Эмма с вызовом переадресовала вопрос Грете:
— Ты что скажешь: я готова?
Подруга улыбнулась. Вряд ли Эмму можно было принять за заправского велосипедиста. Зато она выглядела очень счастливой. Грета давно ее такой не видела. Со дня ограбления, если уж быть совсем точной. Она взяла Эмму за руку, вытаскивая ее из этого последнего круга ада, усеянного туфлями и платьями, и уверенно объявила:
— Готова.
Потом крепко сжала ее пальцы и собралась с духом: скоро сбудется желание Эммы — у нее будет настоящий велосипед, а Грета снова увидит Ансельмо.
И больше никаких желаний.
Никаких надежд, никаких ожиданий, никаких обещаний, которые потом обязательно обманут.
Чтобы больше никогда не плакать.
Гвидо сделал громче свое новое радио, и звуки органа поплыли в воздухе, как шары, вылетавшие из какого-то небесного механизма. Геометрия простых нот, спешащих друг за другом в сложном танце. Глубокие наклоны и легкие повороты в едином восходящем порыве. Ноты фуги догоняли друг друга в стремительном беге. Шагалыч меланхолично вздохнул, вспомнив о своих вечерах в стиле хэви-метал, и постарался сконцентрироваться на вилке, которую они с Ансельмо пытались выпрямить. Но его напарник казался еще более рассеянным, чем он.
— Тяжелая ночь? — спросил Шагалыч, заглядывая в припухшие глаза друга. — А? Что? Всю ночь соревновался в езде с Гретой?
Ансельмо покачал головой.
— Да ладно, выкладывай правду!
Нет, только не правду. Правду лучше не говорить.
— Я почти не спал…
Ложь. Он вообще не спал. Он вернулся домой очень поздно, до смерти уставший, и бросился на кровать в надежде сразу же заснуть. Потом вспомнил о письме. Ложь. Он не забывал о нем ни на секунду. Что в нем? Посланник взял его в руки и направил на него свет настольной лампы, стоящей рядом с кроватью. Сквозь конверт просвечивали написанные от руки слова. Почерк казался угловатым. Явно мужской почерк. Кем был этот мужчина, написавший письмо Грете? Его Грете… В бессонную голову тайком прокралась новая мысль. Его охватила ревность. Он погасил свет и попытался заснуть. Опять ложь. Сначала он поискал дырку в конверте, чтобы заглянуть внутрь, но дырки не было. Тогда он выключил свет, но заснуть так и не смог.
Ансельмо всегда верил в судьбу. Он никогда не позволял себе вмешиваться в ее таинственные шаги, он всегда считал себя ее скромным посланником. До этой ночи. Ночи, которая уже гасла в кристальных тонах нового солнечного утра. Он решил отвлечься, занявшись завтраком, но когда увидел, как в чайнике закипела вода и пар стал бесполезно таять в воздухе, растворяясь мягкими гипнотическими завитками, он сдался. Схватил письмо, подержал над носиком чайника, подождал, пока растает клей, и аккуратно вскрыл конверт.
Дорогая Грета,
я так давно тебе не писал. Впрочем, учитывая то, что ты ни разу мне не ответила, я не уверен, что ты прочитала хотя бы одно из моих писем.
По причинам, которые я предпочел бы объяснить тебе лично при встрече, я приезжаю в Рим. Я буду один, и мне бы хотелось увидеть тебя…
В это время в кухню вошел Гвидо, и Ансельмо едва успел спрятать письмо в карман. Отец ничего не заметил. А Ансельмо вдруг почувствовал, что на него всей своей тяжестью рушится небо. Он совершил ужасный поступок. Точнее, два ужасных поступка: нарушил обещание и тайну переписки. И все впустую. Он даже не успел найти в письме ответы на свои вопросы.
Теперь ему было еще хуже, чем бессонной ночью.
— Ты хоть умывался сегодня? — спросил Шагалыч.
Нет.
— Я тут сам закончу. А ты иди приведи в себя в порядок, ты похож на «Крик» Мунка.
Некоторые думают, что иметь друзей-художников — это большое счастье. Люди считают, что они привносят в твою жизнь красоту, что они способны наполнить красотой даже самые мрачные моменты твоей жизни. В сущности, в этом ведь и состоит предназначение искусства… Так может думать только тот, кто не знает Шагалыча. Отправляя Ансельмо умываться, он решил для наглядности показать ему живую копию знаменитой картины норвежского художника, оттянув руками нижние веки и разинув рот большим правильным кругом. Ему довольно точно удалось передать впечатление чего-то, что тает и катится каплями в водовороте трагической горечи. В общем, ничего красивого.
— Договорились.
В ванной Ансельмо открыл кран и стал слушать, как в раковине журчит вода. Из зеркала на него безжалостно смотрело его отражение. Он и вправду был похож на «Крик» Мунка. Ансельмо собрал воду в ладони и опустил в нее лицо в надежде смыть с себя эту маску тревоги и тоски. Бесполезно. Он закрыл кран и собирался выходить, когда услышал за дверью в мастерской знакомый звонкий голос.
— Добрый день, велосипедисты, — громко поздоровалась Эмма. — Мне нужен велосипед.
— Великолепный ансамбль в полном составе! Здорово! — воскликнул Шагалыч, не скрывая радости.
— Привет, — прочирикала Лючия.
— Здрасте, — тихо сказала Грета.
Она пришла. Она здесь. А он совсем не готов. Он даже не решил, как передать ей письмо. Оставить его там, где только она сможет его найти, или вручить лично в руки. Он хотел еще немного поразмышлять над этим, пока чинил велосипед. Обычно ручной труд помогал ему прояснить мысли. Но она не оставила ему времени.
Он застыл перед закрытой дверью, не решаясь выйти из своего укрытия.
— Какой велосипед тебе бы хотелось?
— Женский. Если можно, с корзинкой.
— Голландский?
— Было бы здорово! Ты ведь сама наполовину голландка, — вдохновилась Лючия.
Эмма оставила замечание подруги без комментариев, а Гвидо уже показывал ей велосипед кремового цвета с кожаным сиденьем, огненно-красными рукоятками руля и черной металлической корзиной на переднем колесе.
— Здесь надо починить тормоза, проверить колеса и немного стереть ржавчину с рамы. И будет отличный велосипед.
— Сколько он стоит? — спросила Эмма, обхватив пальцами рукоятки. Они показались ей очень красивыми. Она хотела их любой ценой.
— Нисколько. Ты просто должна починить его.
— Я?! — возмутилась Эмма.
— Да, это ведь твой велосипед.
— Но я не умею. Это ваша работа. Не моя.
— Я научу тебя.
— А можно я заплачу и вы мне его почините?
— Нельзя.
— Тогда я его куплю, и мне его починят в другой мастерской, — заупрямилась рыжая.
— Я тебе его не продам.
— Тогда продайте мне только рукоятки.
— Разговор окончен.
Этот механик ее переупрямил. Впервые в жизни ей отказывались продать то, что она хотела. Странное и неприятное чувство. Как дырка в животе. От голода. Нет, сильнее. Ей нужны эти рукоятки. Точка.
— Но я могу хотя бы его опробовать? — сказала она, скорее для того, чтобы дать понять, что она тоже может ставить свои условия в переговорах.
— Можешь, — согласился Гвидо, — только осторожнее с тормозами. Не разгоняйся.
— О’кей! — обрадовалась Эмма. — Лючия, пойдешь со мной?
— Не возражаешь, если я тоже пойду? — тут же влез Шагалыч.
Эмма возражала, и еще как. Но маленькая Лючия сделала такие большие умоляющие глаза, что ей пришлось согласиться.
— Конечно не возражаю.
— Тогда я тоже пойду, — присоединился Гвидо, — буду следить — вдруг на дороге появится машина.
— Полный сбор? — пошутила Эмма.
— Не хватает только Ансельмо, он, похоже, застрял в ванной, — прокомментировал Шагалыч.
Грета почувствовала, как кровь стремительно потекла по венам вниз и ушла в пол. Ансельмо почувствовал, как кровь прилила к голове и как сильно хочется ему задушить своего друга-художника.
— Мне просто не терпится прокатиться на моем голландце! — кокетливо воскликнула Эмма, чтобы отвлечь внимание от Ансельмо. — Идем?
Они всей гурьбой вышли на улицу, оставив Грету одну в большом залитом солнцем салоне веломастерской. Музыка безучастно продолжала свой сложный танец, когда в глубине коридора заскрипела, открываясь, дверь в ванную.
— Грета.
Ансельмо позвал ее по имени, глядя ей прямо в глаза, и она, сама того не замечая, улыбнулась.
— У меня для тебя сюрприз, — сказала Грета.
— У меня тоже, — сказал Ансельмо.
Неожиданно. И здорово, подумала она. Может, он ей привез подарок из Милана? Грета подошла ближе, в один миг забыв о наставлениях Эммы, о бессонной ночи и обо всем, что он скрывал от нее. Потом открыла рюкзак, достала дневник и протянула его Ансельмо обеими руками, глядя в его синие глаза:
— Вот, я его нашла.
Она увидела в синих глазах нежный блеск.
— Ты его нашла…
— Да.
— Я тоже нашел одну твою потерю.
Значит, это не подарок.
— Помнишь ту желтую полоску?
Грета кивнула, насторожившись.
— Я ехал за ней, и она привела меня к твоему дому. Вчера ночью. В итоге я нашел вот это. Это тебе.
Ансельмо взял свою почтальонскую сумку, лежавшую на вишневом диване, и вынул из нее письмо. На конверте были ее имя и адрес. Это было послание. Если Ансельмо сумел найти его, значит, он выбрал небо.
— Мне оно не нужно, — резко ответила Грета.
Ансельмо почувствовал, как земля ушла у него из-под ног. Как будто кто-то нечаянно вырвал ее и он повис в пустоте.
— Как это? Ты не можешь отказаться…
— Но я отказываюсь.
Она повернулась к нему спиной, села на Мерлина и понеслась прочь. Перерезала дорогу Эмме, которая неуверенно зашаталась на своем голландце и упала на землю.
— Подожди! — закричал Ансельмо, вылетая из дверей мастерской на своем велосипеде.
— Они ненормальные, — выдохнула Лючия.
Грустный голос радиодиктора отчетливо произнес:
— Вы слушали «Искусство фуги» Иоганна Себастьяна Баха.
Грета проскочила три светофора на красный свет, проехала два раза по встречной и чуть не столкнулась с 768-м автобусом, но ей так и не удалось оторваться от погони.
— Ты решила умереть?! — закричал взбешенный Ансельмо, перерезав ей дорогу и положив конец этой сумасшедшей гонке.
— Нет! — закричала она в ответ.
Потом опустила глаза и сказала тихим, срывающимся от быстрой езды голосом:
— Я хочу быть с тобой, а ты нет.
— Я…
— Что — ты?
— Я не могу.
— Я знаю.
Молчание.
— Я прочитала твой дневник.
Она почувствовала его руку на своем подбородке. На родинке, которую она всегда ненавидела, а он полюбил. Навсегда, с первого взгляда. Грета подняла глаза:
— Прости, я не хотела, этого делать, но ты не говорил мне правды, и я… сходила с ума и…
Рука скользнула к затылку, и Ансельмо притянул ее лицо к своей груди, в которой бешено билось уставшее от погони сердце.
— …и ты не знала, что делать, — закончил он, крепко прижимая ее к себе.
— Да.
Она приподнялась на педалях, сомкнула руки на его спине и ухватилась за плечо, замерев в равновесии его успокаивающегося дыхания. Он окружил ее теплым кольцом рук и груди, прикоснувшись к влажной от сумасшедшей гонки коже.
— Сначала я притворялся, что ничего не происходит, — признался Ансельмо, — что все нормально, что я как все, но я… я не как все.
Грета крепче сжала пальцы на его спине и почувствовала, как педали уходят у нее из-под ног. Как воздух обволакивает все ее тело, лицо, руки. Откуда-то снизу поднимался неудержимый ветер, прижимая волосы к щекам. Когда она открыла глаза, перед ней были только облака.
— Это мое небо.
Облака, четко обрисованные последними лучами заходящего солнца. Горизонт вокруг, весь вытканный тонким золотом заката. Небо, заполнившее все пространство. Бескрайнее небо.
— А когда рядом я, все это исчезает, — выдохнула Грета.
И увидела, как его глаза наполняются слезами, а в слезах быстро вихрятся облака.
— Не надо, — прошептала она, положив руку ему на глаза, — не плачь. Это твое небо. И оно прекрасно.
Потом взяла из его кармана письмо, от которого отказалась, и быстро сунула в карман своей толстовки.
— Спасибо… за облака, — улыбнулась Грета.
Ансельмо провел рукой по коротким волосам, глядя, как эти облака проплывают в зеленом лесу ее глаз.
— Это не облака… — зашептал он ей в ухо.
Вокруг них бесшумно закружил ворох легких белых перьев. Перья собрались в крошечные крылья и полетели по воздуху, играя с ветром. Беспорядочные, неуловимые, молчаливые.
— …это белые ласточки.
Грета и Ансельмо удивленно замерли. Застыв в одном небе на двоих.
Примечания
Невинность — то, что он знает,
Красота — то, что она видит.
«Эдвард Руки-Ножницы»,
Тим Бёртон.
«Критическая масса», «КМ» — сбор велосипедистов, по традиции проходящий в последнюю пятницу месяца во многих городах мира. (Здесь и далее примеч. ред.).
Кростата — открытый итальянский пирог из песочного теста с различными начинками.
Корвиале — большой жилой комплекс в нетуристическом и неблагополучном районе Рима. Его основу составляет длинный и узкий одиннадцатиэтажный корпус, и из-за него Корвиале иногда называют Змеюкой.
Альфонс Муха (1860–1939) — чешский художник, один из наиболее известных представителей стиля модерн — направления в искусстве, популярного в Европе на рубеже XIX–XX веков.
Либерти — итальянское название стиля модерн.
Мария Каллас (1923–1977) — американка греческого происхождения, одна из величайших оперных певиц XX века.
Цветок ириса,
на небесах тысяча красивых ангелов,
но красивых, как он, только один.
Доломитовые Альпы — горный массив в Восточных Альпах, на северо-востоке Италии. Название горам дал минерал доломит, из которого они в значительной степени состоят.
Речь идет о знаменитом гангстерском фильме Фрэнсиса Форда Копполы «Крестный отец», снятом в 1972 г. по роману Марио Пьюзо. Музыку к фильму написал итальянский композитор Нино Рота.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |