— Поверить не могу, что ты прервал мой разговор! — заявила спускающаяся по лестнице Мара. — Это грубое нарушение моих прав! Я разговаривала с Брайаном.
Кейт медленно досчитала до десяти, успокоилась достаточно, чтобы овладеть собой, и открыла глаза.
Ее дети стояли перед ней, и вид у них был либо скучающий — у мальчиков, либо раздраженный — у Мары.
Кейт сглотнула застрявший в горле ком. Она способна сделать это.
— Ты собиралась что-то сказать? — потребовала Мара. — Потому что, если ты хочешь просто посмотреть на нас, я лучше вернусь наверх.
Джонни начал угрожающе приподниматься со своего места.
— Черт побери, Мара!
Кейт крепко взяла его за руку, останавливая мужа.
— Садись, Мара, — сказала она, поражаясь тому, как спокойно звучит ее голос. — И вы, мальчики, тоже садитесь.
Близнецы повалились на ковер с видом марионеток, которыми перестали управлять.
— Я постою, — сказала Мара, скрещивая на груди руки.
Она одарила мать хорошо знакомым взглядом, в котором читалось: «Ты вовсе не вправе мною командовать», и Кейт даже испытала что-то вроде ностальгии.
— Вы помните, в прошлую пятницу я ездила в город? — начала Кейт, чувствуя, как учащается сердцебиение и перехватывает дыхание. — Так вот, я ездила к врачу.
Лукас прошептал что-то Уильяму, который захихикал и ущипнул брата.
Мара красноречиво посмотрела в сторону лестницы.
Кейт крепко сжала руку мужа.
— В общем, вам не о чем беспокоиться, но я… я больна.
Все трое разом посмотрели на мать.
— Не беспокойтесь. Мне сделают операцию, потом пропишут целую гору лекарств, и со мной, надеюсь, все будет в порядке. Может быть, какое-то время я буду уставать и сильно ослабну. Это как раз одно из проявлений болезни.
— Но потом все будет в порядке? — Взгляд Лукаса был прямым и серьезным и немного испуганным.
Кейт хотелось сказать: «Да, конечно», но ведь такие обещания запоминаются.
Уильям закатил глаза и толкнул брата локтем в бок.
— Она же сказала, что будет в порядке. А нас отпустят с занятий навестить тебя в больнице?
— Да, — заверила его Кейт, борясь с улыбкой.
Лукас первым кинулся ее обнимать.
— Я люблю тебя, мамочка, — прошептал он.
Кейт так долго прижимала сына к себе, что он стал вырываться. Затем то же повторилось с Уильямом.
После этого оба мальчика, как по команде, повернулись и направились к лестнице.
— Вы разве не будете досматривать свой фильм? — спросила Кейт.
— Нет, — сказал Лукас. — Мы идем наверх.
Кейт встревоженно посмотрела на Джонни, который тут же поднялся на ноги.
— Как насчет того, чтобы сыграть в баскетбол, парни?
Близнецы шумно обрадовались и отправились с отцом во двор.
Кейт наконец посмотрела на Мару.
— У тебя рак, да? — после долгой паузы спросила ее дочь.
— Да.
— У миссис Мерфи был в прошлом году рак, и она в порядке. И у тети Джорджии.
— Да, — подтвердила Кейт.
У Мары вдруг задрожали губы. Несмотря на свой высокий рост, как бы взрослое выражение лица и косметику, она снова казалась сейчас маленькой девочкой, которая просит Кейт оставить ночник включенным.
Мара со скрещенными на груди руками подошла к дивану.
— С тобой ведь все будет в порядке, правда?
«Четвертая стадия. Опухоль распространилась. Поздно обнаружили».
Кейт гнала от себя подобные мысли. Они не приведут ее ни к чему хорошему. Сейчас ей необходим оптимизм.
— Ну да. Врачи говорят, что я крепкая и здоровая, поэтому все должно обойтись.
Мара присела рядом на диван и положила голову на колени Кейт.
— Я буду ухаживать за тобой, мама.
Кейт, закрыв глаза, гладила дочь по волосам. Казалось, еще вчера она могла вот так баюкать ее, держа в объятиях, и Мара засыпала, еще вчера, уткнувшись ей в плечо, ее дочь переживала из-за смерти своей золотой рыбки.
«Господи, — молилась сейчас Кейт, — дай мне дожить до того дня, когда мы снова сможем стать друзьями».
— Я знаю, спасибо, дорогая, — проглотив застрявший в горле ком, сказала Кейт дочери.
Девчонки с улицы Светлячков.
Во сне Кейт снова был семьдесят четвертый год, она опять была подростком и ехала на велосипеде рядом со своей лучшей подругой в такой кромешной тьме, что казалась сама себе невидимой. Она помнила то место в мельчайших подробностях. Вьющуюся ленту асфальта, окруженную с обеих сторон канавами с застоялой водой и холмами с густой травой. До того как они встретились, казалось, что дорога ведет в никуда, что это просто окраинная улица, наименованная по названию насекомого, которого никто не видел в этом сине-зеленом уголке земли. Но потом, подружившись, они увидели светлячков, сияющих в глазах друг друга.
«Ну, давай же. Отпусти руль, Кейти! Бог не любит трусишек».
Вздрогнув, Кейт проснулась, чувствуя, как по щекам ее текут слезы. Теперь она лежала в кровати без сна, прислушиваясь к вою снежной бури за окном. За прошедшую неделю Кейт полностью утратила способность избегать воспоминаний. Слишком часто она возвращалась в своих снах на улицу Светлячков. И неудивительно.
«Лучшие подруги навсегда».
Такую клятву дали они друг другу много лет назад и верили, что навсегда сохранят ей верность, даже когда превратятся в двух старушек, сидящих в креслах-качалках на скрипучем крыльце и вспоминающих молодость.
Теперь она знает этому цену. Вот уже год она повторяет себе, что все в порядке, что вполне можно обойтись без лучшей подруги. И иногда даже верит в это.
Но потом в ушах ее начинает звучать музыка. Их музыка. Вчера во время похода по магазинам отвратительного качества фоновая запись из тех, что проигрывают обычно в торговых залах, с песней «У тебя есть подруга» заставила ее расплакаться у прилавка с овощами.
Откинув одеяло, Кейт встала с кровати, стараясь не разбудить спящего мужа. Несколько секунд она смотрела на него в темноте. Даже во сне у Джонни было встревоженное выражение лица.
Взяв с собой трубку телефона, она вышла из спальни и пошла по тихому коридору к выходу на террасу. Там, глядя сквозь стекло на ненастье за окном, она собралась с духом и набрала знакомые цифры, пока еще не зная, что скажет женщине на другом конце провода после стольких месяцев молчания. С чего же надо начать? «У меня была плохая неделя»? «Моя жизнь разваливается на куски»? Или просто: «Ты мне нужна»?
Телефон в другой части города, за бушующим заливом, звонил и звонил.
Гудки. Снова гудки.
Когда включился автоответчик, Кейт постаралась облечь в слова обуревавшие ее чувства.
«Привет, Тал. Это Кейт. Поверить не могу, что ты так и не позвонила извиниться передо мной…»
За окном вдруг раздались оглушительные раскаты грома, и одновременно Кейт услышала щелчок, означавший, что началась запись.
— Талли! Ты меня слышишь? Талли?
Ответа не последовало.
Кейт, тяжело вздохнув, продолжала:
— Ты нужна мне, Талли. Позвони на мой сотовый.
И тут неожиданно отключилось электричество, а одновременно оборвалась и телефонная связь.
Кейт уговаривала себя не воспринимать это как знак. Она не вернулась в спальню, а спустилась в гостиную и зажгла свечу. Затем, поскольку сегодня был день, на который была назначена операция, Кейт постаралась сделать что-нибудь особенное для каждого из членов семьи, напомнить им о том, что она еще здесь. Для Уильяма она нашла диск с «Корпорацией монстров», который он давно уже не мог найти. Для Лукаса собрала мешочек с его любимыми закусками, чтобы было чем подкрепиться, сидя в приемной больницы. Еще она зарядила сотовый Мары и положила его рядом с ее кроватью, прекрасно понимая, как неуверенно будет чувствовать себя сегодня ее дочь, если лишится возможности позвонить друзьям. И наконец, она нашла все связки ключей, которые были в доме, привесила к ним надписанные бирочки и положила на кухонный стол для Джонни, который терял ключи чуть ли не каждый день.
Когда Кейт больше не могла придумать ничего, что она могла бы сделать для своей семьи, она подошла к окну и увидела, что буря утихла. Казавшийся мрачным мир за окном постепенно светлел. Угольно-черные тучи бесследно исчезли, и на небе появились перламутрово-розовые облака. Раскинувшийся под восходящим солнцем Сиэтл издалека казался только что построенным городом.
Несколько часов спустя дом стал оживать: встал Джонни, проснулись дети. Все то время, что все они провели вместе за завтраком и сбором вещей, Кейт невольно ловила себя на том, что смотрит на телефон, ожидая, что он вот-вот зазвонит.
Но и через шесть недель, когда у нее уже отняли обе груди, закачали яд в ее кровь и облучили ее плоть, которая напоминала теперь кусок обожженного мяса, она так и не дождалась звонка Талли.
Второго января Талли возвратилась домой — в холодную, пустую квартиру.
— История моей жизни, — с горечью пробормотала она, давая чаевые консьержу, который занес в пентхаус ее огромные чемоданы.
Когда консьерж ушел, Талли несколько минут простояла в растерянности, не зная, за что ей взяться. Девять часов вечера, понедельник. Большинство людей проводят этот вечер в кругу семьи. Завтра она вернется к работе и заставит себя заняться повседневной рутиной созданной ею империи. Скоро, очень скоро она сумеет избавиться от призраков, которые преследовали ее во время отпуска и даже последовали за ней на самый край света. В буквальном смысле. Она провела День благодарения, Рождество и Новый год на морозных подступах Южного полюса, где все они собирались вокруг доступного источника тепла, пили и пели песни. Для неискушенных зрителей все, что беспристрастно фиксировала камера, выглядело так, будто им всем чертовски весело.
Но слишком часто, когда она забиралась в свой спальник, не снимая перчаток и шапки, и пыталась уснуть, в голове ее вдруг начинали звучать старые песни, и тогда ей хотелось плакать. Несколько раз она даже просыпалась с льдинками на щеках.
Талли бросила сумку на диван и посмотрела на часы. На дисплее мигали три пятерки. Наверное, за время ее отсутствия отключали электричество.
Талли налила себе бокал вина, вынула бумагу и ручку и села за стол.
На автоответчике тоже мигали цифры.
— Отлично, — пробормотала Талли.
Теперь она не сможет узнать, кто пытался до нее дозвониться после отключения электричества. Талли нажала на кнопку воспроизведения и принялась терпеливо прослушивать сообщения. Дойдя примерно до середины, она сделала на листке пометку, что надо поговорить с помощницей по поводу голосовой почты.
Она уже почти не обращала внимания на звучащие сообщения, когда из автоответчика послышался голос Кейт.
«Привет, Тал. Это я, Кейт».
Талли, резко выпрямилась и нажала на кнопку повтора.
«Привет, Тал. Это я, Кейт. Поверить не могу, что ты так и не позвонила извиниться передо мной…»
Громкий щелчок.
«Талли? Ты меня слышишь? Талли?»
И снова щелчок, за которым последовали короткие гудки. Кейт положила трубку.
На этом сообщения заканчивались. Больше на автоответчике ничего не было.
Талли вдруг испытала такое острое разочарование, что даже поморщилась.
Она прокручивала и прокручивала сообщение Кейт до тех пор, пока не перестала слышать в нем ничего, кроме обвиняющих ноток.
Это была совсем не та Кейт, которую помнила Талли, совсем не та девочка, которая много лет назад обещала навсегда стать ее лучшей подругой. Та девочка никогда не стала бы обвинять Талли и мучить ее вот так — обвинять и класть трубку.
«Поверить не могу, что ты так и не позвонила, чтобы извиниться передо мной…»
Талли встала, пытаясь уйти, скрыться от этого голоса, заполнившего ее дом и внушившего ей напрасные надежды. Затем нажала на кнопку, давая автоответчику команду стереть все сообщения.
— Поверить не могу, что ты не позвонила мне, — произнесла она в пустоту пентхауса, стараясь не замечать, как хрипло звучит ее голос.
Она подошла к сумке и, порывшись среди царившего там беспорядка, достала свой сотовый. Нашла в довольно обширном списке контактов имя, которое добавила туда всего несколько месяцев назад, и нажала на кнопку вызова.
Когда Томас ответил, она постаралась, чтобы голос ее звучал весело и даже легкомысленно, но притворяться было очень тяжело. В ее груди поселилась тяжесть, которая не желала исчезать.
— Привет, Том. Я только что вынырнула из ледяного небытия. Что делаешь сегодня вечером? Ничего? Прекрасно. Как насчет того, чтобы встретиться?
Талли вдруг почувствовала себя жалкой, осознав, с каким отчаянием она добивается внимания этого мужчины. Но сегодня ночью она не может быть одна. Не может даже ночевать в собственной квартире.
— Встретимся в «Келлз». Скажем, в девять тридцать.
И прежде чем Том успел ответить: «Договорились», Талли нажала «отбой».
В две тысячи шестом году «Час подружек» поднялся в рейтингах на еще более высокие строчки. И устойчиво держался там неделю за неделей. Талли творила настоящие чудеса, грамотно подбирая гостей и умело владея вниманием аудитории в студии. Она достигла вершины мастерства и держала все под контролем. Она больше не позволяла себе думать о том, чего нет в ее жизни. Так же, как она поступала в шесть, в десять, а потом в четырнадцать лет. Она собрала все тяжелые воспоминания в коробку и задвинула ее в дальний угол.
И продолжала жить, как делала это всегда, пережив очередное разочарование. Поднимала повыше подбородок, расправляла плечи и ставила перед собой новую цель. В этом году она планировала основать журнал. Возможно, через год он станет любимым для многих женщин. А потом — кто знает?
Талли сидела в своем недавно обновленном офисе в том углу здания, окна которого не выходили на остров Бейнбридж, и разговаривала по телефону с секретаршей.
— Смеешься? Он отменяет шоу за сорок минут до начала съемки? У меня полная студия людей, жаждущих его увидеть. — Она бросила трубку на рычаг и нажала на кнопку селектора. — Пришлите ко мне Теда.
Несколько минут спустя в дверь постучали. Вошел ее продюсер. Щеки его алели, он тяжело дышал.
— Ты хотела меня видеть?
— Джек только что отказался участвовать.
— Только что? — Тед взглянул на часы. — Вот сукин сын! Надеюсь, ты сказала ему, что, когда он выпустит следующую картину, может рекламировать ее по радио.
Талли открыла свой календарь.
— Сейчас первое июня, так ведь? Позвоните в «Нордстром» и «Джин Хуарес Спа». Пусть предложат матерям семейства смену имиджа на летний. Раздайте там шмоток и еще какой-нибудь ерунды. Будет выглядеть по-дурацки, но это лучше, чем ничего.
С того момента, как Тед вышел из ее кабинета, вся съемочная группа начала работать в бешеном темпе. Все пытались привлечь новых гостей, звонили своим контактным лицам в спа-салонах и магазинах, кто-то развлекал собравшихся в студии.
Все, включая Талли, работали со сверхзвуковой скоростью, и запись нового сегмента началась всего на час позже назначенного времени. Судя по аплодисментам аудитории, шоу имело успех.
После эфира Талли, как всегда, задержалась, чтобы пообщаться со своими фанатами. Она позировала для фотографий, раздавала автографы, выслушивала одну за другой истории о том, как изменила чью-то жизнь. Этими минутами Талли особенно дорожила.
Она как раз вернулась к себе в кабинет, когда зазвонил селектор.
— Таллула? Кейт Райан на первой линии.
Сердце Талли словно подскочило в груди, и она тут же рассердилась на себя за вновь проклюнувшуюся надежду.
— Спроси ее, что ей нужно.
После паузы на линии снова раздался голос секретаря:
— Миссис Райан говорит, что вам надо взять трубку и выяснить это самой.
— Скажите ей, чтобы шла на хрен. — Талли тут же захотелось взять эти слова обратно, но она не знала, как исправить ситуацию. Весь долгий период их отчужденности только гнев помогал Талли держаться на плаву, иначе ее одиночество было бы абсолютно невыносимым.
— Миссис Райан говорит, а я буду цитировать: «Скажите этой суке, чтобы подняла свой затянутый в дизайнерские шмотки зад со своего смехотворно дорогущего кожаного кресла и подошла к телефону». А еще она говорит, что, если именно сегодня, именно в этот день вы посмеете ее проигнорировать, она продаст таблоидам фотки, где у вас ужасный перманент.
Талли почти что улыбнулась. И как это несколько слов могут вернуть тебя в прошлое и напомнить одновременно о стольких ошибках?
Она взяла трубку.
— Ты сама сука, и я чертовски на тебя зла.
— Ну конечно, с твоим-то эгоцентризмом. И я не собираюсь извиняться, но это больше не имеет значения.
— Еще как имеет. Ты должна была давно позвонить…
— Я в больнице «Сейкрид Харт», Талли. На четвертом этаже, — сказала Кейт, а потом в трубке раздались длинные гудки.
— Поторопись, — велела Талли водителю уже, наверное, в пятый раз.
Когда машина припарковалась у больницы, Талли выскочила из нее и побежала к стеклянной двери, остановившись лишь на несколько секунд, необходимых, чтобы сработал открывающий дверь сенсор. Как только Талли оказалась внутри, вокруг собралась толпа. Обычно она радовалась общению с фанатами и даже включала его в свой график — отводила по тридцать минут в каждом месте, где появлялась, на знакомства и приветствия. Но сейчас у нее не было времени. Пробравшись сквозь толпу, она направилась к регистратуре.
— Я пришла к Кейтлин Райан.
Регистраторша смотрела на нее с благоговейным ужасом.
— Вы ведь Талли Харт?
— Да, это я. Скажите же, в какой палате находится Кейтлин Райан.
Женщина кивнула:
— Ну да. Сейчас. — Она нажала несколько клавиш на клавиатуре компьютера и сообщила: — Четыре-десять в восточном крыле.
Талли направилась было к лифту, но увидела, что люди двинулись за ней. Ее фанаты явно собирались войти в кабину вместе с ней. Самые смелые попытаются завязать с ней разговор, пока они поднимаются в лифте, а самые наглые выскочат с ней на одном этаже и побегут следом.
Талли решила подняться по лестнице, и уже к третьему пролету похвалила себя за то, что не ленится ходить на аэробику и работать с персональным тренером по фитнесу. И все же, добравшись до четвертого этажа, она тяжело дышала.
Пройдя немного по коридору, Талли очутилась в небольшой комнате ожидания. По телевизору крутили ее шоу — повтор передач двухлетней давности.
Перешагнув порог, Талли сразу поняла, что с Кейт действительно плохо, по-настоящему плохо.
На потертом диванчике сидел Джонни, рядом с которым свернулся калачиком Лукас. Голова мальчика лежала на коленях у отца, который читал книжку его брату, сидевшему с другой стороны. Мара сидела на стуле рядом с Уильямом и, закрыв глаза, слушала что-то через крошечные наушники. Девочка раскачивалась в такт слышной ей одной музыки. Мальчики, как показалось Талли, здорово подросли, что лишний раз болезненно напомнило Талли о том, как давно они не виделись с Кейт.
Около Мары сидела миссис Муларки, растерянно смотревшая невидящим взглядом на свое вязание. Шон стоял рядом с матерью и разговаривал с кем-то по сотовому. В углу смотрели телевизор Джорджия и Ральф.
Судя по их усталому виду, все они находились здесь уже давно.
Талли потребовались все ее силы, чтобы она смогла сделать шаг вперед и произнести:
— Привет, Джонни!
При звуке ее голоса все подняли глаза, но никто не произнес ни слова. И Талли вспомнила, при каких обстоятельствах все они собирались вместе в последний раз.
— Кейт позвонила мне, — объяснила она.
Джонни высвободился из-под спящего Лукаса и встал. Возникла неловкая пауза, но через несколько секунд он шагнул к Талли и обнял ее. Объятия Джонни были неожиданно крепкими, и Талли поняла: он делает это, чтобы успокоить себя, а не ее. Она прижалась к его груди, стараясь не давать волю охватившему ее страху.
— Расскажи мне обо всем. — Голос Талли звучал напряженно, хотя она и пыталась скрыть свою тревогу.
Джонни кивнул.
— Пойдем в комнату для членов семьи.
Марджи медленно поднялась со своего места.
Талли была поражена тем, как она состарилась. Марджи выглядела хрупкой и сгорбленной, она перестала красить волосы, и теперь они были снежно-белыми.
— Кейти позвонила тебе? — переспросила Марджи.
— И я сразу приехала, — торопливо ответила Талли, как будто скорость имела значение теперь, после стольких месяцев.
Миссис Муларки покачала головой, словно не поверив услышанному, и вдруг обняла Талли, погрузив ее в мир такого знакомого аромата духов «Жан Нате», смешанного с запахом ментоловых сигарет.
— Пойдем, — сказал Джонни и повел Талли в соседнюю комнату, где был небольшой стол и восемь пластиковых стульев.
Джонни и миссис Муларки сели.
Талли осталась стоять. Минуту никто не произносил ни слова, и каждая секунда этого молчания делалась все более невыносимой.
— Расскажите мне обо всем, — прервала молчание Талли.
— У Кейт рак, — сказал Джонни. — Рак груди.
Талли сосредоточилась на дыхании, чтобы усмирить панику, и сказала:
— Ей сделают операцию, проведут курс облучения и химиотерапии, да? У меня есть несколько подруг, которые побороли…
— Все это с Кейт уже проделали, — тихо сказал Джонни.
— Что? Когда?
— Она звонила тебе несколько месяцев назад, — сказал Джонни, и в голосе его вдруг появилось выражение, которого Талли никогда не слышала раньше. — Она хотела, чтобы ты поехала с ней в больницу. Но ты не перезвонила.
Талли помнила сообщение Кейт. Слово в слово. «Поверить не могу, что ты так и не позвонила извиниться передо мной… Талли! Ты слышишь, Талли?» И щелчок конца записи. Неужели что-то случилось с остальной частью сообщения? Может, как раз в этот момент отключили электричество? Или закончилась пленка?
— Но она ничего не сказала о том, что больна, — растерянно произнесла Талли.
— Она тебе звонила, — с ударением на последнем слове произнесла Марджи.
Талли почувствовала, как ее с головой накрывает чувство вины. Она должна была почувствовать, что что-то не в порядке. Почему она просто не подняла трубку? А теперь столько времени потеряно.
— О боже, мне надо было…
— Все это не имеет теперь никакого значения, — сказала Марджи.
Джонни кивнул и продолжил:
— Рак дал метастазы. Вчера вечером у нее случился микроинсульт. Кейти сразу забрали на операцию, во время которой врачи поняли, что уже ничем не могут ей помочь… — Голос Джонни дрогнул.
Миссис Муларки схватила руку зятя.
— У нее поражен мозг.
Талли думала, что знает, что такое страх, — например, такой, какой она испытала в десять лет на улицах Сиэтла, когда мать забыла ее в толпе, или когда у Кейти был выкидыш, или когда Джонни пострадал в Ираке, — но все это было несравнимо с тем, что испытывала она сейчас.
— Ты хочешь сказать…
— Ей осталось надолго, — тихо произнесла страшные слова Марджи.
Талли покачала головой, не в силах осознать услышанное до конца.
— Г… где… она. — Вопрос показался ей самой глупым и беспомощным. — Я должна ее увидеть.
Джонни и миссис Муларки обменялись взглядами.
— Что? — не понимала Талли.
— Они разрешают входить к Кейт только кому-то одному, — сказала Марджи. — Там сейчас Бад. Пойду позову его.
Как только Марджи вышла, Джонни наклонился к Талли:
— Она очень слаба. У нее бывают моменты просветления, но чаще… Правда, может, как говорят врачи, наступить короткая ремиссия, но сейчас…
— Что ты хочешь сказать?
— Она может тебя не узнать.
Путь до палаты Кейт показался Талли долгой мучительной дорогой. Вокруг нее были люди, но никогда еще она не чувствовала себя такой потерянной и несчастной. Джонни проводил ее до двери палаты и остановился.
Талли кивнула ему, собралась с силами и зашла внутрь.
Закрыв за собой дверь, она попыталась улыбнуться. Нашла, как ей показалось, в своем арсенале улыбку, подходящую к случаю, и сделала шаг в сторону кровати, на которой лежала ее подруга.
Изголовье кровати было поднято, так что Кейт оказалась почти в сидячем положении. На фоне накрахмаленных белых простыней и высоко взбитых подушек она выглядела как сломанная кукла. У Кейт не было больше ни бровей, ни волос, ее круглая голова была похожа на бледный овал, едва заметный на подушке. Глаза ее были закрыты.
— Кейт? — позвала Талли, сделав шаг вперед.
И тут же поморщилась, услышав свой собственный голос. Он казался в этой комнате слишком громким, слишком живым.
Кейт открыла глаза, и Талли снова увидела женщину, которую знала всю жизнь, и девочку, которой поклялась в вечной дружбе.
«Отпусти руль, Кейт. Это все равно как летать».
Как же случилось, что после стольких лет верной дружбы они отстранились друг от друга?!
— Прости меня, Кейти, — прошептала Талли, чувствуя, как мало значат сейчас эти слова, которых она избегала всю жизнь, прятала в своем сердце, словно, выпустив их наружу, могла навредить себе. Почему из всех уроков, которые она должна была вынести из истории своей матери, Талли запал в душу именно этот. И почему она не перезвонила, когда услышала на автоответчике голос Кейти? — Прости меня, — снова произнесла Талли, чувствуя, как глаза застилают слезы.
Кейт никак не дала понять, что слышит ее, на ее лице не отразились ни удивление, ни радость. Извинения — пусть и запоздалые — не возымели действия.
— Пожалуйста, скажи, что помнишь меня.
Но Кейт только смотрела на нее бессмысленным взглядом.
Талли, нагнувшись, коснулась щеки Кейт.
— Это Талли. Та самая сучка, которая была твоей лучшей подругой. Я прошу прощения за то, что я сделала, Кейти. Мне давно надо было сказать это.
Талли сдавленно всхлипнула. Если Кейт не вспомнит ее, не простит, не вспомнит их дружбу, она не знает, как это пережить.
— А я вот помню, как впервые встретила тебя, Кейти Муларки-Райан. Ты была первым человеком на свете, которому захотелось узнать меня по-настоящему. А я сначала повела себя с тобой как настоящая дрянь. Но потом, когда меня изнасиловали, именно ты протянула мне руку помощи, — воспоминания захватили Талли. Она смахнула слезы торопливым жестом и продолжала: — Ты ведь думаешь, что я говорю только о себе, да? Так ты обычно говоришь. Но я и тебя помню, Кейти. Каждую секундочку. Например, как ты читала «Историю любви» и не могла понять, что значит «с…кин ты сын», потому что такого слова не было в словаре, или когда ты поклялась, что никогда не согласишься на французский поцелуй, потому что это отвратительно. — Талли покачала головой, стараясь собрать воспоминания воедино. Вся ее жизнь была сейчас вместе с ней в этой комнате. — Мы были так молоды, Кейти, но мы уже не молоды теперь. Помнишь, как мне пришлось первый раз уехать из Снохомиша, и мы потом написали друг другу десятки писем? И мы подписывали их «Лучшая подруга» или «Лучшие подруги навсегда». А помнишь…
Талли говорила и говорила, вспоминая историю их дружбы. Иногда она даже смеялась. Например, когда рассказывала, как они ездили на велосипедах без рук с Саммер-Хилл или как убегали от копов в тот день, когда их застукали на вечеринке.
— А еще помнишь, как мы пошли в кино на «Дракона Пита», потому что думали, что это боевик, а это оказался мультик. Мы были самыми старшими в зале и вышли оттуда, распевая: «Ты и я против целого света». А потом поклялись друг другу, что так будет всегда… Стоп!
Талли вздрогнула и посмотрела на Кейт. На глазах ее подруги были слезы. Они стекали по щекам и по вискам на подушку.
— Талли, — едва слышно произнесла Кейт. — Неужели ты думаешь, что я могу тебя забыть?
Талли захлестнула волна облегчения. Она судорожно всхлипнула и наклонилась к Кейт.
— Привет! — сказала она. — Тебе не обязательно было заходить так далеко, чтобы привлечь мое внимание. — Она погладила Кейт по безволосой голове, ощутив под пальцами гладкую, как у младенца, кожу. — Достаточно было просто позвонить.
— Я звонила.
Талли поморщилась.
— Мне так жаль, Кейт. Я…
— Ты и вправду дрянь… — Кейт с трудом улыбнулась. — И я всегда это знала. Но я тоже могла позвонить тебе еще раз, если на то пошло. Думаю, ни одна дружба длиной в тридцать с лишним лет не бывает без разбитых сердец.
— Я — дрянь, — кивнула Талли, чувствуя, как глаза ее снова заволакивают слезы. — Это мне надо было давно позвонить. Просто я… — Талли не знала, что сказать дальше, как описать кровоточащую рану, которая осталась в ней после их разрыва.
— Давай не оглядываться назад, хорошо?
— Тогда нам остается только смотреть вперед, — произнесла Талли, стараясь, чтобы каждое ее слово звучало убедительно.
— Нет, — тихо ответила Кейт. — Нам остается только сейчас.
— Я делала передачу о раке груди несколько месяцев назад. В Онтарио есть доктор, который творит чудеса. Я позвоню ему.
— Я закончила с лечением. Мне провели все процедуры, которые только бывают. И ни одна из них не помогла. Просто… побудь со мной.
Талли сделала шаг назад.
— Ты что думаешь, я примчалась к тебе, чтобы смотреть, как ты умираешь? Ты это хочешь сказать? Но я отвечаю: нет, я не собираюсь этого делать!
Кейт едва заметно улыбнулась:
— Но это — все, что нам осталось, Талли.
— Но…
— Неужели ты действительно думаешь, что Джонни сдался бы? Ты ведь хорошо знаешь моего мужа. Он такой же, как ты, и мы почти так же богаты. За шесть месяцев меня смотрели лучшие специалисты. Я перепробовала все традиционные, нетрадиционные средства и даже народную медицину, я посетила даже шамана из экваториальных джунглей. У меня дети, и ради них я сделала все, чтобы поправиться. Но ничего не помогло.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |