Глава первая. Христина сжала руками лоб, словно хотела замкнуться от врывавшихся назойливых

Христина сжала руками лоб, словно хотела замкнуться от врывавшихся назойливых часовых выкриков и скрипу­чих часовых голосов,— от них все стены магазина вздраги­вали и колебались.

Но часы не могли остановить своего разговора, часы не могли успокоиться: они шли, шамкая, топоча и постукивая,

они приставали к ней'по-человечьему, вторя ее поднявшимся мыслям.

«Большое случилось несчастье! Нелидов прав. Теперь ты одна. Ну и принимайся за работу. У тебя рука легкая. Засучивай рукава выше. Встречай, принимай дорогого гостя,— свою беду и несчастье. Сажай в красный угол. Хвали горе, чтобы не плакало! — так ведь говорится? Но ты больше не можешь валяться в постели и ни о чем не думать, не можешь, не думая, нежиться и не держать в голове времени, дорогого времени, и не считать часы. Время идет. Время не станет ждать. Ты больше не можешь подолгу причесываться, стоять перед зеркалом, стоить гак >.ама С собою. Нет, ты че.м свет подымайся с постели, кое-как оденься. Не прихорашивайся, все равно, только бы прилично было. Прилично и сойдет. И не жалуйся, не пеняй, что кофточка поистрепалась и не по моде, а у юбки подол обшаркался. Оборви тесьму, не обращай внимания. Сойдет. Прилично и сойдет. Большего с тебя не спросят. А многое идет к тебе. Помнишь? А ты заметила, как за какие-то две, три недели ты опустилась. Не блестят твои ногти. Но будет еще и еще хуже. Станет тебе некогда и неважно. Ты знаешь, что такое ШШ^^ Ведь это так, будто попал человек на страшные зубцы колеса времени или попросту на зубцы часового колесика. Колесико неумолимо, оно не выпустит, возьмет оно и потянет, будет тикать на самое ухо, напоминать всякую секунду, совьет в твоем сердце маленькое певучее гнездышко, петь будет свою песню. И всюду за тобой одна песня, и всегда с тобой одна песня, И никуда ты не скроешься от этой песни: некогда! некогда! некогда! С утренними думами расстанься. Хорошо, проснув­шись, помечтать? Нет, утренние думы не придут, не возвра­тятся, ты не жди их. Да и нельзя тебе ждать: тебе дела по горло, тебе некогда. Выпей наскоро чаю, да спеши в мага­зин, да всю дорогу думай, крепко думай одну думу: кабы не пропустить чего, кабы не забыть о чем, кабы не сделать того, чего у настоящих людей не делается. У настоящих людей, ты прекрасно знаешь, свои строгие заповеди. Нару­шишь хоть одну заповедь, свернешь себе шею. Но ты не должна этого делать. Ты должна слушаться, должна поко­риться. У тебя Иринушка, и весь дом у тебя на руках. Куда они без тебя денутся,— и старик, и Катя, и Рая, и Костя, и Мотя? Надо покориться. Не хочешь? Одной трудно сделать? Тебе без Сергея трудно? Не удивляйся, если тебе помощники явятся. Только не верь им. Тебя считают в городе первою красавицей. Тебе это хорошо известно. Впрочем, вся

твоя красота.... Это не вывезет. Когда спасаются от огня, ни на что не смотрят, а давят и давят. А разве жизнь не тот же пожар, правда, огня давно нет, потопом, говорят, залило огонь, но гарь, чад. Чад ползет, его не зальешь. Это хуже огня. Тут уж, действительно, при всем желании ни на что не посмотришь. Ах, вчера вовремя не успела послать в банк, позавчера письмо, намедни вексель. А там часы побежали, и не заметила и просрочила вексель. Ну ничего. Не горюй. Охватит деловая жизнь, зачадит, и все пойдет как по маслу. А приятели непременно явятся, у вас много приятелей! Только ты не верь им. Заберешь в голову Бог знает что, выудишь из простой вежливости дружбу, а после, как все окажется не по-твоему, ведь изноешь, истерзаешься понапрасну. А к чему! И ночи у тебя не будет, и дня не будет. Одни какие-то сумерки. Зуб на зуб не попадает, вот что. Губы искусаны, веки опухли, руки, как плети, а в голове мертвая точка от злости, от отчаяния, от обиды. Только злость, и отчаяние, и обида. И, чего доброго, еще захво­раешь. Ну, хворать тебе не полагается. Собачонкой иска­леченной под забором подохнешь. Ты помнишь, Нелидов тебе о собачонке рассказывал? Конечно, помнишь. Так не верь никому и не обманывай себя. Ничего она не стоит, твоя красота. Это только так кажется. Раньше,до всяких историй, да, она передергивала, она сгибала, а теперь... Конечно, по мелочам, набалмаш, как сказал бы мастер Семен Митрофанович...»

Христина заткнула уши, словно этим хотела прогнать свои мысли, но, видно, так просто не отделаешься.

Шли часы, все стены магазина бормотали — наговари­вали ей ее же собственные мысли.

«Будь мужественной, будь правдивой, взгляни прямо. Хуже будет, и больнее. Твои знакомые начинают тебя сторо­ниться, едва приподнимают шляпу, едва кивают, переходят от тебя на другую сторону, не замечают тебя, чувствуют неловкость, когда заходит о тебе речь. Чего уж говорить, никто из них и носа не кажет. Почему это никто носа не кажет? Некогда им. Некогда? А прежде было время? Почему это все такие жестокие, и нет ни у кого сердца, а есть только слова, неверные слова. А кому охота возиться с чужими делами? Ну сама посуди, тебе есть охота? Но будь мужест­венной, это ты говорила: «Я хочу жить и не отдам себя!» Так ведь ты говорила? И уж держись до конца. О доме забудь, о старике, о Кате и Рае, о Косте и Моте, и о Иринуш-ке и о Сергее, не надо вспоминать, это только обессили­вает. Смотри, как ты осунулась, синяки под глазами, мор-

шинки. Впрочем, от этого не уйдешь. А старик... старик и вправду болен, он не притворяется, где тут представляться, когда в голове завелись тараканы и торчат ему из обыкно­венной чайной чашки коровьи ноги, а из глаз высовываются тараканьи усы! Не хочет старик дать денег? Не хочет выручить? Да, ей Богу же, у старика и денег-то никаких нет. Старик сумел прожить жизнь, а ты, ты сумеешь прожить жизнь?»

Христина вздрогнула: на улице у двери стоял какой-то господин, заглядывал в магазин, переминался, будто войти все хотел. Но, видно, раздумал и отошел прочь.

Подымалась белая метелица, крутило.

«И чего это он в окно подглядывает? Да как же не подглядывать? Ишь, как ты убиваешься, а это занятно. Тянет к чужому горю, притягивает, и ведь одна мысль тогда: «слава Богу, не меня!» И любопытно,— в театр не ходи. В беде человек большой чудак: волосы рвет, зубами скрипит, делает такие вот гримасы, как ты сейчас... На похоронах тоже,— потеха одна! Знаешь, когда после отпева­ния крышку несут закрывать гроб, ой! А чего это Зачесов повадился? И закрыл тебе кредит. Или это ты сама отказа­лась от кредита? Думаешь, за наличные лучше дело пойдет? Хорошо, валяй за наличные, только откуда ты денег возь­мешь? Что их, куры что ли не клюют? Но в самом деле, что же это такое, неужели земля клином сошлась? Неужели так-таки и нет ни одного человека, который помог бы тебе, выручил бы тебя? Неужели все такие? Нелидов? А у Нели­дова, что скрыто у него за его дружбою и вежливостью? На первых порах это еще бывает, потом откровенно что-нибудь такое и спроворит. Он приятель Сергея и не такой, как все. Совершенно верно, совершенно верно. Не выходит? Л ты потрудись. Необходимо, чтобы все было в порядке и за номером. А сама под каким номером? Не знаешь? А есть такие хитрецы, узнают. Ты Костю спроси. Костя все знает. Он поступил в лягушачью веру. Он лягушачьей лап­кой кого угодно притянуть к себе может. Номеруй эти безделушки, это отвлечет, сократит время. Удивительная пещь — время, как пустилось тогда, помнишь, в тот вечер, В день отъезда Сергея, так и пошло и пошло. Завтра платеж по векселю. Главное, чтобы не просрочить, ты не забудь, завтра платеж. Сергей забывал. Сергей тебе ножку подставил своей забывчивостью. Спасай его, спасай! Доброе дело сделаешь. А у тебя морщинки и кофточка по­висла, спасай его, спасай! Да не забудь ему денег послать. Л то, чего доброго, еще что случится: возьмет вот такой

I

револьверчик, разинет рот, наставит: бац и готово. Кто его там защитит? Кто приласкает? Кто обоймет? Кто утешит? Бедный Сергей. Что же делать, не везло бедняге. С другого как с гуся вода, а ему нетГПоигрывал в карты и так все забывал. Все бывало на свои счет записывает. Широкая натура. Приятели наедят, напьют, а Сергей за всех запла­тит. Полон дом гостей, с утра звонки. Вот она дружба! Его и просить не требовалось, сам все понимал'.' >А то часто другой и не прочь бы помочь, да не понимает,' ждет, пока не попросишь. Ты знаешь, что такое просить. А бывают такие друзья, которых надо попросить. Завтра платеж, понимаешь? Попроси Зачесова. Ты просила? Не дает? Обманывали Сергея, все обманывали. Знаешь, ему даже на почте старые марки за новые продавали. Но тебя он не обманывал... Теперь он совсем растерялся: «Руки, говорит, наложу на себя, погубил я вас». Его мучает, что он погубил тебя. И о Кате позаботься, сутки в три как свернуло ее! Подозрительно, что горло у ней болит. И о старике не забудь, ему в чашках коровьи ноги представляются, а в го­лове у него завелись тараканы. А у Кости залезняк в нутре ходит. Спасай, всех спасай! О себе забудь. Все равно».

Христина уставилась в одну точку и бессмысленно повторяла одно и то же, сковывающее по рукам и ногам безнадежное:

— Все равно, мне все равно.
^ Освободил ее покупатель. Он долго выбирал веши,

приценивался и торговался. Потом все захулил, взял какую-то мелочь и ушел.

И стало в кассе больше на какой-то двугривенный.

Пересчитала Христина какие были деньги, всю налич­ность, хотела отложить для завтрашнего платежа. Денег не хватает: о платеже и думать нечего.

«Если бы найти ей кошелек, полный золота, так просто, где-нибудь на улице, и она сразу расплатилась бы, и Сергей вернулся бы. Если бы ей найти кошелек! А как мало иногда требуется: ей кошелек, Косте нос, как на картине, и все было бы кончено».

Л

Вошел сосед Зачесов, любезно улыбался, расшаркивал­ся. Про то, про се. Он хочет поговорить с ней по секрету. За­чесов выручит!

Они скрылись вместе в комнатку за прилавком. Христина мотрела большими глазами, и сердце ее колотилось. А Заче­сов порылся в бумажнике, отыскал вексель и молча поло­жил вексель на стол.

Но ведь она не может заплатить, у ней нет денег.

— Так поступают только подлецы! — крикнул резко
Зачесов, и от крика его затрещало где-то в висячих часах
и упал маятник.

Спрятав обратно вексель в бумажник, Зачесов, не прощаясь, вышел. А сорвавшийся бой часов, и в бое ка­кие-то трескучие песни словно прыснули ей кипятком в лицо.

— Зажгите лампы! — крикнула Христина каким-то
раздирающим голосом, словно хотела выкрикнуть всю свою
обиду и бессилие, остановить подкатившиеся горячие
слезы, и стукнув кольцами о стол, пошла из комнаты в мага­
зин за прилавок.

Курьер подал пакет из банка. Опять повестка,— еще платеж! Ну, что ей делать?

«Если бы Сергей любил ее, если бы чувствовал к ней хоть каплю любви, хоть вот столько любви, хоть вот столеч­ко любви, он не допустил бы, он не мог бы допустить всех этих унижений. Да, если бы он любил ее, разве так все произошло бы. Он не знает, что с собою делать? А она знает? Но ведь она же сама настаивала на его отъезде, ведь она спасти его хотела».

— Что, что тебе надо?

Какой-то мальчик из магазина давно стоял перед Христиной и, переминаясь, жаловался, что его хозяину Ба-калову от них счет подали, а счет давно уж оплачен.

— Мотя, книгу! — кричит Христина.
Глуховатый Мотя не слышит.

Она снова зовет брата, надрывается, выходит из себя.

Наконец-то, Мотя услышал, приносит книгу. Роются в счетах. Отыскивают счет Бакалова. Действительно, по счету заплачено.

— Сергей Андреевич забыл в книге отметить.

— Забыл.

— Христина Федоровна,— жалуется Рая,— Костя опять стекло разбил.

— Где Костя?

— Вас к телефону просят! — снова и снова тормошат Христину.

Зажгли лампы.

И стены ожили: увешанные часами, глазастые, насквозь они видели, тянули свои изводящие часовые песни.

А в окно метель рвалась, дубасила о звонкую раму, лепила по стеклу широкие белые листья, белые цветы.

А когда-то Христина приходила сюда, в магазин,

такая счастливая, и готова была всякому улыбаться и со всяким кружиться под этот свистящий заметающий танец белой метелицы.

Пора было обедать. Но Христина медлила, боялась уходить,— метели боялась. Наскочит метель, набросится, иссечет все лицо, заморозит ей глаза. А ей и так холодно.

Христина, как-то крадучись, забрала с витрины драго­ценные вещицы, сунула в сумочку и пошла: все снесется в ламбард.

И в раскрытые двери метнулись тысячи костистых белых чудовищ, приняли ее и, свистя, бегливые, сшибали ее с ног.

Бесилась метелица. И хоть плачь, хоть не плачь, не поможет.

Дата добавления: 2015-08-17