— Белла, у меня к вам большая просьба. Одолжите мне это письмо. Всего на один день. Потом я вам его принесу. Я вернусь, я не оставлю вас здесь одну. Поговорю с его матерью, прямо сегодня, расскажу ей всю историю. Я о вас позабочусь. Обещаю.
На вечер было запланировано предрождественское торжество для членов семьи и ближайших друзей. Юдит не должна была ни о чем догадываться, а если и догадается, то многого все равно не узнает. Так они думали. И конечно, не хотели отнимать у Ханнеса радость от преподнесенного сюрприза.
Ближе к вечеру Юдит, Бьянка и Басти тоже закончили приготовления к необычному торжеству. Юдит в последний раз залезла в постель и следила, как появляются первые гости, звенят бокалы шампанского, когда они чокались, как тренировали присутствующие свои голосовые связки в произнесении пустых речей.
Временами гости серьезно и смущенно о чем-то шушукались, имея в виду, несомненно, недееспособную хозяйку дома. О своем душевном состоянии Юдит узнала, что оно «стагнирует», «критическая точка уже пройдена», у нее «уже давно не было сильных волнений», и она «бравый едок», и какая замечательная эта современная медицина с ее целебными биологически активными веществами. Благодаря им психиатрической пациентке обеспечено «абсолютно человеческое существование на дому». Более того, Юдит, по заверениям Ханнеса, это «веселая уравновешенная женщина», и она «в таких условиях способна дожить до ста лет».
Под конец обсуждения вопросов здоровья и под бурные аплодисменты собравшихся гостей мама наградила Ханнеса за самоотверженную заботу и уход за дочерью заслуженным знаком цвета вишни или красного вина, который торжественно поставила на обе его щеки — даром что ли она всегда наносила толстенный слой губной помады? Чмоканье донеслось и до комнаты больной.
Вечер приближался к своему первому кульминационному пункту. Юдит позволила себя разбудить и привести в порядок, чтобы было не стыдно выйти к гостям. Она настояла, чтобы ее облачили во фланелевую фиолетовую пижаму из зимней коллекции «Психо» под черным купальным халатом из эпонжа. Теперь все, кому она была «дорога», могли заключить ее в сердечные объятия и приветствовать выход в общество по эту сторону бытия. Единственный человек, с кем она держала дистанцию, был Лукас. Юдит испытывала неловкость перед ним за разыгрываемый ею в последнее время спектакль. Перед Али она также старалась держаться бодро, чтобы приободрить брата.
Когда утихли приветственные возгласы, главный организатор торжества попросил слова.
— Дорогая Юдит, моя дорогая семья и друзья, как вы знаете, я не любитель долгих речей, — начал он.
Ханнес говорил о прошедших месяцах, они «для всех — видит бог! — выдались непростыми», о вызовах, на которые пришлось отвечать, о переменах в личной судьбе, какие якобы должны наступить уже на следующий день, и против них все бессильны и беззащитны. На этом месте Юдит решила прервать речь непродолжительными аплодисментами, тем самым наградив себя несколькими в высшей степени приятными мгновениями наступившей тишины.
После этого Ханнес стал излагать мысли короче и скоро добрался до утверждения, что «нынешний день для него и Юдит будет особенным». С последним его заключением трудно было не согласиться. «Дело в том, что наша, как бы это сказать, ситуация с жильем» — он нарочито растягивал звук «И» для придания более глубоко значения этим словам — отчего выходило «сииитуация с жииильем», да, эта ситуация с жильем в самые ближайшие дни изменится, «расширится, так сказать», дополнил он с ухмылочкой. Юдит больше не могла сдерживаться и захлопала в ладоши.
Ханнес поднял над головой ключи, торжественно позвенел ими и снова заговорил, уже тоном средневекового привратника: позвольте просить всех следовать за мной. Юдит приблизилась к Али, позволив ему быть ведущим. В действительности она была единственной, кто заранее знал, куда тянется этот короткий путь. Похожую модель жилища она недавно имела возможность изучить.
Вскоре гости очутились в соседнем помещении, где совсем недавно жил пенсионер Хельмут Шнайдер, ныне покойный. Гости застыли в изумлении от дорогого убранства отремонтированных комнат. Ханнес воистину проделал огромную работу, причем неизвестно каким чудом ему удалось сохранять это втайне до последнего дня. Если не считать шумовых эффектов, от которых Юдит едва не лишилась ума.
В подобные минуты преображения ни о каких спорах и дискуссиях и речи быть не может. Не обсуждаются и вопросы вкуса, даже если на каждом квадратном сантиметре тщательно обустроенной площади свободный от предвзятости глаз увидит приметы того, что ответственный за работы архитектор свое основное рабочее время посвящает оборудованию аптек.
— Я приобрел эту квартиру, чтобы мы здесь не наступали друг другу на пятки, — разъяснил Ханнес с торжественной скромностью.
Под словом «мы» он имел в виду маму, для которой, казалось, наступила третья молодость. Юдит отделилась от группы, обнаружила стол со множеством булочек и объявила закусочную открытой.
— Могу я рассчитывать еще на минуту вашего внимания?
Разумеется. Ведь Ханнес приготовил еще один, последний, сюрприз. Сюрприз ждал за прикрытой белой дверью.
И вот гостям позволили войти в жилые, спальные, дневные, ночные, покои, приготовленные специально для Юдит, где она, как предполагалось, будет переживать часы тревог и покоя, и где найдет все, что, по представлениям Ханнеса, необходимо для «абсолютно достойного человеческого существования», включая новую, еще большую по размерам чашу для фруктов, где лежало всего три банана. Над этим предполагалось еще поработать.
Юдит направилась к стене, которая отделяла ее предполагаемое новое жилище от прежней спальни, и незаметно простукала. Ах, как ей хотелось самой спросить у Ханнеса, как ему удавалось изобразить звук листового металла, проговаривал ли он слова каждый раз самостоятельно или включал магнитофон, и не вмонтировал ли он акустические колонки прямо в стену? Но теперь ее задача заключалась в ином.
Естественно, восторженные взгляды гостей в первую очередь привлекла величественная люстра, подвешенная в центре потолка над ее кроватью. Это была та самая элегантная люстра из Барселоны с кристаллами, которые создавали непередаваемую игру цвета.
— Эта люстра, дорогие члены семьи, дорогие гости, имела для нас двоих исключительное значение, — заявил Ханнес. — В ее лучах Юдит и я в некотором роде… — потребовалась короткая пауза, чтобы присутствующие догадались улыбнуться, что больше подобает этой трогательной, но веселой ситуации, — …учились любить.
Юдит, на которую не действовали его словесные манипуляции, выдвинулась из задних рядов поближе к люстре, взялась обеими руками за свисающие шнуры с нанизанными кристалликами и заставила люстру зазвенеть той довольно странной и все же такой родной мелодией, что вызвало у гостей громкий смех.
— Вы только посмотрите, как она радуется! — воскликнул Ханнес.
Дверной звонок прервал хорошо поставленное зрелище, и разговоры внезапно прервались.
— Это мои гости, — четко и ясно объявила во всеуслышание Юдит.
Давно присутствующие не слышали такого звучания ее голоса. Впрочем, и самой Юдит придется снова привыкать к нормальной речи. В дом вошли Бьянка с Басти в сопровождении двух незнакомых мужчин, которые остались в прихожей.
— Мы приносим извинения за то, что, сами того не желая, вынуждены помешать вам, — произнес тот, что поменьше. У него запотели стекла очков.
— Вы нам не помешаете, тем более что торжество в самом разгаре, — заметила Юдит. — Это вы меня извините за внешний вид. Я не подумала приодеться более подходящим образом по такому поводу.
Юдит не нужно было оглядываться на друзей, чтобы насладиться торжеством, произведенным на них этой речью. Их удивлению не было предела. А Ханнес просто обалдел от неожиданности.
— Эти господа из уголовной полиции, — поспешила сообщить взволнованная Бьянка, — господин инспектор Биттнер и господин старший инспектор Кайнрайх. — Она сделала легкий поклон в их сторону.
Басти стоял рядом, краснея, с открытым ртом.
— Господин Бергталер? — Старший инспектор адресовал вопрос ко всей сбитой с толку и глубоко смущенной группе гостей.
— Это я, — ответил Ханнес сам не свой от шока. С поникшим взглядом, подергивающимися уголками рта, как тогда в кафе «Райнер», когда Юдит первый раз попыталась разорвать с ним отношения.
— У нас к вам ряд вопросов, поэтому мы просим…
— Вопросы? — удивилась мама.
— Поэтому просим вас проследовать с нами в полицейский участок, чтобы мы…
— Разумеется, господин инспектор, — произнес Ханнес дрожащим голосом, — если я смогу быть полезен.
Юдит: он сможет. Мама: в участок?
— Это, к сожалению, необходимо, поскольку поступило объемное заявление о совершенном и готовящемся новом преступлении, и по меньшей в двух случаях у нас есть основания подозревать данное лицо в совершении преступления… — Инспектор открыл синий блокнот, прокашлялся и зачитал:
— В соответствии с параграфом 99 — лишение свободы, параграфом 107 — опасная угроза, параграфом 107 а — настойчивое преследование, параграфом 109 — нарушение неприкосновенности жилища…
Мама: ради всего святого! О чем идет речь, что произошло?
— Поверь мне, мама, тебе вряд ли захочется об этом знать, — ответила Юдит и подала знак Бьянке. Та легонько толкнула Басти, он закрыл рот и пошел открывать дверь.
— У нас еще один неожиданный гость.
Юдит шагнула навстречу высокой худой женщине с коротко постриженными поседевшими волосами, которая до этого момента дожидалась снаружи, взяла ее под руку, подвела к маме и официальным тоном представила:
— Фрау Пермазон — это моя мама. Мама, это фрау Адельхайд Пермазон, теща Ханнеса.
Следующие мгновения, — пока до гостей постепенно доходил смысл слов, — сполна компенсировали страдания последних месяцев.
— Я вижу, мои дорогие гости потеряли речь от удивления, — произнесла Юдит, — поэтому считаю необходимым кое-что пояснить. О своей супруге, Изабелле, дочери фрау Пермазон, Ханнес точно так же… психологически заботился на протяжении многих лет вплоть до сегодняшнего дня.
— Что ты сделал? — закричала худая поседевшая женщина. — Почему ты так с нами поступил?
Взгляды гостей теперь были прикованы к Ханнесу, который, скорчившись, сидел на краешке стула. Он качал головой, прикрыв лицо ладонями.
— Ты болен, Ханнес! — прокричала фрау Пермазон. — Ты сам, сам тяжело болен головой!
Юдит: чтобы вам было понятно, о чем мы тут говорим, я прочту пару строк, написанных Ханнесом Изабелле. Это письмо прилагалось к роскошному янтарному ожерелью, которое он подарил ей тринадцать лет назад. Юдит взяла пожелтевший листок с нарисованным на нем сердцем и прочитала: «Изабелле, моему ангелочку на земле на двадцатипятилетие. Нас связала любовь. Вечность спаяет еще крепче. Ты мой свет, а я твоя тень. Поодиночке мы больше не существуем. Дышишь ты, дышу и я! Навеки твой, Ханнес».
Примечания
Намек на составную фамилию Berg (гора) + Taler (талер — старинная немецкая монета). — Прим. перев.
Макумба — бразильский вариант колдовской практики вуду, которую правильнее было бы назвать черной магией. Некоторые авторы приписывают макумбе черты религии. Но это неправильно. (Прим. перев.)
Подвесная люстра, плафоны которой расходятся от центра на тонких изящно согнутых лапах.
Том Корагессан Бойл (Tom Coraghessan Boyle) — современный американский писатель. — Прим. перев.
От англ.stalking — преследование, передвижение крадучись за кем-либо.
Обострение при шизофрении.
Католики и протестанты отмечают его 1 ноября.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |