На следующий день история повторилась. Но на этот раз Аня не позволила нам ее уговаривать.
— Хорошо, — сказала она, — поехали…
Мы пошли к ее спортивного вида машине. Обходя авто сзади, я не мог не прочитать: «Феррари». «Феррари» это «Феррари». С этим трудно спорить. Аня заметила мой восхищенный взгляд:
— Пятьсот девяносто девять икс-икс, — сказала она, — семьсот тридцать конских сил, семь тысяч оборотов в минуту…
Она так и сказала — «конских сил». Я согласно кивнул, мол, понимаю. Вздыбленный конь на носу, на каждом колесе, на руле, да куда ни глянь! Этот гарцующий жеребец только и ждет, когда на него усядется эта колоритная женщина! Не успел я за собой прикрыть дверцу, как вдруг завизжали колеса, меня вдавило в кожу сидения, и я ощутил запах паленой резины. Вены тут же наполнились чистым адреналином!
За рулем Аня была как наездница на прытком, вихрем несущемся скакуне. Ей нравилось сидеть за рулем, подчиняя себе этого железного, рвущегося в погоню коня. Это было видно по тому, как легко она управлялась с двумя сотнями резвых лошадиных сил, не давая им спуску. Даже самые модные очки не в состоянии были скрыть эту прыть. Слившись с машиной, с этой бешеной скоростью, как сливаются в беге седок и лошадь, она была горда своей властью над скоростью, над ветром, бьющим в лицо, над шуршанием шин и, конечно, над нами, вдавленными этой ветреной скоростью в кожу сидений…
Ухоженные деревеньки, изумрудные виноградники, кайма синих гор в белесоватой дымке, море, Средиземное море, южный берег Франции… Через каких-нибудь два часа мы были в Ницце. Потом были Канны и Монте-Карло…
Галопом по Европе.
— Здесь рукой подать до любой точки Европы, — между прочим бросила Аня, — здесь жизнь мира...
С этим не поспоришь. Даже Жора, видавший виды, не мог ничего противопоставить. Конечно же, мне это пришло в голову: мы терпим фиаско!
В Париж мы вернулись поздно вечером и ужинали в том же кафе.
— И вы хотите, чтобы все это я променяла на вашу, пардон, задрипанную Москву?! Где каждый кирпич до сих пор под присмотром всех этих Лениных, Сталиных и Дзержинских…
— Ты когда была-то в Москве?! — воскликнул Жора.
— Вчера, — сказала Аня, — мне звонила Марина. У нее забрали театр.
— Какая Марина? Там давно уже рай!
— Да-да-да! Как же, как же!.. Там у вас до сих пор цокают кандалы…
Аня так и сказала: «цокают».
— Чего стоит один только этот ваш мэр! Он же…
Мы с Жорой только слушали. Наконец он не выдержал:
— Ты живешь здесь в своей скорлупе, как в каменном веке! Вокруг тебя уже совсем новый мир! Правда, его нужно подровнять.
— Нет, ребятушки, нет. Вы подумайте — у меня здесь доход, дом под самой Эйфелевой башней, хорошая работа, муж… Я счастлива, как никогда не была там, у вас…
Ни у меня, ни у Жоры не нашлось слов, чтобы спорить.
— Я живу в центре мира, и жить здесь мне нравится!
Это был последний ее довод. И tout est dit (этим все сказано, — фр.). И мне снова это пришло на ум: мы с Жорой оказались бессильны.
— А знаешь, — говорит Лена, — у каждого из нас есть свой центр мира. Однажды…
Она рассказывает:
— Бывают в жизни минуты, когда…
— Да, — соглашаюсь я, — такие центры всегда возникают там, где душа отдыхает.
— …и я ничего не придумала лучше, — продолжает Лена, — как сорваться в уединение. И теперь здесь, в лесной глуши, я безрассудно размениваю дорогие секунды, которые могли бы стать нашими. Здесь нет телевизора, радио, интернета. И только иногда вечернюю тишину разрывают истошные крики журавлей, живущих неподалеку за озером. Я пробую на слух тишину. Она комкается, выгибается и оглушает. Понимаешь, она…
— Понимаю…
— Не нужно никуда спешить, бежать, отвечать на звонки. Все замерло, словно я внутри ледяного замка. Кирпичи лежат плотно один к одному… Когда я поздно вечером ложусь спать, рядом греются мои кошки. Я беру их по очереди на руки и глажу их норковые спинки…
— Понимаю…
Ах, как мирно звучит ее голос, как умиротворённо мурлычат её кошки… Я слышу и пение птичек, доносящееся через открытое окно, и даже шёпот занавески… Я слышу:
… и воск слезами с ночника на платье капал…
И вот я уже, кажется, слышу:
— Рестик… Рест, успокойся… Свалишься с постели… Э-гей…
Я открываю глаза…
— Ударишься ещё головкой…
Мир вам, люди!
— Какой головкой?.. — пытаюсь я въехать в тему.
— Полежи, полежи… приди в себя…
Я улыбаюсь Лене, пребывая всё еще в осаде приснившегося.
— Я заснул, прости, пожалуйста, такой трудный день…
Но какой зато сон, какой чудный сон!..
— Что все-таки нас сближает? — спрашивает Лена.
Чтобы не выискивать ответы, я задаю свой вопрос:
— А ты как думаешь?
На кухне пахнет шарлоткой. Вот и яблоки поспели…
— Жажда тишины? — спрашивает Лена.
— Да нет же, нет, — тихо произношу я, — не только тишины… Жажда… Гони прочь своих кошек. Думаешь, я спал?..
— Думаю, что тебе снова пора показаться врачу.
Нетушки-нет! Вот уж нет… Только не надо меня лечить! Чеховщина, конечно, какая-то есть. Там у него, у Антонпалыча к Коврину по ночам приходил чёрный монах. Ко мне пришла белая-белая… Смуглокожая… С рыжими-прерыжими глазами, волосы — огнь! Да-да — огнь! Словно стая лис со своими роскошными рыжими хвостами льётся с гор…
— Брось, — примирительно произношу я, — давай лучше похлебаем чайку.
— Хлебай…
Неужели это Тина приходила ко мне, думаю я.
Да нет! Нет-нет! Нет! Вот уж нет!..
Или Тина?..
Рана…
Ти — Ра — На… Ти — рана…
Пожалуй-таки покажусь…
Врачу…
Но я не чувствую себя больным. Ни больным, ни ущербным!
И в этом-то всё дело…
Я слышу: «…хруст стекла под ногами…».
А назавтра мы уже в Питере. До чего же вяло и кисло тянется этот день! Я жду вечера, мне вкрай нужен вечер, этот серый питерский вечер… Этот дождь…
— Ты куда это вырядился, — спрашивает Лена, — смотри — костюм, галстук… Рест, на кого ты похож?
— А что?!
— Ты куда, правда?
Я вчера краем уха слыхал, что в Питере Тинка проездом. И сегодня вот — вечер стихов! Я хотел бы взглянуть на неё краем глаза! Я спросил бы её: это ты? Я бы слово в слово спросил её: «…и ты рада мне, рада?». И затем, в тот же миг, не давая ей опомниться, тут же напомнил: «И ты хватаешь меня жадно-жадно, впечатывая меня в стену, в стену…». И отчаянно ждал бы её вопроса: «Почему ты меня не хватаешь? Жадно-жадно!..». Вот бы она…
— Рест, ты надолго? Нам ещё надо… Ты хоть галстук смени… На, держи, — она подает мне другой галстук.
Значит, Богу это угодно — наша встреча с глазу на глаз. Ирка меня пригласила, и вот я готов! Я готов?
«И ты рад мне, рад?!».
И ты ещё спрашиваешь! — скажу я, глядя ей в глаза. Так, наверное, встретились взглядами Иисус с Ионаном Крестителем…
Я готов!
— Вот, — говорит Лена, — другое дело — на человека похож!
И тут же:
— Рестик, — просит она, — заскочи, будь добр, на обратном пути в хлебный… У нас хлеба — шаром покати…
Заскочу…
— Зонт, — Лена догоняет меня, — зонт возьми… На!.
Она и предположить не могла, как этот зонт пригодился нам с Тиной!
Вот вам и вещий сон! Что называется, — в руку!
Тинико ты моя, Тинико…
Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 52 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 7 | | | Глава 9 |