Татьяна Цапля 5 страница

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. КАРТА ВИН

Ранее утро застало Алекса в банке. Он был достаточно деловым человеком, чтобы вооружиться всеми необходимыми документами: ведь банк не дает информацию кому попало. Следовало доказать, что он - тот самый человек, на имя которого поступили деньги, поэтому интересуется этим переводом на вполне законном основании.
К тому же он рассудил, что было бы нелепо говорить о том, что такой суммы он никак не ожидал и что та женщина, которая, как он предполагает, ему ее перечислила, таинственно исчезла. От этого отдавало детективом, управляющий банка мог даже вызвать полицию. Поэтому Алекс решил сказать только, что ему надо срочно связаться с людьми, сделавшими перевод. Это его партнеры, но у них не отвечают телефоны - может быть, они сменили офис, так что он обращается за помощью к банку.
Он очень надеялся на то, что удастся узнать хоть что-нибудь. В конце концов, он ведь был тем лицом, которое получило деньги, они уже пришли на его счет, так что никакой задней мысли у него быть не должно.
Однако из этой затеи ничего не вышло. В банке наотрез отказались выдавать информацию о клиентах. Как ни убеждал Алекс управляющего, на прием к которому он пробился с величайшим трудом, тот вежливо повторял одно:
- Пожалуйста, напишите вашим партнерам все, что вам нужно им сообщить, и мы обязательно передадим им ваше письмо, когда они снова обратятся к нам по какому-нибудь делу.
- А если не обратятся? - тоскливо спрашивал Алекс.
Управляющий развел руками.
- Тогда, боюсь, мы ничем больше не сможем вам помочь. Если вы станете нашим клиентом, то мы тоже будем соблюдать полную тайну, и никогда не дадим ни вашего адреса, ни телефона, ни какой-то другой информации о вас, кто бы ее ни спрашивал.
- И, может быть, окажете мне плохую услугу, - угрюмо сказал Алекс.
- Может быть. Но это наша профессиональная обязанность. Пожалуйста, пройдемте со мной, - он отворил дверь в маленькую комнату, смежную с его кабинетом. - Я вижу, что вы и в самом деле в затруднительном положении, так что постараюсь помочь, чем могу. К тому же вы прекрасно говорите по-немецки. Здесь вам никто мешать не будет. Пожалуйста, вот бумага, пишите все, что сочтете нужным, и не торопитесь. И дайте мне копию перевода - я пока распоряжусь, чтобы в компьютеры внесли все, что нужно.
- А именно?
- Мы просто поставим отметку, что для обладателя этого счета есть корреспонденция, поэтому, когда бы он ни пришел, он сразу же получит ваше письмо. Более того: если он обратится в другое отделение нашего банка, пусть даже в другой стране, ему немедленно сообщат о том, что в нашем отделении его ждет срочная корреспонденция, - компьютер у нас централизованный.
- Спасибо, - растерянно сказал Алекс. Он совершенно не представлял себе, о чем писать Шиле. Когда управляющий через четверть часа вернулся в его комнатку, он еще не написал ни одной строчки.
- После того, как вам были перечислены деньги, движения по этому счету не было, - сказал управляющий. - Собственно, строго говоря, я и этого не имел права вам говорить, но... - Он развел руками. - Бывают исключительные случаи. Я сказал вам об этом, чтобы вы знали: ваш адресат наведывается сюда нечасто. Если у вас есть другие возможности его отыскать, то лучше начать действовать, а не ждать, пока передадут ваше письмо. Ну, не буду вам мешать, вы все-таки напишите.
И Алекс остался один. Он просто представления не имел, что ему следует написать. Он даже не знал, как к ней обратиться; впрочем, решил он, для него она всегда останется Шилой, что бы впоследствии ни выяснилось. Он решительно написал:
"Любезная Шила!"
Что его подвигло на столь странное обращение, сказать было трудно, но он мудро решил, что раз оно так написалось, то лучше всего так и оставить - они с Шилой всегда понимали друг друга с полуслова, и она, конечно, поймет и на этот раз, какие чувства привели его к такому своеобразному началу. Дальше писать стало легче:
"Я постараюсь дождаться, когда пойдет снег, но это будет нелегко. Хотелось бы по крайней мере получить от тебя хоть какую-то весточку, чтобы знать, что с тобой все в порядке".
Он снова остановился. Перечитывать написанное было почему-то страшно. Потом он решился и перечитал. Надеюсь, в банке не станут вскрывать и смотреть, что я тут нацарапал, подумал Алекс. Сочтут помешанным.
Поскольку репутация помешанного уже была обеспечена и терять было нечего, он быстро приписал внизу:
"Сдаваться не собираюсь, буду искать тебя сам. Подумай о детях. Алекс."
И он нарисовал внизу большую игольчатую снежинку. Больше не перечитывая, он свернул письмо и вложил в один из конвертов со значком банка в верхнем левом углу, любезно положенных перед ним управляющим. Заклеив конверт, Алекс отправился на поиски - ему казалось, что будет надежнее, если он передаст письмо в руки самого управляющего, а не секретарши.
Поймет ли она, что он имел в виду, когда говорил о детях? Поймет, уверенно подумал Алекс. И обрадуется. Он был так в этом уверен, словно они с Шилой десять раз обсуждали возможность иметь троих детей и были в этом отношении полностью друг с другом согласны. На самом деле они никогда между собой не говорили ни о семейной жизни - своей, чужой или хотя бы в общем, ни о детях.
Отыскав управляющего, передав ему конверт и еще раз выслушав заверения в готовности помочь, Алекс вышел на улицу. Времени у него было полно. Можно попробовать разыскать Шилу в Вене - если она отсюда посылала деньги, значит, она здесь была! А может быть, она и сейчас здесь?
Алекс остановился посреди улицы, пораженный внезапной мыслью. Ну да, она посылала деньги! А почему она вдруг послала ему деньги? Что толкнуло ее на это? Надо сесть и как следует, как следует все обдумать.
Он вошел в первое попавшееся кафе и сел за столик. Не обращая внимания на интерьер, он мрачно уставился в стену и задумался, не замечая подбежавшего к нему официанта.
Лишь когда тот несколько раз кашлянул, Алекс опомнился и заказал кофе. Когда официант, кивнув, уже направился к стойке, он вдруг передумал и, вернув молодого человека, сделал заказ на полный обед. Он был голоден, несмотря на ранний час, - ему не терпелось попасть в банк, из отеля он выскочил, почти не позавтракав, и к тому же просидеть здесь он собирался долго. Так почему не использовать такую возможность?
Итак, когда Шила исчезла? Она исчезла в дверях норфолкского аэропорта сразу после поездки по мотелям, которую они предприняли по ее предложению. Можно ли считать странным, что Шиле пришла в голову идея этой поездки? Нет, признал Алекс. Во-первых, они были знакомы всего-навсего два месяца, и он не мог знать, любит ли она такие поездки. Раньше она ничего подобного не предлагала, но ведь у нее просто не было на это времени. Сама эта идея, когда она ее выдвинула, никоим образом не удивила его, она была органична, она прекрасно сочеталась со всем обликом, с самой личностью Шилы - а Алекс очень хорошо ее чувствовал.
Была ли у нее возможность сделать что-то тайком от него или с кем-то встретиться? Нет, ни малейшей. Они все время были вместе, спали тоже вместе. Правда, он обратил внимание на то, что Шила почему-то раньше уходила в свою комнату, хотя вообще была полуночницей, к тому же чрезвычайно выносливой, но она всегда уже спала, когда он приходил. Да и дорога была для нее непривычна, могла и в самом деле уставать.
Но нет, сразу же остановил он себя, она вовсе не уставала. Он вспомнил, как они сидели в ресторанах мотелей перед тем, как она поднималась в отведенную им комнату. Шила с большим аппетитом ела - похоже, чем проще была еда, тем больше она ей нравилась, охотно болтала с ним и прекрасно выглядела. Кожа ее казалась свежей, глаза отливали присущим им холодноватым блеском, она много шутила и охотно смеялась его шуткам. Нет, она не уставала!
Было ли что-нибудь необычное в ее поведении? Он уже думал об этом, когда только что получил банковский перевод. Нет, ничего необычного он не замечал, кроме одного, все того же: она уходила первой в комнату, оставляя его в баре. А он, со своим обычным тактом и привычкой никогда не спорить, соглашался и тут - мало ли что, может быть, Шиле нужно побыть одной? Алекс был самым ненавязчивым и нелюбопытным человеком на свете.
Стало быть, неохотно сделал вывод Алекс, ей надо было что-то сделать. Но что? И в каждом мотеле? Это маловероятно.
Вот если бы восстановить в памяти, в каких именно мотелях они останавливались, он бы, может быть, и смог догадаться, в чем здесь дело, или хотя бы придумать какое-нибудь мало-мальски приемлимое предположение. Но он хорошо помнил только один мотель - тот, что был раскрашен в цвета радуги. Остальные помнились смутно.
Перед ним поставили тарелку - он заказывал венский суп-гуляш. Алекс поднес ко рту первую ложку с дымящимся содержимым, проглотил кусочек мяса в густом бульоне и сразу же, хватая ртом воздух, потянулся за водой. Официант с улыбкой наблюдал за ним.
- Все в порядке? - спросил он, подходя к Алексу. - Если слишком остро, то мы можем...
- Нет-нет, все хорошо, - с трудом переводя дыхание, ответил Алекс. - Просто я не ожидал... словом, неважно.
Он с удовольствием доел острый, необыкновенно вкусный суп и в ожидании горячего снова задумался о своем.
Если говорить об этом отеле... как он назывался... нет, он не помнит... то что-то еще необыкновенное было с ним связано. Но что? Он стал последовательно вспоминать красивый холл с разноцветными нишами окон - из-за своеобразной архитектуры здания их было семь, что, видимо, и вдохновило хозяина мотеля на такое оформление. Из холла они пошли в ресторан и с большим аппетитом там поужинали. На камине или где-то еще рядом, неважно на чем, стояли глиняные уточки, необыкновенно искусно сделанные. Кругом висели плетенки, всякие изделия из веревки. Красиво было! Но тут он почувствовал, что вспоминает не то, что нужно.
Какое-то другое важное обстоятельство было связано с этим отелем. И вдруг он вспомнил, какое: они ехали и ехали, Шила сама вела машину, начала уже уставать, но ни за что не хотела останавливаться на ночь. Он даже немного вспылил, и между ними в первый раз за все время их знакомства произошло что-то похожее на ссору. Но возле этого радужного мотеля она затормозила без малейшего колебания. Она хотела попасть именно в этот мотель!
От волнения Алекс даже приподнялся на стуле. Потом, опомнившись, он снова сел и стал обдумывать свое необыкновенное открытие.
Официант принес бифштекс "Старая Вена" и осторожно поставил перед Алексом на стол. С привычной наблюдательностью людей этой профессии он сразу понял, что клиент чем-то озабочен и не следует отвлекать его лишними вопросами и разговорами. Однако что-то в выражении лица Алекса заставило его спросить:
- Может быть, вы чего-нибудь выпьете?
Алекс молча кивнул головой. Он потреблял алкоголь с той умеренностью, которая свойственна спокойным людям, ведущим здоровый образ жизни, пил очень мало и только по вечерам. Но сейчас он без колебаний заказал немного коньяку.
Бифштекс оказался настолько изумительным, что на несколько минут он даже забыл про Шилу. Мясо было такое мягкое, словно это и не мясо вовсе, а какой-то необыкновенный крем. Соус был вообще непонятно из чего сделан, Алекс, пожалуй, из предполагаемых ингредиентов поручился бы только за грибы, но результат получился просто потрясающий. Гарнирован бифштекс был отварными овощами, что тоже очень понравилось Алексу - гарнир сытный и не тяжелый. Судя по всему, в этом городе знают толк в еде, решил он, доедая бифштекс.
Он с огромным удовольствием выпил коньяку и, как только последний кусочек исчез с тарелки, снова задумался.
Итак, Шила хотела поехать именно в этот мотель! Пожалуй, это можно считать доказанным. Иначе ей не было смысла упрямится - он никогда не замечал в ней ничего, что было бы похоже на упрямство или капризы. Что же там было такого необыкновенного? Подумать только - ему предстоит сидеть здесь еще как минимум полторы недели - раньше он не может вернуться в Нью-Йорк и поехать в тот мотель!
Может быть, оно и к лучшему, решил Алекс. По крайней мере он все спокойно обдумает и не будет кидаться очертя голову с идиотскими вопросами, как сделал это в банке.
Волнение, вызванное внезапным решением жениться на Шиле, немного улеглось, и к Алексу постепенно возвращались обычная рассудительность и спокойствие. Однако по мере того, как он начинал ощущать привычную уверенность в своей способности решить любую проблему и обретал опять привычку рассуждать здраво, решение это не только не изменилось, а напротив, стало тверже. Ему предстояло еще одно потрясающее открытие - рано или поздно он должен был уразуметь, что любит Шилу, - но это произойдет еще нескоро.
Постепенно, по мере того, как подходил к концу поданный к кофе вкуснейший шоколадный торт - Алекс заказывал только кофе, кусочек торта был подарком от кафе - он пришел к мысли, что надо, пожалуй, обратиться к частному детективу. Сам первоклассный специалист в своей области, Алекс знал, что любое дело должен делать профессионал. Только это должен быть человек понимающий, не обычный полицейский, а такой, который выслушал бы его историю и понял, насколько она серьезна.
Он быстро доел торт и, путаясь в незнакомых шиллингах, оплатил счет. Оставляя деньги, он сердечно поблагодарил официанта. Эту манеру он перенял от Шилы - она всегда была очень внимательна к тем, кто ее обслуживал, и официанты, продавщицы в магазинах, таксисты обычно сразу же расплывались в улыбке, слушая искренние слова благодарности. Каким-то непостижимым образом она давала им понять, что видит в них таких же людей, как и она сама, пусть и другого круга, и они готовы были на все, чтобы услужить ей. Алекс сразу почувствовал, что это проявление высокой культуры, понял, насколько легко сделать людям приятное и как высоко это вознаграждется, и сразу же стал вести себя так же. Получилось у него это совершенно естественно, не приходилось делать над собой ни малейшего усилия.
Из кафе он помчался прямо в отель - время было подходящее, но и тянуть было особенно нечего, Роджерс мог вот-вот уйти с работы, так что Алекс поторапливался. Набрав номер телефона своего друга, он сначала поговорил с ним о делах и с удовольствием узнал, что причина искрения "железки", которую он выявил в самолете, подтвердилась, так что удалось вновь заставить ее вести себя прилично.
- Вот за это спасибо тебе, особое спасибо, - сказал Роджерс. - Мне удалось уладить с твоей помощью несколько весьма неприятных конфликтов. Ну, а как твои дела?
- Мне нужен хороший частный детектив.
- Так, - после некоторого молчания спокойно сказал Роджерс. - Там или в Нью-Йорке?
- В Нью-Йорке.
- Подожди минутку.
Алекс услышал, как Роджерс открывает ящик стола, потом раздался шелест - вероятно, он переворачивал страницы записной книжки.
- Записывай, - и Роджерс продиктовал номер телефона. - Этот парень работает в полиции на очень странном положении. У него есть и лицензия частного детектива, и полицейское удостоверение, что, вообще говоря, невозможно и незаконно. Но там специально для него создали какую-то должность, настолько он хорош. Обожает всякие загадки. Не знаю, как он справится с твоей, но когда в банке у Майерса было совершено крупное мошенничество, он в два счета разобрался, в чем дело. Ты можешь позвонить ему прямо оттуда и поговорить с ним, мы оплачиваем все твои разговоры. Не стесняйся.
- А как его зовут?
- Уиллет. Мистер Ричард Уиллет.

Дик взял на себя неприятную обязанность сообщить Минлентам о продаже письма и перстня. Медведь мужественно предложил ему пойти вместе, но Дик отказался: все-таки он ведет это дело.
Раговор и в самом деле получился неприятным. Минленты, правда, уже не ожидали, что им придется когда-нибудь вновь увидеть шкатулку, и отчасти смирились с ее потерей, но все же известие о том, что они лишились почти миллиона долларов, повергло их в отчаяние. Дику пришлось выдержать град неприятных вопросов, на которые у него не было особенно ясных и конкретных ответов.
Ему было не только неприятно, но и скучно с Минлентами и не терпелось уйти. Единственное, что интересовало его, - это их дочь, Клара, но ее ведь все равно не было дома.
- Скажите, - спросил он, - а шкатулка прнадлежала вашей дочери официально?
- Ну конечно, - ответил лорд Минлент. - Мой отец оставил много редких и ценных вещей. Шкатулка вместе с содержимым переходит к Кларе по завещанию.
Дик невольно огляделся по сторонам. Лорд Минлент перехватил этот взгляд и нахмурился. В этой комнате, холодной, неуютной, не было ничего, на чем останавливался бы взгляд; скорее всего, большая часть коллекции уже существовала только на бумаге.
Дик постарался распрощаться как можно вежливее. Ему было жалко Минлентов. Сколько их, вот таких обедневших аристократов, цепляется за свое благородное происхождение и не выдерживает неравной борьбы с новыми поколениями, предпочитающими погоню за деньгами уважению к голубой крови! Он вспомнил лицо на фотографии. Клара Минлент, пожалуй, сумеет выстоять в этой схватке.
Всю дорогу обратно в полицейское управление он напряженно думал. Могла ли Клара украсть свою собственную шкатулку, как он было заподозрил? Был ли в этом какой-то смысл? Сомнительно: лорд Минлент, конечно, не лгал, когда в прошлый раз заявил, что если намерение продать шкатулку и было, то только в пользу Клары. Что такое было в ее ванной? У Шерлока Холмса тоже было такое: когда доктор Уотсон спросил его, где ключ к этому делу, Великий Сыщик ответил: "В ванной". "Человек с рассеченной губой" - совершенно гениальная по задумке и увязке деталей история, где ясно и последовательно показан процесс раскрытия тайны.
Дик не стал говорить этого Минлентам, но он был совершенно уверен в том, что шкатулку можно вернуть. Почему-то ему очень хотелось сделать это для Клары. Похититель продал письмо и перстень, потому что ему срочно понадобились деньги, так срочно, что он не стал выжидать, хотя не мог не понимать, на какой риск идет. Может быть, надо было оплатить счета или отдать старые долги.
А может быть, оплатить предвыборную кампанию...
Снова возник Джонсон со своим синим трюмо и, конечно, братом-близнецом. Дик мысленно сплюнул. Ну что за детство, честное слово!
Он постарался опять прибегнуть к опыту своего излюбленного героя - Шерлока Холмса и хорошенько пробежался мысленно по его расследованиям. Выходило, что близнецы встречаются дважды - первый раз в "Пестрой ленте", где сходство сестер-близняшек никак не сказывается на сюжете; второй раз один и тот же человек выдает себя за двух разных людей, а чтобы их сходство не бросилось в глаза - за братьев-близнецов. "Приключение клерка". Совершенно другой разрез!
Но тут же он вспомнил и свой собственный опыт. Когда он был маленьким, рядом с ними жила семья, где были девочки-близняшки. С самого раннего детства они привыкли подменять друг друга, делали это постоянно, а потом провернули такую штуку: поступили сразу в три колледжа. Она из близняшек училась в одном колледже, другая - в другом, а в третий они ходили по очереди, каждая изучала определенные предметы и сдавала экзамены. Диплом им выдали, конечно, один, но это было совершенно неважно: любая из сестер могла предъявить его, устраиваясь на работу. И ни разу они не попались! Они были похожи, как две горошины, и их совершенно невозможно было отличить, даже несмотря на то, что они никогда не одевались совершенно одинаково, хотя стиль в одежде у них был один и тот же.
Попробовал бы Конан Дойль описать эту историю, подумал Дик, и его немедленно обвинили бы в схематичности и нежизненности сюжета. Из этого следовал логический вывод, что такие случаи бывали. Значит, скидывать их со счетов нельзя!
Припарковав машину, Дик вошел в управление и сразу же, не заходя к себе, направился к Медведю.
- Ну, что там? - приветствовал его тот.
- Ничего хорошего, - ответил Дик хмуро.
- Сильно расстроены?
- Очень.
- Вы им ясно объяснили, что теперь уже, к сожалению, ничего нельзя поделать?
- Ясно. И спросил, есть ли у них какие-нибудь документы. Оказалось, что нигде, кроме завещания отца Минлента, по которому "шкатулка Моцарта со всем содержимым переходит в собственность его горячо любимой единственной внучки Клары", не было написано черным по белому, что шкатулка принадлежала Моцарту. Просто вся семья об этом знала - и все. Поэтому они, как разумные люди, поняли, что доказать теперь ничего нельзя. Во всяком случае никаких доказательств, достаточных для того, чтобы признать продажу недействительной, нет.
- Еще какие-нибудь новости есть? - спросил Медведь.
- Есть, - сказал Дик. - Много.
Медведь подался вперед.
- Моцарт, - начал Дик. - Вольфганг Амадей. Родился 27 января 1756 года в Зальцбурге. Это маленький городок совсем близко от Вены. Его отец, Леопольд Моцарт, тоже был музыкантом. Ребенок начал изучать музыку в три года! А в шесть лет он уже сочинял целые сонатки, которые по своему художественному совершенству не только не уступали, но даже превосходили самые удачные произведения тогдашних венских музыкантов. Отец повез сына в Мюнхен, Лондон, Вену и Париж. Везде он производил необыкновенный фурор. Услышав любую мелодию, ребенок немедленно повторял ее практически на любом музыкальном инструменте, украшая при этом необычайно выразительными и красивыми вариациями. Его музыкальный слух казался фантастическим. На клавесине он импровизировал так, что мастера этого дела только рты раскрывали. В четырнадцать лет он поехал с отцом в Италию и начал писать оперы. Например, он написал "Мнимую садовницу", которую по сей день ставят на оперных сценах. Однако золотым временем детства и ограничивается период благополучия Моцарта. Впоследствии он, обремененный большой семьей, вынужден был постоянно писать на заказ, чтобы прокормиться. Кстати, он был первым музыкантом, который предпочел жизнь свободного художника, отказавшись работать на богатого вельможу и существовать при нем - это было бы что-то вроде полукрепостничества. Чтобы вырастить своих детей, Моцарту приходилось писать концерты для разных инструментов, концертные арии, сонаты для одного, двух или трех инструментов, квартеты, квинтеты для смычковых, серенады для духовых, песенки, мессы, симфонии, оратории, оперы. Все это отличалось поразительным совершенством формы и необычайной музыкальной красотой. Вас эти сведения согревают?
- Нет, - честно признался Медведь.
Дик вздохнул.
- В биографии Моцарта, которую я с величайшим интересом прочел вчера вечером в библиотеке, нет ни одного периода, когда он мог бы позволить себе драгоценный перстень. Даже с учетом того, что тогда драгоценные камни не стоили таких бешеных денег, да и работа, которая сейчас называется старинной, тогда, разумеется, таковой не являлась. Только в детстве Моцарты имели приличные доходы, но если бы шкатулка осталась со времен детства, Моцарт, конечно, продал бы ее, чтобы выжить в тяжелые времена. У него было шестеро детей... Если бы он знал, сколько будет со временем стоить один-единственный листок, написанный его рукой! Но тогда это были ничего не стоящие бумажки. К тому же Моцарт вел совершенно эпикурейский образ жизни - по музыке видно, как он умел ценить ее радости. А на это требуются немалые средства.
- Вы хотите сказать, что шкатулка была не подлинная?
- У меня нет оснований с уверенностью делать подобные утверждения, - сказал Дик. - Послушайте дальше - может быть, вам придет в голову что-нибудь другое. По заказам различных театров Моцарт писал оперы. Например, в Праге он написал для одной итальянской труппы оперу "Дон-Жуан". Это, несомненно, одна из лучших опер, какие когда-либо украшали оперную сцену! "Дон-Жуан" - такое чудо музыкального совершенства, что никаких слов не хватает, чтобы описать его. Это одно из высших чудес искусства звуков. В опере Моцарт - все равно что Шекспир в драме, Бетховен в симфонии или Пушкин в поэзии. - Дик остановился, прикидывая про себя: не надо ли пояснить, кто такие Шекспир, Бетховен и Пушкин, но потом отверг эту идею. - Между прочим, как и многие другие гении, он ушел из этого мира, не достигнув 37-летнего возраста; увы, то же самое можно сказать о Байроне, Рафаэле, Пушкине... История с его отравлением...
- С отравлением? - оживился заскучавший было Медведь.
- Да, вокруг жизни и особенно смерти Моцарта ходило множество слухов и легенд. Одна из самых популярных - что его современник, композитор Сальери, отравил Моцарта из зависти к его гениальному дару. Русский поэт Пушкин написал об этом небольшую трагедию. Я читал ее, к сожалению, в переводе. Кстати, в другой трагедии того же цикла он рассказывает историю Дон-Жуана. Его гений, хотя и выраженный в литературной, а не музыкальной форме, близок гению Моцарта. Оба были большие жизнелюбы и понимали толк в удовольствиях, потому их и привлекали одинаковые сюжеты. Мне выпало счастье слышать "Дон-Жуана" дважды, и оба раза в лучших театрах Италии. В Берлинской опере я слушал "Свадьбу Фигаро" - немцы вообще очень любят Моцарта и постоянно ставят его. Моцарт написал "Свадьбу Фигаро" за шесть недель! Это при том, что оперы иногда пишутся годами. Несмотря на этот невероятный срок, "Свадьба Фигаро" - само совершенство. Ведь сюжет Бомарше в общем-то не очень подходит для оперы, но Моцарт справился с задачей гениально, насытив музыку необыкновенными по красоте мелодиями. "Дон-Жуана" я слышал и в Париже, в Большой парижской опере. Это было ужасно: вместо двух действий, как написано у Моцарта, было почему-то пять, сделали какие-то вставки, не имеющие ни малейшего отношения к авторскому замыслу, а в конце, после сцены в аду, и вовсе вставили похоронное пение над гробом Донны Анны под звуки моцартовского знаменитого "Реквиема".
- Разве похоронный марш тоже написал Моцарт? - спросил Медведь.
"Господи!" - подумал Дик Уиллет.
- Не похоронный марш, - сказал он терпеливо, - а "Реквием". Мне эта постановка в Париже показалась странной. Попробовал бы кто-нибудь, например, отрезать фигуру святой Варвары на "Сикстинской Мадонне" Рафаэля, хотя некоторые эстеты считают ее несколько жеманной и гораздо слабее остальной картины!.. Никому ведь это не приходит в голову, верно? Так почему же с Моцартом можно поступать подобным образом?
- Расскажите подробнее про "Реквием", - попросил Медведь.
- Слушаюсь, - сказал Дик с некоторой иронией. - "Реквием". В творчестве Моцарта стоит особняком - это уже не комическая опера, не "веселая драма", как сам Моцарт называл своего "Дон-Жуана", а траурная месса для хора, квартета солистов и большого оркестра. В отличие от других произведений Моцарта, "Реквием" наполняют траур и скорбь - вероятно, сказалась тяжелая болезнь композитора и соответствующее психическое состояние. "Реквием" тоже писался по заказу: его заказал Моцарту граф со странным именем Вальзегг Штуппах...
- Как вы сказали?
- Вальзегг Штуппах. Да-да, не смейтесь. Так звали этого графа, и именно под этим именем он и намеревался опубликовать музыку Моцарта - для того он и заказывал "Реквием", чтобы выдать произведение своего гениального современника за свое собственное. Он готов был заплатить за "Реквием" хорошие деньги. Но принявший заказ Моцарт был уже смертельно болен лихорадкой и не успел закончить реквиема - это сделал его ученик, я сейчас не могу вспомнить фамилию - то ли Зюсмайр, то ли Зеймайр. Так вот, специалисты и по сей день спорят о степени участия этого Зюсмайра-Зеймайра в написании "Реквиема". Другая версия - отравление Моцарта масонами. Он был членом масонского общества - "свободным каменщиком". И слава Богу, что был: его увлечение масонством привело к созданию "Волшебной флейты" - сюжет морализован, несколько утопичен, но музыка этой оперы - настоящее чудо, по сей день сводящее с ума меломанов. Ходили слухи, что между Моцартом и масонами начались какие-то трения, и они отравили его - то ли из ненависти, то ли чтобы он не выдал каких-то их тайн. Но об этом пишет главным образом немецкая литература крайнего националистического направления.
- Вы думаете, его могли отравить из-за шкатулки? - спросил Медведь.
"Господи!" - снова подумал Дик Уиллет.
- Мы не можем делать подобные предположения, - сказал он.
- Тогда откуда она у него взялась? Может, у него были богатые родственники?
Дик улыбнулся.
- Предки Моцарта в течение нескольких столетий были каменщиками, - сказал он. - Его дед стал переплетчиком, а его старший сын, отец Моцарта, обнаруживал явный талант к музыке и занялся ею, перебравшись в Зальцбург. Остальные сыновья, братья Моцарта, тоже стали переплетчиками. Еще и сейчас в родном городе деда Моцарта, Аугсбурге, есть переплетчики-Моцарты. Мать его была простая женщина, дочь полукрестьянина, если можно так выразиться, совсем маленького зальбургского чиновника. Она говорила только на народном зальцбургском диалекте.
Медведь задумался.
- Но что же нам делать с этими фактами? - спросил он.
В дверь постучали; заглянул дежурный.
- Вам звонят, мистер Уиллет, - извиняющимся тоном сказал он. - Я сказал, что вы заняты, но звонок международный, из Вены, и этот человек очень просит, чтобы вы с ним поговорили.
- Из Вены? Как интересно! Кто это вам оттуда может звонить?
- Во всяком случае, не Моцарт, - ответил Дик.
Он прошел к себе в кабинет и неохотно взял трубку.
- Слушаю.
- Простите за беспокойство, здравствуйте, - сказал мужской голос. - Меня зовут Алекс Кинтер. Мне очень нужна помощь, и я хочу предложить вам работу в качестве частного детектива.
- Вы американец? - спросил Дик.
- Да. В Вене я нахожусь по поручению фирмы, где работаю уже почти десять лет.
- Что у вас случилось? - спросил Дик, стараясь не слишком показывать, как ему не хочется продолжать разговор.
- Моя невеста пропала. Ее исчезновению сопутствовали странные обстоятельства.
- Какие обстоятельства?
- Видите ли... мы с ней поехали путешествовать, а потом она вдруг сказала, что ей надо срочно вернуться домой и отправилась самолетом. И больше я о ней ничего не знаю. Мне банковским переводом прислали крупную сумму денег, и я думаю, что это сделала она.
- Почему? Откуда у вас такая уверенность?
- Не могу вам сказать, - признался Алекс. Говорить по телефону про снежинки было как-то неловко. - Но думаю, что это она. Она была богата и...
- Послушайте, господин Кинтер. Когда вы видели вашу невесту в последний раз?
- Месяц назад.
- Где?
- В аэропорту в Норфолке.
- В Норфолке? - машинально переспросил Дик.
- Ну да. Мы ехали из Нью-Йорка в Норфолк, а потом она отправилась назад самолетом и пропала куда-то.
Дик вздохнул. Это уже было слишком. На его столе лежали длинные списки людей, которые путешествовали по шоссе из Нью-Йорка в Норфолк. А тут еще один!
- Господин Кинтер, - сказал он, стараясь не спешить и произносить слова медленнее. - Я уверен, что ваша невеста найдется. Вы должны и сами понимать, что месяц - это не срок. Наберитесь терпения. Или же вам придется обратиться к кому-то другому - уверяю вас, дело, которое я сейчас расследую, отнимает все мое время и все мои силы. Поймите меня, пожалуйста, правильно. Я могу заниматься частным сыском лишь тогда, когда это не вредит моей работе в полиции.
- Но Шила оказалась не Шила, - Алекс говорил уже что-то не то, но отказ Дика его так расстроил, что он вновь утратил способность мыслить логично и говорить ясно. - Люди, с которыми она здоровалась на моих глазах, говорят, что не знают никого с таким именем!
- Вам надо обратиться к этим людям.
- Я пробовал. Ничего не вышло.
- Сколько времени вы были знакомы со своей невестой?
- Два месяца.
Дик снова вздохнул. Ситуация казалась вполне очевидной: по каким-то причинам юная особа не назвала своего настоящего имени. Может быть, она даже замужем. И теперь молодой человек встревожен и обижен. Очень жаль, но у него, право же, нет времени.
- Надеюсь, господин Кинтер, у вас все будет хорошо, - сказал он мягко. - Я думаю, что ваша Шила жива и здорова, она просто решила на время уехать куда-нибудь; а может быть, простите меня за откровенность, сочла, что ваши отношения бесперспективны и будет разумнее прервать их сразу.
- Она бы мне сказала, - уверенно ответил Алекс.
Дик помолчал. Откровенно говоря, этот Кинтер производил приятное впечатление; его уверенность в невесте звучала не как бахвальство знающего свою неотразимость мужчины, а как знание умного и понимающего человека, сумевшего построить доверительные и по-настоящему хорошие отношения с женщиной. Но заниматься этим он сейчас и в самом деле не мог, хотя в другое время охотно попробовал бы помочь человеку с таким голосом.
- Прошу вас не воспринимать мой отказ как обиду и нежелание вам помочь, - сказал Дик. - Просто я и в самом деле сейчас никак не могу этим заняться.
Растроенный мужской голос попрощался с ним и дал отбой; Дик с некоторым облегчением положил трубку и схватился за пульт дистанционного управления. По телевизору вот-вот должны были показать повтор полицейского сюжета с картой, и он хотел еще раз посмотреть, достаточно ли крупным планом ее показывают и хорошо ли видны отмечающие мотели остроконечные снежинки.

Дата добавления: 2015-08-20