Речь письменная и устная

Апелляция к "нормам

собственного письма" восхо-

дит еще к одному постулату,

важному во всей системе до-

казательств Дерриды, -- к

тезису о примате графического оформления языка над устной,

живой речью. С этим связано и стремление французского уче-

ного доказать принципиальное преимущество грамматологии над

фонологией, или, как он выражается, над принципом фоноло-

гизма, в чем заключается еще один аспект его критики соссю-

ровской теории знака, основанной на убеждении, что

"предметом лингвистики является не слово звучащее и слово

графическое в их совокупности, а исключительно звучащее сло-

во", что ошибочно "изображению звучащего знака" приписывать

"столько же или даже больше значения, нежели самому этому

знаку" (Соссюр, 55, с. 63).

Отрицательное отношение Дерриды к подобной позиции

объясняется тем, что "устная форма речи " представляет собой

живой язык, гораздо более непосредственно связанный с дейст-

вительностью, чем его графическая система записи -- письмо в

собственном смысле слова, -- условный характер которой

(любое слово любого языка можно записать посредством раз-

личных систем нотации: кириллицей, латиницей, деванагари,

иероглифами, различными способами фонетической транскрип-

ции и т.д.) способен значительно усиливаться в зависимости от

специфики самой системы, ее исторического состояния, традици-

онности, консервативности и т.д. Условность графики и позво-

ляет Дерриде провести свое "различение", фактически означаю-

щее попытку если не разбить, то во всяком случае значительно

ослабить связь между означающим и означаемым. В этом за-

ключается главными смысл противопоставления phone (звука,

голоса, живой речи) gramme (черте, знаку, букве, письму).

В сборнике своих интервью "Позиции" Деррида подчерки-

вает: "Phone на самом деле является означающей субстанцией,

догорая дается сознанию как наиболее интимно связанная с

представлением об обозначаемом понятии. Голос с этой точки

зрення репрезентирует само сознание" (155, с. 33). Когда чело-

век говорит, то, по мнению французского семиотика, у него

создается "ложное" представление о естественной связи озна-

чающего (акустического образа слова) с означаемым (понятием

о предмете или даже с самим предметом, что для Дерриды

абсолютно неприемлемо): "Создается впечатление, что озна-

чающее и означаемое не только соединяются воедино, но в зтой

путанице кажется, что означающее самоустраняется или стано-

вится прозрачным, чтобы позволить понятию предстать в своей

собственной самодостаточности, как оно есть, не обоснованное

ни чем иным, кроме как своим собственным наличием" (там

же).

Другая причина неприятия "звуковой речи" кроется в фило-

софской позиции французского ученого, критикующего ту кон-

цепцию самосознания человека, которая получила свое классиче-

ское выражение в знаменитом изречении Декарта: "Я мыслю,

следовательно я существую" (Cogito ergo sum). "Говорящий

субъект", по мнению Дерриды, во время говорения якобы пре-

дается иллюзии о независимости, автономности и суверенности

своего сознания, самоценности своего "я". Именно это "сogito"

(или его принцип) и расшифровывается ученым как

"трансцендентальное означаемое", как тот "классический центр",

который, пользуясь привилегией управления структурой или

навязывания ее, например, тексту в виде его формы (сама

оформленность любого текста ставится ученным под вопрос), сам

в то же время остается вне постулированного им структурного

поля, не подчиняясь никаким законам.

Эту концепцию "говорящего сознания", замкнутого на себе,

служащего только себе и занятого исключительно логическими

спекуляциями самоосмысления, Деррида называет "феномено-

логическим голосом" - "голосом, взятым в феноменологическом

смысле, речью в ее трансцендентальной плоти, дыханием интен-

циональной одушевленности, трансформирующей тело слова... в

духовную телесность. Феноменологический голос и будет этой

духовной плотью, которая продолжает говорить и наличество-

вать себе самой -- ПРИСЛУШИВАТЬСЯ К СЕБЕ -- в

отсутствие мира" (158, с. 16).

36 "Письмо"

В сущности, этот "феноменологический голос" представляет

собой одну из сильно редуцированных ипостасей гегелевского

мирового духа, в трактовке Дерриды -- типичного явления

западноевропейской культуры и потому логоцентрического по

своему характеру, осложненного гуссерлианской интенциональ-

ностью и агресснвностью ницшеанской "воли к власти". Как

отмечает Лентриккия, "феноменологический голос" выступает у

Дерриды как "наиболее показательный, кульминационный при-

мер логоцентризма, который господствовал над западной мета-

физикой и который утверждает, что письмо является произведе-

нием акустических образов речи, а последние, в свою очередь,

пытаются воспроизвести молчаливый, неопосредованный, самому

себе наличный смысл, покоя-

щийся в сознании" (295, с.

73).

"Письмо"

Подобной постановкой

вопроса объясняется и воз-

никновение дерридеанской

концепции "письма". В принципе она построена скорее на нега-

тивном пафосе отталкивания от противного, чем на утверждении

какого-либо позитивного положения, и связана с пониманием

письма как сознательного института, функционирование которого

насквозь пронизано принципом дополнительности; эта концеп-

ция, что крайне характерно вообще для постструктуралистского

мышления, выводится из деконструктивистского анализа текстов

Платона, Руссо, Кондильяка, Гуссерля, Соссюра. Деррида рас-

сматривает их тексты как репрезентативные образцы

"логоцентрической традиции" и в каждом из них пытается вы-

явить источник внутреннего противоречия, якобы опровергаю-

щего открыто отстаиваемый ею постулат первичности речи

(причем, речи устной) по отношению к письму. Причем, по

аргументации Дерриды, суть проблемы не меняется от того, что

существуют бесписьменные языки, поскольку любой язык спо-

собен функционировать лишь при условии возможности своего

существования в "идеальном" отрыве от своих конкретных носи-

телей. Язык в первую очередь обусловлен не "речевыми собы-

тиями" (или "речевыми актами") в их экзистенциальной непо-

вторимости и своеобразии, в их зависимости от исторической

конкретности данного "здесь к сейчас" смыслового контекста, а

возможностью быть неоднократно повторенным в различных

смысловых ситуациях.

Иными словами, язык рассматривается Дерридой как соци-

альный институт, как средство межиндивидуального общения,

как "идеальное представление" (хотя бы о правилах грамматики

Отсутствие "первоначала" 37

и произносительных нормах), под которые "подстраиваются" его

отдельные конкретные носители при всех индивидуальных от-

клонениях от нормы -- в противном случае они могут быть

просто не поняты своими собеседниками. И эта ориентация на

нормативность (при всей неизбежности индивидуальной вариа-

тивности) и служит в качестве подразумеваемой "допол-

нительности, выступая в виде "архиписьма", или прото-

письма", являющегося условием как речи, так и письма в узком

смысле слова.

При этом внимание Дерриды сосредоточено не на проблеме

нарушения грамматических правил и отклонений от произноси-

тельных норм, характерных для устной, речевой практики, а на

способах обозначения, -- тем самым подчеркивается произволь-

ность в выборе означающего, закрепляемого за тем или иным

означаемым. Таким образом, понятие "письма" у Дерриды вы-

ходит за пределы его проблематики как "материальной фикса-

ции" лингвистических знаков в виде письменного текста: "Если

"письмо" означает запись и особенно долговременный процесс

институированных знаков (а это и является единственным нере-

дуцируемым ядром концепции письма), то тогда письмо в целом

охватывает всю сферу применения лингвистических знаков.

Сама идея институирования, отсюда и произвольность знака,

немыслимы вне и до горизонта письма" (148, с. 66).

В данной перспективе можно сказать, что и вся первона-

чальная устная культура древних индоарийцев состояла из ог-

ромного количества постоянно пересказываемых и цитируемых

священных (т.е. культурных) текстов, образовывавших то

"архиписьмо", ту культурную "текстуальность мышления", через

которую и в рамках которой самоопределялось, самосознавалось

и самовоспроизводилось сознание людей той эпохи. Если встать

на эту позицию, то можно понять и точку зрения Дерриды,

рассматривающего исключительно "человека культурного" и

отрицающего существование беспредпосылочного "культурного

сознания", мыслящего спонтанно и в полном отрыве от хроно-

логически предшествующей ему традиции, которая в свою оче-

редь способна существовать лишь в форме текстов, составляю-

щих в своей совокупности

"письмо".

Отсутствие "первоначала"

Другой стороной этой

позиции является признание

факта невозможности оты-

скать "предшествующую" лю-

бому "письму" первоначаль-

ную традицию, поскольку любой текст, даже самый древний,

обязательно ссылается на еще более ветхое предание, и так до

бесконечности. В результате чего и само понятие конечности

оказывается сомнительным, очередной "метафизической иллюзи-

ей, где культурное "дополнение" присутствует "изна-

чально", или, по любимому выражению Дерриды, "всегда уже":

"... никогда ничего не существовало кроме письма, никогда

ничего не было, кроме дополнений и замещающих обозначений,

способных возникнуть лишь только в цепи дифференцированных

референций. "Реальное" вторгается и дополняется, приобретая

смысл только от следа или апелляции к дополнению. И так

далее до бесконечности, поскольку то, что мы прочли в тексте:

абсолютное наличие. Природа, то, что именуется такими слова-

ми, как "настоящая мать" и т. д., -- уже навсегда ушло, нико-

гда не существовало; то, что порождает смысл и язык, является

письмом, понимаемым как исчезновение наличия" (148, с. 228).

Исследователи Западной Европы и США в общем едино-

душны в определении основной тенденции работ французского

ученого. Лентриккия характеризует ее как "попытку разрушить

картезианское "я" (295, с. 384), Х. Шнейдау -- как "банкрот-

ство секулярно-гуманистической традиции" (351, с. 180). Пере-

водчица на английский язык книги "О грамматологии" и автор

авторитетного предисловия к ней Г. Спивак несколько по-иному

сформулировала "сверхзадачу" Дерриды, определив ее как по-

пытку "изменить некоторые привычки мышления" (149, с.

ХVIII). Наиболее заметные последствии этих изменений сказа-

лись в новом способе критического прочтения литературных

текстов. Дж. Эткинс, в частности, отмечает, что для Дерриды

любое "письмо" (т. е. любой культурный текст) никогда не

является простым средством выражения истины. Это означает,

помимо всего, что даже тексты теоретического характера

(литературоведческие и философские) должны прочитываться

критически, иными словами, подвергаться точно такой же ин-

терпритации, как и художественные произведения. С этой точки

зрения, язык никогда не может быть "нейтральным вместили-

щем смысла" и требует к себе обостренного внимания (70, с.

140). Деррида и его последователи, замечает Эткинс, не только

отстаивают этот тезис теоретически, но и часто демонстрируют

его формой изложения своих мыслей; недаром постструктурали-

сты и деконструктивисты постоянно обвиняются своими оппо-

нентами в преднамеренной затемненности смысла своих работ.

В связи с этим следует обратить внимание еще на одну

особенность аргументации Дерриды. Если в обычном "фило-

софски-бытовом" сознании "снятие" имеет довольно отчетливый

смысловой оттенок "разрешения" противоречий на конкретном

Игровая аргументация 39

этапе их существования, упрощенно говоря, характер временного

разряжения напряжения, то в толковании франдузского уче-

ного, как мы уже видели хотя бы на примере "дополнения", оно

понимается исключительно как возведение на новую, более

высокую ступень противоречивости с сохранением практически в

полном объеме прежней противоречивости низшего порядка. В

результате чего создается впечатление отсутствия качественного

перехода в иное состояние -- вместо него происходит лишь

количественное нагнетание сложностей. Отсюда и то ощущение

постоянного вращения исследовательской мысли вокруг ограни-

ченного ряда положений, при всей бесчисленности затрагивае-

мых тем и несомненной виртуозности их анализа. При этом

сама мысль не получает явного, логически упорядоченного раз-

вития, она движется скачкообразно, ассоциативно (над всем

господствует "постструктуалистская оптика" стоп-кадра), все

время перебиваясь отступлениями, львиную долю которых со-

ставляет анализ различных значений слова или понятия, обу-

словленных его контекстуальным употреблением. Иногда изло-

жение материала приобретает характер параллельного повество-

вания: страница разбивается на две части (если не больше)

вертикальной или горизонтальной чертой и на каждой из этих

половин помещается свой текст, со своей логикой и со своей

темой.

Например, в "Тимпане" (разделе книги "Границы филосо-

фии", -- кстати, это название можно перевести и как "На по-

лях философии") параллельно на одной страничке рассматрива-

ются рассуждения поэта Мишеля Лейриса об ассоциациях, свя-

занных с именем "Персефона", рядом с размышлениями Дерри-

ды о пределах философии и философствования. Такой же прием

использован в "Гласе", где страница разделена на две колонки:

в левой автор анализирует концепцию семьи у Гегеля (включая

связанные с этой проблемой вопросы отцовского, "патер-

нального" авторитета, Абсолютного Знания, Святого Семейства,

семейных отношений самого Гегеля и даже непорочного зача-

тия); в правой колонке исследуется творчество и менталитет

писателя, вора и гомосексуалиста Жана Жене - давнего и уже

почти традиционного предмета внимания французских интеллект-

туалов.

Дата добавления: 2015-08-26