Глава IV. Мир распростер свои мягкие крылья не только над гости­ной

Мир распростер свои мягкие крылья не только над гости­ной. День достиг той точки, когда (если каким-то чудом по­года стоит хорошая) все сущее озаряет поистине волшебный свет. Люди, звери, вещи словно заснули. Лужайку покрыла тень. В кустах щебетали птицы. Предвечерние ветерки обе­щали долгожданную прохладу.

Эту мирную тишину нарушили зловещие звуки. Сами по себе они вполне привычны в наше автомобильное время — гудки, скрип тормозов, сдавленный крик; но сейчас они просто поражали, как какая-нибудь сенсация.

Сменила их тишина, тоже довольно зловещая. Потом за­скрипел гравий, и в дом, через окно до полу, вошел лорд Дройтвич без пиджака. Шел он осторожно, поскольку нес девушку. Завидев диван, он прислонил ее к подушкам, ото­шел немного, отер лоб и вгляделся получше, после чего ска­зал:

— Ой, Господи!

Девушка лежала на спине, закрыв глаза. Ему она напом­нила подбитую птичку, а так, сама по себе, была субтильной, даже хрупкой и очень хорошенькой. Несчастному пэру по­казалось, что губы у нее как раз такие, которые охотно улыб­нутся, если вообще приоткроются.

— Ой, Господи! — повторил он.— Ой, батюшки!

С отчаяния он взял неподвижную ручку и стал ее гладить изо всех сил. Казалось, что бьешь бабочку, но он не сдавал­ся, и, наконец, девушка открыла глаза.

Они были приятные — большие, цвета старого хереса, но даже если бы они оказались рыбьими, он все равно бы обра­довался. Открыла — и на том спасибо.

— Привет! — сказала она.

Голос тоже был приятный — мелодичный, низкий, но То­ни плохо разбирался и в голосах. Он молча вытирал лоб. Де­вушка огляделась и, видимо, что-то вспомнила.

— Знаете,— сказал Тони, с облегчением и даже почтени­ем глядя на нее,— я в жизни не видел такой замечательной девушки.

Она улыбнулась. Да, он был прав. Улыбалась она при ма­лейшей возможности.

— Это вы про меня? Почему?

— Во-первых,— отвечал Тони,— потому что вы улыбае­тесь, хотя я вас переехал. Во-вторых, потому что вы не спро­сили: «Где я?»

— Я и так знаю. Тони глотнул воздуху.

— Я знаю, где должен быть я,— сказал он.— В суде. Судья надевает шапочку и говорит: «Подсудимый!..»

— Да вы же не виноваты! Я выскочила из кустов прямо под колеса.

— Выскочили?

— Еще как! Надо быть осторожней.

— И мне тоже. Скажите, вы часто сидите в кустах?

— Там была белка. Я хотела ее рассмотреть. Вы их люби­те?

— Мы редко встречались.

— А я их много видела, в Центральном парке, но издалека.

— В Центральном парке? Это в нью-йоркском?

— Да.

— Значит, вы оттуда?

— Да. Жила там всю жизнь, пока сюда не приехала.

— Почему вы приехали?

— Очень хотела увидеть разные страны. А с Англии нача­ла, потому что язык один.

— Ага, понятно!

— Подкопила денег, и пожалуйста!

— Какая вы смелая!

— Получилось очень хорошо. У меня прекрасная работа.

— А где?

— У мистера Прайса.

— Вон что! Вы у Сида служите?

— Да. Я маникюрша. А вы его знаете?

— Очень давно.

— Ну да, вы же здесь работаете. Наверное, он тут часто бывает.

— Часто. Его мать была здесь няней.

— Да-да. Смешно, правда? Он рос вместе с лордом Дройт-вичем. То есть, когда они были совсем маленькие. Навер­ное, их иногда путали. А теперь мистер Прайс — парик­махер, у лорда Дройтвича — такой замок... Ой, послушайте! Вам не влетит, что вы меня сюда принесли?

— Конечно, нет!

— Что ж, вам виднее. Вообще-то я думала...

— Да, кстати! Как это я не спросил? Вы не ранены? Она подумала.

— Не знаю. Странное такое чувство. Тони поднял и опустил ее руку.

— Больно?

— Н-нет,— неуверенно сказала она.— А вот колено поба­ливает.

— Можно, я посмотрю? Теперь их не закрывают.

— Да, это верно. Осторожней, пожалуйста!

Она спустила чулок. Он тщательно осмотрел ногу.

— Ссадины есть. Пойду, намочу платок.

Он отошел к чайному столу, вернулся с очень мокрым платком и осторожно приложил его к колену.

— Если надо, кричите,— предложил он.

— Да что вы, совсем не больно.— Она огляделась.— Какая красота! Наверное, хорошо тут работать. Говорят, лорд Дройтвич очень добрый.

— Кто говорит?

— Миссис Прайс. Она его обожает. Ее послушать, он был ужасно красивым младенцем. У нее есть фотография, он в раковине, совсем голый.

— Гадость какая!

— Ну, что вы! Очень хорошенький. Добрый такой. Он же­нат?

— Вроде бы собирается.

— Конечно, уж кто-нибудь его подцепил. Тони это не понравилось.

— Что с вами? — спросила девушка.

— Да так, ничего.— Он положил мокрый платок в карман. Она натянула чулок, пошевелила коленом и сообщила:

— Гораздо легче.

Тони стоял, немного нахмурив лоб. Ему казалось, что по­молвка должна бы вызвать более теплые чувства. То Фредди, а теперь эта барышня с какими-то странными глазами...

— Подцепил? — проверил он.

— Ну, конечно. Из-за титула.

Тони вымученно улыбнулся. Да, как-то все странно.

— А вам не приходило в голову,— осведомился он,— что лорда Дройтвича можно полюбить?

Она покачала головой, и так резко, что каштановые воло­сы упали на глаза.

— Нет. Светских девушек я знаю. Я им делаю маникюр.

— Они вам что-то рассказывают?

— Они разговаривают друг с другом, словно меня и нет. Да, я-то их знаю. Щучки, вот они кто.

Тони стало еще хуже.

— А как они... подцепляют мужчин?

— Ну, льстят им... воркуют... Много есть способов. При­творяются, что влюблены. Кокетничают с кем-нибудь, что­бы вызвать ревность...

— Берти!

— Что?

— Ничего. Так, междометие. От избытка сердца. Говори­те, говорите.

— Я думаю, в таком месте они будут гулять с ним при лу­не...

Тони потер подбородок.

— А Фредди-то прав.

— Фредди?

— Это мой брат.

— Он тоже тут работает? Тони засмеялся.

— Кто, Фредди? Вы его не знаете. Уж он-то не сеет, не жнет...[62]

Она удивилась.

— Слушайте,— спросила она,— кто вы? Как-то вы гово­рите... не похоже на шофера.

— Добрый вечер, милорд,— раздался голос матушки Прайс. — А я — ик — вас ищу-ищу!

Девушка вскочила, укоризненно глядя на Тони.

— Милорд?!

— Вы уж простите. Привет, няня.

— Это нечестно!

— Да-да. Простите.

— Нет, так меня провести!

— Полли,— укоризненно сказала миссис Прайс,— что ты говоришь? «Провести», это надо же!

— Няня,— возразил ей лорд,— мне очень стыдно, но это правда. Надо было меня лучше воспитывать.

— Я ли вас не холила, я ли не лелеяла,— запричитала ма­маша Прайс.

— А щеткой не били. И что же? Я солгал нашей гостье. Да-да, солгал. Если хотите — наврал. Боже ты мой!

Он закрыл лицо руками. Полли засмеялась. Миссис Прайс стала строже.

— Полли, ты обидела его милость.

— Нет,— сказал Тони,— это я обидел Полли. Наехал на нее. Так мы познакомились.

— Ничего не понимаю,— сказала миссис Прайс— Что-то это все мне не нравится.

Вероятно, она развила бы тему, но дверь открылась, и явился Слингсби.

— Опять она тут! Сколько тебе говорить... — Он заметил Тони.— Прошу прощения, милорд. Я не знал, что здесь ва­ша милость.

— Ничего, Слингсби, ничего.

— Разрешите заверить, милорд, что эта особа без моего ведома то и дело, pardon, суется сюда, как кролик в норку.

— Да сказано вам, я не против. Мы так мило болтаем.

— Чрезвычайно рад, милорд. Тони обернулся к Полли.

— Кстати,— сказал он,— познакомились ли мы? Я — Дройтвич. Лорд.

— А я — Браун. Полли.

— Очень рад, мисс Браун.

— Я тоже, лорд Дройтвич,

Они пожали друг другу руки. Тут и вошли леди Лидия с сэром Гербертом.

Леди Лидия остановилась, едва переступив порог. Она не любила миссис Прайс и не считала, что место ей в гостиной. Кроме того, ругая беспечную Полли, мамаша Прайс занима­ла слишком много квадратных футов.

— А, Прайс,— сказала она.— Как поживаете?

Мамаша Прайс сделала книксен.

— Спасибо, миледи, не жалуюсь, только вот сердце что-то...

— Ах-ах,— холодно откликнулась леди.— Следите за здо­ровьем.

— Тетя Лидия,— сказал Тони,— это мисс Браун. Я от­швырнул ее на семнадцать ярдов два фута и одиннадцать дюймов. Машиной. Европейский рекорд.

К иностранкам леди Лидия была мягче.

— Надеюсь, моя милая,— сказала она,— что вы не ушиб­лись. Мой племянник за рулем очень опасен. Насколько я помню, вы маникюрша? Надо будет показать вам руки, ко­гда поеду в город.

Миссис Прайс почему-то решила поговорить о здоровье с сэром Гербертом.

— Вот вы спросите,— сказала она, глядя на него взглядом старого морехода,— почему у меня сердце щемит...

— Нет-нет, не спрошу,— поспешил ответить сэр Герберт. Жена решила его спасти.

— Слингсби,— сказала она,— отведите Прайс к экономке и дайте ей портвейна или чего она хочет.

— Мне бы любви! — взмолилась почетная гостья, прижи­мая к глазам нечистый платок.— Можно с вами поговорить, милорд?

— Я к тебе зайду,— обещал несчастный граф, понимая, что тетя Лидия больше не выдержит.— Надо машину в гараж отвезти.

— Ясное дело,— захныкала страдалица.— Машина ему лучше меня. Я ли его не...

Леди Лидия и сэр Герберт переглянулись.

— Слингсби! — резко сказала хозяйка.

Дворецкий знал свое место и не стал бросать сочувствен­ных взглядов, но с пониманием запыхтел.

— Сию минуту, миледи.— Он повернулся к сестре.— По­шли, я тебя прошу! Почудила и хватит.

Только что леди Лидия заметила в нем сочувствие. Теперь он заметил сочувствие в Полли, и не ошибся. Та подошла к мамаше Прайс и повела ее, приговаривая:

— Вот так. Пойдем, отдохнем...

Миссис Прайс засомневалась.

— Отдохнуть-то отдохнем, только если б я захотела, я бы...

— Прайс! — крикнул сэр Герберт.

Она взглянула на него, словно до сих пор не замечала.

— Добрый вам вечер, Сырырбырт. Я вот говорю...

— Неважно,— прервала ее леди Лидия.— Лорд Дройтвич к вам зайдет.

— Конечно,— подтвердил Тони.

Мамаша Прайс покачала головой со скорбью Моны Лизы.

— Он меня не любит. Никто меня не любит!

— Чушь! — сказал сэр Герберт.— Любит. Идите, идите... вот так. Пенсию вам платят исправно?

— Да-да, Сырырбырт. Только я так думаю, зачем? Прода­ла первородство за похлебку...

Фыркнув напоследок, она подчинилась Полли. Шествие замыкал Слингсби, выражая и отрешенность и извинение за сестру. Тони смотрел им вслед.

— Что она хочет сказать?

— Ничего. Ничего! — Сэр Герберт затряс головой, словно отгонял муху.— Она напилась. Уведи-ка ее к себе, Лидия, и подержи, пока не уедет.

— Да, ты прав.

Тони удивленно на них глядел.

— Господи! — воскликнул он.— В чем дело?

— Она болтливая дура,— сообщил сэр Герберт.— Может навыдумывать про твоего отца...

— При чем тут отец?

— Ну, про меня. Про кого хочешь. Ради Бога, не спра­шивай!

— Почему ты волнуешься?

— Я? Волнуюсь? Какая чушь! Я ничуть не волнуюсь.

— А, вон что! — обрадовался Тони.— У тебя с ней что-то было!

— Тони,— сказала леди Лидия,— не говори глупостей.

— Лидия, пошли,— сказал сэр Герберт.— Зачем мы теря­ем время? Поймай ее и держи, пока не проспится. Может, она сейчас рассказывает.

Когда дверь за леди Лидией закрылась, Тони обернулся к дяде.

— Ну, дядя Герберт, посмотри мне в глаза. Было у вас что-то двадцать пять лет назад?

Сэр Герберт фыркнул.

— Конечно, нет! Двадцать пять лет назад я предпочитал хористок.

— Хм... — сказал Тони.— Как-то ты странно говоришь. Уклончиво. Меня всегда удивляло, что ты ей платишь.

— Мой дорогой! Она нам преданно служила!

— Ладно, я сам ее люблю, особенно на расстоянии. Сида я люблю меньше. Наверное, бранит аристократов в Гайд-парке. На меня смотрит так, словно я торможу прогресс. Знал бы он, что такое быть графом! Побыл бы на моем месте!

— Господи! — закричал сэр Герберт.— Что ты говоришь?

— А что? Мы, графы, самые несчастные люди. Хозяйство само собой не идет. Если бы Сид Прайс оказался...

— Тони! Прошу тебя!

— Что ты волнуешься? Дрожишь весь...

— Я не дрожу.

— Дрожишь, как цветок на ветру. Скажи мне, дядя Гер­берт...

— А, вот вы где!

Из двери торчала голова мамаши Прайс. Сэр Герберт на­шел в ней сходство с Медузой.

— Господи! — застонал он.— Где же Лидия?

Дата добавления: 2015-08-27