С ней мудрец до конца овладел колдовством,
И звался он с тех пор — Булинасом-волхвом.
Но кудесником стал ты иль стал звездочетом,
Смерть придет — и пред ней ты предстанешь с отчетом.
Бракосочетание Искендера с Роушенек
Из огня моя чаша. О кравчий, налей
Мне воды, что послал тебе райский ручей!
Я прельщен и огнем этой чаши лучистой,
И водой животворной, прозрачной и чистой.
* * *
Счастлив тот, кому зимнею ночью дано
Пред собою поставить и снедь и вино,
Кто сидит рядом с милой, чьи груди гранаты,
Без которых весь сад горше горькой утраты,
Кто гранатами милой смущен, восхищен
Иль из чаши гранатной пьет сладостный сон,
Кто из горницы глянет в отрадное время,
В дни, как выйдет из веточек листиков племя,
И весь мир, словно райский пленительный сад,
Заблестит, и в дому уж не станет услад,
Кто пойдет, взяв за мускусный локон подругу,
Непоспешной походкой по свежему лугу,
Кто приблизит к устам своим розы ланит
И кого свет блаженства в сей миг осенит.
* * *
Говоривший о днях и пиров и сражений
Ныне так закачал колыбель изложений:
Вознеся в Исфахане до звездных огней
Свой венец, Искендер отдал несколько дней
Лишь веселым пирам во дворце своем новом,
И припомнил он тут о гареме царевом.
И велел он, чтоб годный для царских палат,
По обычаю Кеев, был соткан халат
Из румийского шелка, из шелка Китая
И Египта. Чтоб, в дивных отливах блистая,
Освежал бы все души и радовал взор
Драгоценный и царственный этот убор.
Много взять приказал он парчи златотканой,
Много мягких мехов, и в палате пространной
Где хранили сокровища, выбрал он ряд
Ожерелий, чьи зерна, как пламень, горят,
Взял он мускус невскрытый, и так же охотно
Он прибавил к дарам дорогие полотна.
И в гарем он все это отправил затем,
Чтоб не черным, а красным казался гарем,
Чтоб кораллы на синем пылали отныне,
Чтобы в золоте всем позабыть о кручине,
Чтоб укрылся под золотом черный гранит,
Что печаль об усопшем в гареме хранит,
Чтобы Дарий стал тенью неясной и дальней,
Чтобы роз, не фиалок, искать в его спальне.
Разукрасив пристанище царственных нег,
Тем возрадовал нежную он Роушенек,
Сам же стал поджидать он того, чтоб раскрылись бутоны
Пробужденной весны, чтоб для девушек жены
Приготовили светлый, венчальный убор
И украсили скромниц душистый пробор
В сладкий час, когда в них загорится желанье
Встретить светлого дня золотое пыланье.
И узнав, что невесте вручили дары»
Что отказа не ждать ему с этой поры»
Царь наставнику молвил: «Красавицам живо
Обо мне ты поведаешь красноречиво.
Миротворным деянием ты назови
Мой приезд. Я явился сюда для любви;
Я к царевне спешу в нетерпенье великом,
Чтобы взор усладить ее царственным ликом.
В почивальне Луны мир я в сердце приму,
И главу ее подданных я подниму.
Ты царевне носилки снеси золотые,
На которых меж лалов узоры густые
Бирюзы и жемчужин. Над ними она
Поплывет по садам, как земная Луна.
В пышных седлах из золота всем ее слугам
Ты коней отведи. Будь мне сватом и другом».
Поднялся Аристотель. Усердьем горя,
Он поспешно исполнил веленье царя.
В полном мускуса собственном царском покое
Обласкал он затворниц. Сверканье такое
Проявил он, проникнув за стены оград,
Словно был он ручьем, освежающим сад.
Обольщать стал он гурий дворцового рая,
На красу обольстительниц нежно взирая.
Будто яблочко был каждый сладостный лик,
Но лукавства немало он видел улик.
И играть стал он так, как играют порою
Люди яблочком. «Вам, — он промолвил, — открою
Сердце царское. Шлет вам великий привет
Государь. Да сверкает вам радостный свет!
Хоть судьба в своем вечном движенье суровом
И взыграла грозою над кровом дворцовым,
Все же нет на царе Искендере вины
В той беде, что изведать вы были должны.
Есть надежда во мне, что, утратив надежды,
На надежду вы снова поднимете вежды.
Уделить вам от счастья желает он часть.
Благотворно свою проявляет он власть.
По желанию Дария — сердцу к тому же
Своему подчиняясь, — он хочет потуже
С вами связанным быть: стать родным. Такова
Его воля. Такие сказал он слова:
«Для венца моего свет блистательный нужен.
Я жемчужины жду, всех светлее жемчужин.
Озарит эту розу мой радостный лик,
Превратит эта роза дворец мой в цветник».
Дал обет Искендер, он и честен и пылок.
Посмотрите на блеск мне врученных носилок.
В этот радостный край царь направил коня,
Чтобы свадьбы дождаться отрадного дня.
Никому о себе не доверил он речи.
Сам он прибыл сюда для торжественной встречи.
Пусть невесте носилки подать поспешат,
Пусть отрадное дело скорей совершат».
И толмач передал то, что молвили жены:
«Благоденствуй, Ирана почтивший законы!
Только с доблестным мы породнимся, о шах!
Все иные мелькают, как взвихренный прах.
Книга мудрости есть. Вот реченье оттуда:
«Лишь погонщик осла — друг владельцу верблюда».
Тронуть ложе царя — наивысший почет,
Преклониться пред ним — вознестись до высот.
Как рабыни, служить мы царю не устанем,
И, супругами став, мы рабынями станем.
От веленья царя отвращаться нельзя.
Это ключ золотой, золотая стезя.
Если нас он родством осчастливит прекрасным,
То царевны чело станет месяцем ясным.
Примем в дар все, что ты от Хосрова принес:
Род Хосрова и нас осенил и вознес.
В день, когда с нашим домом, таким родовитым,
Властелин пожелает навеки быть слитым,
Мы, ему услужая, пойдем во дворец
И восславим его благодатный венец»,
Был посланец доволен подобным ответом,
И пошел он к царю и поведал об этом.
Искендер просиял. Ведь хороший ответ
В каждом сердце зажжет свой живительный свет,
А дурной, достигая до нашего слуха,—
Угашает сияние нашего духа.
В день благих указаний таинственных сил
И удачных сплетений небесных светил
Искендер, осеняемый славой великой,
Возвестил, что венчается он с луноликой.
Полон верной любви, по уставу, как встарь
Полагалось, дал клятву свою государь.
И, крепя свой обет, с блеском царского сана
Дал он светлой супруге все царство Ирана.
Он велел мастерам, возбуждая в них жар,
Разукрасить и город, и шумный базар.
Всю страну, что была так недавно угрюма,
Шелк Хорезма одел с алтабасом из Рума.
Словно сказочный город неведомых стран,
Драгоценной парчой оплели Исфахан.
Опустили ковры с плоских кровель и башен,
Каждый дом был кошмой бирюзовой украшен.
В поднебесье знамена взнесли; до основ
Переделали мир. Стал он светел и нов.
Переулки, базары покрылись шатрами,
Все забыли дела, все пленялись пирами.
Перекрестки заполнил разряженный строй
Музыкантов, с их громкой и звонкой игрой.
Всюду сахар сжигали, сжигая алоэ,
Но сгорало и сердце завистников злое.
От Хизана до мест, где журчал Зинде-руд,[391]
Пели сазы, звенел утешительный руд.
Столько винных ручьев забурлило повсюду,
Что пришлось опьяниться и Мамешан-руду.
Черный мускус таразский[392] — пришел его срок —
Развязал свой мешочек. День первый истек.
Вновь заря, вся из роз, всем послала усладу.
Месяц с солнцем прошли по небесному саду.
Снова в сахар оделся восток, и возрос
В небе праздничный купол из пламенных роз.
Распевали певцы. Что могло быть прелестней
Голосов, целый мир услаждающих песней!
И опять черный шелк разостлавшая мгла,
Словно ракушку, месяц в высоты взнесла.
(Продавец благовоний в сей ракушке, верно,
Растирал ароматы.) Сияя безмерно
Красотою, невеста — вторая луна —
Заплетала свой мускус. Мечтала она,
И миндаль ее глаз и ланит ее сладость,—
Все готовилось ею Владыке на радость.
Мгла распалась. Зари золотая рука,
Как невесты рука, отстранила шелка.
Царь проснулся, и сердце его опьянело,
Колокольчиком русов оно зазвенело.
И таким занялся пированием он,
Что от зависти к пиру померк небосклон.
И шутил он со знатью над чашей веселой,
И совсем голова его стала тяжелой.
Столько щедрых даров он велел разослать,
Что измучили землю, нося эту кладь.
Разорвав ожерелье дневного светила,
Мгла вечерняя яхонт в ладони схватила.
Бу-исхакскою все же пленясь бирюзой,[393]
За него отдала она пламенник свой.
К утоленью спеша, все исполнив обряды,
Царь дождался поры долгожданной услады,
И велел привести он прекрасную в сад
С той, что в сад облекла[394] эту розу услад.
И невесте промолвила мать, открывая
Ей значенье всего: «Как заря огневая —
Искендер. По заслугам его оцени.
Этот яхонт жемчужинам нашим сродни.
Он, вручая нам власть над просторами мира,
Возвратит нам величье и силу эмира.
Если выбрал он путь — по нему нам идти
И прекрасней царя на земле не найти.
Его поясом сделай душистый свой локон,
Чтоб царя Искендера к веселью повлек он.
Коль другому на сердце подаришь права —
Пояс царский украсит его голова.
В твоем ухе кольцо[395], но кольцо это все же
Без румийца — дверного кольца не дороже.
С ним поласковей будь, мы подвластны ему:
Он пришел к нам на смену отцу твоему».
И все то, что промолвила мать чаровницы,
Приняла ее дочь, опуская ресницы.
Вот несут золотые носилки (цари
Не видали подобных), и вводят пери́
К жениху, и ее, недоступную взорам,
Помещают за тканью с блестящим узором.
И когда принесли в этот царский чертог
Подношенья, — о, кто бы исчислить их смог? —
Мать невесты, с велением неба не споря,
Поручила жемчужину милости моря.
От владык, чьи иссякли уже времена,
Оставалась на свете она лишь одна.
«Не скажу я, о царь, что жемчужину рая
Я вручаю супругу, чья слава без края,
Нет, прими сироту, чей погублен отец.
Сироту, чьей страны разломился венец,
Искендеру вручаю. Ты ведаешь это,
И грядущее мглой для тебя не одето».
И венцом осененную Роушенек
Принял царь Искендер в свое сердце навек.
Перед станом самшита предстала лилея,
На царевом лугу горделиво белея.
Прелесть алого рта все ж была не строга,
И лобзаньями царь стал скупать жемчуга.
Он увидел пери́, встав с которою рядом
Все пери́ не могли бы приманивать взглядом.
Чей был рот ароматней и сладостней — чей?
Лучший сахар был раб ее сладких речей.
То был взор ее быстрым, лукавым, нескромным,
То, врачуя больного, сам делался томным.
Прядь волос завивалась, черна и густа,
Что-то родинке близкой шептали уста.
То она, подчиненная лишь своеволью,
На сердца воздыхателей сыпала солью,
То улыбкой и легким движением вежд
Порождала в их душах мерцанье надежд.
Розы розовый лик посрамил бы и розу.
Горьких розовых слез нес он страстным угрозу.
Тень кудрей ниспадала на сладостный лик,
Что источником света пред взором возник.
Эту тень и источник увидев, привалом
Искендер усладился таким небывалым.
И взглянул на нее оком верности он.
Сердце милой, обняв ее, взял он в полон.
Он прижал к себе ту, что похитила сердце
И, желанная сердцу, насытила сердце.
Стал светлей он от Светлой, и словно весь край
И дворец обратились в сияющий рай.
Называл он царицу владычицей света;
И в почете сияла прелестница эта,
Потому что была неизменно она
Терпелива, стыдлива, нежна и умна.
Ключ от множества стран дал он Светлой в подарок.
Стал престол ее царства возвышен и ярок.
Он ни часа не мог провести без того,
Чтоб не видеть лица божества своего.
Отдыхая в стране благодатнее рая,
На посланницу рая взирал он, сгорая.
И когда предрассветный скрывался туман
И над черным Хабешем смеялся Хотан,
Целый мир наполнялся бурленьем баклаги,
«Пей!» — кричали ковши, пьяной полные влаги.
И, склоняя свой клюв, в утро новое вновь
Лил по чашам кувшин темно-красную кровь.
И от чангов рокочущих царского пира
Пламенели ланиты подлунного мира.
Царь семи областей[396] в кушаке, что являл
Семь каменьев цветных, небеса заставлял
Пред собою склониться почтительно долу,—
Так сиял он, склонясь к золотому престолу.
Столько пышности ввел в это празднество он,
Что казалось пирующим: все это — сон.
Все искусники были на пиршестве, дабы
Проявлять мастерство, и звенели рубабы
В ловких пальцах. Под звучные песни певца
Стройных кравчих проворность пленяла сердца,
И напевы струились, и струны журчали,
И журчаньем куда-то мечтателей мчали.
И рука Искендера была не пуста,
Вновь сокровищниц полных раскрыл он врата.
И шуршащих жемчужин за грудою груду
Раздавал он войскам и разбрасывал всюду.
И весь мир он одел и в рубин и в лучи
Багряницы своей и блестящей парчи.
Словно солнцем он был, щедрый пламень являя,
И сияньем своим целый мир наделяя.
Словно солнцем он был, раздающим свой свет,—
Свет бессмертный, которому убыли нет.
Быть скупым не пристало царю всего света.
Беспредельная щедрость — великих примета.
Восшествие на престол Искендера в столице Истахре
Искендер едет из Исфагана в Истахр и восходит там на иранский престол. Вельможи приходят к нему на поклон, послы из дальних стран привозят ему дары. Искендер, по обычаю, произносит тронную речь. Он обещает быть справедливым, не творить насилия, всех обеспечить необходимым, быть щедрым. В Иран он пришел не своей волей, а по божественному указанию, чтобы свергнуть тирана… Глава завершается такой притчей. Кичливый невежа сказал Искендеру: «Дай мне дирхем, от тебя такой подарок ценнее целой страны». — «Просил бы ты лучше у меня целого сокровища в меру моего могущества», — отвечал царь. «Тогда дай мне царство», — сказал невежа. Искандер ответил: «Первая просьба — ниже моего достоинства, а вторая — выше твоего».
Искендер отсылает в Юнан Аристотеля с Роушенек
Искендер, взойдя на иранский престол, устанавливает на всей земле мир и справедливость. Но он все же опасается смуты и предательства. Он решает отправить в родной Рум, Юнан (Грецию) Аристотеля с захваченными сокровищами и иранской царевной Роушенек в качестве заложницы. Сам же он решает отправиться в путь, — он хочет видеть новые края, завоевывать новые страны. Аристотель произносит перед Искендером мудрую речь. Он не советует ему создавать «мировую державу». Пусть он правит у себя в Руме, а через другие страны только пройдет походом, — его все равно не примут там как своего. Пусть там правят местные цари, лишь внешне подчиняющиеся Искендеру. Они будут тогда враждовать между собой и не смогут объединиться, чтобы напасть на Рум. Надо, однако же, быть истинно миролюбивым, не надо никого обижать, и на земле будет мир… Искендер, кроме сокровищ, велит собрать иранские книги, отвезти их в Юнан и перевести там на греческий язык. По прибытии в Юнан Роушенек родит сына. Его назвали Искендерус. Аристотель, наместник Искендера в Юнане, вскоре начинает обучать Искендеруса мудрости.
Поход Искендера на запад и посещение Каабы
Искендер царствует мирно и справедливо. Даже к врагам он милостив, и если ему приходится сжигать вражеские города, то он строит новые. Его владения простираются от Китая до Кайрувана. Он решает покорить теперь арабов. Щедро одарив арабских вождей, он добивается их мирного, без воины, подчинения. Арабы тоже несут ему щедрые дары. Искендер едет далее в Мекку и совершает обряд поклонения храму Каабы. Оттуда он едет в Йемен. Далее его призывают в Армению и Абхазию, где он покоряет богатыря Дувала. Поехав на север, он закладывает новый город — Тбилиси. Затем он едет в Берда'а, где правит царица Нушабе.
Повествование о Нушабе
Дай мне, кравчий, вина, что во мраке ночей
Укрепляет наш дух, словно чистый ручей.
Я сгораю, ведь скорби во мне преизбыток.
Научился я пить твой отрадный напиток.
* * *
Так прекрасна Берда, что январь, как и май,
Для пределов ее — расцветающий рай.
Там на взгорьях в июле раздолье для лилий,
Там весну ветерки даже осенью длили,
Там меж рощ благовонных снует ветерок;
Их Кура огибает, как райский поток,
Там земля плодородней долины Эдема,
«Белый сад» переполнен цветами Ирема,[397]
Там кишащий фазанами дивно красив
Темный строй кипарисов и мускусных ив,
Там земля пеленою зеленой и чистой
Призывает к покою под зеленью мглистой,
Там в богатых лугах и под сенью дубрав —
Круглый год благовонье живительных трав,
Там все птицы краев этих теплых. Ну что же…
Молока хочешь птичьего? Там оно — тоже.
Там дождем золотым нивам зреющим дан
Отблеск золота; блещут они как шафран.
Кто бродил там с отрадой по благостным травам,
Тот печалей земных не поддастся отравам.
Но Берда ниспровергнута[398]. Ветра рука
Унесла из нее и парчу и шелка.
В ней осыпались розы, пылавшие ало,
В ней не стало нарциссов, гранатов не стало.
Устремись к ее рощам, войдя в ее дол,
Ты бы только щепу да потоки нашел.
Или травы, что здесь в златоцветах блистали,
Из зерна справедливости древле взрастали?
Если правда здесь вновь утвердится, — красив
Снова станет узор здешних пастбищ и нив.
Да, коль шах обратит взор свой к этому лону,
Вновь он даст украшения древнему трону.
Этот край прозывался Харумом[399], потом
Был Бердою учителем назван, и в нем,
Породившем прославленных мощное племя,
Много кладов укрыло поспешное время.
Где цвело столько роз, взор людской утоля?
Где еще столько кладов укрыла земля?
* * *
Нам поведал мудрец, клады слов разбирая:
Воцарилась в стране, что прекраснее рая,
Нушабе; за отрадною чашей вина
Круглый год, веселясь, проводила она.
Непорочной газелью бродя по долинам,
Красотою была она схожа с павлином.
И была она, славой сияя большой,
Что мудрец — благонравьем, что ангел — душой.
Ровно тысяча дев с нею было; их лица
Окружали ее, словно лун вереница.
Тридцать тысяч гулямов служило при ней,
Все имели они быстроногих коней.
Но мужам был заказан предел ее крова:
В свой дворец не впустила б она и родного.
Только жены вели ее царства дела,
И к мужам благосклонной она не была.
Все советницы были разумны, — к чему же
Было им помышлять о каком-либо муже?
А гулямы, которыми край был храним,
Проживали в уделах, назначенных им.
Даже к тени дворца иль дворцовой ограды
Не посмели б они устремить свои взгляды.
Но, приказ Нушабе исполняя любой,
За нее они всюду вступили бы в бой.
Царь, приведший войска к этим нивам и водам,
Воздвигая шатер, что был схож с небосводом,
Увидал и луга, и безмерный посев
И спросил, всю окрестность сию оглядев:
«Кто в раю этом правит? Каким властелином
Безмятежность дана этим светлым долинам?»
Отвечали царю: «Все, что в этой стране,—
Вручено небесами прекрасной жене.
Разум зоркой владычицы с мудростью дружен.
А по крови она чище лучших жемчужин.[400]
Сердце чистой — прозрачный, благой водоем,
И печется она о народе своем.
Много мужества в ней; древней былью повеяв,
Говорит ее храбрость о доблести Кеев.
Венценосна она, но не носит венца,
И войска не видали царицы лица.
Есть гулямы при ней. Но ни днем им, ни ночью
Не доступно владычицу видеть воочью.
Много дивных, чья грудь словно нежный жасмин,
Ей во всем помогают. Лишь сахар один
Равен сладостью с этими женами. Люди
Не видали гранатов круглей, чем их груди,
Горностай и шелка в вечной дрожи на них:
Посрамятся, — не ведали нежных таких!
Если б с неба взглянули на них серафимы,—
Тотчас пали бы наземь, любовью палимы.
Блещет каждая в роще и светит в дому,
Как светильник иль солнце, спугнувшее тьму.
Так сияют они, что опасно для ока
Поглядеть на красавиц хотя б издалека.
Кто б их голос услышал в их райском краю,—
Их бы прихоти отдал всю душу свою.
Их в жемчужинах шеи, а уши их в лалах.
Их уста — рдяный дал, жемчуг в ротиках алых.
Чье заклятье над ними — не знаем, но страсть
Не простерла на них свою жаркую власть.
Их приятель — напев, их забвение — в чаше.
Ничего им на свете не кажется краше.
Это воля премудрой и чистой жены
Отгоняет от них сладострастные сны.
И чертоги ее с пышным капищем схожи,
И туда беспрепятственно дивные вхожи.
И она, хоть мужчинам к ней доступа нет,
Каждый день созывает свой царский совет.
У нее во дворце есть большая палата,
Что не только ковром златотканым богата:
Там хрустальный поставлен блистающий трон
И рядами жемчужин он весь окаймлен.
Весь дворец ее блещет каменьев лучами
И, как светоч иль месяц, сияет ночами.
Каждым утром, взойдя на высокий престол,
Взор царица возносит в заоблачный дол.
Всем, кто в этой палате, невестою мнится
Меж невест услужающих эта царица.
И все жены цветут; в созерцанье они
И в веселье проводят счастливые дни.
Но в дремоте своей и за радостным пиром
Розы помнят того, кто сияет над миром.
И жена, чье чело так пристало венцу,
Не жалеет себя в поклоненье творцу
И не спит во дворце, схожем с божеским раем,
В мудрой зоркости. Так же о доме мы знаем,
Что из мраморных глыб. Ночью, словно луна,
Одинокая, в дом этот входит она.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |