|
Читайте также: |
Накануне ушел от Клочковых мастер Семен Митрофа-нович.
И это был первый удар Христине, за которым посыпа!-лись, как орехи, всякие беды. Но она и думать не могла, что все так уж сразу. И напала на нее та беспечность, которая верно предрекает горький завтрашний день.
Один Костя, вдруг ставший молчаливым, засыпая за прилавком, бормотал сквозь сон всякую чепуху и, пробуждаясь, ходил мрачный, закусив губу, будто готовясь к какому-то большому, неслыханному делу.
В субботу, после обеда, к Клочковым явился судебный пристав описывать магазин.
Надел пристав цепь, прочитал постановление, поставил к двери городовых и приступил к описи.
Христина, Мотя, Рая и Иван Трофимыч стояли за прилавком, словно выстроенные, и лица их поражали своею будничностью, будто ничего и не случилось особенного, а было так в порядке вещей, и только в глазах у каждого таилось по одной еще им незаметной вертящейся мысли о завтрашнем дне: что делать им завтра?
Костя, углубленный в свою поглощающую мысль совершить какое-то неслыханное дело, стоял поодаль, отдувал щеки и с остервенением облизывался языком.
А кругом у окон останавливались прохожие, засматривали в магазин, высовывали язык, скалили зубы, гримасничали,— не могли удержать своей особенной радости, пробуждаемой в людях несчастьем ближнего. Конечно, не годилось в глаза ею тыкать, не ровен час,— все мы под Богом, но удержаться было трудно. И пристав, накладывавший печати на драгоценные вещи и безделушки, едва сдерживал улыбку. ^О^СЛ/
Г^часы как шли накануне, так продолжали идти и теперь, одинаковые до описи и после описи. Одни выкрикивали маленькую затасканную песенку — пустоту жизни с ее непролазною чинностью, с ее чинною уздою и трусливою лживостью. И другие глухим протяжным боем били час смерти, которой люди боялись, обманутые маленькой затасканною песенкой — мелочью жизниЛ
И гремел граммофон какой-то скачущий разудалый танец без совести, без удержу, так что пол под ним ходил ходуном.
— Так гуляла бондыриха с бондырем! — прищелкнул городовой пальцем, не выдержав больше.
Пристав накладывал печати, одна за другой по всем стенам и по всем витринам, затыкая печатями глотку вещам.
Магазин замирал.
И когда кончилась опись и пристав удалился, и в заме-ревшем магазине чуть тикали лишь случайно неприпеча-танные часики, тиканье их было таким, будто проходили по сердцу тоненькие гвоздики, зацепляли сердце и мелко рвали его.
Так показалось Христине, и она заторопилась покинуть черным ходом запечатанный, мертвый, не свой уж магазин.
Рая и Мотя переглядывались: у них все уж было слажено и надумано. Рая и Мотя ждали только вечера: вечером они сядут в поезд и покатят прямо в Петербург к товарищу Сене — к мастеру Семену Митрофановичу, на новую жизнь.
— Ты прости-прощай, не поминай нас лихом! — напе
вал Мотя, покручивая усики и раздувая ноздри, будто
Шаляпин, товарищ Шаляпина.
Иван Трофимыч, прихлопнутый своей шапчонкой под барашек, возвращался домой к себе в коридорчик угрюмо и медленно, словно нес за плечами с полсотни годов. Куда ему деться, где начать новую жизнь?
«Поступлю в пожарные,— мечтал пригорюнившимся сердцем Иван Трофимыч,— живот положу... Каска-то какая пожарная, сто пудов, медная, на голове не унесешь! Или в разбойники запишусь в Чуркины, всем волю объявлю, а мастера Семена Митрофановича топором...»
Дата добавления: 2015-08-17; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава пятая | | | Глава третья |