Добрыня и Маринка

Как во стольном было городе во Киеве,

Был бы молодой Добрынюшка Микитинич.

Был охоч Добрыня за охотою гулять,

За своей охотой молодецкою,

Молодецкой охотой богатырскою.

Встает он по утрышку ранехонько,

Умывается он да белехонько,

Снаряжается он хорошохонько,

Убирал он своего добра коня

Во свое седелышко черкасское,

Взял с собой он тугой лук разрывчатый,

Да поехал добрый молодец во чисто поле гулять.

За своей охотой молодецкою,

Молодецкою охотой богатырскою.

И заехал в Маринкину улицу.

Как у душки у Маринки дочь Игнатьевны

На ей на косищатом окошечке

Сидело два сизыих два голубя.

А и душа Добрынюшка Микитинич

Натягивает тугой лук разрывчатый,

И накладывал он стрелочку каленую,

Спущает во сизыих во голубов.

Не летела стрелка каленая,

Не летела во сизыих во голубов,

А пролетела стрелка каленая

Ко душке ко Маринке во высок терем.

Аи душа Добрынюшка Микитинич

Скоро он скочил да со добра коня,

Скоро он пошел да по переходам,

Поскорее того по новым сеням;

Буде во палате белокаменной,

Не крестит Добрыня лица бела своего,

И не молится Добрыня чудну образу,

Взял свою он стрелочку каленую.

Душка Маринка дочь Игнатьевна

Сама говорила таково слово:

«Аи же ты, Добрынюшка Микитинич!

Что ж ты богу да не молишься,

Со мною, Маринкою, челом не бьешь?»

Говорил Добрыня сын Микитинич:

«Ох ты, Маринка дочь Игнатьевна!

Ты была в городе жалищица,

Ты в городу кровопивчица,

Много извела ты бесповинных голов,

Меня хошь, Добрынюшку, ты извести.

Не твой е кус да не тебе е съесть,

Хоте буде съешь, да ты подавишься,

Хоте буде глонешь, заклекну'ться ти будет».

Взял он свою стрелку каленую,

Пошел со палаты белокаменной.

Душка Маринка дочь Игнатьевна

Брала ножище кинжаловое,

Подрезала следы-то Добрынины.

Аи душа Добрынюшка Микитинич

Ездил он по далечу чисту полю.

Поехал он ко городу ко Киеву,

Стала тут Добрынюшку тоска ушибать,

Заехал во Маринкину во улицу,

Скоро он скочил до со добра' коня,

Поскорее того по переходам;

Будет во палате белокаменной,

Крест он кладет по-ученому,

Поклоны он ведет по-писаному,

Молится Добрыня, поклоняется

На все на четыре он на стороны,

А душе Маринке он в особину.

Душка Маринка дочь Игнатьевна

Груба сидит, с места не'стает

С места не стает, сама челом не бьет,

Сама говорила таково слово:

«Ну, когда Добрыня на своей воле гулял,

А нынече ты, Добрыня, на моих руках.

Захочу, Добрынюшку я обверну,

Обверну Добрыню я сорокою,

Обверну Добрыню я вороною,

Обверну Добрынюшку я свиньею,

Обверну Добрынюшку гнедым туром».

Она стала-то Добрынюшку обвертывать,

Обвернула-то Добрыню да сорокою,

Обвернула-то Добрыню да вороною,

Обвернула-то Добрынюшку да свиньею,

Обвернула Добрынюшку гнедым туром.

У ней было в поле тридевять туров,

Сбылся в поли тридесятый тур.

Рожки у тура да в золоте,

Ножки у тура да в серебре,

Шерсть на туру да рыта бархату.

Добрынина сестрица та родимая.

Ждет она братца да родимого,

Сама говорила таково слово:

«Никак это дело есть не плохо!»

Обвернулась сестрица та сорокою,

Полетела она во Маринкину во улицу,

К душке Маринке дочь Игнатьевне,

Села на косивчато окошечко,

Сама говорила таково слово:

«Ох ты...... Маринка дочь Игнатьевна!

Ты была во городе жалищица,

Ты в городу кровопивчица

Много извела ты бесповинных голов,

Моего хошь братца нынче извести.

Да не твой е кус, да не тебе е съесть,

Хоте буде съешь, да ты подавишься,

Хоте буде глонешь, заклекнуться ти будет.

Захочу — Маринку я обверну,

Обверну Маринку я сорокою,

Обверну Маринку я вороною,

Обверну Маринку я свиньею,

Спущу Маринку ту по Киеву гулять».

Аи душа Маринка дочь Игнатьевна

Давала-то ей заповедь великую

Отвернуть ей братца до по-старому,

Да по старому братца, по-прежнему.

Обвернулась Маринка сорокою,

Полетела в далече чисто поле,

Будет-то далече во чистом поли,

У тых у туриныих у пастырев,

Села к Добрынюшке Микитичу,

Села на плечко на правое,

Говорила она таково слово:

«Аи душа, Добрынюшка Микитинич!

А давай-ка ты мне заповедь великую,

Возьми ты Маринку мене за себе.

Отверну Добрыню я по-старому,

По-старому Добрынюшку, по-прежнему».

Аи душа Добрынюшка Микитинич

Давал ей заповедь великую —

Взять Маринку ту он за себе.

Она стала-то Добрынюшку отвертывать,

Отвернула-то Добрыню да сорокою

Отвернула-то Добрыню до вороною,

Отвернула-то Добрынюшку да свиньею,

Отвернула-то Добрынюшку по-старому,

Да и по-старому Добрынюшку, по-прежнему.

Они пошли ко городу ко Киеву,

Они столы столовали, они пиры пировали.

Аи душа Добрынюшка Микитинич

Взял Маринку за себе.

Пошли в теплую во ложию спать.

Аи душа Добрынюшка Микитинич

Взял с собой саблю ту вострую,

Отрубил Маринкину буйную голову.

Аи душа Добрынюшка Микитинич

Стает он поутру ранешенько,

И умывается он белешенько,

Снаряжается он хорошохонько,

Сбирал он попов, протопопов всех,

Сам говорил таково слово:

«Вечор был Добрынюшка женат не холост,

Нынече Добрынюшка холост не женат,

Отрубил Маринкину буйну голову».

Собиралися попы, протопопы все,

Делали огни палящие,

Рыли Маринкино бело тело

На эти на огни на палящие.

Как у душки у Маринки дочь Игнатьевны

Во всяком суставе по змеенышу,

По змеенышу да и по гаденышу.

(Печатается по тексту: Русские былины: В 2-х тт. М., 1958. Т. 1. С. 64-68).

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ................................... 5

ВВЕДЕНИЕ........................................... 6

Литература......................................... 18

Дата добавления: 2015-07-10