второй части,
после того как снова разыгрывается весь эпизод спасения с
другой чужой дамой, двойником матери.
Эти и другие подобные примеры показывают, что удво-
ение, иногда и умножение отдельных мифических фигур
идет параллельно с удвоением или умножением целых ска-
зочных эпизодов. Благодаря расщеплению, удвоению, со-
крытию под маской и проекции этих психических элемен-
тов, самое отталкивающее, например, кровосмесительное
содержание рассказа затемняется с точки зрения тенден-
61_______________________________ О. Ранк, X. Захс
ции вытеснения, но в то же время первоначальная тенден-
ция вытеснения сохраняется в замаскированной форме.
В этих процессах, становящихся с прогрессирующим вы-
теснением все более сложными, появляется постепенно пе-
ренесение аффективного акцента с первоначально значи-
мого на второстепенное, вплоть до полного изменения аф-
фекта или содержания представления, с чем мы знакомы
из сновидений. Таково необходимое следствие связанной
с прогрессирующим вытеснением неясности мифа, в кото-
рый все же должно быть вложено какое-либо, хотя бы и
непонятное, значение.
Приведенные психические мотивы видоизменений и из-
вращений указывают мифологу и исследователю, опираю-
щемуся на мифологический материал, на необходимость
еще большей осторожности при использовании этого ма-
териала, чем того с полным правом требует сравнительная
мифология. Внимание исследователя должно быть обраще-
но не только на историческую основу и на внешнюю судьбу
мифических преданий, но и на другие очень важные фак-
торы. Добросовестный исследователь не пользуется уже
теперь мифическим материалом, не проверив его с точки
зрения сравнительного исследования; точно так же миф, не
разъясненный психологически, не должен быть использо-
ван в целях безупречного доказательства.
Психологическое понимание мифов не исчерпывается,
однако же, раскрытием маскирующих символов и изобра-
жения противоположностей, разъяснением расщепления и
удвоения, сведением разложения и проекции к эгоцентри-
ческим элементам бессознательного. Нужно считаться еще
с одним фактором, который независимо от уже описанного
разрастания мифа, так сказать, в ширину и длину, вызывает
еще наслоение, вверх, свойственное мифу еще в большей
степени, чем, например, сновидению. Миф - не индивиду-
альный продукт, как сон, но и не такой, так сказать, устой-
чивый, как произведение искусства. Создание мифа пре-
бывает всегда в течении, никогда не заканчивается и при-
спосабливается к различным следующим друг за другом
поколениям с их религиозным, культурным, этическим
уровнем; психологически говоря, к данной стадии вытесне-
ЗНАЧЕНИЕ ПСИХОАНАЛИЗА В НАУКАХ О ДУХЕ 63
ния. Это наслоение поколений можно распознать в извес-
тных формальных особенностях мифов; особенно отталки-
вающие и ужасные свойства и поступки, приписываемые
первоначально исключительно герою мифа, постепенно
распределяются в смягченной форме на его предков и по-
томков.
В качестве инициаторов, распространителей и разукра-
шивателей так называемого народного творчества мы
представляем себе одаренных личностей, у которых про-
грессирующее вытеснение проявляется особенно ясно и,
вместе с тем, раньше, чем у других; рассказ при этом, по-
видимому, прежде, чем принять окончательную форму, про-
ходит сквозь ряд подобных индивидуальных психик, из ко-
торых каждая работает в том же направлении над подчер-
киванием общечеловеческих мотивов и устранением меша-
ющих мелочей. При таких обстоятельствах поздние и во
всем построении приспособленные к культурному уровню
формы рассказа все же, возможно, в отдельных пунктах
близко подходят к первоначальному бессознательному
смыслу. С другой стороны, история греческих преданий,
Вед и Эдд показывает достаточно ясно, как религиозные
мифы, первоначально созданные как нечто вполне реально
возможное, позже в эпоху просвещения постепенно теряют
право на серьезное внимание. Но психическая реальность
мифа на высших ступенях культуры совершенно не призна-
ется и потому параллельно с его реальным обесценивани-
ем идет и психологическое: из области социальнозначимых
факторов он изгоняется в царство сказок.
Как уже было выше отмечено, некоторая доля бессозна-
тельной фантастической жизни постепенно снова прорыва-
ется, и потому миф, который так же невозможно изгнать из
мира, как создавшие его факторы из душевной жизни, мо-
жет на известной культурной ступени снова появиться в ви-
де сказки; высокоразвитые народы небрежно отсылают его
в детскую, где, собственно, в более глубоком смысле и есть
его настоящее место, и где он только и может быть еще
правильно понят. Тут совершается то же, что и с примитив-
ным оружием, например, луком и стрелами, которые, бу-
дучи заменены более целесообразными, продолжают жить,
64 ____ _________ _______ О. Ранк, X. Захс
как игрушки в детской. Но, как давно уже установлено на-
учным исследованием, сказки так же мало созданы для де-
тей, как и это оружие; они представляют собой скорее
"опустившуюся" форму мифа, последнюю форму, в которой
мифическое творчество еще выносимо для сознания взрос-
лого культурного человека. Ребенок, одаренный фантазией
и не освободившийся еще от примитивных аффектов, от-
носится и к сказке, как к объективной реальности, так как
он еще близок к тому времени, когда должен был верить в
психическую реальность его собственных подобных же
стремлений. Взрослые же знают уже, что это "только сказ-
ка", то есть продукт фантазии. Сказка сама приводит нас,
таким образом, к психологическому исходному пункту ис-
следования мифов и в то же время выдает нам человечес-
кий исходный пункт создания мифов, сводя богов и героев
к земной мере. В силу этого полного развития лежащих уже
в основе мифа чисто человеческих черт, сказка помогает
разобраться в психологическом анализе и разъяснении
мифа и является средством не только дополняющим мифи-
ческий материал, но и часто подтверждающим уже сделан-
ные выводы. Обыкновенный миф доставляет материал в
сравнительно сыром состоянии, так как имеет дело с сверх-
человеческими условиями; сложная сказка сводит матери-
ал к человеческой мере, но в замаскированном, отчасти,
этически смягченном виде. Обе формы, дополняя друг
друга, дают возможность полного разъяснения и понимания
мифа в смысле психоанализа, который считает отталкива-
ющие для нас мотивы общечеловеческими чертами психи-
ческой жизни примитивного человека и бессознательной
душевной жизни взрослого культурного человека и призна-
ет психическую реальность этих мотивов.
Чтобы объяснить применение методически изложенных
выше принципов, мы избираем как пример распространен-
ную группу преданий; в этой группе результаты психоана-
ЗНАЧЕНИЕ ПСИХОАНАЛИЗА В НАУКАХ О ДУХЕ 65
литической разъяснительной работы подтверждаются дан-
ными сравнительного исследования сказок с мифологичес-
кой точки зрения. Дело идет о романе двух братьев, име-
ющемся в различной форме у многих народов старого и
нового времени; он имеется также и в сказках братьев
Гримм в очень сложной обработке, и оттуда мы и извлекаем
ядро рассказа, чтобы проанализировать лежащие в его ос-
нове психологические корни. При этом, при помощи срав-
нения с менее замаскированными или иначе изложенными
вариантами той же истории, мы получим непосредственный
доступ к изложенному механизму создания мифов.
Сказка в сокращенном виде гласит: из двух братьев, бо-
гатого - злого и бедного-доброго, у последнего имеются
двое детей "это были братья-близнецы так похожие друг на
друга, как две капли воды". Их отцу когда-то посчастливи-
лось натолкнуться на золотую птицу, перья и яйца которой
богатый брат хорошо оплатил; теперь он хочет еще съесть
ее сердце и печень и тем приобрести ее "золотоносную"
способность. Драгоценное кушанье съедается, однако, ни-
чего не подозревающими голодными близнецами, с тех пор
каждый из них находит по утрам под подушкой золотую
монету. По настоянию завистливого дяди отец оставляет
мальчиков в лесу.
Там их находит охотник, который воспитывает их и, когда
они вырастают, посылает их скитаться по белу свету. Он
немного провожает их, при прощании дает им блестящий
нож и говорит: "Если вы когда-нибудь расстанетесь, то во-
ткните этот нож в дерево на распутьи, по этому ножу один
из вас, когда вернется, сможет узнать, что случилось с от-
сутствующим братом, так как та сторона, в которую он по-
шел, заржавеет, когда он умрет, пока же он жив, она оста-
нется блестящей". Братья попадают в большой лес, голод
заставляет из охотиться: но они не трогают диких зверей,
внушающих им жалость, и приобретают в лице животных
хороших друзей в беде. В конце концов они должны, однако,
расстаться; они "клянутся в братской любви до смерти и
втыкают в дерево нож, который им дал их приемный отец;
один идет на восток, другой на запад*.
66 О. Ршк, X. Захс
"Младший* пришел со своими животными в город, пог-
руженный в траур". Он узнает причину от хозяина кабачка:
ежегодно в жертву обитающему в городе дракону прихо-
дится приносить невинную девушку, и никого более не ос-
талось, кроме дочери короля, ужасная судьба которой до-
лжна исполниться завтра же. Уже много рыцарей пыталось
победить дракона, но всем это стоило жизни, и король обе-
щал победителю свою дочь в жены и королевство в наслед-
ство. На следующее утро юноша поднимается на драконову
гору, находит там в церкви подкрепляющее питье, делаю-
щее его способным поднять закопанный на пороге огром-
ный меч, и ждет прибытия чудовища. Тут приходит с боль-
шой свитой принцесса. 'Она издали увидела высоко на дра-
коновой горе охотника, решила, что это стоит и ждет ее
дракон, и не хотела подняться". В конце концов она должна,
однако, свершить тяжелый путь. Король со свитой возвра-
щается домой, и только маршал должен наблюдать издали
за всем происходящим. Охотник дружелюбно встречает
принцессу, утешает ее, обещает спасти и запирает ее в
церкви. Вскоре прибывает семиголовый дракон и вступает
с охотником в единоборство. Разыгрывается бой, во время
которого юноша двумя ударами отсекает дышащему огнем
чудовищу шесть голов (мотив гидры). "Чудовище уже, устав,
хочет снова броситься на охотника, но тот из последних сил
отсекает ему хвост и, так как уже не может больше бороть-
ся, призывает своих зверей, которые раздирают дракона в
клочья. Когда бой кончился, охотник отпер церковь и нашел
принцессу лежащей на земле, так как от страха и ужаса она
лишилась чувств' {смертный сон). Когда она пришла в себя,
он сказал ей, что теперь она спасена. Она обрадовалась и
сказала: "Теперь ты будешь моим супругом*. Свое корал-
ловое ожерелье она отдала в вознаграждение зверям, "но
свой носовой платок, на котором было ее имя, она подарила
охотнику, тот отошел, вырезал из семи голов дракона язы-
ки, завернул их в платок и таким образом сохранил их".
Усталый от боя рыцарь лег с принцессой отдохнуть, все
звери также заснули после того, как каждый из них пере-
* Буквально, хотя речь и идет о близнецах.
ЗНАЧЕНИЕ ПСИХОАНАЛИЗА В НАУКАХ О ДУХЕ 67
давал другому дозорную службу. Когда маршал, подождав-
ши некоторое время, пришел посмотреть и нашел всех в
глубоком сне, он отсек охотнику голову, на руках снес прин-
цессу с горы и вынудил ее дать обещание выдать его за
победителя дракона. Но она вымолила у отца отсрочку на
год и день, потому что она думала за это время что-либо
услышать о своем милом охотнике. На драконовой горе,
между тем, проснулись звери, увидели, что принцессы нет,
а их господин мертв, и начали искать виновного, виновным
в конце-концов остался заяц. Заяц же избавился от нака-
зания, доставивши в течение 24 часов корень, который сно-
ва вернул его господину жизнь. Но в поспешности ему по-
садили голову не так, как следует, "он, однако, этого не
заметил, занятый печальными мыслями о принцессе, толь-
ко в полдень, когда он захотел поесть, он заметил, что лицо
его повернуто к спине, не мог понять в чем дело и спросил
зверей, что было с ним во сне". Тут звери признаются ему
во всем, голова ставится правильно, и охотник печально
отправляется со своими животными по свету.
По истечении года он попадает в тот же город, на этот
раз по случаю свадьбы принцессы увешанный флагами и
знаменами. Охотник посылает к невесте послами своих зве-
рей, пораженный король требует к себе их властелина и
хозяина. Он появляется как раз в тот момент, когда выстав-
ляются семь драконовых голов, и приводит мнимого побе-
дителя дракона в смущение вопросом о недостающих язы-
ках; он сам показывает эти трофеи, платок и коралловое
ожерелье принцессы и претендует на руку принцессы. Ве-
роломного маршала колесуют, и принцесса становится же-
ною охотника, охотник объявляется правителем государст-
ва. "Юный король приказал привести своего отца и прием-
ного отца и осыпал их сокровищами. Он не забыл также и
хозяина кабачка"'.
Молодой король живет беспечально со своей женой и
часто в сопровождении своих зверей выезжает на охоту
Однажды он, охотясь в ближнем заколдованном лесу за бе-
лым оленем, теряет свою свиту, в конце-концов, упускает
* Но странным образом совершенно забыл брата.
3*
68 О. Раик, X. Захс
и дичь, теряет дорогу и должен переночевать в лесу. К нему
приближается ведьма, бросающая ему, под тем предлогом,
что боится его зверей, прут; и звери и король, прикоснув-
шись к нему, превращаются в камень (смертный сон).
В это время в королевство случайно приходит второй
брат, блуждавший до тех пор со своими зверями без дела;
по ножу в дереве он узнает, что с его братом случилось
большое несчастье, но что его еще можно спасти. В городе
из-за большого сходства его принимают за короля и опе-
чаленная королева радостно встречает его как своего суп-
руга. Он играет навязанную ему роль в надежде спасти
таким путем брата, только вечером, ложась на королевскую
постель, он кладет между собой и молодой королевой меч;
королева не осмеливается спросить его о значении этой
непривычной церемонии (мотив воздержания).
По прошествии нескольких дней он попадает в заколдо-
ванный лес, с ним происходит то же, что и с братом, с той
разницей, что он знает, как обращаться со старой ведьмой,
и принуждает ее вновь оживить брата с его зверями (вос-
кресение). Братья-близнецы сжигают ведьму, радостно об-
нимаются и рассказывают друг другу свою судьбу. Но когда
один узнает, что брат его спал рядом с королевой, охвачен-
ный ревностью, он отсекает ему голову и сейчас же сожа-
леет о том, что так отплатил своему спасителю. Заяц снова
приносит корень жизни, с помощью которого мертвый ожи-
вает, а рана исцеляется.
После этого братья снова расстаются, но решают войти
в город с разных сторон в одно и то же время. Старый
король спрашивает свою дочь, кто же ее настоящий супруг,
но и она не может его сначала узнать, правильный путь ей
указывает коралловое ожерелье, которое она дала его зве-
рям. Вечером, когда молодой король идет в опочивальню,
жена спрашивает его, зачем в предыдущие ночи он клал
всегда в постель меч. Тут он узнал, как верен был его брат.
Если спросить наивного слушателя о смысле этой сказ-
ки, то он без промедления увидит в благородной, готовой
на всяческие жертвы братской любви ясную тенденцию рас-
сказа. Но и он не может не заметить, что этот главный мотив
перьплетается с целым рядом приключений, более или ме-
ЗНАЧЕНИЕ ПСИХОАНАЛИЗА В НАУКАХ О ДУХЕ 69
нее слабо связанных с основной тенденцией, что, далее,
простая мораль истории обставлена очень сложным аппа-
ратом, и что, наконец, сквозь мораль часто прорываются
далеко не этичные мотивы. Некоторые из этих особеннос-
тей - черты чудесного, повторение отдельных деталей,
сплетение различных мотивов и т.д. - могут быть ничего
не значащим результатом той страсти к сочинительству,
которая, без сомнения, играла известную роль в развитии
сказочного материала; остается все же ряд типичных ос-
новных мотивов, идущих из мифического времени, когда
рассказ достаточно часто имел совсем другой смысл и тен-
денцию, для нас совершенно чуждую. Сказка в ее тепереш-
нем виде не является чем-то первоначальным, но вместе с
тем, и не единообразным; она не может быть, поэтому,
разъяснена сразу во всей своей целостности, не может
быть строка за строкой сведена к бессознательному смыс-
лу, она неизбежно приобрела ту форму, в которой мы ее
получили, и если мы проследим ход ее развития, то скорее
всего узнаем, в чем собственно ее значение и причина тех
изменений, которым она подвергалась в течение времени.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |