П. КРЕТЧМАР 10 страница

--------------------------------

<1> Jahrbuch fur Dogm, Bd. 17, S. 263.

<2> Возможность внесения предмета предоставления в имущество получателя вне цели Кляйн допускает на с. 51 (a.a.O.), где заявляет "что целеполагание может быть отделено от предоставления, следовать за ним или предшествовать ему".

Легко понять, какое значение имеет при такой quaternio terminorum <1> тот вывод, что causa должна принимать договорный характер там, где правопорядок из высших соображений не раскрывает имущество получателя для предоставления. Понимания существа исполнения можно достичь не с помощью априорных спекуляций о природе causa, а путем рассмотрения установленных законом черт, присущих causa solvendi. Решающее значение имеет здесь то обстоятельство, что соответствующее содержанию обязательства поведение должника является выражением и осуществлением лежащей на нем этической обязанности.

--------------------------------

<1> S. 48 (Fn. 1): рассматривается как поддержка предложению, согласно которому каждый может в сфере своих полномочий запретить другому вторжение, что означает таким образом, что для завершения дарения, по Кляйну, необходимо согласие получателя с целью - со ссылкой на § 903 ГГУ!

Совершение им действий по предоставлению с юридической точки зрения является не просто предоставлением для достижения цели, но следствием этического требования, реализации которого соответствует правовая норма <1>. С этим связано и дальнейшее представление о том, что должник, исполняющий это требование, тем самым освобождается от своей обязанности: исполнение есть освобождение через реализацию обязанности, а не по милости кредитора.

--------------------------------

<1> Значимость этого обстоятельства должна сохраняться в противоположность отличающимся точкам зрения. Я думаю в этой связи прежде всего о Иеринге, который (Zweck im Recht, S. 18) применял к исполнению исключительно целевое рассмотрение. Эта точка зрения в действительности оправдана в той степени, в какой речь идет о психологическом познании мотивов, побуждающих должника к предоставлению. Впрочем, нормативное регулирование исполнения через правопорядок зависит от психологической природы этого поведения лишь в ограниченном объеме, в любом случае не в первую очередь. Исключительное выделение психологической точки зрения неизбежно приведет к сглаживанию различия между causa solvendi и другими causae, в особенности causa credendi. Это со всей ясностью следует из последовательного проведения в жизнь идеи цели Юнгом (Jung) (Bereicherungsanspruche, S. 62, 63). Однако существенное различие между causa solvendi и causa credendi состоит в том, что в первом случае предоставляющий осуществляет должное, а в последнем - нет. Древнеримские юристы верно подчеркивали это различие и связывали с ним практические последствия (ср. различные решения Павла для обоих случаев в: I. 24, § 4 D., de min., 4, 4 и обоснование: "Quia aes alienum ei solvitur, quod facere necesse est, credere autem non est necesse"). Конечно, выполнения credere можно добиваться через правовое принуждение, однако, поскольку эффект предоставления credendi causa есть одновременно и solvere (например, исполнение предварительного соглашения), платежная сделка будет действовать "in duas causas" (l. 44 D., de solut., 46, 3).

Следующий аргумент в пользу правоты этих рассуждений дают правовые нормы о сдаче в депозит (§ 372 сл. ГГУ). Поскольку правопорядок предоставляет должнику в определенных обстоятельствах, а именно при просрочке кредитора, право освободить себя путем сдачи соответствующего обязательству предмета в депозит с отказом от права забрать его обратно, сдача в депозит представляет собой суррогат не осуществленного кредитором содействия в принятии предоставления: кредитор также приобретает на основании заключенного должником с депозитарием договора право требования к депозитарию о выдаче сданного в депозит предмета как находящегося в его опосредованном владении.

Соответственно, закон не видит необходимости в создании суррогата для якобы необходимого исполнению заявления кредитора о том, что он принимает предоставление в качестве исполнения.

На основании изложенного в этом параграфе можно сделать следующий вывод: необходимо понятийно различать направленную на освобождение должника путем удовлетворения кредитора юридическую сделку и исполнение как осуществление содержания обязательства. Они господствуют в разных сферах; их области пересекаются лишь тогда, когда в конкретном случае необходимо волеизъявление должника, чтобы связать между собой предоставление и прекращение обязательства, и, кроме того, там, где эффект предоставления делает необходимой юридическую сделку. Содержание такой сделки отличается от других сатисфакторных сделок тем, что воля кредитора не имеет определяющего значения для освобождающего эффекта, как в случаях, когда предоставление не совпадает с содержанием обязательства (основной пример - принятие замены исполнения). В действительности этот критерий и с материальной точки зрения имеет большое значение: он играет, как будет показано далее, важную роль в вопросе, насколько для либераторной сделки достаточно предоставленных законом полномочий действовать в качестве представителя и полномочий распоряжения и насколько реальному предоставлению присущ подтверждающий эффект в отношении недействительного договора.

§ 8. Соотношение исполнения и

прекращающей обязательство реальной сделки

В предыдущих параграфах в общих чертах показано, что понятия эффекта надлежащего предоставления, с одной стороны, и solvendi causa сделки, совершенной ради прекращения обязательства, с другой стороны, нетождественны, а в определенном смысле и несовместимы. Эффект надлежащего предоставления хотя и может выражаться в либераторной сделке, но не во всех случаях <1>; кроме того, необходимое последствие надлежащего предоставления согласно § 362 I состоят в том, что обязательственное отношение в результате прекращается, в то время как сделке, совершенной ради прекращения обязательства, необязательно сопутствует прекращающий обязательство эффект.

--------------------------------

<1> Ср. выше: С. 183 - 184 и ниже, § 10.

При определенных предпосылках нужно учитывать факты, влекущие иные правовые последствия. Они могут иметь и обязательственную природу, как, например, когда предоставление было произведено по несуществующему или недействительному праву требования из-за ошибочной уверенности в его существовании: предоставившему будет дано право на иск из неосновательного обогащения, особенностью которого является возможность возврата предоставленного по ничтожному долгу <1>. При условии что предоставление было предложено кредитору в качестве исполнения и принято им как таковое, возникают определенные правовые последствия, общей целью которых является усиление позиции предоставляющего. К ним относится прежде всего перемещение бремени доказывания, наступающее при наличии условия § 363. Сюда же относится и лишение материального права, из-за которого можно ставить под вопрос освобождающий эффект предоставления. Это явление встречается при купле-продаже и подряде, когда покупатель или заказчик принимают предоставление с недостатками, зная о них, в качестве исполнения, не сохраняя за собой права, связанные с недостатками, при принятии или отказе в принятии (§ 464, 640 II). Наконец, с реальной сделкой, совершенной ради прекращения обязательства, можно связывать тот эффект, что предоставление дает получателю определенные права. Такое происходит, к примеру, когда кредитор принимает замену исполнения в отношении определенного права требования и обнаруживается недостаток вещи или недостаток права. Если речь идет о недостатке права, то кредитор на основании § 325 - 327, применяемых здесь в соответствии с § 365, имеет право отказаться от договора. Если же вещи присущ физический недостаток, то кредитору принадлежит право изменить договор или снизить цену. В любом случае речь идет о праве определенным образом воздействовать на существующее правовое положение <2>.

--------------------------------

<1> Параграфы 813, 814 ГГУ.

<2> О "праве юридической возможности", по Цительманну, ср.: Zitelmann, Internationales Privatrecht I, S. 48 f.; II, S. 32 f., 42 f.; Recht des BGB, Allgemeiner Teil, S. 23; об "оправдывающем праве", по Зому (Sohm), см.: Der Gegenstand, S. 84, 85.

Таким образом, если либераторная сделка с точки зрения правовых последствий существенно выходит за пределы прекращения обязательственного отношения, свойственного эффекту надлежащего предоставления, то так же обстоит дело относительно средств, которыми достигается прекращение обязательства. Сделка по прекращению обязательства может быть чисто добровольной, как при соглашении должника и кредитора в отношении прекращения обязательства; однако может быть и так, что эффект надлежащего предоставления содержит в себе реальный компонент, точнее, когда обязательственное отношение должно прекратиться по причине произведенного предоставления, как при принятии замены исполнения, предоставлении третьим лицом, указании на цель прекращения обязательства. Эффект надлежащего предоставления там, где ему присущ характер юридической сделки, является подвидом реальной сделки по прекращению обязательства. В чем же состоит различие между ними? Оно основывается на том, что совершение надлежащего предоставления как таковое (поскольку оно является исполнением обязанности), а не воля кредитора освобождает должника, в то время как при любом отклонении предоставления от того, которое ведет к освобождению по самому содержанию обязательства, необходима воля кредитора как конститутивный элемент возникновения освобождения, если только правопорядок по каким-либо особым причинам непосредственно не придаст освобождающую силу отличающемуся от надлежащего предоставлению <1>.

--------------------------------

<1> Как при внесении в депозит, когда кредитору дается право требования к депозитарию, как только прекращается право должника забрать вещь, или при зачете освобождение от долга, которое кредитор приобретает вследствие заявления о зачете. По поводу последнего ср.: G. Kretschmar, Seeum pensare, S. 16; Siber, Kompensation und Aufrechnung, S. 134.

С учетом позитивного права § 362 I прежде всего дает возможность рассматривать предоставление в указанном смысле как реальный акт прекращения обязательства, который действует в силу своих характеристик как исполнение обязанности, осуществление надлежащего предоставления и исключает какое-либо существенное значение воли кредитора для освобождающего эффекта. Этот итог подкрепляется с помощью § 366 I, который обеспечивает направленную на исполнение волю должника важными практическими последствиями, изложенными выше на с. 109 f.

Может показаться, что указанные понятийные различия очевидны и нет необходимости останавливаться на них подробнее, как это сделано здесь. Однако в реальности отнюдь не царит четкое разграничение понятий, более того, исполнение постоянно путают со сделкой solvendi causa.

Систематические проявления несовершенного разграничения понятий можно было найти еще в прежнем законодательстве. Так, в прусском Общем земельном праве вопросы возврата ошибочно уплаченного рассматривались в том же разделе, что и учение об исполнении денежных обязательств (§ 166 и сл. разд. 2 титула 16 ALR. I). Аналогичное место занимает учение об исполнении в системе австрийского Общего гражданского уложения, помещенное в третий основной раздел третьей части ("О прекращении прав и обязательств" (§ 1431 и сл.)).

Соответственно, и в литературе по новому гражданскому праву часто встречается следующая ошибка: на основании параграфов, регулирующих условия condictio indebiti (§ 813 и 814), делают вывод о необходимости для исполнения animus solvendi <1>. И все же исполнение отличается от предоставления в рамках обязательства, ошибочно считаемого существующим, не только с точки зрения правовых последствий - animus solvendi в обоих случаях также имеет совершенно различное значение. При предоставлении в рамках ошибочно полагаемого существующим обязательства должен быть animus solvendi, если вообще может идти речь о возврате предоставленного с точки зрения condictio indebiti. На этом прежде всего основывается вид распределения бремени доказательства, присущий иску об истребовании неправомерно присвоенного <2>. Указанный элемент понятия отчетливо подчеркнут в законе (§ 813 и 814 ГГУ).

--------------------------------

<1> Так, например, у Манигка (Manigk) (Das Anwendungsgebiet der Vorschriften, Breslau, 1901, S. 48, 49) с неглубоким обоснованием; см. также: Klein, Natur der causa solvendi, S. 15 внизу.

<2> Подробнее об этом в соответствующем разделе настоящей работы.

При исполнении, напротив, особое взаимоотношение между предоставлением и подлежащим прекращению обязательством может быть достигнуто и без воли предоставляющего, например, когда поведение соответствует обязанности воздерживаться от действий, а должник может и не знать об этой обязанности. Поэтому законодатель (§ 362 I) опасается устанавливать выраженное посредством сделки намерение прекратить обязательство в качестве основного критерия <1>.

--------------------------------

<1> Следует поэтому провести четкое научно-терминологическое разделение этих двух случаев и не применять выражение "исполнение" для обозначения эффекта предоставления при обязательстве (Schuld), который ошибочно признается существующим. Смешение этих двух понятий и сейчас еще часто встречается (см.: Lenel in: Archivfur die zivil. Praxis, Bd. 74, S. 223: "Обязательство, а следовательно, и предполагаемое по ошибке обязательство, может быть исполнено и тогда, когда действительный или предполагаемый кредитор ничего не знают о предоставлении"; Dernburg, Das burgerliche Recht II, § 375, S. 596: "Исполнение лицу, не являющемуся кредитором... как правило, не освобождает должника").

Поскольку современная теория до сих пор не проводила должного различия между прекращающей обязательство реальной сделкой и исполнением и не рассматривала первую с единой точки зрения, учение об исполнении оказалось отягощенным чуждым ему материалом. В частности, там, где кредитор наделяет отклоняющееся от надлежащего в каком-либо отношении предоставление прекращающей обязательство силой, акт по прекращению обязательства теряет свое присущее исполнению свойство - несущественность воли кредитора для эффекта прекращения обязательства <1>; так как кредитор принимает предложенное ему (и отличающееся от содержания обязательства) предоставление в качестве исполнения, прекращающая обязательство сделка обязательно приобретает договорный характер. Это видно не только в случае in solutum datio, но и тогда, когда кредитор принимает предоставление в ненадлежащем месте, кроме того, в случае предоставления третьим лицом (когда предоставление, не имеющее личного характера, совершается третьим лицом с целью погашения чужого обязательства от собственного имени и в таком виде принимается кредитором). Своеобразие таких ситуаций может быть уяснено, только если не связывать их с понятием исполнения, как это делалось прежде, а рассматривать как особые виды прекращающих обязательство реальных сделок. То, что до сих пор этого не было сделано, является, очевидно, влиянием (пусть даже неосознанным) древнеримского понятия исполнения (Solution), откуда, как это было показано выше, так и не смогли исключить исходное представление о двусторонней либераторной сделке. Задача, которую предстоит решить, состоит поэтому не только в том, чтобы изложить учение об исполнении с единой позиции конкретизации содержания обязательства, но и в том, чтобы разработать теорию прекращающих обязательство реальных сделок.

--------------------------------

<1> Ср. выше: S. 192 - 193.

Разумеется, верно, что случаи, в которых исполнение принимает вид юридической сделки (т.е. является не только эффектом надлежащего предоставления, но одновременно и прекращающей обязательство реальной сделкой), не только почти всегда выделяются на практике, но и теоретически должны быть отнесены к одной группе. При рассмотрении этой группы в центре внимания должны оказаться сведенные воедино черты, присущие исполнению и прекращающим обязательство реальным сделкам. Однако насколько в этой группе нет достаточного места для сделок solvendi causa, настолько же она и не охватывает все случаи исполнения.

§ 9. Соотношение исполнения и содержания обязательства

Тесная систематическая связь, существующая между понятием обязательства и исполнением, проявляется в том, что любое различие в формулировке понятия обязательства воздействует на понимание исполнения. Относительно важнейшего и старейшего противоречия во взгляде на обязательство: считать ли существенным конститутивным элементом понятия обязательства ответственность или обязанность должника - эта связь отчетливо показана уже в § 2 настоящей работы, так что по поводу указанного момента можно просто сделать на него ссылку. Однако этот антагонизм, которым вновь занимается современная теория в основном вследствие реставрации древнеримского понятия ответственности Бринцем, не является единственным обращающим на себя внимание в рамках понятия обязательства. Стоит упомянуть поднятый Цибартом (Ziebarth) <1> вопрос, не явились ли специфические перемены в современном понятии обязательства по сравнению с древнеримским понятием результатом того, что свойственное немецкому праву расширение понятия реального исполнения [судебного акта] (Realexekution) привело к включению в обязательство (в качестве новой составной части) относительного вещного права. Когда Цибарт утвердительно отвечает на этот вопрос и рассматривает реальное исполнение обязательства как результат уже содержащегося в нем относительного вещного компонента, это приводит к следующей проблеме: подпадает ли принудительное истребование должного предмета под понятие "исполнение", поскольку оно также является реализацией содержания обязательства? Этот вопрос (возникший, разумеется, из других посылок) недавно был детально рассмотрен Зибером <2>, и на него дан решительный положительный ответ.

--------------------------------

<1> Realexekution und Obligation, S. 30, 176, 179 f., 192 f.

<2> Rechtszwang im Schuldverhaltnis, S. 10, 156 f., 160.

Однако и те авторы, которые принимают позицию не частичного (teilweise) изменения, а лишь "постепенного совершенствования" ("stufenweise Verfeinerung") с сохранением существа содержания понятия (как Хартманн (Obligation, S. 25)), приходят тем не менее к формулировке понятия обязательства, существенно отличающейся от преобладавшей ранее. В первую очередь это сам Хартманн с его попыткой выдвинуть целевой подход в качестве определяющего фактора в понятии обязательства, поскольку, по его мнению, основу обязательства составляет имущественно-правовой интерес кредитора, в удовлетворении которого связанность должника "находит свою логичную цель и назначение" <1>. Уже было отмечено, что с таким употреблением цели понятия исполнения Хартманн в значительной степени выходит за границы, заданные источниками. В основе этого лежит тот факт, что Хартманн подгоняет понятие исполнения к своему расширенному понятию обязательства, из которого он изъял момент обязанности должника по предоставлению. Следовательно, под понятие исполнения, по Хартманну, подпадают все акты, удовлетворяющие интерес кредитора, составляющий основу обязательства, без учета того, являются ли они реализацией обязанности должника или нет, в частности, например, concursus duarum causarum lucrativarum.

--------------------------------

<1> A.a.O., S. 31.

Германистские влияния проявились в новейшее время еще и в том, что специфическое для немецкого права противостояние долга и ответственности <1> вошло в современное обязательственное право <2>. В какой мере эти влияния могут воздействовать на понятие исполнения, будет рассмотрено в отдельном разделе настоящей работы.

--------------------------------

<1> Ср. об этом: Amira, Nordgermanisches Obligationenrecht I, § 7, S. 39, 191 f.; II, § 8, S. 65 f., 73; Puntschart, Schuldvertrag und Treugelobnis, S. 99 f., 112 f.

<2> Вначале: Pappenheim in: Zeitschriftfur Handelsrecht, Bd. 47, S. 142; в последнее время: Isay in: Jherings Jahrbuch fur Dogm., Bd. 48, S. 187 f; ср. также указанное там: S. 190 (Fn. 4).

Наконец, требует краткого упоминания еще один момент. Как бы ни были различны упомянутые здесь попытки модификации понятия обязательства, несомненна определенная общая тенденция. Она сводится к тому, чтобы вытеснить или хотя бы смягчить влияние элемента персональной обязанности в понятии обязательства <1>.

--------------------------------

<1> Ср. в особенности: Hartmann, Obligation, S. 64: "Причина общего непонимания столь ясной ситуации коренится, как уже отмечено, в обыкновенной переоценке поведенческого момента". Цибарт хотя и придерживается еще понятия действия, однако явным образом подчеркивает, что этот элемент понятия присутствует в современном обязательстве лишь в существенно ослабленном виде.

Однако несмотря на все эти посягательства убеждение, что обязанность должника сохраняет свое важнейшее значение в составе понятия обязательства, еще не может быть существенно поколеблено в современной литературе <1>.

--------------------------------

<1> Ср.: Kohler, Archivfur die zivil. Praxis, Bd. 91, S. 174; в последнее время: Lehrbuch des Burgerlichen Rechts II, 1, § 4, S. 10 f.; Siber, Der Rechtszwang im Schuldverhaltnis, S. 253 f.; см. также ниже, на с. 126 и сл.

Возникает тем не менее уже указанная в § 2 трудность с приведением истолковываемого таким образом понятия обязательства в соответствие с понятием исполнения. Когда обязательство понимается как обязанность должника и реализация этой обязанности, как может существовать исполнение, если третье лицо осуществляет предоставление, к которому обязан должник, от своего имени?

Защитники такого понятия обязательства в качестве выхода из положения призывают на помощь точку зрения цели. Яснее всего это бросается в глаза у Дернбурга <1>, который проводит четкое различие между содержанием обязательства и вопросом, чего достаточно для его исполнения; с этим он связывает следующее замечание: на первый взгляд кажется, что эти понятия совпадают, однако предоставление недолжником, как правило, в не меньшей степени достигает должного результата, чем предоставление лично должником, следовательно, его должно быть достаточно для прекращения обязательства <2>.

--------------------------------

<1> Pandekten II (7), § 2, S. 5; ср.: Das Burgerliche Recht II, 1 (3), § 6, S. 19.

<2> Похоже - у Виндшейда (Pandekten II (8), § 250, Fn. 2: "Я хотел бы верить, что во всех случаях, когда обязательство прекращается за счет предоставления кредитору, не исходящего прямо или косвенно от должника, это является последствием не понятия, а цели обязательства"); ср. также: Scheurl in: Kritische Vierteljahrsschrift, Bd. 18, S. 485 и подтверждение проведенного Дернбургом различия у Эндеманна (Lehrbuch des Burgerlichen Rechts I (8), § 96, S. 578 (Fn. 20)).

Данное мнение означает отказ от того, чтобы построить учение об исполнении на основе единого принципа, что выразило бы его центральное место в системе оснований прекращения обязательства. Такой отказ мог бы быть обоснован во времена господства пандектного права, где двойственное историческое начало учения об исполнении (Solution) не давало возвести единое сооружение; при господстве Гражданского уложения такой необходимости (что я, надеюсь, смогу показать) уже не существует. Основным камнем преткновения и здесь является тенденция к признанию предоставления третьим лицом (совершения третьим лицом от своего имени предоставления, к которому обязан должник) в качестве подлинного исполнения. Она вызвана влиянием древнеримских источников, в которых предоставление третьим лицом обозначается как "solvere". Значение этих исторических аргументов уменьшится, если удастся предпринятая выше (§ 1, 2) попытка доказать, что применение точки зрения исполнения (Solution) к предоставлению третьим лицом есть лишь отголосок древнеримской теории исполнения (Solution), чье позитивно-правовое оформление определяется пониманием обязательства как ответственности должника и формой актов исполнения (Solution), соответствующей двусторонней сделке.

Согласно § 241 ГГУ кредитор "в силу обязательственного отношения вправе требовать от должника предоставления". Таким образом, законодательно установлен элемент личной обязанности. Разнообразные старания, возникшие в ходе ознакомления с законом, сделать желаемый (angestrebten) в обязательстве результат конститутивным элементом понятия и исключить личностный элемент, остались безрезультатными. Такому итогу не повредил и § 267 ГГУ. Конечно, согласно абз. 1 данного параграфа предоставление третьим лицом без согласия должника имеет эффект, если оно не носит личного характера; можно задаться вопросом, не заключает ли в себе это положение ослабление личностного элемента обязательственного отношения в том смысле, что при предоставлении неличного характера в содержание соответствующего обязательства входит идея, что не только должник, но и третье лицо может реализовать обязанность должника путем предоставления <1>; при последовательном проведении этой мысли приходят к теоретически обоснованному Хартманном <2> исчезновению личностного элемента обязательства и к утверждению, что такое исчезновение является "некоторым образом юридически гарантированной необходимостью". Обосновать такую позицию можно тем, что § 267 находится в разделе о содержании обязательственных отношений. Однако это мнение неосуществимо.

--------------------------------

<1> В действительности такое мнение очень часто встречается в литературе по новому гражданскому праву; так у Голдшмидта (Goldschmidt) (Kritische Erorterungen zum Entwurf eines BGB, Leipzig, 1889, I, S. 87 - 88); Ландсберга (Das Recht des BGB, § 91, S. 305); в последнее время у Колера (Lehrbuch des Burgerlichen Rechts II, 1, 1906, § 15, S. 44 (Ziff. 3)).

<2> Obligation, S. 161, 173.

Очевидно, что третье лицо предоставляет не как должник. Оно не является возможным должником и не становится стороной обязательства в результате предоставления; в противном случае любое исполнение чужого долга от своего имени означало бы принятие на себя этого долга, что должно быть практично в случае, если предоставление по каким-либо причинам не повлекло прекращения обязательства. Нормы ГГУ также не предполагают возможности считать предоставление третьим лицом в какой-то степени относящимся к содержанию обязательственных отношений. Вот наиболее ясное доказательство: согласно § 267 II ГГУ кредитор может, не впадая в просрочку, отказать в принятии предоставления третьего лица, если должник возражает. Как можно оправдать эту норму с позиции, что предоставление третьим лицом является in obligatione? Приходится признать без обиняков, что предоставление третьим лицом теряет такие черты в случае возражения должника. Впрочем, теперь кредитор, несмотря на возражение должника, вправе принять предложенное с целью прекращения права требования предоставление третьего лица, и если он сделает это, должник будет освобожден. Сообразно этому, предоставление третьим лицом опять же должно соответствовать содержанию обязательственного отношения. Отправная точка, ведущая к этому неразрешимому противоречию, должна, таким образом, быть неверной, что означает, что § 267 имеет непосредственное значение не для учения о содержании обязательства, а лишь для учения о его прекращении. Разумеется, в одном пункте он затрагивает учение о содержании обязательства, что, пожалуй, является основанием для включения этого параграфа в раздел, посвященный содержанию обязательственных отношений.

Определенные обязательственные отношения носят (либо в силу природы предоставления, чей эффект зависит от личности должника, либо в силу соглашения сторон) столь личностный характер, что не могут быть исполнены представителем, а лишь персонально. Другие, напротив, допускают исполнение через представителя по самой природе предоставления. Из этого противоречия исходит § 267. Законодатель идет, однако, и дальше, устанавливая для обязательственных отношений, не носящих личностный характер, возможность предоставления третьим лицом в таком объеме, который не может быть выведен из содержания такого отношения. Конечно, и без специальной оговорки § 267 из общих принципов следует, что при неличностном обязательственном отношении третье лицо может осуществлять предоставление в качестве представителя должника. Также, поскольку должник управомочен привлекать к осуществлению предоставления помощь других лиц, при обычном ходе дел нет сомнения, что здесь речь идет о реализации обязанности должника. Следовательно, в обоих случаях с точки зрения права должник сам реализует свою обязанность путем совершения предоставления. Параграф 267 идет, однако, дальше в том смысле, что придает прекращающий обязательство (не носящее личностный характер) эффект и такому предоставлению, при котором третье лицо не является ни представителем, ни просто инструментом должника, а, более того, самостоятельно заявляет об исполнении чужого долга <1>, - правда, с некоторыми ограничениями: кредитор может "отклонить предоставление", если должник возражает (§ 267 II). Это означает также, что заявление должника о прекращении обязательства не является существенным элементом прекращающего эффекта и что даже возражение должника не препятствует прекращению обязательства, если кредитор принимает предоставление. Более того, возражение должника лишь дает дополнительное правомочие кредитору, которое он не может осуществить сам. При предоставлениях, для осуществления которых требуется содействие кредитора, такое правомочие имеет следующее содержание: отказать в принятии предоставления третьим лицом, не впадая в просрочку кредитора, т.е. воспрепятствовать завершению (Perfektion) исполнения без негативных правовых последствий для себя. Однако этим данное кредитору § 267 II правомочие, очевидно, не исчерпывается. Он может отклонить "предоставление", а не только "принятие предоставления". Из такой формулировки положения закона можно заключить, что то обстоятельство, что предоставление как таковое уже было совершено, нисколько не исключает право кредитора от него отказаться. Конечно, он не может сделать это, если получение предоставления уже явно свидетельствует о его принятии для прекращения обязательства. Однако такое встречается не всегда, а именно следует учитывать случаи, в которых предоставление может быть осуществлено без содействия кредитора. Во всех случаях, когда третье лицо пользуется этой возможностью, а возражение должника, которое кредитор хотел бы удовлетворить, поступает только после совершения предоставления, предусмотренное § 267 II правомочие можно реализовать лишь в том смысле, что кредитор отказывает в том, чтобы совершенное предоставление повлекло прекращение права требования, в результате чего у третьего лица, совершившего предоставление, возникает право на кондикционный иск, в то время как должник остается обязанным.

Дата добавления: 2015-07-19