Глава семьдесят восьмая

- Я, - говорит, - действовал на корень: офицеры и солдаты скучали; надобыло их развлечь, а в деревушке чем же их развлечь? Вижу, бывало, что ужочень затосковали и носы повесили, ну, и жаль их бывало; и говорю: ну, ужчерт вас возьми, прозевайте, так и быть: выпустите человек пять пленных изсарая, пускай они по лесу побегают. А как те побегут, - пошлешь за нимипогоняться, - народ немножко и порассеется. Но только ведь, подите ж вы,преанафемские их души, эти полячишки: совсем от меня бегать не стали."Бегите, паны", - шепчут им подученные люди, - нет, не идут! По пятицелковых, наконец, чрез верные руки давал каждому, который согласитсябежать; деньги возьмут - а не бегут. Сам, наконец, лично, с глаза на глаз ихподманивал: "Эх, говорю, паны, братья, какая большая банда здесь недалеко влесу есть! - такая, мол, что даже боимся ее". Не идут, да и только! - Нопозвольте же, - возражаю, - но откуда же пленные-то у вас взялись? - А это какие-то старые, еще до моих времен попались. Я их понаследству получил. При мне шаталась какая-то горстка, человек в шестьдесят;солдатики человек сорок из них закололи, а человек двадцать взяли. Яприказал тройку повесить, а человек пятнадцать назад выпустить, чтобырассказывали, какой с ними у меня суд; с тех пор в моем районе все и стихло. - Как же это, - спрашиваю, - вы без суда сейчас и повесили? - Ну вот еще, судить! Чего ж поляков судить? Который виноват? Они всевиноваты, а которого повесить, это солдаты гораздо правосуднее чиновниковразбирают: которые потяжеле, пошибче ранены, тех и вздернут, а которыепоздоровей и порезвей - тех выпустят, чтобы дальше пробежали да понагналистраху, как их москали пробирают. Зато этакой просто как заяц летит и службусвою мне лучше всякой газеты исполняет. Они, впрочем, и вообще народисполнительный, ни с кем на свете так не легко управляться, как с поляками.Они в европейской политике действительно довольно непонятливы, по своейбестолковости: потому и Наполеона ждут к себе; но зато от природы сотворены,чтобы русской политике подчиняться, и, сами того не сознавая, очень еелюбят, право. С поляком ведь, главное, не надо только церемониться иантимонии разводить; верен он - не кори его ничем, а если нашел у него порохв фортепиано, - как я у одного своего приятеля отыскал... тут же положил егона фортепиано да велел казакам хорошенько нагайками выпороть, а потом опятьобедать его зазвал - и ничего. Поляк за это никогда не сердится. Напротив,этот мой приятель, после того как я его выпорол, даже всем меня хвалил -трубою про меня трубил: "остро, говорит, постемпуе, - зле человек бардзопочтивый". Ведь и вся эта рухавка-то вышла из-за церемоний, все это "пятьофяр", пять варшавских мертвецов наделали. Говор пошел: "стржеляойн нас,пане, москали!" Ну, вот вам и претекст для жалоб и к Наполеону и к Европе.Кровь, знаете, благородное дело! Тут и пан Халявский и пан Малявский - все вазарт входят: "и меня, и меня, говорят, ледви не застршелили!" А надо былрникого не убивать и даже холостым зарядом не стрелять, а казаков с нагайкамина них да пожарную команду с водой. Как вспороли бы их хорошенько да водой,как кур, облили бы, - они бы и молчали, и не стали бы хвалиться, что "и я вскурэ достал", и "мне воды за шие залили!", а, напротив, стали бы всеперекоряться - Стась на Яся, а Ясь на Стася, - дескать, "меня не обливали" и"меня нагайкой не лупили". Что бы тут дипломаты вашей Европы-то, за кого быстали заступаться, когда и обиженных нет? Надо ведь всегда играть наблагородных страстях человека, а такового у поляков есть гордость: вот инадо бы не стрелять в них, а пороть да водою окачивать. - Я полагаю, что ваше превосходительство шутите? - Нимало-с; да что же шуточного во всем том, что я вам говорю? - Помилуйте, да что же бы в самом деле Европа-то тогда о нас сказала? - А вот теперь небось она зато про вас очень хорошо говорит! А я бы,будь моя воля, я бы и Европу-то всю выпорол. Я даже не выдержал и рассмеялся. - За что же, мол, ваше превосходительство, вы так строго хотитеобойтись с Европой? - С Европой-то-с! Господи помилуй: да мало ли на ней, на старойгрешнице, всяких вин и неправд? И мотовство, и фатовство, и лукавство, ичерез нее, проклятую цивилизацию, сколько рабочих рук от сохи оторвано, иказенную амуницию рвет, - да еще не за что ее пороть! Нет-с; пороть ее,пороть! - Если дастся. - Вздор-с! Разумеется, если ее дипломатическим путем к тому приглашать,она не дастся" а клич по земле русской кликнуть... как Бирнамский лес спрутьями пойдем и всех перепорем, и славян освободим, и Константинопольвозьмем, и Парижскую губернию учредим, - и сю* сюку Дергальского тудагубернатором посадим. - Ну-с, - говорю, - о Парижской губернии, я полагаю, теперь нам уж невремя думать, когда там Бисмарк и Мольтке хозяйничают. - А что же такое ваши Бисмарк и Мольтке? - Гениальные люди. - Вздор-с, мы всех поколотим. Я усумнился и поставил на видпревосходное устройство немецких сил и образованность их военачальников. - Вздор-с, - возразил генерал. - Пусть себе они и умны и учены, а мывсе-таки их поколотим. - Да каким же образом? - Да таким образом, что они там своими умами да званиями разочтут, а мыим такую глупость удерем, что они только рты разинут. Где по-их, по-ученому,нам бы надо быть, там нас никого не будет, а где нас не потребуется, там мывсе и явимся, и поколотим, и опять в Берлин Дергальского губернаторапосадим. Как только дипломатия отойдет в сторону, так мы сейчас и поколотим.А то дипломаты!, сидят и смотрятся, как нарциссы, в свою чернильницу, абоевые генералы плесенью обрастают и с голоду пухнут.

Дата добавления: 2015-08-21