Новая эпоха

Зима, наступившая после кончины Императора, была унылойпорой для двенадцатилетней Великой княжны, причем во многихотношениях. Со старшим братом она виделась лишь во времятрапез. Девочке хотелось бы получше познакомиться со своейневесткой, но между ними с самого начала встала общая для обеихзастенчивость. Великий князь Георгий, который по состояниюздоровья не мог жить на севере, сразу же после бракосочетаниябрата вернулся на Кавказ. Великая княгиня Ксения Александровна,замужняя женщина, не имела достаточно времени, чтобы уделитьего сестре-школьнице, а "Шалунишка", которому шел семнадцатыйгод, должен был выполнять свои обязанности, как Великий князь икак военный, в чем принимать участие Ольга не могла. Лица,находившиеся за пределами близкого семейного круга -- дяди,тетушки, двоюродные сестры и братья -- уделяли девочкеминуту-другую, и не более того. Сомневаюсь, чтобы кто-либо другой, кроме миссис Франклин,понимал, насколько девочка одинока. Строгое воспитание, котороеполучила Великая княжна, не позволяло ей хоть как-то излитьсвои чувства за стенами школьной комнаты. Перечень запретов былдо боли сердечной длинен, но даже миллион запретов не смог быубить в ребенке жажду человеческого тепла, потребность вовзаимной привязанности, ее любопытство и способность всемуудивляться, ее прирожденную естественность. Жизнь поистине оказалась тяжким бременем для этих хрупкихплечиков. Для начала следует сказать, как отметила в разговоре сомной Великая княгиня, в Аничковом дворце они жили "в страшнойтесноте". -- При таких размерах здания подобное заявление на первыйвзгляд нелепо, -- проговорила Ольга Александровна. -- Но вдействительности все обстояло именно так. Ведь под крышейАничкова дворца находились как "старый двор", так и "новыйдвор". Положение было действительно неестественным. Помолвкамолодого Императора состоялась еще весной 1894 года. Сосвадьбой его пришлось немного поторопиться, но и в этом случаеможно было заблаговременно позаботиться о том, чтобы длямолодой четы подготовили какие-то апартаменты в Зимнем дворце.Однако Вдовствующая Императрица сочла такого рода приготовленияизлишними. Она предпочла, чтобы юные супруги жили под одной сней крышей. После кончины Александра III Аничков дворец стал еесобственностью Поэтому как Николай, ее старший сын, вместе смолодой женой, так и Ксения со своим мужем поселились во дворцеИмператрицы-матери, не имея права вмешиваться в хозяйственныедела. -- Ники и Алики первые месяцы своей брачной жизни провелив комнатах, которые Ники некогда занимал с Жоржем. Их былошесть, и находились они на первом этаже. От моих они былиотделены длинным коридором. Поначалу я стеснялась заходить кним. Но так, слава Богу, продолжалось не слишком долго,несмотря на присутствие маленького терьера, принадлежавшегоАлики, имевшего обыкновение хватать за щиколотки любогопосетителя. У молодого Императора и его супруги не было даже своейстоловой. Завтракали и обедали они вместе со всеми в просторномпомещении за столом, во главе которого восседала ВдовствующаяИмператрица. Однако первый завтрак и чай Императрица-матьразрешала приносить молодоженам в их комнаты. -- Гостиная у них была небольшая, но уютная, и Алики частоприглашала меня на чай. В углу стояло пианино, и я на немиграла. Постепенно я всей душой привязалась к своей невестке.Между их комнатами и моими была еще одна связь. Миссис Очард,которая была для Алики тем же, что для меня -- Нана, и миссисФранклин стали закадычными подругами. Пройдя по длинномукоридору, Орчи часто заходила к нам с Нана посидеть. Она многорассказывала о детстве Алики в Дармштадте. Однако пребывание в Аничковом дворце имело для юнойВеликой княжны и светлую сторону. Вдовствующая Императрица то идело откладывала возвращение в Гатчину, и Ольга началазнакомиться с Санкт-Петербургом. О незапланированных,возникавших как бы экспромтом, прогулках пешком пока не моглобыть и речи, но даже поездок в карете с верной спутницей в лицемиссис Франклин оказалось достаточно, чтобы внушить юнойВеликой княжне любовь и преданность этому городу, которые онапронесет через всю свою жизнь. Прекрасный город с егонесравненными набережными, полутора сотнями мостов,соединяющими между собой девятнадцать островов, садами искверами, затихшими под снежным покровом, то и дело меняющимисвой облик небесами и переменными ветрами, -- все это запало вдушу юной Ольге и распалило воображение. Вернувшись к себе вАничков дворец, она старательнее рисовала и писала маслом. В том году она как-то повзрослела, и мало-помалуатмосфера, царившая в Аничковом дворце, становилась понятнееей. Напряженность, возникшая в отношениях между ВдовствующейИмператрицей и ее невесткой, никогда не приводила к открытомуразрыву, но нередко достигала опасной грани. -- Я до сих пор верю, что они обе попытались понять другдруга, но не сумели. Обе женщины разительно отличались своимхарактером, привычками и взглядами на жизнь. После того, какострота потери притупилась, Мама снова окунулась в светскуюжизнь, став при этом еще более самоуверенной, чем когда-либо.Она любила веселиться; обожала красивые наряды, драгоценности,блеск огней, которые окружали ее. Одним словом, она быласоздана для жизни двора. Все то, что раздражало и утомлялоПапа, для нее было смыслом жизни. Поскольку Папа не было большес нами, Мама чувствовала себя полноправной хозяйкой. Она имелаогромное влияние на Ники и принялась давать ему советы в делахуправления государством. А между тем прежде они нисколько ее неинтересовали. Теперь же она считала своим долгом делать это.Воля ее была законом для всех обитателей Аничкова дворца. Абедняжка Алики была застенчива, скромна, порой грустна и налюдях ей было не по себе. -- Должно быть, атмосфера была взрывоопасной, --предположил я. -- Не вполне, -- покачала головой Великая княгиня. -- Вовсяком случае, до взрывов дело не доходило. Но Мама любиласплетни. Дамы ее двора с самого начала приняли Алики в штыки.Было столько болтовни, особенно, по поводу ревнивого отношенияАлики к первенству Мама. Мне-то хорошо известно, что Алики неиспытывала никакой зависти к Мама, наоборот, ее вполнеустраивало, что главенствующее положение оставалось не за нею. -- Но ведь ваша невестка была Царствующей Императрицей, --вмешался я. -- Как же Вдовствующая Императрица моглапретендовать на главенствующее положение? -- Согласно законодательству, -- стала объяснять мнеВеликая княгиня. -- Акт этот был подписан Императором Павлом Iв 1796 году. Говорят, что он недолюбливал свою невестку. Правдали это, я не знаю. Однако согласно этому закону Мама имелапреимущество перед молодой Императрицей. Во время официальныхприемов Мама выступала первой, опираясь о руку Ники. Аликиследовала за ними, в сопровождении старшего из Великих князей.Жорж был болен и находился в далеком Аббас-Тумане. Михаил невсегда имел возможность участвовать в такого рода приемах,поэтому обязанность эта обычно выпадала на долю старшего братаПапа -- Великого князя Владимира Александровича, чья англофобиястала притчей во языцех и который дольше всех выступал противженитьбы Ники. Разве могла Алики быть счастливою? Но я никогдане слышала от нее и слова жалобы. Тот же закон устанавливал,что Вдовствующая Императрица вправе надевать фамильныедрагоценности, а также драгоценности, принадлежащие короне.Насколько мне известно, Алики была довольно равнодушна кдрагоценным украшениям, за исключением жемчуга, которого у неебыло множество, но придворные сплетницы утверждали, будто онавозмущена тем, что не имеет возможности носить все рубины,розовые бриллианты, изумруды и сапфиры, которые хранились вшкатулке Мама. Однако Великая княгиня признала, что между двумя дамами ссамого начала существовали известные трения. Императрица-Матьнастаивала на том, что именно она должна подбирать фрейлин истатсдам для своей невестки. Гофмейстериной была княгиня МарияГолицына, известная тем, что внушала священный ужас дажеВеликим князьям. -- Ее бесцеремонность вряд ли устраивала Алики, --отметила Великая княгиня. -- Щекотливым был и вопрос,касающийся нарядов. Мама нравились броские, с отделкой платья,причем, определенных цветов. Она никогда не учитывала вкусысамой Алики. Зачастую Мама заказывала платья, но Алики их неносила. Она прекрасно понимала, что ей идут платья строгогопокроя. Кстати, мой собственный гардероб зачастую приводил меняв ярость, хотя я, по существу, была равнодушна к своей одежде.Но, разумеется, я не имела права выбора, о чем бы ни шла речь.До чего я ненавидела всякую отделку! Больше всего мне нравилосьльняное платье, которое я надевала, когда рисовала! Итак, откровенных скандалов в Аничковом дворце неслучалось. Но именно в тот период были посеяны семена взаимнойотчужденности. -- Из всех нас, Романовых, Алики наиболее часто былаобъектом клеветы. С навешенными на нее ярлыками она так и вошлав историю. Я уже не в состоянии читать всю ложь и все гнусныеизмышления, которые написаны про нее, -- отозвалась обИмператрице Александре Федоровне Великая княгиня. -- Даже внашей семье никто не попытался понять ее. Исключение составлялимы с моей сестрой Ксенией и тетя Ольга. Помню, когда я была ещеподростком, на каждом шагу происходили вещи, возмущавшие менядо глубины души. Что бы Алики ни делала, все, по мнению двораМама, было не так, как должно быть. Однажды у нее была ужаснаяголовная боль; придя на обед, она была бледна. И тут яуслышала, как сплетницы стали утверждать, будто она не в духеиз-за того, что Мама разговаривала с Ники по поводу назначениякаких-то министров. Даже в самый первый год ее пребывания вАничковом дворце -- я это хорошо помню -- стоило Аликиулыбнуться, как злюки заявляли, будто она насмешничает. Если унее был серьезный вид, говорили, что она сердита. Никто, кроме двух или трех человек, в том числе Великаякнягиня Ольга Александровна, не знал, какую помощь и поддержкуоказывала своему супругу юная Императрица в то время. -- Она была удивительно заботлива к Ники, особенно в тедни, когда на него обрушилось такое бремя. Несомненно, еемужество спасло его. Не удивительно, что Ники всегда называл ее"Солнышком" -- ее детским именем. Без всякого сомнения, Аликиоставалась единственным солнечным лучом во все сгущавшемсямраке его жизни. Я довольно часто приходила к ним на чай.Помню, как появлялся Ники -- усталый, иногда раздраженный,после бесчисленных приемов и аудиенций. Алики никогда непроизносила ни одного лишнего слова и никогда не допускала ниодной оплошности. Мне нравилось наблюдать ее спокойныедвижения. Она никогда не возмущалась моим присутствием. "Аничковское сидение" окончилось весной 1895 года, когдамолодой Император отвез свою супругу в Александровский дворец,расположенный в Царском Селе, в двух десятках верст отСанкт-Петербурга. В мае 1896 года юная Великая княжна в обществе миссисФранклин отправилась в Москву на коронационные торжества. Этобыла последняя коронация Царя в России. Обе поселились вместе состальными членами Императорской семьи в старинном, из красногокамня, Петровском дворце в предместье древней русской столицы.Ольге и ее Нана предоставили комнату в башне дворца,воздвигнутого на холме. Оттуда Великая княжна могла любоватьсяна купола многочисленных храмов, на колокольни и высокие стеныКремля. Младшая сестра Государя не была особенно заметна вослепительном созвездии царствующих особ и знати. На нее небыло возложено никаких обязанностей, ни на одном банкете она непоявлялась. Но утром великого дня она отправилась в Успенскийсобор, где происходило таинство священного коронования, ивпечатления от этого события навсегда врезались в памятьдевочки. -- Я была так взволнована, что накануне коронования почтине спала. Я была на ногах задолго до того, как поднялась Нана.Кажется, мы позавтракали, я уж и не помню. Затем Нана идевушка-служанка начали меня одевать. Я облачилась в длинноепридворное платье из серебристой тафты и впервые надела черезплечо алую ленту ордена Св. Екатерины. На голову мне наделишитый серебром кокошник. К платью полагалась накидка,прикрепленная к левому плечу со шлейфом. Прежде я еще никогдане надевала "доспехи", как мы называли этот наряд, показавшийсямне тяжелым и неудобным. На мне была одна нитка жемчуга ибольше никаких других украшений. А день выдался такой жаркий! Великая княжна ехала в одной из золоченых карет, которыесо стороны казались замечательно красивыми, но внутрипредставляли собой камеры для пыток. На каждой колдобине возкиподпрыгивали, и их пассажирам казалось, что они вот-вотпереломают себе руки и ноги. Кареты эти использовались крайнередко. Золоченые ручки перед коронацией были обновлены вместе сбархатной обивкой, но, по-видимому, никто не позаботился о том,чтобы проветрить экипажи, поскольку, по словам Великой княгини,сидя в карете втроем, они едва не упали в обморок от духоты.Девочку с двух сторон зажали ее тетка, Королева Эллинов ОльгаКонстантиновна, и ее кузина, румынская крон-принцесса Мария. Кареты двигались со скоростью улитки, пробиваясь к воротамКремля. Глядя по сторонам, Ольга видела целое море непокрытыхголов, поднятых рук, глаз, полных обожания и любви. Даже черезтолстые стекла до нее доносились радостные возгласы, которыесмешивались с колокольным звоном московских "сорока сороков".Постепенно девочка стала забывать о духоте и неудобстве ее"доспехов". Предстоявшая церемония была в ее глазах не простопраздничное, хотя и красочное зрелище. Она задумалась надогромным ее значением и начала молиться за своего Державногобрата, который ехал один во главе кортежа. Очутившись внутри Успенского собора, девочка почувствоваласебя "совершенно растерянной и всеми забытой". Собор былневелик, и вся его середина была занята огромным помостом, вглубине которого стояли три трона: средний для Царя, левый длямолодой Императрицы, правый -- для Вдовствующей. Но для юнойВеликой княжны, по-видимому, места на помосте не нашлось. Онаполагала, что ей еще повезло: она оказалась между помостом иодной из колонн, что помогло ей выстоять церемонию коронования,продолжавшуюся пять часов. Самым важным моментом для Ольги былтот, когда Государь, произнеся клятву править Россией каксамодержец, принял корону из рук митрополита Московского ивозложил ее на себя. -- Этот, казалось бы, простой жест, -- торжественнопроговорила Великая княгиня, -- означал, однако, что отнынеНики несет ответ только перед Богом. Признаю, теперь, когдаабсолютная власть монархов так дискредитирована в глазах людей,слова эти могут показаться нереальными. Но самодержавная властьнавсегда сохранит свое место в истории. Коронация Императора нацарство представляло собой таинство священного миропомазания,смысл которого заключался в том, что Бог вручал верховнуювласть над народом монарху, Своему слуге. Вот почему, хотя стех пор прошло шестьдесят четыре года, я с трепетом вспоминаюэто событие. Великая Княгиня замолчала, и я представил себе расписанныефресками стены древнего собора, где столько Царей Московскихспят вечным сном и где собрались представители владетельныхдомов Европы и даже других частей света, вообразилторжественность, величие и благоговейную тишину, наступившую вте минуты. Историю эту рассказывала мне Великая княгиня,находясь в скромном домике за тысячи миль от своей родины.Торжественность и величие давно обратились в прах. Ноблагоговейная тишина осталась. Я был до глубины души тронутсловами женщины, чей мир был разрушен во время катастрофы,которая последовала. Находясь на закате жизни, она сохраниласвою веру в отвергнутые идеалы и святые древние истины. И этонесмотря на то, что у нее на родине на смену дарованному Богомсамодержавию пришла диктатура. Диктатура деспота, апологетыкоторой отрицают существование Бога и узурпированную ими властьоправдывают никчемной идеологией, которая сводится к тому, чтоинтересы личности -- ничто перед интересами государства. -- Церемония завершилась на очень теплой и человечнойноте, -- продолжала Великая княгиня. -- Алики опустилась наколени перед Ники. Никогда не забуду, как бережно он наделкорону на ее голову, как нежно поцеловал свою юную Царицу ипомог ей подняться. Затем все мы стали подходить к ним, и мнепришлось покинуть свой укромный уголок. Я встала сразу загерцогом и герцогиней Коннаутскими, которые представляликоролеву Викторию. Я сделала реверанс, подняла голову и увиделаголубые глаза Ники, которые с такой любовью смотрели на меня,что у меня от радости зашлось сердце. До сих пор помню, с какимпылом я клялась быть верной своей Родине и Государю. Вот они выходят из Успенского собора, идут через Краснуюплощадь к древней Грановитой палате, где Цари Московскиенекогда совещались со своими боярами и принимали чужеземныхгостей. Там, на помосте, под парчовым балдахином, был накрытстол для парадного обеда. По старинной традиции Царь и Царицаобедали отдельно от гостей. За ними наблюдал цвет русскогодворянства. Во время обеда один за другим поднимались со своихмест послы иностранных государств, провозглашая здравиеИмператорской четы. -- Мне кажется, что я должна была вернуться в Петровскийдворец сразу после коронации, но я этого не сделала. Мнеудалось вместе с гостями из владетельных домов попасть нагалерею Грановитой палаты. Мне было так жаль Алики и Ники. Наних все еще были короны и пурпурные мантии, отороченныегорностаем. Должно быть, они были измучены. Они показались мнетакими одинокими -- словно две птицы в золоченой клетке. При виде яств на золотых блюдах, к которым Царская четапочти не прикасалась, Ольга поняла, до чего же она голодна. -- Я была на ногах уже несколько часов. Было далеко заполдень, и я почувствовала голодные спазмы в желудке. Ясмотрела на все эти вкусные вещи, которые приносили к столу, азатем уносили, и мне захотелось сбежать вниз по лестнице,отыскать кухню и наесться вдоволь! В конце концов, за ней прибыла карета, и девочку повезли вПетровский дворец, где ее ждали Нана и обед. На улицах Москвыбыло столько народу, что подчас экипаж двигался не быстреечерепахи. Залпы орудийного салюта, звон колоколов, радостныевозгласы, пение, крики толп -- казалось, весь мир обезумел отрадости. Да и сама юная Великая княжна, хотя и совсемобессилела, была настолько возбуждена, что почти неприкоснулась к еде. Вечером после священного миропомазания на Царство всяМосква была залита иллюминацией и вспышками фейерверков ипоходила на сказочный город. Вспышки огней отражались назолоченых маковках и куполах соборов и церквей. -- Перед тем, как уложить меня в постель, Нана позволиламне в последний раз взглянуть из большого окна на далекуюкартину празднества, -- рассказывала Ольга Александровна. -- Заэти считанные минуты я успела вобрать в себя все великолепиесцены. Возможно, именно из этого окна наблюдал, какзавороженный, Наполеон, как горела восемьдесят лет назадМосква. За днем торжества последовали другие, наполненныебанкетами, празднествами, балами. Ни на одном из них младшейсестре Царя не позволили присутствовать. Зато ей разрешилипоехать на другое празднество -- посмотреть, как раздаютнаселению и гостям Москвы Царские подарки. Как при коронацииАлександра III, раздача подарков состоялась на Ходынском поле,на окраине города, где обычно происходили учения артиллеристови саперов. В празднестве на Ходынке должны были принять участиеи крестьяне. Приехав тысячами, они отправились на это поле,чтобы получить сувенир -- эмалированную кружку, наполненнуюконфетами, и бесплатный завтрак, как гости Императора, чтобыостальную часть дня провести на Ходынском поле в танцах ипении. В центре поля находились деревянные помосты, на которыхбыли сложены горы ярких кружек с гербами. За порядком наблюдалисотня казаков и несколько десятков полицейских. Что на самом деле послужило причиной несчастья, никто незнал. Одни говорили одно, другие -- другое. Полагают, чтокто-то пустил слух, будто подарков всем не достанется. Как быто ни было, люди, ближе остальных стоявшие к оцеплению,двинулись к помостам. Казаки попытались остановить их, но чтоможет сделать горстка людей перед напором полумиллионной толпы?В считанные минуты первое робкое движение превратилось встремительный бег массы обезумевших людей. Задние ряды напиралина передних с такой силой, что те падали, и их затаптывалинасмерть. Точное количество жертв катастрофы неизвестно, но ононасчитывало тысячи. [В своей книге "Царствование ИмператораНиколая II" (М., "Феникс", 1992, т.1, с.61) С.С.Ольденбурготмечает, что "погибших на месте и умерших в ближайшие дниоказалось 1282 человека, раненых -- несколько сот".] Утреннеемайское солнце равнодушно взирало на сцену ужасного побоища. Власти вконец потеряли голову. И напрасно теряли время. Вконце концов было решено не направлять срочной депеши вКремлевский дворец. Со всей Москвы пригнали фургоны и телеги,чтобы отвезти раненых в больницы, а убитых -- в покойницкие. -- Московские власти действовали неумело, как, впрочем, ичиновники двора. Наши кареты были заказаны слишком рано. Утровыдалось великолепное. Помню, как нам было весело, когда мывыехали за ворота города, и каким непродолжительным было нашевеселье. Ольга и ее спутники увидели, что навстречу им приближаетсявереница повозок. Сверху они были покрыты кусками брезента, иможно было видеть много покачивающихся рук. -- Сначала я было подумала, что люди машут нам руками, --продолжала Великая княгиня. -- Вдруг сердце у меняостановилось. Мне стало дурно. Однако я продолжала смотреть наповозки. Они везли мертвецов -- изуродованных донеузнаваемости. Катастрофа привела москвичей в уныние. Она имела многопоследствий. Враги Царской власти использовали ее в целяхпропаганды. Во всем винили полицию. Винили также администрациюбольниц и городскую управу. -- Многие разногласия, существовавшие среди членовИмператорской фамилии, стали достоянием гласности. МолодыеВеликие князья, в частности, Сандро, муж моей сестры Ксении,возложили вину за случившуюся трагедию на дядю Сержа, военногогубернатора Москвы. Мне казалось, что мои кузены были к немунесправедливы. Более того, дядя Серж сам был в таком отчаянии иготов был тотчас же подать в отставку. Однако Ники не принялего отставки. Своими попытками свалить вину на одного лишьчеловека, да еще своего же сородича, мои кузены, по существу,поставили под удар все семейство, причем именно тогда, когданеобходимо было единство. После того, как Ники отказалсяотправить в отставку дядю Сержа, они набросились на него. Русские социалисты, укрывшиеся в то время в Швейцарии,обвинили Императора в равнодушии к страданиям своих подданных,поскольку вечером того же дня Государь и Императрицаотправились на бал, который давал французский посол маркиз деМонтебелло. -- Я знаю наверняка, что ни один из них не хотел идти кмаркизу. Сделано это было лишь под мощным нажимом со стороныего советников. Дело в том, что французское правительствоистратило огромные средства на прием, и приложило много трудов.Из Версаля и Фонтенебло привезли для украшения бала бесценныегобелены и серебряную посуду. С юга Франции доставили сто тысячроз. Министры Ники настаивали на том, чтобы Императорская четаотправилась на прием, чтобы выразить свои дружественные чувствапо отношению к Франции. Я знаю, что Ники и Алики весь деньпосещали раненых в больницах. Так же поступили Мама, тетя Элла,жена дяди Сержа, а также несколько других дам. Много ли людейзнает или желает знать, что Ники потратил многие тысячи рублейв качестве пособий семьям убитых и пострадавших в Ходынскойкатастрофе? Позднее я узнала от него, что сделать это было в товремя нелегко: он не желал обременять Государственноеказначейство, и оплатил все расходы по проведению коронационныхторжеств из собственных средств. Сделал он это так ненавязчиво,незаметно, что никто из нас -- за исключением, разумеется,Алики -- не знал об этом. -- Вы долго оставались в Москве? -- спросил я. -- Ну, что вы! Все чужеземные гости разъехались по домам.Ники и Алики отправились в одну из первых своих поездок постране. -- А вы что делали? -- Мама вернулась в Гатчину. Я поехала вместе с ней. К радости юной Великой княжны Вдовствующая Императрицанаходила для себя все больше занятий в годы, последовавшие закончиной Императора Александра III. У нее как бы появилосьвторое дыхание. Прежде ее занимали женское образование ибольничное дело, теперь же круг ее интересов охватывал политикуи вопросы дипломатии. Неопытность ее старшего сына как быоправдывала этот ее интерес. Надо отдать ей должное, онадействовала умело. Давала советы, изучала международнуюобстановку, черпая много полезных сведений из бесед с послами иИмператорскими министрами. -- Для меня было настоящим откровением умение Мама решатьтакого рода вопросы, -- призналась Великая княгиня. -- Ковсему, она стала безжалостной. Мне довелось оказаться в ееапартаментах, когда она принимала у себя некоего князя,занимавшего тогда пост директора всех учебных заведений длядевочек в Империи. Это был суетливый, желчный господин, которыйразводил неразбериху и во всем обвинял своих подчиненных. Егоникто не переваривал. В тот день Мама вызвала его к себе вАничков дворец, чтобы сообщить ему о его отставке. Никакихобъяснений она ему не дала. Лишь сказала ему ледяным голосом:"Князь, я решила, что вы должны оставить свой пост". Беднягатак растерялся, что, заикаясь, пролепетал: "Но... но я не смогуоставить Ваше Величество". "А я вам говорю, вы оставите свойпост", -- ответила Мама и вышла из кабинета. Я последовала заней, не смея взглянуть на бедного князя. Возраст Ольги приближался к двадцати годам. ИмператрицаМария Федоровна решила вместо миссис Франклин приставить кмладшей дочери выбранную ею фрейлину. Известие это дошло доВеликой княжны окружным путем. Своей старой няне девушка несказала ничего. Брат и его супруга жили в Царском Селе, ноОльга была твердо уверена в поддержке Государя. Она отдаваласебе отчет в том, что не сможет расстаться с Нана, которая однапонимала Великую княжну. Махнув рукой на этикет и воспитание,Ольга пошла к родительнице и устроила сцену. -- Алики привезла с собой в Россию миссис Орчард. А что ябуду делать без Нана? Если ты прогонишь ее, то я убегу. Хоть сдворцовым трубочистом. Убегу и стану чистить картошку укого-нибудь на кухне, или наймусь в прислуги к какой-нибудьсветской даме из Петербурга. И я уверена, что Ники будет намоей стороне. -- Ты всегда была своевольной. Теперь ты сошла с ума!Сейчас же выйди из комнаты, -- приказала мать Ольге. Миссис Франклин осталась при Великой княжне. Вапартаментах Ольги Александровны никакой фрейлины так и непоявилось на этот раз [У Великой княжны Ольги Александровныфрейлины не было до 1901 года, когда Императрица Мать заставилаее обзавестись таковой. Выбор Вдовствующей Императрицы оказалсянеудачным. Госпожа Александра Коссиковская, прекрасновоспитанная, умная и очень красивая женщина, вскоре завоеваладоверие своей юной хозяйки, которая называла ее "Диной". Но ихдружба оказалась недолгой: Дина вскоре влюбилась в Великогокнязя Михаила Александровича и тотчас была уволена.]. Хозяйкойположения оставалась Нана -- вопреки всем трудностям. В данномвопросе Император Николай II действительно встал на сторонусестры, и Вдовствующая Императрица стала смотреть на миссисФранклин, как на захватчицу, отнявшую у нее привязанностьдочери. Прежде сыпавшиеся как из рога изобилия рождественскиеподарки и другие знаки Высочайшего внимания стали не стольценными и частыми, как раньше. Для Императрицы Марии ФедоровныНана стала "этой противной женщиной". Великая княжна одержала победу в борьбе за личную свободу,но это была Пиррова победа, отнявшая у молодой девушки многосил. Оказавшись без придворных дам у себя в апартаментах,Великая княжна с иронией наблюдала за окружениемИмператрицы-Матери. Мария Федоровна любила видеть вокруг себязнакомые лица. У нее при дворе было много дам, от которых давноне было никакого проку, однако уволить их она не могла. Придворе обреталась некая мадемуазель де л'Эскай, бельгийка --такая дряхлая, что никто не помнил ее даже пожилой. Некогда подее началом была детская Императрицы. Она ездила из Гатчины вПетербург и обратно, всегда безупречно одетая, в ослепительныхперчатках, любившая хорошо поесть и сыграть в преферанс, нопочти ни с кем не разговаривавшая. Были две старые девы, сестрыграфини Кутузовы, потомки знаменитого фельдмаршала, получившиешифр еще в 1865 году. Они тоже слонялись давно без дела, затоочень заботились друг о друге и большое внимание уделяли своемуздоровью. Был при дворе Императрицы-Матери и весьма преклонныхлет господин, сын поэта В.А.Жуковского, который носил белыйпарик. Лишь благодаря давно увядшим лаврам своего отца он имелв своем распоряжении удобные апартаменты в Большом Гатчинскомдворце. Была и любимая придворная дама Императрицы МарииФедоровны, графиня Елизавета Воронцова, обремененная семьей извосьми человек, однако ни ее муж, ни дети не мешали ейпостоянно находиться при дворе. -- Она была невероятной сплетницей. Она чуяла скандал занесколько верст. Вынуждена признаться, что Мама нравилосьслушать ее, -- сказала Великая княгиня. -- В те дни газеты непечатали разного рода досужие вымыслы. Во всяком случае,русские газеты. А Лили Воронцова обладала даром сочинятьнебылицы, основываясь на ненароком оброненном кем-то нескромномзамечании. Мне она не нравилась, хотя мне приходилось бытьвежливой с нею -- ради собственного спокойствия. Зато яполюбила ее старшую дочь Сандру. Очень часто, когда Великая княгиня называла чьи-то имена,она говорила, что "подружилась" или "привязалась" то с одной,то с другой придворной дамой. Однако молодых из них былонемного. Она по-прежнему вместе с Великим князем МихаиломАлександровичем принимала у себя молодых людей и девушек изсамых знатных семей, но, похоже на то, ни с кем по-настоящемуне подружилась во время таких собраний аристократическоймолодежи. Однако Ольга всегда оставалась прежней девочкой --живой, непосредственной, жаждущей привязанности. Когда Вдовствующая Императрица вмешивалась в повседневнуюжизнь дочери и мягко укоряла дочь в ее нежелании занять своеместо в светском обществе, в девушке пробуждалась мятежнаянатура и она забывала о своем воспитании, прежнем опыте итрадициях. Однако, когда молодая Великая княжна становиласьпосторонним наблюдателем, она совершенно искренне восхищаласьсвоей родительницею. -- В роли Императрицы она была великолепна. Она обладалапритягательностью, а ее жажда деятельности была невероятной. Отее внимания не ускользала ни одна из сторон образовательногодела в Российской Империи. Она немилосердно эксплуатироваласвоих секретарей, но не щадила и себя. Даже скучая на заседаниикакого-нибудь комитета, она не выглядела скучающей. Всехпокоряла ее манера общения и тактичность. Совершенно откровенноМама наслаждалась своим положением первой дамы в Империи. Те,кто служили ей, например, Шереметьевы, Оболенские, Голицыны,относились к своей службе, как к почетной обязанности. ВРоссии, как и в Дании, происходило одно и то же: то одно лицо,то другое приходило к Мама, чтобы поделиться с нею своимипроблемами и заботами. И потом, -- добавила Великая княгиня, --я старалась не забывать, как горячо любил ее Папа. Великой княжне исполнилось семнадцать; у нее была ее Нана,ее скрипка [Уроки игры на скрипке юной Великой княжне давалВладислав Курнакович, талантливый музыкант, игравший первуюскрипку в Императорском оркестре. Николай II подарил своеймладшей сестре и ее знаменитому учителю по скрипке, которым небыло цены. Одна из них некогда принадлежала композитору Львову,автору музыки русского национального гимна "Боже, Царя храни!"При загадочных обстоятельствах скрипка эта была похищена.Превратившись в сыщика, Курнакович три месяца искал ее по всемумиру. В конце концов, он нашел ее на витрине антикварногомагазина в Лондоне!], ее живопись. И ее вдруг охватила тревога.Ее старшая сестра Ксения, выйдя замуж за русского Великогокнязя, осталась дома, на родине. Но найдется ли еще одинРоманов, который женился бы на ней? Покинуть любимую страну длянее было бы мучительно. Фреденсборг устраивал ее, как место,где она проводила свои летние каникулы, но поселиться навсегдав Дании она бы не смогла. Оставались германские владетельныедома, но Ольга помнила, с каким открытым презрением относился кним ее покойный отец, Александр III [И совершенно напрасно.Германские владетельные дома дали Дому Романовых прекрасных ипреданных невест. Кстати, супруга Императора Николая I былапринцессой Гессен-Дармштадтской, как и Государыня ИмператрицаАлександра Федоровна, супруга Николая II. На наш взгляд, отходот традиционных дружественных отношений с Германией и сближениес Францией и Англией, заклятым врагом России, предопределилипадение Императорской России (Примеч. переводчика.)]. -- По ночам мне снились кошмары, будто бы меня отправляютв ссылку. Нана просыпалась и успокаивала меня. Разумеется,поделиться подобными страхами с Мама я бы не посмела. Молодой Император часто приезжал в Гатчину из Царскогосела, и "иногда мне разрешали поехать вместе с ним, чтобыповидать Алики. То и дело в Гатчину приезжала графиняВоронцова, сообщавшая Мама о том, что общество недовольновысокомерием Алики. Я полагала, что все это было неправдой.Здоровье Алики становилось все хуже. Сердце у нее началосдавать. Она страдала от приступов ишиаса. Беременности у неепроходили трудно" [С 1895 по 1901 год молодая Императрицародила четырех дочерей.]. В начале 1899 года Императрица Мария Федоровна сообщиласвоей младшей дочери, что летом она начнет появляться в свете.У юной Ольги похолодело сердце. Помимо всего прочего, этозначило, что ей придется расстаться с многими незначительными,но так много значившими для нее вольностями: лишним часом игрына скрипке, прогулками по парку, столько радости приносившимией занятиями живописью. "Выходы в свет" означали необходимостьпо всевозможным поводам появляться на людях, поездки в обществеИмператрицы-Матери, приемы, банкеты, аудиенции. Но Великаякняжна получила передышку сроком на год. И по весьма печальнойпричине. В июле 1899 года в предгорьи Кавказа, в Аббас-Туманескончался от туберкулеза ее второй брат, Великий князь ГеоргийАлександрович. Узнав о кончине брата из телеграммы, Николай IIсообщил печальное известие матери. -- Мама, Жоржа больше нет, -- произнес он спокойно, иИмператрица зарыдала. Великому князю Георгию было двадцать семьлет, и его смерть, по словам Великой княгини, явиласьневосполнимой потерей. Умный, великодушный, умевший располагатьк себе людей, Великий князь мог бы оказать большую поддержкуНиколаю II. По мнению Ольги Александровны, из всех ее братьевГеоргий наилучшим образом подходил на роль сильного,пользующегося популярностью Царя. Она была убеждена, что еслибы он был жив, то охотно принял бы на свои плечи бремя Царскогослужения вместе с короной, от которой брат столь смиренноотказался в 1917 году [Государь Николай II пал жертвойзаговора, в котором, помимо предателей-генералов, которыенекогда были облагодетельствованы Императором, изолировавшихего от массы народа и от армии, участвовали не только "денежныемешки" и земельная знать, но и некоторые члены династии: в.к.Николай Николаевич, "Владимировичи" и другие Романовы, многиегоды вредившие Царю. Ольга Александровна могла этого и незнать. (Примеч. переводчика.)], и, возможно, спас бы Россию откоммунистической революции. -- Жорж не должен был умереть. С самого начала докторапроявили свою некомпетентность. Они то и дело посылали его содного курорта на другой. Они не желали признавать, что у неготуберкулез. То и дело они заявляли, что у Жоржа "слабая грудь". Ольга Александровна рассказала мне, что ее брата нашлакрестьянка. Он лежал на обочине дороги рядом с перевернувшимсямотоциклом. Умер он у нее на руках. Изо рта у него текла кровь,он кашлял и задыхался. Женщина, принадлежавшая к религиознойсекте "молокан", была доставлена в Петергоф, где поведалаубитой горем Императрице-Матери о последних мучительных минутахжизни ее любимого сына. -- Мне запомнилась высокая, в черном платье женщина сКавказа в черной с белым накидке, которая молча скользила мимофонтанов. Она походила на персонаж из какой-нибудь греческойтрагедии. Мама сидела с ней, запершись, часами. Относительно кончины Великого князя по России ходили самыезловещие слухи, но Великая княгиня была уверена, что смерть егобыла вызвана легочным кровоизлиянием, вызванным тряской приезде на мотоцикле, кататься на котором ему было строгозапрещено. Смерть Великого князя Георгия положила конец ежегоднымпоездкам всей семьей в далекий Аббас-Туман ранней весной илипоздней осенью. Такие поездки всегда вносили большое оживлениев жизнь младших Великих князей и княжон. Среди дышащих покоемКавказских гор Царская семья освобождалась от тревог, ведябеззаботную деревенскую жизнь. Насколько провинциальной ипоистине простой была эта жизнь, свидетельствует удивительнаяистория, которую рассказала мне Великая княгиня. -- Пища, которую готовила и подавала на стол местнаякавказская прислуга, была местного происхождения, заисключением сыра, который привозили из Дании. Всякий раз, какнам доставляли большие головы сыра, мы обнаруживали в большихотверстиях крохотных мышат, которые играли там в прятки. Дляневозмутимых кавказцев зрелище это было вполне привычным инисколько их не волновало. Мы настолько привыкли к крохотнымпроказникам, что, не обнаружив их несколько раз в сыре,по-настоящему расстроились! Турецкая граница находилась совсем рядом, и кругом полнобыло разбойников. Все кавказцы были вооружены, и всякий раз,как Вдовствующая Императрица покидала дворец, ее сопровождалтелохранитель из числа кавказцев. Среди них, по словам Великойкнягини, был Омар -- поразительно красивый и сильный горец сгорящими черными глазами, любимец императрицы. -- Каждый раз Мама расспрашивала его про разбойников ишутливо замечала: "Омар, когда я смотрю вам в глаза, то ядумаю, что вы наверняка и сами были когда-то разбойником!" Омаризбегал глядеть на нее и отвечал отрицательно. Однако однаждыон не выдержал. Упав на колени, он признался, что в самом делебыл прежде разбойником и стал умолять Мама о прощении. Мама нетолько даровала ему прощение, но включила его в число своихпостоянных телохранителей. С того времени Омар сталсопровождать ее повсюду, словно прирученный. Представляю себе,какой шум устроили бы в Петербурге, если бы узнали, что один изтелохранителей Императрицы когда-то был обыкновеннымразбойником с большой дороги! Поскольку Великий князь Георгий был наследником престола,придворный траур продолжался год. В конце концов, летом 1900года Вдовствующая Императрица устроила особенно пышный прием вчесть младшей дочери. -- Это был сущий кошмар. Выдался особенно жаркий день. Вдлинном бальном платье, в сопровождении несносной фрейлины,маячившей сзади меня, я чувствовала себя зверьком в клетке,которого впервые показывают публике. Вы знаете, это ощущение непокидало меня и впоследствии. Я всегда воображала себязверьком, посаженным в клетку на цепь, всякий раз, как мнеприходилось выходить в свет. Я видела толпу, и у толпы не былолица. Это было ужасно. Мне следовало бы помнить о своемпроисхождении и выполнять свой долг, не испытывая такого родачувств. Тут кроется какая-то загадка: ведь я гордилась именем,которое я ношу, и своими предками, но где-то в душе гнездилсявот этот непонятный страх... Однажды майским днем 1901 года было опубликованолаконичное сообщение, исходившее из ЦарскосельскогоАлександровского дворца и Гатчинского Большого дворцаодновременно. Население страны оповещалось о том, что ЕеИмператорское Высочество Великая княжна Ольга Александровна, собщего согласия Государя Императора и Вдовствующей Императрицыобручена с Его Высочеством принцем Петром Ольденбургским. Новость потрясла Санкт-Петербург и Москву. Никто неповерил, что предстоящий брак основан на взаимной любви. Ольгебыло девятнадцать лет, принц Ольденбургский был на четырнадцатьлет старше, и всему Петербургу было известно, что он непроявляет особого интереса к женщинам. Большинство обывателейне сомневались в том, что, поскольку старшая дочь ИмператрицыМатери производит на свет одного ребенка за другим, МарияФедоровна пожертвовала счастьем своей младшей дочери ради того,чтобы Ольга всегда оставалась под рукой и всегда моглаприехать, как в Гатчину, так и в Аничков. По мнению же самойВеликой княгини, Вдовствующую Императрицу уговорили отдать дочьзамуж за их сына родители принца Ольденбургского, в частности,его честолюбивая мать, принцесса Евгения, которая была близкойподругой Марии Федоровны [С эпохи Петра I на русскую службупоступали представители некоторых второстепенных владетельныхдомов, к примеру, принцы Гессен-Гомбургские и другие. Ксередине и концу XVIII века их число увеличилось, посколькубольшинство из них предпочитали находиться под властьюИмператриц Елизаветы Петровны и Екатерины II, а не ФридрихаВеликого. Им необязательно было отказываться от своих земель вГермании. К концу столетия прочно обосновались в России принцыГольштейн-Готторпские, Ольденбургские и Мекленбург-Стрелицкие.Одна из дочерей Павла I была супругой принца ГеоргаОльденбургского, а другая Великая княжна вышла замуж за герцогаЛейхтенбергского. Таким образом, все три фамилии --Ольденбургские, Мекленбург-Стрелицкие и Лейхтенбергские былисвязаны узами с Династией Романовых. Все они титуловались"Высочествами", а не "Императорскими Высочествами".]. Великая княжна и ведать не ведала о подобных махинациях.Она встречала своего кузена почти на всех семейных собраниях инаходила его слишком старым для своего возраста. Он оченьзаботился о своем здоровьи. Другой его заботой были азартныеигры. Он терпеть не мог домашних животных, открытые окна ипрогулки. Появляясь в свете лишь изредка, все остальное времяон сидел дома, а ночи чаще всего коротал за карточным столом водном из петербургских клубов [Принц Петр АлександровичОльденбургский (1868-1924) был военным, флигель-адъютантом,затем Свиты Е.В. генерал-майором. Когда же он успевал служить?(Примеч. переводчика.)]. При звуках музыки он зевал. Живописьставила его в тупик. -- Сказать вам откровенно, меня обманом вовлекли в этуисторию, -- заявила Великая княгиня. -- Меня пригласили навечер к Воронцовым. Помню, мне не хотелось ехать туда, но ярешила, что отказываться неразумно. Едва я приехала к ним вособняк, как Сандра повела меня наверх, в свою гостиную.Отступив в сторону, она впустила меня внутрь, а затем закрыладверь. Представьте себе мое изумление, когда я увидела вгостиной кузена Петра. Он стоял словно опущенный в воду. Непомню, что я сказала. Помню только, что он не смотрел на меня.Он, запинаясь, сделал мне предложение. Я так опешила, чтосмогла ответить одно: "Благодарю вас". Тут дверь открылась,влетела графиня Воронцова, обняла меня и воскликнула: "Моилучшие пожелания". Что было потом, уж и не помню. Вечером вАничковом дворце я пошла в комнаты брата Михаила, и мы обазаплакали. К рассказу этому Великая княгиня не прибавила большеничего. У меня возникло столько вопросов, но я не посмел ихзадать. Если даже ее родительница была так жестокосердна, товедь ее старший брат, Император Николай II, мог запретитьтакого рода сделку. Великая княгиня ни разу не упомянула именибрата в связи с этой помолвкой. Возможно, ее удерживало чувстволояльности. Однако сам собой напрашивается вывод: должно быть,молодой Император поддался влиянию Императрицы-Матери. В свое время Ольга сражалась как тигрица, не желаядопустить увольнения миссис Франклин. В данном случае онасовсем не стала бороться. Хотя она была обречена на жизнь спостылым человеком, зато ей не нужно было покидать родину.Предполагаю, что уже одно только это соображение примирило ее сбраком, похожим на фарс. Но даже подобное обстоятельство врядли могло утешить девушку с горячим, жаждущим любви сердцем. Императрица Мария Федоровна решила ускоритьбракосочетание. Состоялось оно в конце июля 1901 года. Наторжество были приглашены лишь самые ближайшие родственники.Свадьба была не слишком веселой. После того, как новобрачнаяпереоделась, супруги поехали в Санкт-Петербург, во дворецпринца Ольденбургского. Первую ночь Великая княгиня провелаодна. Наплакавшись вдоволь, она уснула. Принц Петр отправился ксвоим старым приятелям в клуб, откуда вернулся под утро. -- Мы прожили с ним под одной крышей почти пятнадцать лет,-- откровенно заявила Ольга Александровна, -- но так и не сталимужем и женой. Принцесса Евгения Ольденбургская, сын которой стал теперьзятем Императора, начала щедро одаривать невестку. Она подарилаОльге колье из двадцати пяти бриллиантов, размером в миндалинукаждый, рубиновую тиару, которую некогда подарил НаполеонИмператрице Жозефине, и сказочной красоты сапфировое колье. -- Колье было таким тяжелым, что я не могла его долгоносить. Обычно я прятала его в сумочку и надевала передпоявлением в обществе, чтобы не страдать лишние минуты.[Великая княгиня сообщила мне: "После того, как в 1916 году мойбрак был признан недействительным, я вернула все драгоценностисемье принца Ольденбургского. Я была особенно рада тому, чтотак поступила, узнав, что принц Петр и его мать жили вполнесносно на средства от продажи драгоценностей, вывезенных ими изРоссии после революции".] Ходили смутные слухи о том, что "молодые" отправятся на югФранции, но медового месяца не было, и вскоре у Великой княгининачался острый приступ меланхолии. Приступ прошел, но у молодойженщины начали выпадать волосы, и в конце концов ей пришлосьзаказать парик. Она так и не научилась носить его. Однажды вовремя поездки в открытом экипаже вместе с Императором иИмператрицей Александрой Федоровной Ольга почувствовала, чтопарик вот-вот свалится у нее с головы. -- Я схватила обеими руками свою шляпу и в таком видеехала. Поскольку о моей болезни не сообщалось, прохожие, должнобыть, приняли меня за сумасшедшую. Осенью 1901 года принц Ольденбургский неохотно согласилсяоставить общество петербургских картежников, и они отправилисьв Биарриц в сопровождении "Дины" и миссис Франклин. -- Остановились мы в "Отель дю Палэ". Однажды вечером мыустроили у себя прием. Я танцевала фокстрот. Неожиданно кто-томеня толкнул. Парик слетел у меня с головы и упал в серединезала. В наступившей тишине перестал играть и оркестр. Япозеленела от ужаса. Не помню, кто поднял мой парик, но пока уменя не отросли свои волосы, я больше не смела танцевать впарике. К началу 1903 года парик свое отслужил. Однажды вечером, когда они обедали, ресторан отелянаполнился дымом. -- В одном из флигелей произошел небольшой пожар, ноВашему Императорскому Высочеству нечего волноваться, --уверенным тоном заявил метрдотель. Спустя мгновение всевскочили из-за столов, спасая свою жизнь. Великая княгиня бросилась в свои номера, надеясь спастихоть какие-то свои вещи. Когда она выскочила из отеля иочутилась на газоне перед входом, запыхавшаяся и растрепанная,то обнаружила, что в руках у нее зажата брошка. -- Это все, что я сумела захватить с собой в волнении, --вспоминала Ольга Александровна. На ее счастье, прибежал, тяжелодыша, тучный греческий господин, живший в номере на том жеэтаже, что и Великая княгиня. В руках у него была шкатулка, вкоторой находились все драгоценности Ольги Александровны. -- Впоследствии я узнала, что его дочь замужем за княземОрловым-Давыдовым. Этим-то и объяснялась его забота осохранности имущества русских Великих княгинь. Принцу Ольденбургскому не так повезло, как его жене. Унего сгорел весь гардероб, в том числе все его мундиры иордена, и среди них знаменитый датский орден Белого слона,специально изготовленный для него придворным ювелиром Фаберже. Позднее они отправились в Карлсбад и остановились там удяди Берти. Карлсбад был преднамеренно выбран Эдуардом VII иего приятелями, где под предлогом принятия "лечебных процедур"они могли предаваться таким развлечениям, которыеспособствовали дурной славе периода, впоследствии названного"Эдвардианской эрой". -- До сих пор вижу перед собой дядю Берти, который сидит сневозмутимым видом перед своим отелем, попыхивая сигарой, а вэто время толпы немецких туристов стоят и смотрят на него сблагоговейным ужасом и любопытством. -- Как вы можете выносить это, дядюшка Берти? -- спросилая его однажды. -- Что тут такого? Для меня глазеть на них такое жеразвлечение, как и для них -- глазеть на меня, -- ответиланглийский король. Относительно реакции Эдуарда VII на ее замужество Великаякнягиня ничего не сказала. Но он был добр к ней и предоставил вее распоряжение яхту, с тем, чтобы она могла кататься на нейвдоль Средиземного побережья Италии. -- В Сорренто мы сошли на берег и устроили небольшой приемна веранде гостиницы. Неожиданно в глаза мне бросился молодойбританский офицер-моряк с копной рыжих волос. Он стоял иразглядывал море. Мы начали обстреливать его виноградинками, ив конце концов я пригласила его присоединиться к нам. Он так исделал. Молодой британский моряк, скоро ставший известным, как"Джимми", лейтенант королевского военно-морского флота,впоследствии стал вице-адмиралом Т.В.Джеймсом, одним из близкихдрузей Великой княгини. Его храбрость и находчивость во времяреволюции принесли ей неоценимую пользу. -- Ну, разумеется, мы довольно весело провели время вСорренто, -- ответила на мой вопрос Ольга Александровна. --Первый шок миновал, я все еще питала надежду на лучшее будущее.К сожалению, во время нашего пребывания в этом городе возниклиосложнения. К нам туда приехал мой брат Михаил. Он давно былвлюблен в Дину, мою первую фрейлину. Они решили сбежать, нокто-то их выдал. Дину, разумеется, тотчас уволили. Брат былбезутешен. Он обвинял Мама и Ники. Помочь им я не могла. Иногдамне приходило в голову, что нам, Романовым, лучше бы родитьсябез сердца. Мое сердце было еще свободным, но я была связанаузами брака с человеком, для которого я была всего лишьносительницей Императорской фамилии. Чтобы потрафить своейжесткой, честолюбивой матери, он стал номинальным зятемИмператора. Если бы я вздумала рассказать кузену Петру о своемсердце, истосковавшемся по любви и нежности, он счел бы менясумасшедшей. Чета Ольденбургских вернулась в Россию перед самымРождеством. Несколько месяцев, которые были оченьутомительными, они провели в Петербурге, но затем, к радостиОльги, отправились в Рамонь, огромное поместье далеко к югу отМосквы, принадлежавшее свекрови Великой княжны. И там, впервыев своей жизни, Ольга близко соприкоснулась с крестьянами. -- Я ходила из одной деревни в другую, и никто мне непрепятствовал. Я заходила в крестьянские избы, беседовала смужиками и бабами и чувствовала себя своей среди них. Были уних трудности и даже нужда, о существовании которой я и неподозревала. Но я видела их доброту, великодушие и несгибаемуюверу в Бога. Как мне представляется, эти крестьяне были богаты,несмотря на их бедность, и когда я находилась среди них, ячувствовала себя настоящим человеком. Но частых посещений деревень было недостаточно для ОльгиАлександровны. Скука, царившая в безобразном доме принцаОльденбургского, вскоре стала невыносимой для молодой женщины,и она решила проявить самостоятельность. Сначала она сталаежедневно приходить в больницу, существовавшую в имении, инаблюдать за работой докторов и сестер милосердия, всякий разузнавая что-то новое. Затем решила построить небольшой белыйособняк неподалеку от Рамони. Принцы Ольденбургские возражать не стали. Особняк былпостроен. Его назвали Ольгино. Поехал ли принц Ольденбургскийза своей супругой в новый дом, сказать не могу. Вполневероятно, он предпочел остаться в Рамони. -- Я распорядилась так, чтобы Ольгино построили на холме,откуда открывался вид на речку Воронеж, приток Дона. Местностьбыла восхитительная. Поля упирались в леса, из-за которыхвыглядывали золоченые купола старинного монастыря св. ТихонаЗадонского, куда приходило множество паломников. Помню, однаждылетним вечером я сидела на балконе и наблюдала, как садитсясолнце. Вокруг царил такой покой, что я поклялась, что еслиГосподь когда-нибудь удостоит меня быть счастливой, то своегопервенца я нареку Тихоном. Официально Великая княгиня считалась принцессойОльденбургской. Ей необходимо было появляться в Рамони иприсутствовать на балах и приемах, которые давала ее свекровь.Юной Ольге запомнилась одна гостья -- молодая и красиваяплемянница принца Петра -- Принцесса Мари-Клэр. Она получилаобразование во Франции и была совершенно незнакома с Россией.Ее визит закончился внезапно. -- Она с трудом поверила мне, что до ближайшего городашестьдесят пять верст. Потом началась охота на волков, и онауслышала волчий вой. Он так напугал ее, что Мари-Клэр тотчас жеуехала в Париж. Великая княгиня так полюбила Ольгино и своих крестьян, чтоей трудно было расстаться с ними осенью. Но, несмотря на все еепопытки стать независимой, Ольга не была хозяйкой своей судьбы.Ей нужно было возвращаться на север.. Свою первую зиму замужнейженщины она провела в огромном дворце принцев Ольденбургских надворцовой набережной. -- До чего же мне было неприятно находиться там, --заявила Ольга Александровна. -- Между мужем и его родителями застолом то и дело возникали споры. Родители обвиняли принцаПетра в том, что он проматывает свое состояние за карточнымстолом. Он оправдывался, говоря, что ничему другому его ненаучили. Язык моей свекрови походил на жало скорпиона. А овспыльчивости свекра страшно даже вспоминать. Всякий раз, какпоявлялась такая возможность, я выходила из-за стола, но невсегда мне это удавалось сделать. Иногда Петр мчался к себе вклуб, даже не кончив обедать. Такого рода сцены наблюдалимногие, включая прислугу, так что обыватели Петербурга, должнобыть, хорошо представляли себе "счастливую семейную жизнь",какой жила семья принца Ольденбургского. И все-таки я былапривязана к своему свекру, принцу Александру. Хотя он и былизвестен всей России своей вспыльчивостью, это был человек, ане пешка.

Дата добавления: 2015-08-09