Революционное движение 60-х годов XIX века

Исчерпывающий анализ причин отмены крепост­ного права дал В. И. Ленин в статье «Кресть­янская реформа» и пролетарски-крестьянская революция».

«Великая реформа» была крепостнической ре­формой и не могла быть иной, ибо ее проводили крепостники. Какая же сила заставила их взяться за реформу? Сила эконо­мического развития, втягивавшего Россию на путь капита­лизма. Помещики-крепостники не могли помешать росту товарного обмена России с Европой, не могли удержать старых, рушившихся форм хозяйства. Крымская война показала гнилость и бессилие крепостной России. Крестьян­ские «бунты», возрастая с каждым десятилетием перед освобождением, заставили первого помещика, Александра II, признать, что лучше освободить сверху, чем ждать, пока свергнут снизу».[57]

Подготовка реформы. Вопрос о реформе правительство поставило открыто в рескрипте царя на имя генерал-губер­натора Виленской, Ковенской и Гродненской губерний Назимова 20 ноября 1857 года. Дворянам разрешалось создавать «губернские комитеты для подготовки проекта освобождения крестьян от крепостной зависимости». Но это название сразу же испугало правительство, и оно заменило его другим: «комитеты по улучшению быта помещичьих крестьян и дворовых». Подготовка и проведение реформы были переданы в руки помещиков.

Самарские помещики не торопились с образованием комитета. Предводитель дворянства Чемодуров настоял на отсрочке его выборов до января 1858 года. В середине января помещики съехались на очередной дворянский съезд. В день открытия дворянского собрания, сообщали «Самарские губернские ведомости», зал был переполнен, а на хоры пускали только с билетами. С речью выступил губернатор Грот, приглашая «господ помещиков» принять участие в подготовке реформы. «Государю императору угодно, — говорил он, — в знак нового доверия к дворян­ству предоставить непосредственному усмотрению господ помещиков устройство и упрочение быта их крестьян. И действительно, кому ближе известен быт поселян, их нужды и потребности, кто лучше землевладельцев может сделать правильную оценку сельских работ и поземельной собственности; кто вернее их может изыскать способы для упрочения сельского устройства, для замены обязанного труда вольным и определить будущие отношения владель­цев к крестьянам».[58]

Ознакомление с правительственными распоряжениями вызвало растерянность, озлобление и недовольство многих дворян. Они не понимали смысла предполагаемой реформы, многих из них испугала возможность лишиться дарового крестьянского труда. В выступлениях они подчеркивали особенности Самарской губернии: наличие больших мас­сивов казенных земель и земель удельного ведомства, сдаваемых в аренду, недостаток рабочих рук, вследствие которого помещикам приходится прибегать к труду вольно­наемных, «Освобождение», по их мнению, могло привести к тому, что крестьяне уйдут на казенные земли и оставят помещиков без рабочей силы. Съезд принял постановление, в котором говорилось: «В Самарской губернии, столь не­давно возникшей и составленной из частей губерний Орен­бургской, Саратовской и Симбирской, имения помещиков получили свое основание вначале через покупку земель, а потом перевод крестьян из внутренних малоземельных губерний. Переселение этих крестьян, водворение их на местах оседлой жизни в безлесном крае, наделение всем необходимым для их быта хозяйством поглотило наличные капиталы владельцев и, истощив их материальные сред­ства, вынудило большую часть помещиков заложить не только их населенные имения, но даже пустопорожние земли и сверх того довело до необходимости сделать част­ные займы». В заключение дворянское собрание просило у правительства разрешения для будущего комитета «не стесняться правилами, на этот предмет изданными, и со­ставить положение, которое могло бы быть применено к местности Самарской губернии И служить к наивозможно лучшему и точнейшему исполнению желания государя императора».[59]

В постановлении правильным было одно — дворянские имения вместе с «пустопорожними» землями почти все были заложены, но все остальное являлось вымыслом: большинство имений существовало десятилетия, никаких затрат на покупку и перевод крестьян и их обзаведение в последние годы помещики не несли. Этот мотив нужен был помещикам для того, чтобы развязать руки в ограбле­нии крестьян.

В марте того же года губернатор получил распоряже­ние, предлагавшее создать комитет на общих для всех губерний основаниях, и ему предписывалось строго на­блюдать, чтобы крестьяне «не внимали никаким злонаме­ренным внушениям и лживым толкам».

Помещики опять не спешили с созданием комитета, на­значив выборы па конец мая. От каждого уезда было из­брано два члена и один кандидат. Представителями пра­вительства назначили помещиков — славянофила Ю. Ф. Самарина и И. Муханова. Председателем комитета по по­ложению был губернский предводитель дворянства по­мещик Чемодуров. В комитет вошли ставропольский помещик И. Д. Лазарев, от Бугульминского уезда – Осоргин и другие. Комитет решил собрать статистические сведения о помещичьих имениях. Разработали анкету и разослали ее 883 помещикам. Сведений прислали лишь 638, из них 469 помещиков сообщили более или менее полные данные о своем хозяйстве.

.«Губернский комитет по улучшению быта помещичьих крестьян и дворовых» начал свою работу 25 сентября 1858 года. В первые же дни произошел инцидент. Министерство внутренних дел рекомендовало проводить засе­дания комитета закрыто. Губернский комитет приглашал гостей — местных помещиков. Через них сведения о его работе просочились в «Губернские ведомости». За это упущение губернатор получил строгое внушение, и с тех пор работа комитета окружена была тайной.

С начала деятельности в комитете наметились две груп­пировки — либеральная во главе с крупным помещиком и фабрикантом Самариным. К ней примыкали И. Ла­зарев, А. Лазарев, Д. Рычков и А. Шишков. Группировку «отчаянных крепостников» возглавлял Бугурусланский уездный предводитель дворянства помещик И. Рычков. К ней примыкали Шелашников, Обухов и по многим вопросам — другие члены комитета. Из «журнала заседаний» комите­та,[60] который вел помещик Ставропольского уезда Бабкин, видно, что в комитете были разногласия при обсуждении вопроса о наделении крестьян землей. Помещик Лопатин, ссылаясь на царский рескрипт, доказывал, что земля крестьянам должна быть дана, только во временное поль­зование, на время «переходного состояния», а затем землю следует возвратить помещику. При голосовании 8 членов комитета из 17 поддержали эту точку зрения.

Много спорили о праве выкупа земли. Помещик Обу­хов настойчиво доказывал, что с согласия помещика право выкупа должно быть предоставлено отдельным крестьянам, а не всей деревне сообща. Он обосновывал это предложе­ние политическими соображениями: с течением времени, ког­да увеличится народонаселение, земли у сельских обществ будет недостаточно и крестьяне, завидуя помещикам, будут стремиться захватить их землю. Общинное владе­ние землей, с его точки зрения, развивает «корпоративный дух», и крестьяне будут действовать против помещиков вместе. Если же крестьяне выкупят землю поодиночке, то, превратись в собственников земли, они не посмеют по­сягнуть на землю помещиков, стало быть, станут их опо­рой. Самарин, сторонник общин, выступая против Обу­хова, утверждал, что только при выкупе земли общест­вом, установлении круговой поруки за своевременный взнос платежей помещикам будет гарантировано полу­чение выкупных сумм. Он считал, что крестьянин — не­надежный плательщик, особенно в неурожайные годы. Таким образом, Самарин рассматривал общину с круговой порукой как более надежное средство ограбления кре­стьян. Вот к чему свелись славянофильские разглаголь­ствования о крестьянской общине в России, о которой так много они толковали на протяжении десятилетий.

По вопросу о размере выкупа помещики так и не до­говорились. «Отчаянные крепостники» предлагали взять оброк не меньше 25 рублей с тягла, «либералы» отстаивали 23 рубля.

«Либерал» Шишков вносил в проект положения пункт о предоставлении крестьянам права без согласия помещи­ка переходить с барщины на оброк. Это вызвало возму­щение членов комитета. И. Рычков возражал против пе­ревода крестьян на оброк и настаивал на сохранении бар­щины. Он привел пример с мелкопоместным имением, характерным для Бугульминского уезда. Именье с 8 тяг­лами и 31 душой приносит, по его подсчетам, дохода с хлебопашества в год 600 рублей серебром. Ежегодные проценты в погашение доли залога составляют 173 р. 60 к. Чистого дохода остается 426 р. 40 к. Помещик су­ществует на эту сумму, имея готовый хлеб, продукты жи­вотноводства, прислугу, дом с отоплением. Если же пе­ревести на оброк по 25 руб. с тягла, помещик получит ежегодно 200 руб. и за вычетом платежей у него останет­ся 26 р. 40 к. Может ли прожить помещик? — спрашивал Рычков и добавлял, что оброк крестьяне будут уплачи­вать, неисправно. «Чем обеспечивается уплата оброка?— спрашивал он. — Ручательством мира. Но что такое мир? Несамостоятельная толпа... существующая надзором по­мещика не только в исполнении обязанностей к помещику, но даже понуждаемая к радению о собственном хозяйстве. Откажись помещик от этой толпы и предоставь ее самой себе, через два-три года она будет нищая, пьяная и, ко­нечно, не только не будет иметь возможности уплачивать помещику оброк, но едва, ли уплатит государственные по­дати». Характеризуя крестьян как «пьяную и нищую тол­пу», этот представитель «благородного» сословия не до­пускал и мысли о том, что крестьянство может жить без помещика, без его полицейской власти.

Предложение крепостников поддержало большинство членов комитета.

Спорили также по предложению Самарина о том, что­бы государственные платежи после реформы взимались пропорционально имеющейся земли не только с крестьян, но и с помещиков. Возражая ему, Шелашников заявил, что нельзя дворян ставить на один уровень с податным сословием, так как это повлечет полное уничтожение «аристократического начала». Его поддержали Обухов и Рычков, иронически добавляя, что чего доброго дворян поверстают в подушный оклад и заставят исполнять на­туральные повинности. Возможность ликвидации со­словных различий казалась помещикам настолько унизи­тельной, умаляющей их достоинство, что предложение Са­марина было отклонено.

Вызвал разногласия и вопрос о взыскании выкупных платежей. Самарин предлагал в случае несвоевременного взноса заставить крестьянина погашать недоимку отра­боткой или сдачей крестьян по жребию в рекруты. Полу­ченные рекрутские квитанции продавать, а вырученные деньги выдавать помещику в погашение недоимки. Против торговли людьми стали возражать даже «отчаянные кре­постники».

Не было общей точки зрения о размерах крестьянских наделов. Лопатин и другие члены комитета настаивали на сокращении их до минимума, полагая, что крестьяне будут благодарны и за личное освобождение. Самарин и его группа настаивали на установлении более крупных наделов, иначе крестьяне могут встретить реформу в штыки.

В марте 1859 года правительство предложило пред­ставить проект положения. Комитет не подготовил его, Ему дали отсрочку до 10 мая, но и этот срок оказался недостаточным, так как редакционная комиссия — Сама­рин и Рычков — из-за разногласий не работала. Ее пере­избрали, и только в конце мая закончили работу над проектом положения «об улучшении быта помещичьих крестьян и дворовых». Так как не было единства, в центр направили два проекта: «отчаянных крепостников» — большинства и «либералов» — меньшинства. Отличие их состояло в том, что одни предлагали разделить губер­нию по величине крестьянских наделов на 6, а не на 7 полос, предоставить право выкупа наделов только сель­ским обществам и в исключительных случаях, с согласия помещика и общества, — отдельным крестьянам; другие — предоставить право выкупать землю с согласия помещика крестьянам и обществам. Меньшинство принимало минимальный оброк с тягла 23 руб., а большинство — 25 руб. Первые предложили выкупную — 383 руб., вторые—416 руб. с тягла. «Пресловутая борьба крепостников и ли­бералов, — указывал В. И. Ленин, — столь раздутая и разукрашенная нашими либеральными и либерально-народническими историками, была борьбой внутри гос­подствующих классов, большей частью внутри помещи­ков, борьбой исключительно из-за меры и формы усту­пок. Либералы так же, как и крепостники, стояли на почве признания собственности и власти помещиков осуждая с негодованием всякие революционные мысли об уничтожении этой собственности, о полном свержении этой власти».[61]

Проект самарских крепостников сохранял право по­мещика подвергать крестьян, находившихся на барщине, телесному наказанию; для взыскания недоимок, оброка и выкупных платежей — конфисковать хлеб на полях, сда­вать крестьян в рекруты по жребию, продавая квитан­ции в пользу помещика. К проекту было разработано «урочное положение», то есть нормы выработки на всех сельскохозяйственных работах, и определена продолжи­тельность рабочего дня крестьян на барщине в разное время года. Проект определял переходный срок в 12 лет.

«Положение 19 февраля 1861 года» учитывало основ­ные требования самарских помещиков и удовлетворяло их.

Реформа и положение крестьян в Самарской губернии. Отмена крепостного права не уничтожала личную зави­симость крестьянина от помещика. Крестьянство оста­валось неполноправным сословием.

«Общим положением о крестьянах, вышедших из кре­постной зависимости»[62] крестьянам разрешалось женить­ся без согласия помещиков, заключать договоры, давать обязательства, брать подряды, торговать, открывать про­мышленные предприятия, заниматься ремеслом, подавать жалобы, выступать в судах в качестве истцов, свидетелей и поручителей, участвовать в сельских сходах. Но пе­реходить в сословие купцов, выезжать с постоянного места жительства крестьянин мог только тогда, когда прекращались его обязательные отношения к помещику и если на то было согласие сельского общества.

Пока крестьянин был временнообязанным, он оста­вался под надзором помещика, то есть помещик следил за общественным порядком и безопасностью, и его рас­поряжения были обязательными для сельских должност­ных лиц. В «Положении» особо оговаривалась обязанность этих лиц всемерно охранять владения помещиков.

Кроме повинностей в пользу помещика, крестьяне должны были платить в казну подушную подать и выпол­нять мирские повинности: нести расходы на содержание сельского и волостного управления, на оспопрививание, борьбу с эпидемиями, устройство и содержание запасных хлебных складов, ремонт дорог, содержание престарелых и сирот.

По «Положению» крестьяне могли выкупить свои усадьбы, если они находились на земле, которая отводи­лась под наделы. Если же крестьянские усадьбы размеща­лись близко от помещичьего дома, то помещик имел право выселить крестьян на другой, более отдаленный участок.

Для заключения так называемых уставных грамот уста­навливался двухлетний переходный срок. В уставной грамоте определялись новые отношения между крестья­нином и помещиком.

В уставной грамоте записывалось, сколько в дан­ном имении числится мужских душ по переписи 1858 года, сколько крестьян и дворовых, сколько мужских ре­визских душ должны получить наделы. Указывалось так­же количество земли в пользовании крестьян до реформы и сколько, какой земли и где предоставляется крестьянам и на каких условиях.

Уставные грамоты подписывались при участии мировых посредников. Их избирало уездное дворянское собрание из дворян и утверждались они сенатом по представлению губернатора.

По «Положению» собственником земли оставался по­мещик, но он обязан был выделить крестьянам наделы пахотной земли на условиях барщины или оброка.

Размеры наделов определялись «местными положе­ниями». Губернии были разделены на полосы, а полосы на местности. В каждой местности был установлен мини­мальный и максимальный размер надела, получаемый крестьянами.

Если крестьяне данного помещика до реформы имели надел (крестьянскую запашку) больше, чем указано в «Положении», помещик имел право отрезать «излишки» в свою пользу. Если же наделы были меньше, чем уста­новлено «Положением», то прирезки не производилось. Помещик мог по своему усмотрению обменивать земли, брать участки в любом месте, то есть установить черес­полосицу, отводить крестьянам неудобные земли. Все, подсобные предприятия, леса, сады, пруды, рыбные угодия оставались за помещиком.

За полученный надел крестьянин нес в пользу поме­щика повинности: денежный оброк или барщину. В какой форме должны нести повинности крестьяне — оброк или барщину — определял помещик. Оброк с ревизской души устанавливался по четырем разрядам — 8, 9, 10, 12 руб. в год. Барщина определялась в год повсеместно в 40 рабо­чих дней мужских и 30 женских, из них не меньше ³/₅ дол­жны были отрабатываться летом. Рабочий день равнялся 12 часам, не включая время обеда и отдыха, при этом крестьяне должны были выполнить «урок», то есть норму.

Повинности крестьян вносились в уставную грамоту. Форму повинности (оброк или барщину) определял по­мещик, и только с его согласия крестьяне могли перехо­дить с барщины на оброк.

После подписания уставной грамоты крестьяне, счита­лись временнообязанными. Со дня издания «Положения» девять лет крестьянин не имел права отказаться от надела и даже в том случае, если он выкупал усадьбу и хотел бы выехать из деревни. Через девять лет крестьянин мог отказаться от надела только в том случае, если общество соглашалось принять от него надел и нести полагающиеся повинности.

Временнообязанные крестьяне могли с согласия по­мещика выкупить свои наделы, совершая выкупную опе­рацию при участии мировых посредников. Крестьяне и помещик подписывали так называемую владенную гра­моту, в которой указывался размер надельной земли, краткое описание ее, размер душевого надела, сумма вы­купных платежей и условия их уплаты.

Размер выкупных платежей устанавливался путем ка­питализации суммы годового оброка из 6% годовых.

По десятой всероссийской переписи, проведенной в 1858 году, в губернии насчитывалось 234 453 крепостных, из них мужчин — 113 905, женщин — 120 548, в том числе дворовых: мужчин — 9879, женщин — 10 188. Кроме того, принадлежало Московскому попечительному комитету че­ловеколюбивого общества — 15 душ; дворянам-однодвор­цам — 25; приписанных к горным заводам — 505 душ. Крепостные крестьяне составляли в 1858 году 37,5% всего населения страны[63], тогда как из общего числа жителей Самарской губернии 1 530 039 человек крепостные состав­ляли 15,32%. Объясняется это тем, что в губернии были сосредоточены громадные массивы казенных земель, еще не захваченных помещиками.

Распределение крепостных крестьян по владениям:

Группа помещиков	Число помещиков	Число крепостных ревизских душ
Всепоместных
Владевших до 20 душ от 21 до 100 душ от 100 до 500 душ от 500 до 1000 душ более 1000 душ		1 991 17 005 47 215 19 494 27 551
Всего		113 360

Основная масса крепостных, как видно из таблицы, принадлежала крупным помещикам. Наибольшее количе­ство крепостных было в Ставропольском, Бугурусланском, Самарском и Бузулукском уездах, 80% крепост­ных находилось на барщине, 20% — на оброке.

Отрезки. Вынужденные приступить к реформе, поме­щики проявили особую алчность в ограблении крестьян. Они сделали самые большие по сравнению с другими губерниями отрезки, предоставив крестьянам меньшие на­делы не только по сравнению с дореформенными, но и с нор­мами, установленными «Положением 19 февраля 1861 года». До реформы 62 420 крепостных имели в среднем 5,4 десятины на душу, 41 061 — от 3,5 до 5 десятин. В степ­ной части Новоузенского и Николаевского уездов надел был в среднем 9,6 десятины на ревизскую душу. Всего помещичьи крестьяне имели надельной земли — пахот­ной, усадебной, сенокосов, выгонов 459135 десятин, а с неудобными землями и кустарниками — 538 530 десятин, то есть 5,2 десятины на душу.[64]

Губерния была частью отнесена ко второй черноземной полосе и частью к третьей — степной полосе. Размеры наделов устанавливались следующие: Ставропольский уезд (без села Новый Буян с прилегающими деревнями) от 1,25 до 4 десятин. Самарский, Бугульминский и Бугурусланский уезды, северная часть Бузулукского уезда, северо-западная часть Николаевского и село Новый Буян с деревнями — от 1,5 до 5 десятин. Южная часть Бузулук­ского уезда и черноземная, не степная часть Николаевского уезда — от 2 до 6 десятин. Степная часть Николаевского уезда и часть Новоузенского между реками Большой Кушум и Малый Узень — 8 десятин и остальная часть Новоузенского уезда — от 10 до 12 десятин.[65]

Сумма оброка была определена в 9 руб., а барщина 40 рабочих дней в году мужских и 30 дней женских, пре­имущественно летом. Размер выкупных платежей за надел на душу определялся в 150 руб.

Первую уставную грамоту и выкупную сделку в гу­бернии произвел помещик Новоузенского уезда «либе­рал» Д. К. Кавелин. Он «подарил» крепостным крестьянам деревни Константинова 512 десятин земли и сдал в арен­ду на девять лет 167 десятин с правом выкупа их в те­чение этих лет. Помещик оставил себе 2200 десятин удобной и 1317 десятин неудобной земли, всего 3517 десятин. Из 512 десятин «подаренной» земли большая часть была го­лые солончаки и пастбища.[66] Кавелин начисто ограбил крестьян, предоставив им так называемый четвертной «сиротский», или как его назвали крестьяне, «кошачий» надел, подменив удобную землю солончаками. Губернская газета сообщала: «Дар помещика тем не менее не остановил крестьян от предположения больших прав с их стороны на землю, на полный надел, что, по их мнению, должно последовать по истечении временнообязанного состояния».

Возмущение ограбленных крестьян перепугало Каве­лина, и он обязался, как сообщает газета, не отчуждать в течение одиннадцати лет землю, которой пользовались крестьяне.

Губернское присутствие осудило трусость Кавелина и советовало ему не уступать крестьянам, чтобы не давать «дурной» пример.

К началу 1864 года в Самарском уезде уставные грамоты были утверждены по 98 имениям. 10025 мужских ревиз­ских душ стали крестьянами-собственниками, то есть заключили выкупные сделки. Крестьяне выкупили 29 930 десятин земли, по 2,98 десятины на душу, то есть на 1,89 десятины меньше, чем они имели до реформы. 7340 кре­стьян оставались временнообязанными, они имели 34035 десятин земли, по 4,63 десятины на душу, или на 0,22 де­сятины меньше, чем до реформы.

Всего по уезду 17 365 душ потеряли под видом отрезков 63 188 десятин земли. По выкупным операциям помещики получили 555 тысяч рублей, а крестьяне обязаны были ежегодно уплачивать выкупные платежи; оставшиеся временнообязанными — нести барщину или оброк.

К этому же времени 1486 дворовых и крестьян, не имев­ших наделов, ушли частью на казенные земли или на рабо­ту по найму.

Крестьяне писали жалобы о чрезмерно больших отрез­ках пахотной земли, самовольном переносе помещиками крестьянских усадеб, дальноземелье, чересполосице, от­сутствии водопоев и т. п. В 1861 году подали жалобы 21 сельское общество, в 1862 году — 61, а в 1863 году — уже 77, то есть 80% всех обществ, которым были навязаны уставные грамоты. Жалобы крестьян оставались без послед­ствий.[67]

К изданию закона от 28 декабря 1881 года о переводе на обязательный выкуп в губернии оставалось 137 обществ с 4972 душами временнообязанных, подвергавшимися кре­постнической эксплуатации в форме барщины или оброка. Этих крестьян перевели на обязательный выкуп только в 1883 году.

Всего в губернии выкупили землю без «содействия» правительства 3961 крестьянин (ревизская душа), с «содей­ствием» правительства — 51 260. Получили «дарственные» – четвертные наделы — 30465 душ. Отказались от земли после истечения обязательного девятилетнего срока и перешли в другие сословия — 12 647 крестьян; переселены на казенные земли 908, купили в собственность землю 138: отказались от земли вследствие неспособности к лич­ному труду 169 душ и умерли, будучи временнообязан­ными, 335 крестьян.[68]

Дворовые крестьяне — 9879 ревизских душ, а также 3668 «месячников» ушли на работу по найму, занялись ремеслом, нищенством и т. п.

В результате реформы 85 824 мужских ревизских души получили 310 550 десятин земли и 27294 души остались без земли.

В среднем по губернии на одну ревизскую душу, по­лучившую землю, досталось 3,62 десятины вместо 5,2 де­сятины до реформы. Если же принять во внимание всех крепостных крестьян, получивших волю, то на каждого «освобожденного» приходилось только 2,8 десятины. Из 538 530 десятин у бывших помещичьих крестьян отрезали 227 450 десятин, или 42,2%.[69]

Особенно резкое сокращение наделов произошло в Самарском, Николаевском, Ставропольском и Бузулукском уездах.

Выкупные платежи. На каких же условиях получали землю крестьяне? Они выкупили 43 367 усадеб по 25 руб. за каждую. За это они заплатили 1 084 175 руб.

30 465 душ получили без выкупа 34 730 десятин чет­вертных наделов. Без «содействия» правительства вы­куплены 4099 душевых наделов.

Выкупная цена в губернии была определена в 150 руб. за надел (путем, капитализации 9-рублевого оброка из 6% годовых). Эта категория крестьян выкупила 20 085 десятин и заплатила выкупных платежей 614 850 руб., то есть 30 руб. за десятину.

Гораздо тяжелее было крестьянам, выкупившим на­делы с «содействием» правительства. Выкупная цена была определена также 150 руб. за один надел и 51 260 душ долж­ны были заплатить помещикам 7689 тысяч руб. В этом случае десятина земли им обошлась бы также в 30 руб. Крестьяне внести такую сумму сразу не могли, а помещики, зная их бедность и не надеясь на платежеспособность, не хотели предоставить им длительную рассрочку. На «помощь» крестьянам, а в действительности — помещикам, пришло правительство со своей мошеннической выкупной операцией. При его «содействии» крестьяне немедленно или в короткий срок, обусловленный выкупным догово­ром, сами вносили помещикам 20% причитающегося вы­купа, а 80% этой суммы выдавала помещикам казна. Стало быть, уплачивали 1537800 руб. непосредственно поме­щикам крестьяне, а 5 151 200 руб. помещики получили от казны. Крестьяне обязывались выплачивать в казну 6% с этой суммы — 309072 руб. ежегодно в течение 49 лет, уплатив в течение этого срока 15 144 518 руб.

Таким образом, за 255 735 десятин земли крестьяне долж­ны были уплатить 16 682 418 руб., или 65 руб. за десятину. Вот что значила на деле «помощь» и «содействие» прави­тельства, к которым вынужденно прибегала наименее обес­печенная часть крестьянства. В малоземельных уездах – Ставропольском и Самарском — бывшие крепостные выку­пали наименьшие наделы и за более дорогую цену. Это был открытый грабеж. Значение его станет еще более по­нятным, если принять во внимание цену, по которой тогда продавалась и покупалась земля.

В губернии в 1854—1858 годах средняя цена на десятину земли равнялась 5 р. 87 к., а по отдельным уездам — 8 р. 96 к. В 1863—1872 годах земля продавалась в среднем по 8 р. 52 к. за десятину.[70] В «Губернских ведомостях» за 1861 год были помещены объявления: «В Новоузенском уезде, по дороге от Уральска на Саратов, продается в имении купца Жижина за речкой Голенькой земля — 3340 десятин удобной, 2240 десятин неудобной, но распа­ханной, и 2240 десятин неудобной и нераспаханной. Про­дается за 8000 рублей», то есть почти по 1 рублю за деся­тину. «Продается имение Н. П. Шелашникова. Имение состоит — деревня Валентиновка, мужских душ 39, жен­ских 51, земля под усадьбой 11 десятин 485 сажен, под мельницей — 806 сажен, пахотной господской 90 десятин, крестьянской 179 десятин, свободной для пашни 139 де­сятин 1606 сажен. Сенокосных угодий господских 155 де­сятин 1080 сажен, крестьянских — 22 десятины. Лесу 78 десятин 2250 сажен. Неудобной земли 39 десятин 878 сажен, а всего 726 десятин. Продажная цена 9080 рублей».[71]

Та же газета в 1863 году сообщала: «Продается Николаевка — сельцо Самарской губернии, Ставропольского уезда, в 60 верстах от Самары. Земли в нем отдельной от крестьянской 1361 десятина, в том числе пахотной 420 десятин, сенокоса 40 десятин, леса 901 десятина. В име­нии 2 водяные мельницы, кирпичный завод, полное экокомическое хозяйство — зерновое, скотоводство, птице­водство, господская усадьба и контора экономическая. Заплатив 25 000 рублей, покупатель приобретает: а) хо­рошее имение, б) выкупных ссуд от правительства 6800 рублей, в) леса на корню по цене местного сбыта на 18000 рублей».

Если принять среднюю цену на землю 10 руб. за де­сятину, то станет очевидным, что помещики брали за на­делы в три раза выше самой высокой цены, а вместе с пра­вительством — в 6—7 раз дороже.

«Пресловутое «освобождение», — писал В. И. Ленин,— было бессовестнейшим грабежом крестьян, было рядом насилий и сплошным надругательством над ними. По слу­чаю «освобождения», от крестьянской земли отрезали в черноземных губерниях свыше ¹/₅ части. В некоторых губерниях отрезали, отняли у крестьян до ¹/₃ и даже до ²/₅ крестьянской земли. По случаю «освобождения», кре­стьянские земли отмежевывали от помещичьих так, что крестьяне переселялись на «песочек», а помещичьи земли клинком вгонялись в крестьянские, чтобы легче было благородным дворянам кабалить крестьян и сдавать им землю за ростовщические цены. По случаю освобождения», крестьян заставили «выкупать» их собственные земли, причем содрали вдвое и втрое выше действительной цены на землю».[72]

Выше было сказано, как «либерал» Кавелин отвел своим крестьянам солончаки. И он был не одинок. В 68 имениях Ставропольского уезда, в 45 — Бугурусланского, в 90 — Бузулукского, в 30 — Бугульминского уезда помещики отрезали себе лучшие земли, а крестьянам отвели пески и косогоры. В 18 имениях Ставропольского уезда, в 11 — Бу­гульминского и в 25 — Бузулукского уезда земли крестьян вытянулись длинной лентой на несколько десятков верст или были разбросаны участками более чем за 10 верст от деревни.

Как же крестьяне расплачивались с помещиками и казной за «землю и волю»? По материалам губернского по крестьянским делам присутствия, в деревне Григорьевке, Екатериновской волости, Самарского уезда, по договору 296 крестьян выкупали 1246 десятин земли или 4 десятины 504 сажени на душу. При заключении договора с поме­щиком крестьяне вынужденно заимствовали у казны 15 728 р. 66 к. На эту сумму казна начислила 6% годо­вых — 934 р. 72 к., и крестьяне должны были уплачивать ее ежегодно в течение 49 лет. К 1 января 1886 года кре­стьяне внесли 19133 р. 87 к. Несмотря на то, что уже было переплачено 3405 р. 21 к., крестьяне должны были ежегодно платить 934 р. 72 к. выкупных платежей еще 28 лет, то есть до 1914 года.

В деревне Грязнухе, Ставропольского уезда, в име­нии Обрезковой крестьяне (384 ревизских души) взяли у помещицы земли: усадебной — 98 десятин, сенокоса— 188 десятин, пашни и выгона — 1249 десятин, неудобной земли — 13 десятин. За это они должны были уплатить помещице 57600 руб. Крестьяне внесли 11520 руб., а недостающую сумму — 46 080 руб. испрашивали у казны. Казна эту сумму выдала помещице, взяв с крестьян обя­зательство ежегодно в течение 49 лет платить по 2764 р. 80 к., то есть уплатить всего 135 471 р. 20 к.[73]

Такие расчеты велись по каждой деревне, приобретав­шей землю с «содействием» правительства. Платежи эти были крестьянам не под силу, о чем свидетельствует неуклонный рост недоимок: по губернии на 1 января 1867 года недоимок по выкупным платежам числилось 31 421 руб., а на 1 января 1883 года уже 1 794 272 руб.

Удельные крестьяне составляли 16,2% крестьянского населения губернии. До 1863 года, когда началась ре­форма, в губернии 119 390 ревизских душ удельных кре­стьян пользовались 921 009 десятинами земли, в среднем 7,71 десятины на душу. В ходе реформы у них отрезали 110 301 десятину. Надел на ревизскую душу сократился до 6,87 десятины. Эта категория крестьян получала земли несколько больше и на более льготных условиях.

Выкупные платежи за землю были определены в 7 881 954 руб. — около 10 руб. за десятину.

Фактически получили землю 118 471 душа. Они должны были уплачивать 472 917 руб., или 4 руб. с души в год.[74]

Государственные крестьяне в губернии составляли 59,6%, или 423 906 ревизских душ.

По «Положению 24 ноября 1866 года» за ними сохраня­лась земля, которой они пользовались, но должны были выкупить ее. Выкуп был назван оброчной податью, ко­торую крестьяне обязаны были выплатить вместе с по­душной податью. В 1887 году подушная подать была от­менена, но на 45% увеличена, оброчная подать. Размер ее вместе с подушной податью составлял:

в 1873 году — 3 224 554 руб.

в 1874 — 3 266 106 руб.

в 1875 – 3 277 124 руб., то есть около

6 р. 40 к. с души.

Общая сумма выкупных платежей крестьян Самарской губернии составила 98 392 тысячи руб. Таковы итоги кре­стьянской реформы, таков ее грабительский характер.

«Крестьян «освобождали» в России, — говорит В. И. Ленин, — сами помещики, помещичье правительство са­модержавного царя и его чиновники. И эти «освободители» так повели дело, что крестьяне вышли «на свободу» обод­ранные до нищеты, вышли из рабства у помещиков в ка­балу к тем же помещикам и их ставленникам.

Русских крестьян господа благородные помещики «освобождали» так, что свыше пятой доли крестьянской земли было отрезано в пользу помещиков. За свои, потом и кровью политые, крестьянские земли крестьяне были обязаны платить выкуп, то есть дань вчерашним рабовла­дельцам».[75]

Крестьянские волнения в 1861—1864 годах. Ограблен­ные крестьяне, разумеется, не могли мириться с такой «волей», которая оставила их почти без земли, сохранила барщину или оброк и обязала их платить непосильные выкупные платежи.

В ответ на грабительский характер реформы в стране начался мощный подъем крестьянских волнений. Ими было охвачено 92% губерний страны.

Правительство, понимая грабительский характер ре­формы, предвидело такую возможность и заранее приняло меры. Задолго до опубликования манифеста и «Положения 19 февраля» оно разослало секретные инструкции всем командирам полков с указанием, в каких случаях и как использовать воинские команды для подавления крестьян­ских бунтов. В 41 губернию были посланы генералы и флигель-адъютанты царской свиты с чрезвычайными пол­номочиями. Для подавления крестьянских волнений им предоставлялось право использовать воинские части, ка­заков, полицию. Они могли учреждать военнополевые суды, применять неограниченные телесные наказания, ссылать в Сибирь и т. д.

По официальным, но преуменьшенным для отчета царю данным 3-го отделения собственной его император­ского величества канцелярии,[76] в 1861 году волнения были в 1176 имениях, из них в 337 они подавлены воинскими командами. В 65 имениях между воинскими командами и крестьянами происходили бои, в 17 имениях крестьяне сами начинали вооруженную борьбу с казаками и солдатами. В этих имениях было убито 140, ранено 170 крестьян, захвачено в плен 863 крестьянина, оказавших вооружен­ное сопротивление войскам. Военнополевому суду пре­дали 223 «зачинщика» и 257 — обычному уголовному суду. 117 крестьян наказали шпицрутенами, 147 сослали в Сибирь, 93 — в арестантские роты и 1807 крестьян публично наказали розгами.

В 1862 году крестьянские «бунты» были в 400 имениях, а в 40 селениях происходили бои крестьян с казаками и солдатами. Осуждено военнополевым судом 144, уголов­ными судами — 366, наказаны шпицрутенами 27 кре­стьян, сослано в Сибирь 47, в арестантские роты — 51, наказано розгами— 1546 человек и отдано под гласный надзор полиции 66 крестьян.

Крестьяне Самарской губернии, так же как и во всей стране, ответили на реформу широкой волной возмущения.

Резко сократились выходы крестьян на барщину, в результате чего помещичьи хлеба летом 1861 года оста­лись почти неубранными, а площадь озимых сократилась на 50%.[77]

В деревне Озинки, Николаевского уезда, в имении графа Воронцова-Дашкова 19 марта 1861 года собралось на сход около 1400 крестьян окружающих деревень и единогласно постановили «на барскую работу не выхо­дить». По их примеру крестьяне сел Хлебниково, Озер­ки, Григорьевка, Николаевка, Марьевка, Нестеровка также отказались выполнять повинности.

Растерявшийся предводитель дворянства писал губер­натору: «В случае упорства крестьян потребуется воен­ная сила», которой в Николаевском уезде нет. Без со­действия же воинской силы невозможно надеяться пре­кратить беспорядки в самом их начале и волнение легко может распространиться и в других местностях Нико­лаевского уезда».

Через несколько дней отказались от выполнения бар­щины крестьяне сел Духовницкое, Шеншиновка, Сперанка и др. В Кисловке крестьяне отказались выплачивать помещице Мордвиновой оброк и потребовали «сиротского» надела. В села выехал исправник с полицейской командой. По его приказу публично выпороли крестьян.

В Бугурусланском уезде первыми отказались от ра­боты на барщине крестьяне деревни Гундоровки. Дворяне пришли в смятение, они просили губернатора прислать воинские команды, а уездный предводитель дворянства просил не отпускать из Бугуруслана на летние лагерные сборы казачью батарею, стоявшую в городе. Он считал положение настолько опасным, что предполагал исполь­зовать артиллерию. Усмирять крестьян деревни Гундоровки приехал исправник с 25 казаками, 10 солдатами и 60 понятыми. 14 крестьян перепороли розгами, а Григория Щуряка и Кузьму Борисова арестовали и отправили в тюрьму. В деревню поставили на «постой» казачью команду.

Вслед за Гундоровкой «вышли из повиновения» кре­стьяне деревень Ключи, Троицкое, Полибино. Снова вы­езжал исправник с 50 казаками. В этих деревнях пороли крестьян всенародно, многих арестовали.[78]

В деревнях Дмитриевке, Натальино, Исаково, Николь­ском, Жедрино крестьяне оказали вооруженное сопротив­ление полиции. Из Самары вызвали роту резервного ба­тальона. Восставших крестьян «усмиряли», — наказали роз­гами и тюрьмой.

В селе Никольском (на реке Черемшан), Ставрополь­ского уезда, крестьяне отказались признать манифест и «Положение 19 февраля». На место происшествия вы­езжал губернатор, крестьян привели «к усмирению» по­лицейскими мерами, то есть перепороли розгами. В се­ле Могутово, Бузулукского уезда, усмирял крестьян исправник. Крестьян Прокопия Чурбанова, Наума Андре­ева наказали розгами, а старшину Платона Страшилова арестовали и посадили в тюрьму.[79]

Бывшие удельные крестьяне села Каменки, Николаев­ского уезда, а за ними и ряд других деревень и сел Нико­лаевского, Самарского и Ставропольского уездов в 1864 году перестали выполнять повинности и потребовали «на­стоящей воли».

В Сухой Вязовке, Николаевского уезда, крестьяне избили взяточника-писаря, сменили старосту и выгнали мирового посредника; в Хрящевке, Ставропольского уез­да, изгнали всех чиновников удельной конторы.

Усмирять удельных крестьян приехали флигель-адъ­ютант князь Львов и генерал царской свиты граф Бобринский. Началась порка крестьян, а некоторые из них, на­пример Глазунов, были сосланы в Тобольскую губернию.

Крестьяне села Каменки и Бормы выбрали ходоков — крестьян Калкина, Толщева, Одинокова, Моисеева, Дудранова, Акимова, Пантейкина и Шишкина. Они пришли к мировому посреднику и заявили, что крестьяне выкуп­ных платежей платить не будут. Несмотря на угрозы, крестьяне стояли на своем. Тогда мировой посредник трех крестьянских ходоков — Калкина, Толщева и Одино­кова отправил к исправнику, а тот посадил их в тюрьму. Но крестьяне не смирились и настаивали на своих требо­ваниях. Тогда арестовали и других представителей кре­стьян.[80]

Посланный в губернию на усмирение бывших поме­щичьих крестьян флигель-адъютант Гурко доносил в жандармское управление, что крестьянин Сурков подбил к неповиновению крестьян нескольких сел Ставропольского уезда и готовил бунт. Усмиритель устроил в селе Бесовке военный суд. Суркова судили и публично наказали.

«Мы теперь вольные, — заявили крестьяне села Шигоны, — кроме бога и царя, никакой власти знать не хотим». Они отказались выполнять все повинности. Фли­гель-адъютант Эссен устроил военный суд. Десятки кре­стьян наказали розгами; Трухлов, как «зачинщик», по­лучил 800 ударов шпицрутенами, заклеймен и отправлен на 6 лет в ссылку.[81]

Иногда возмущение крестьян выливалось в схватку с усмирителями. Они отбивали арестованных товарищей, дрались с солдатами и т. п.

Революционно-демократическое движение 60-х годов. Лилась кровь расстреливаемых и истязаемых крестьян. Возмущенными крестьянами заполнились тюрьмы и аре­стантские роты; непрерывной вереницей шли, закованные в кандалы, сосланные в Сибирь.

Борющиеся крестьяне оказались неспособными к орга­низованной политической борьбе, они не имели ясного политического сознания, действовали разрозненно, сти­хийно.

На защиту угнетенного крестьянства выступили рево­люционные демократы — Герцен, Огарев, Добролюбов, Чернышевский и др. А. И. Герцен, допускавший накануне реформы некоторые колебания в сторону либерализма, понял, что царь и помещики глумятся над крестьянами, подвергают их грабежу. Вскоре после опубликования манифеста и «Положения 19 февраля», Герцен и Огарев выступили со статьей — «Разбор нового крепостного пра­ва, обнародованного 19 февраля», в которой раскрыли гра­бительский характер реформы.

Обращаясь к крестьянству, Герцен писал: «Ты не­навидишь помещика, ненавидишь подьячего... но веришь еще в царя и архиерея. Не верь им! Царь с ними и они его...»

В статье «Исполин просыпается» Герцен призывал народ: «...Богатырским был твой сон, но и проснись богатырем! Потянись во всю длину молодецкую, вздохни свежим утренним воздухом, да и чихни, чтобы спугнуть всю эту стаю... вампиров и нетопырей...»

Герцен и Огарев горячо призывали прогрессивно на­строенную молодежь идти в народ и стать воинами за ос­вобождение народа.

Все прогрессивные силы страны возглавлял в эти годы Н. Г. Чернышевский.

Чернышевский, — писал В. И. Ленин, — «умел влиять на все политические события его эпохи в революционном духе, проводя — через препоны и рогатки цензуры — идею крестьянской революции, идею борьбы масс за свер­жение всех старых властей». «Крестьянскую реформу» 61-го года, которую либералы сначала подкрашивали, а потом даже прославляли, он назвал мерзостью, ибо он ясно ви­дел ее крепостнический характер, ясно видел, что крестьян обдирают гг. либеральные освободители, как липку. Ли­бералов 60-х годов Чернышевский назвал «болтунами, хвастунами и дурачьем», ибо он ясно видел их боязнь перед революцией, их бесхарактерность и холопство перед власть имущими».[82]

Великий революционер-демократ, гениальный мысли­тель — философ-материалист, пламенный пропагандист, от сочинений которого, по словам Ленина, «веет духом классовой борьбы», Н. Г. Чернышевский объединял во­круг руководимого им журнала «Современник» свободо­мыслящих людей, способных на революционную борьбу.

Н. Г. Чернышевский в прокламации «К барским кре­стьянам», в которой разоблачил грабительский харак­тер реформы 1861 года, призывал крестьян к сплочению и подготовке к организованному проведению всероссий­ского вооруженного восстания.

В «Письмах без адреса» он снова подверг уничтожаю­щей критике проводимую самодержавием и помещиками реформу. К этому же времени относится зарождение кон­спиративной организации «Великорусс», целью которой было возглавить крестьянское движение и обеспечить его успех.

Последователи Чернышевского организовывали тай­ные революционные кружки, выпускали прокламации. В августе 1861 года в Петербурге и провинции была распро­странена прокламация «К молодому поколению». Составил ее друг Чернышевского, известный публицист революционер II. В. Шелгунов. Печатали прокламацию в Лондоне, в типографии А. И. Герцена. Она разоблачала обман народа царем, подвергала убийственной критике дворянство, указывая, что «это враг народа, враг России и если бы при­шлой» вырезать сто тысяч помещиков, мы не испугались бы этого».

Прокламация требовала демократических преобразо­ваний в стране, ликвидации помещичьего и частного земле­владения вообще, запрещения купли-продажи земли, пе­редачи земли в пользование сельских общин, сохранения общинного землевладения с переделами земли через боль­шие сроки.

Арестованный за распространение этой прокламации поэт М. И. Михайлов не выдал Шелгунова, а принял ав­торство на себя, за что был осужден на 12 с половиной лет каторги и там погиб.

В еще более острых тонах была составлена проклама­ция «Молодая Россия». Она начиналась с заявления, что «Россия вступает в революционный период своего суще­ствования», и констатировала, что страна разделилась на непримиримо враждебные партии. Одну партию со­ставляет угнетаемый и оскорбляемый народ, который гра­бят чиновники, царь и помещики, опирающиеся на сотни тысяч штыков, а другая — императорская, партия иму­щих — помещиков, купцов, богатых чиновников, во главе которых стоит царь.

Заявляя, что между партиями идет непрерывная, то скрытая, то открытая борьба, до сих пор заканчивавшаяся победой императорской партии, автор прокламации сделал вывод, что «выход из этого гнетущего, страшного положе­ния один — революция, кровавая и неумолимая револю­ция, которая должна радикально изменить все, все без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка». Авторы прокламации ставили цель: ликвидировать монархию и установить республиканский строй, при котором власть должна пе­рейти в руки Национального собрания, передать землю в распоряжение сельских общин, организовать обществен­ные фабрики и заводы, общественные лавки, которые должны заменить торговлю купцов. С особой силой под­черкивалось требование свободы слова, выборности судей, общественного воспитания детей, полного раскрепощения женщин, ликвидации монастырей и конфискации их иму­щества, сокращения армии и замены ее национальной гвардией, полной независимости Польши и Литвы.

«Скоро наступит день, — говорилось в прокламации, — когда мы распустим знамя будущего, знамя красное и с громким криком: да здравствует социальная и демократи­ческая республика русская! двинемся на Зимний дворец истребить живущих там... С полной верой в себя, в свои силы, в сочувствие к нам народа, в славное будущее Рос­сии, которой вышло на долю первой осуществить вели­кое дело социализма, мы издадим один крик: «в топоры! и тогда... тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей и тесных переулках городов, бей на широких улицах столицы, бей по деревням и селам! Помни, что тогда, кто будет не с нами, тот будет против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами.

Но не забывай при каждой новой победе, во время каж­дого боя повторять: да здравствует социальная демокра­тическая республика русская!».[83]

Прокламация вызвала широкий отклик среди моло­дежи.

Активные участники тайных революционных круж­ков, последователи Чернышевского стремились к созда­нию всероссийской организации. Подготовка началась еще в 1861 году, и к августу 1862 года было создано общество «Земля и воля» во главе с Русским Центральным народ­ным комитетом. За время своего существования, до осени 1864 года, общество выпустило целый ряд прокламаций и листовок, в которых призывало к решительной и неуклон­ной борьбе с самодержавием, к ликвидации самодержа­вия и созыву Народного собрания из выборных представи­телей всего народа.

При анализе содержания прокламаций начала 60-х годов напрашивается вывод, что все они в основных чер­тах сводились к требованию полной ликвидации крепост­ного права, передачи без выкупа крестьянам земли, ши­роких демократических преобразований, ликвидации са­модержавного строя и замены его республиканским, развития самоуправления, предоставления самостоятельно­сти Польше и Литве, превращения России в федеративную республику. Авторы прокламаций не видели экономиче­ской и классовой дифференциации внутри народа, отно­сясь к нему как однородной массе, противопоставляли его как единое целое «императорской партии», то есть царю, помещикам, царской бюрократии и купцам. Почти все деятели революционного движения конца 50-х и начала 60-х годов исходили из мысли, что отмена крепостного права и всех его пережитков, ликвидация самодержавия, установление демократических свобод расчистят путь для преобразования России на социалистических началах.

В. И. Ленин, говоря о характерных чертах просвети­телей 60-х годов, отмечает, что им свойственна горячая вражда к крепостному праву и всем его порождениям в экономической, социальной и юридической областях; го­рячая защита просвещения, самоуправления и свободы; отстаивание интересов народных масс, главным образом крестьян, «искренняя вера в то, что отмена крепостного права и его остатков принесет с собой общее благосостоя­ние, и искреннее желание содействовать этому».[84]

Революционные демократы начала 60-х годов верили в данное общественное развитие, так как не замечали свойственных ему противоречий, вели войну против остат­ков дореформенного строя, расчищая путь для всесторон­него развития России, не выделяя ни один класс, насе­ления.

Деятельность революционных демократов начала 60-х годов находила отзвук, правда в первое время весьма слабый, во всех концах страны, в том числе и в Самарской губернии. Так, 24 июня 1862 года в Новоузенском уезде был арестован штабс-капитан в отставке О. М. Белозер­ский, находившийся в связи с А. И. Герценом. Он получал нелегальную литературу и знакомил с ней своих прияте­лей. Белозерский был под арестом до 1864 года, потом освобожден под поручительство своего брата помещика Белозерского.[85]

Сын дворянина Бузулукского уезда студент Петер­бургского университета Данненберг был арестован за распространение листка «Великорусс» и после отбытия предварительного заключения в Алексеевской равелине Петропавловской крепости был сослан в Самару, где жил продолжительное время, вновь был уличен в революцион­ной.пропаганде и отбывал ссылку в Тобольской губер­нии.

В 1862 году в Самару выслали члена харьковского тайного общества «Земля и воля» студента Бекмана, ко­торый умер в Самаре осенью 1863 года. Позднее в Самару сослали другого члена этого общества — Ефименко. В июле 1863 года в Самару прибыл вольнослушатель Мос­ковского университета, член московского кружка — Пет­ров-Ильенко, который находился в ссылке в Новоузенске до 1870 года. Вместе с ним был другой участник этого кружка — Ященко, отбывавший ссылку в Бугульме и Бузулуке.[86]

В 1867 году после пятилетней сибирской ссылки в Самару под строгий надзор полиции был отправлен сту­дент медико-хирургической академии Беневоленский – участник тайного общества в Петербурге. Все перечислен­ные лица обвинялись, между прочим, в распространении сочинений Герцена и Огарева, а Ященко обвинялся и в перепечатке на литографе прокламации «Что нужно народу».

С Самарой были связаны члены казанской организа­ции общества «Земля и воля». Руководители готовяще­гося польского восстания 1863 года через своего пред­ставителя, поручика Черняка, вступили в связь с казан­ским обществом «Земля и воля» и повели подготовку вооруженного восстания в Казани и Казанской губернии. Черняк привлек на свою сторону командира роты, рас­квартированной в Спасске, Иваницкого и часть членов казанского общества «Земля и воля», которые решили принять участие в восстании. Казанцы стали распро­странять подготовленную ими прокламацию. Участники заговора разъехались по окружающим районам. В Са­маре действовал участник этой группы — студент Пе­тербургского университета Новицкий, который был аре­стован здесь 30 апреля 1863 года и осужден на 15-летнюю каторгу.

Заговор вследствие предательства студента Глассона был раскрыт. Его участники — Мрочек, Черняк, Иваницкий, Сенкевич в 1864 году были расстреляны, а осталь­ные осуждены на каторгу. Лаврский, Краснощеков после тюремного заключения были отправлены под надзор полиции в Самару. Сюда же выслали студентов Казан­ского университета, участников панихиды по жертвам бездненского расстрела и студенческих волнений 8 ок­тября 1861 года: Виктора Умнова — в Новоузенск, Новикова— в Бугульму, Петрова — в Бузулук и Остров­ского — в Самару.

Позднее, уже в начале 70-х годов, в Самаре отбывал ссылку бывший вольнослушатель Петербургского уни­верситета Степан Издебский. Работал он учителем фельд­шерской школы и, уличенный в 1877 году в революцион­ной пропаганде, был вновь арестован.

Эти поднадзорные лица, разумеется, не могли вести широкой пропагандистской и организационной работы, но через них революционные идеи распространялись среди местной интеллигенции и слабыми ручейками, но пробивались в более широкие слои населения.

Несмотря на свирепый террор, росло число револю­ционных кружков, количество сторонников революцион­ной борьбы. Революционерам-демократам 60-х годов не удалось соединиться с народом, возглавить и организо­вать борьбу народных масс, а политическая агитация и пропаганда была развернута весьма слабо и преследо­валась правительством жесточайшим образом. В этом и были причины неудач движения.

Но дело революционеров-демократов 60-х годов, дело Чернышевского и Добролюбова, Герцена и Огарева, Серно-Соловьевича и других не пропало даром. Выражая интересы крестьянских масс, они заставили правитель­ство считаться с их голосом, вынуждали его лавировать, идти на ряд уступок, провести ряд либеральных реформ (судебная, земская, городская и т. д.).

Давая общую оценку исторической роли революционе­ров-демократов, В. И. Ленин писал: «Революционеры 61-го года остались одиночками и потерпели, по-видимому, полное поражение. На деле именно они были великими деятелями той эпохи, и, чем дальше мы отходим от нее, тем яснее нам их величие, тем очевиднее мизерность, убожество тогдашних либеральных реформистов».[87]

В 1859—1861 годах в нашей стране была революцион­ная ситуация, конкретным выражением которой были массовые крестьянские волнения, революционная про­паганда Чернышевского и его соратников, брожение в национальных окраинах страны, колебания внутри го­сподствующего класса, вынужденного идти на реформы. Но «не из всякой революционной ситуации, — учит В. И. Ленин, — возникает революция». Для того чтобы рево­люционная ситуация превратилась в революцию, необходима «способность революционного класса на рево­люционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое правительство, которое никогда, даже и в эпоху кризисов, не «упадет», если его не «уронят».[88]

В тот исторический момент крестьянство было способ­но только на разрозненные, стихийные выступления и тер­пело поражение. Революционные демократы во главе с Чернышевским не были организационно связаны с кре­стьянством, не имели политической партии, которая по­вела бы крестьян на организованную политическую борьбу.

Царское правительство пороло и расстреливало кре­стьян, отправляло в тюрьмы и на каторгу революционных демократов, делало незначительные уступки либералам, привлекая их на свою сторону. «Реформа 61 года, — писал В. И. Ленин, — отсрочила развязку, открыв известный клапан... но она не устранила неизбежной развязки, которая к 1905-му году разыгралась на поприще не­сравненно более широком, в натиске масс на самодержа­вие царя и крепостников-помещиков».[89]

Дата добавления: 2015-08-05