По моему выводу не болезнь играет роль над челове­ком, а по излогу Иванова играет роль человек над бо­лезнью.

Я больше надеялся на воздух и воду да землю путемвдоха-выдоха чистого воздухаи мгновенное выздоровле­ние».

В марте 1967 года Учителя постигло еще более серьез­ное испытание. Он обнаружил у себя на правой стопе ра­ковую опухоль. Учитель начал борьбу с врагом. Он нашел здорового некурящего человека — Якова Крапивкина, и они по очереди стали массировать больную ногу. Учитель много ходил по снегу, и через 15 дней упорного труда опухоль сошла - образовалась водянка и все вышло на­ружу в виде гноя.

Рассказывает Софья Яковлевна Синякова, пенсионер­ка, г. Николаев: «В ноябре 1959 года я пришла к своей знакомой с которой мы вместе лечились в Харькове. Она сказала, что в Николаев приезжал такой человек, голый, в одних трусах и спас женщину. Когда она мне рассказала об этом человеке, я сразу решила, что он меня спасет. Я была тяжело больна. От меня врачи, профессора отказались, я была обречена на смерть. И когда я услышала об этом человеке, тут же по­просила адрес.

Побежала на Чкалова, 10, а там жила такая Люба, она лежала 13 лет, не поднималась, была парализованная, и в то же время она умалишенная была. Учитель ее с первого раза поднял. Я выпросила у нее адрес. И только мы узнали адрес, в тот же вечер мы с мужем уехали. Мне казалось, что я вновь появлюсь на свет — чувствовало мое сердце.

Когда мы приехали, поздно вечером, нас завели в комна­тку и говорят: «Утром, когда придет Учитель, поцелуйте его в щеку». Я не помню, как дождалась этого утра, всю ночь не спала. И когда вошел Учитель, я его увидела перед собой, такого большого, мне показалось, что он до самых небес. Я тут же подошла к нему, поцеловала его в щеку, и он говорит: «Деточка, с чем же ты ко мне приехала?» Я говорю; «Учитель, от меня отказались врачи, профессора». Он говорит: «Ничего, не волнуйся, деточка, ты еще долго будешь жить». Помыл мне ноги и говорит: «Иди, деточка, на улицу и попроси у Учителя здоровья. Скажи: «Учитель, дай мне здоровья, дай силы, дай волю. Попроси и потом при­дешь ко мне». Я пошла на улицу, попросила. Мне так легко стало. Прихожу - он взял меня за ручки и говорит:

«Посмотри на сердце, на легкие. Не кушать субботу до 12 часов воскресенья и мыть ноги выше колен утром и вечером, на землю не плевать, быть добрым человеком. И как только выйдешь из дому, встретишь бедного — подай ему 50 копеек. Скажи: «Я подаю за свое здоровье».

Мы уехали, в Сулине сели на поезд, приехали в Ростов. Учитель мне разрешил все кушать, хотя я уже три года ничего не ела, только на одном кефире жила, и все равно у меня все болело. Купила фаршированного судака, и его цели­ком съела. Муж на меня смотрел во все глаза. Скушала су­дака, сели в поезд, и я легла спать. Я спала таким крепким сном — по-видимому, отсыпалась за те все месяцы, что не спала. Целыми месяцами я глаз не могла сомкнуть, пока ме­ня в Харькове кололи - я начинала спать, а так — не спала.

И я уснула крепко-крепко. Потом меня еле разбудили, когда надо было выходить. Приехали домой. Погода - грязь, дождь со снегом, а я — по снегу босиком. Я чувствовала, как будто вновь народилась на свет.

На Новый год заболела. Поехала к Учителю. Закуталась вся, рот, нос закутала, одни глаза только видно. Приезжаю, а Учитель говорит: «Ну что, испугалась? А ты с людями здороваешься?» Я говорю: «Учитель, маю». Он говорит: «Надо здороваться побольше и рассказывать людям». И да­же не притронулся ко мне. И я опять — как младенец, ниче­го у меня не стало болеть. Я думала, он мне ножки помоет, примет, а он — не стал. Я вновь поехала домой. Еду, плачу, думаю: «Что ж такое, Учитель меня больше не захотел принимать?» А потом мысль приходит: «Так у меня ничего не болит, чего же я волнуюсь?» Я приехала домой и опять до первого мая ходила раздетая, ножки мыла, всю зиму боси­ком гуляла по снегу.

Потом забеременела я. А Учитель говорил: «Соня, смот­ри, аборт ни в коем случае не делай. Природа наказывает человека. Когда человек делает аборт, он не знает, кого он губит. Поэтому ни в коем случае аборта никакого не де­лать». И у меня потом родилась Леночка.

После Леночкиного рождения Учителя сразу забрали, и мы noexaли, когда Учитель был в Казани. Мы приехали к Ульяне Федоровне в Красный Супин, а она говорит: «Соня, поезжай скорее в Казань и скажи, что ты племянница его, а иначе не добьешься свидания». А у Лены была тяжелая анги­на, и потом появились сердечные приступы. И мы — скорей на поезд.

Приехали мы в Казань, и этот городок, где больницы, в самой середине находился. Снег глубокий выпал, выше колен, мороз тогда сильный был, январь или декабрь, не помню. Мы остановили такси, таксист нас взял, и сидит там такая полная женщина. Спрашивает: «А к кому вы едете?» Я го­ворю: «К Иванову». — «Ух, как он нам надоел! Все посылки да посетители».

Я говорю: «Значит, хороший человек, раз посылки да посетители».

Приехали, подошли к дежурному, а он нам: «Как это вы могли приехать, у вас что, разрешение есть?» Я отвечаю: «Ничего у нас нет, мы от жены приехали, жена его больная лежит, она нас послала к нему, чтобы мы узнали его со­стояние здоровья». Он стал звонить в отделение: «Главврач говорит, что вы не имели права ехать». Я говорю: «Разрешите мне, пожалуйста, пройти к главврачу, больше мне ничего не надо, только поговорить с его лечащим вра­чом. Объясните мне, что с ним?» — «Хорошо, врач позвони­ла, чтобы вас провели». Я беру Леночку на руки, а у меня ее тут же выхватили часовые — там по два часовых на воро­тах стояли. Леночку выхватили, отдали мужу, повели меня одну. Такое страшное здание, это тяжело даже вспомнить! Мы заходим — сидит врач: «Кто вы такая?» — «Я племян­ница Учителя». — «Миша, иди в камеру, спроси, что за пле­мянница приехала к нему?» Этот Миши пошел, пока он хо­дил, я говорю: «Вы мне скажите, как его состояние здоро­вья?» Она как стукнет кулаком по столу: «Да он как бугаи здоровый, здоровее вас и меня!» Я только не успела одно спросить: «Зачем же вы его держите, раз он здоровый?» И тут входит Миша: «Он сказал, что у пего племянников и племянниц много». Она мне: «Три минуты свидания». И тут ' же меня выводят. Я говорю: «Мне больше ничего не надо». И только меня вывели — ведут Учителя. С одной стороны врач идет, с другой — сестра. Учитель только приходит к нам а комнату, подходит к мужу, раз - и тут же хватает Ле­ночку на руки. Сажает ее на колени и говорит: «Ну, что там, Сашенька, дома у нас?» Я говорю: «Учитель, роднень­кий, Ульяна Федоровна сейчас приболела немного, воспалением легких переболела, но уже лучше ей стало».

Только три минуточки посидели, несколькими словами переговорились, и тут же его поднимают — и увели нашего дорогого Учителя».

Paз в год в больницу приезжала из Москвы комиссия по освидетельствованию больных, она имела право пред­ставить выздоровевшего больного на выписку. Председа­телем комиссии был профессор Лунц Даниил Романович, который был знаком с Учителем по встрече в Москве в 1958 году.

«Он знал мою деятельность, что я больному помогал а он этого не хотел. А меня Лунц спросил: «А вот если ты помрешь, куда твоя тайна денется?» Я в карман не лазил за словом, говорю Лунцу: «Я не имею никакой тайны, а вот истина есть: разувайся, раздевайся — и вслед за мною!»

В октябре 1965 года была первая комиссия. Лунц отка­зал ему в выписке.

20 июля 1966 года Учитель готовился ко второй ко­миссии. Лунц предложил ему выступить, и дал для этого два часа.

«Я им рассказал про новое небывалое, про первого неза­висимого и второго зависимого человека...»

Кроме того Учитель подготовил комиссии письмо с такими словами:

«Профессора, врачи, и все люди... Ваш поток в жизни ведет к одному: мы умираем. Все вы люди не такие как я — иду по своей дороге не начатой. Я от вас ничего не про­шу. Я не делаю вам плохого: не убиваю, не граблю. А про­сить буду, умолять, чтобы вы сознательность заимели. Самое лучшее из всего - воля и доступ к Природе, чего и хочет получить Иванов...»

Был ли шанс у Учителя выйти из больницы? Был. Только для этого надо было публично отказаться от своей Идеи. Он этого не сделал, и комиссия под председатель­ством того же Лунца снова отказала ему в выписке.

13 декабря 1966 года Учитель начал небывалый даже в его практике эксперимент по длительному воздержанию от пищи и воды. Декабрь, январь и февраль прошли в та­ком режиме. 16 февраля третьей комиссией, председателем которой был уже другой врач. Учитель был выписан в гражданскую областную больницу. Через три дня после этого он впервые за 68 дней принял пищу.

«20 февраля 1967 года — это мой 68 день терпения. Я его с доброю душою и с сердцем так хорошо встретил и проводил энергично. 20 февраля стал кушать сознатель­но».

Только 4 мая 1967 года Учитель был переведен из Ка­занской в Новоровенецкую областную больницу недале­ко от города Гуково Ростовской области.

Рассказывает Петр Никитович Матлаев, бывший шах­тер, хутор Верхний Кондрючий:

«За год до перевода Учителя из Казанской психбольницы в Новоровенецкую я собрался поехать к. нему в Казань — проведать его, повидаться с ним. Я был в отпуске в Москве, старушки поддержали мое решение — дали по десятке денег, и я поехал на автобусе до Казани. Это была психбольница союзного значения. Когда я подошел ближе, то понял, что попал, куда надо: возле корпуса был высокий кирпичный за­бор, метров 5 высотой, сверху была колючая проволока, все было ярко освещено... Когда я вызвал дежурного врача, то мне пришлось назваться родственником Учителю. Ему ска­зали, что приехал молодой мужчина — Учитель подумал, что приехал его сын Яков. Бежит такой радостный: он очень любил своего сына... И он сказал: — Петро, это ты! Я так думал, что это Яшка. Ты-то смог приехать, почему же Яшка не смог?

Встреча проходила в присутствии семи-восьми человек, разговор шел простой. Приняли все домашние передачи. Го­ворил я не столько с Учителем, сколько с врачами: их очень интересовало мнение простого деревенского человека; они понимали, что Учитель — необычный человек с необыч­ными способностями, потому что они были у него на прие­ме.

Я дал Учителю деньги, которые передали бабушки. И врачи спросили: «Зачем вы даете ему деньги?» — «Чтобы Учитель мог ехать домой», — сказал я. Хотя он наверняка все их раздал людям. Учитель говорит: «Вы меня выпустите отсюда, у меня же деньги есть! Я куплю себе костюм». А врачи говорят: «Куда же ты сможешь ехать в костюме? — Они же знают, что костюм ему не был нужен; они тогда о нем больше знали, чем мы сейчас. — Мы тебя бы выпустили, так ты доедешь до Москвы, снимешь костюм и поедешь раздетый. Так что выпустить мы тебя не можем никак...»

Учитель рассказал, что ему дали место для обливания, что он занимается бегом с группой — вдоль забора бегали с ним, кто хотел закалиться. Жизнь в условиях этого «замка» была относительно свободная...

На прощание я сказал врачам: «Мы надеемся, что вы его

когда-нибудь выпустите».

И снова, как преступника. Учителя повезли через всю страну: тюрьма в Харькове, тюрьма в Ростове, Новоровенецкая психбольница — мрачные безликие здания в без­людном уголке Ростовской области.

Учителя принял врач Эдуард Федорович Холодный, его старый знакомый по встречам в Ростовском медицин­ском институте. Но несмотря на такое знакомство, усло­вия содержания здесь оказались для Учителя значительно хуже, чем в Казани. Срок принудительного лечения был определен в шесть месяцев - до 11 ноября 1967 года.

Рассказывает В. Л. Сухаревская:

«В Казани Учителю было неплохо по условиям: выпус­кать — выпускали, разрешали ему купаться, бегать. А та­кого, как в Новоровенецкой психболышце, куда его отправи­ли после Казани — не было нигде. Ему там плохо было, и мы с Сашей Брижаневым поехали туда, а Учитель услышал мой голос во дворе и кричит: «Валентина! Спаси — погибаю!» А у Леонтьевны — нет ни копейки. Но если я не помогу — Учи­тель погибнет. И обратилась я к знакомым девчатам на маслобойню, чтобы они ссудили мне тонну масла без денег для продажи — доверие такое мне было, сразу дали, не отказали. Погрузили это масло в три мотоцикла, поехали в Комму нарек... Распродала все масло — собрались у меня деньги. Расплатилась я с девчатами за масло и еще оста­лось. Иду я к заведующей больницы, оставляю ей деньги, а она — в скандал.

У санитарки прошу адрес этой заведующей. И рано ут­ром еду домой к ней в Гуково. Прихожу, она дома. Поздоровались, стали говорить. Прошу прощения у нее: я, мол, по­ступила гадко, я колхозная неграмотная женщина: ни ума, ни обхождения у меня нет. И договорились с нею до того, что оставляю на столе у нее конверт с деньгами и уезжаю. Приезжаю в больницу — Учителя ко мне выпускают, ку­паться уже разрешают в пруду - тут порядок. И Учитель просит: купить надо сюда какой-нибудь приемник. Я тут же покупаю «Спидолу» и везу в больницу. А Учитель еще просит: «Валентина, купи какой-нибудь телевизор, если бу­дет возможность». Я прошу ребят поискать телевизор, тогда они были дорогие. Дмитрий Николаевич советует ку­пить телевизор марки «Восход». Купили, привезли его в больницу — Учитель такой довольный остался! И от этой покупки осталось у нас пять рублей. Учитель говорит: «Поезжайте на «Красный Партизан», покушайте мороже­ное». Никогда не забуду, как мы на эти пять рублей ели мо­роженое!»

Даже после окончания шестимесячного срока Учителя не выпустили сразу. В феврале 1968 года он еще в неволе, ждет решения Красносулинского народного суда, пишет просьбы об освобождении в Ростовский областной псих­диспансер. С большой неохотой судебно-медицинская машина выпускает Учителя. Он не был дома около трех с половиной лет.

Дата добавления: 2015-07-19