— Все розы объединяло то, что они желтые, — торопливо ответила Юдит, плохо скрывая скуку.
Он: ты меня разочаровываешь. Загадка легкая, но не настолько. Посмотри еще раз, обещай мне, что посмотришь. Ведь ты собрала их все? Они не должны были завять. — На это она не нашла что ответить. Слово «любимая» должно было стать последним.
В третью субботу июля пришел холодный фронт. В этот день ей исполнилось тридцать семь. И она встретила эту дату одиночкой, к тому же дома у мамы. Приехали Али с Хеди, которая была на сносях. Похоже, их будущий ребенок планировал отметить свой первый день рождения в один день с Юдит.
Уже само приветствие поразило ее церемониальностью. Мама была радостно взволнована, чего не случалось уже многие годы. В Али было трудно узнать ее прежнего брата. Он был выбрит, в наглаженной белой рубашке и беспричинно улыбался, будто жизнь с некоторых пор стала казаться ему веселой. У Юдит складывалось впечатление, что они приготовили нечто необычное.
— Ханнес, к сожалению, не смог прийти, — попыталась оправдаться Юдит, хотя, к ее удивлению, никто о нем не спрашивал. И на ее объяснение не последовало никакой реакции. Она рассчитывала продержаться хотя бы час, прежде чем дойдет дело до рассказа о разрыве отношений со всеми деликатными подробностями. А рассказать она твердо решила.
— Сегодня всех нас поджидает особенный сюрприз, — объявил Али, который прежде никогда не брал слово первым на семейных торжествах. Все стояли вокруг стола, освещаемого свечами.
— Сюрприз для всех? — уточнила Юдит.
— Да, он ждет в спальне, — выдала секрет Хеди.
— Нет, пожалуйста, нет, — пробормотала Юдит. Сюрпризов ей уже хватило на всю оставшуюся жизни.
Али постучал в дверь, полный ожиданий, как в детстве, когда они верили, что к ним может прийти младенец Христос. Дверь отворилась. Пара голосов затянула неуместную, как ей показалось, песенку «С днем рождения, дорогая Юдит!». Ее удивлению не было предела. Из уст непроизвольно вырвалось: папа! С ума сойти! Не может быть! Как ты здесь оказался?
Отец обнял Юдит. И сделал это сердечно, к чему она не привыкла за годы общения с ним. Затем они проворно поделили между собой одинаково завернутые в золотистую бумагу подарки и вручили имениннице, чокнулись шампанским под тосты «С днем рождения! За то, чтобы всегда быть вместе!» и тому подобное. Разумеется, не забыли и о здоровье.
Вскоре сели за стол. Али, с которым отец был непривычно ласков, обошел компанию с фотоаппаратом. Поводом для домашней фотосессии послужил папин жест — он положил руку маме на плечо — воистину трогательная картина, какой Юдит не видела со времен учебы в начальной школе. Между делом в разговорах просочилось, что они снова «сблизились» и уже пару месяцев встречаются. Али шепнул Юдит, что предвидится «вторая попытка» наладить совместную жизнь.
Юдит выпустила всю радость наружу. Целых двадцать лет она ждала, когда отец одумается и вернется в семью. Для нее это стало настоящим подарком, одним из самых лучших, какие только могут быть, словно родился маленький братишка и все вокруг преобразилось счастьем. Папа с мамой в гармонии за одним столом — об этой нехитрой, но действенной терапии как раз сейчас заговорил возбужденный Али.
— А теперь за тебя, Юдит! — подняла бокал мама.
Приятный час, реально напомнивший ей о праздновании дней рождений в начале восьмидесятых, завершился. Торт с толстым розовым слоем сахарной глазури съели. Фамильной идиллией насладились. Теперь настал черед поговорить и о неприятных вещах.
Мама: детка, твоя жизнь нас беспокоит. Стоило папе подсесть рядышком и закивать в знак солидарности с мамой, как сладостно-вкрадчивый материнский упрек приобрел привкус горечи и строгости. Али отвел взгляд. И это тот самый Али, младший братик, кто никогда не принимал чьей-то стороны, избегал любых конфликтов, кто всегда старался найти равновесие! Хеди положила ладони на живот, будто хотела закрыть своему ребенку глаза и уши.
Мама: почему ты не обмолвилась ни словом о том, что у тебя проблемы? — Проблемы? Разве у нее проблемы?
— Я рассталась с Ханнесом, — сказала Юдит. И в чем здесь проблема? Все взволнованно замерли. Словно Юдит только что призналась в совершенном убийстве и ничуть не раскаивалась.
— Да, но почему, помилуй бог? — не унималась мама. Нельзя было сказать, что эта новость ее ошарашила, скорее выбила почву из-под ног, заставив понервничать. Юдит ощутила в теле прибывающее тепло, от которого могли загореться щеки и выдать нараставший в ней гнев. Просто потому, что я его недостаточно сильно люблю. Мама: недостаточно сильно любишь. Недостаточно… Когда же ты полюбишь кого-нибудь достаточно? Какого сказочного принца тебе надобно, чтобы в тебе проснулась любовь? Деточка, прекращай мечтать, будь, наконец, взрослой!
Так. Тепло дошло до лица и теперь ощущалось в висках. Юдит вспомнила старый прием из школьных годов — нужно встать и походить. Это помогло, а заодно придало всей сцене современный и живописный характер. Немного успокоился и папа: Юдит, прошу, подойди и сядь. Ты не должна обижаться на маму. Ты должна посмотреть на события во взаимосвязи. Нам надо тебе кое-что объяснить. Знаешь, кому мы обязаны тем, что собрались здесь все вместе? У Юдит родилось страшное подозрение, и тут же сдавило живот. — Ханнесу?
Али произнес волшебное слово, которое помогло разрядить обстановку. Ханнес позвонил папе. Ханнес встретился с папой. Ханнес, архитектор, спутник жизни его дочери, работодатель его сына, тот самый Ханнес решил приготовить «подарок подарков» для «любви всей своей жизни», подарок бесценный, непревзойденный, незаменимый: отца и мать. У меня тут же выступили слезы, — вертелось у Юдит на языке. Но, во-первых, Али чувствовал себя человеком, он наконец участвовал в жизни, чего за ним давно не наблюдалось. И во-вторых, Юдит пыталась держать гнев в узде. По их дрожащим рукам она догадывалась, что разговор вот-вот перейдет в бурную стадию.
Ханнес долгие часы беседовал с папой и мамой. Потом к ним подключился Али. Они рассматривали фотоальбомы, рассказывали про старые лица, подробно перебирали детские годы Юдит и Али. Тогда Ханнес сказал им, что всегда хотел иметь такую семью.
И им не хватало такого «зятька», — подумала Юдит, — который бы собирал и склеивал осколки ушедшего времени. Так вот откуда эта розовая сахарная глазурь! Осталось поговорить об одном-двух внуках, которых они ждут от Юдит, пока та еще не слишком стара для деторождения. Теперь и у нее самой стали подрагивать коленки.
Она: я считаю ваши претензии оскорбительными и унизительными! Почему бы вам не обсудить сначала все со мной? Мама: а ты с нами советовалась? Папа: все делалось ради тебя. Мы готовили тебе сюрприз на день рождения. Ханнес все так здорово продумал! Мама: нам и в голову не могло прийти, что ты этого человека… Юдит: мне очень жаль, но я не люблю этого человека! Возникшая пауза выражала общее смущение. Али, пытаясь сгладить возникшую неловкость, произнес:
— Что тут поделаешь, если она его не любит. — И пожал плечами прежде, чем они у него безвольно повисли.
Его лицо приняло прежнее печальное выражение. И в этом также была ее вина, о чем свидетельствовали взгляды мамы, папы и Хеди.
— Он позвонил мне вчера и сообщил, что не сможет присутствовать на торжестве, — посетовала мама незадолго до того, как Юдит решительно встала и начала ходить. — Но почему нет? — Юдит этого не хочет. — Юдит? — Она дала мне от ворот поворот. — Нет, ты шутишь! — сказала я ему. — В данный момент, по ее признанию, она не готова к более тесным отношениям. — Нет! — Ей нужно время, мы должны дать ей время! — Время? Завтра ей исполнится тридцать семь. Мы проведем с ней беседу, я и папа. — Вам не следует этого делать. Все само наладится. Я умею терпеливо ждать. — Ах, Ханнес, мне его так жаль. — В любом случае желаю вам приятного праздника. — Ах, Ханнес. — И подумайте немного обо мне.
фаза
Снова наступила тишина, способная убедить в том, что вопрос решен. Днем и ночью Юдит представляла его, как он делает приготовления к очередному появлению в ее жизни. Но на сей раз она будет во всеоружии. Правда, одной ей не справиться. Юдит по своей натуре принадлежала к борцам и никогда не использовала других, когда возникала необходимость преодолеть очередной жизненный кризис или разобраться с теми, кто стал его причиной, чьей главной проблемой как раз и было всегда перекладывание проблем на других. Сейчас она неожиданно столкнулась с очень мощным противником — с неопределенностью.
Ночи начинались очень рано и поздно заканчивались. Таблетки снотворного — первые союзники Юдит — вскоре перестали действовать. Ничего не помогало. Ей требовалось выговориться кому-нибудь, был нужен душевный поверенный. Родители и Али исключались. Во всем, что касалось Ханнеса, в ближайшее время они ей не помощники. Контакт с ними означал контакт с ним. И она не собиралась облегчать ему жизнь.
Надежду Юдит возлагала на Герда. Чтобы призыв о помощи не выглядел криком отчаяния, она решила закамуфлировать его походом в кино. А после в баре «Руфус», освещаемом молочным неоновым светом, в котором любые глаза выглядят потускневшими, а все секреты оказываются как на ладони, она наконец изложила свою проблему: Герд, я поставила точку в отношениях с Ханнесом, но он не желает с этим мириться. Я чувствую, что он меня преследует, и боюсь его. Что мне делать?
— Я в курсе, — ответил Герд, — но могу тебя успокоить.
Юдит поняла, что столкнулась с противоположной точкой зрения на ее проблему. Она: что ты знаешь? Вы все еще играете в теннис? Дружите? Он предложил тебе выгодную работу? А желтые розы ты случайно для меня не прихватил? Он: Юдит, что с тобой? Ты дрожишь. Сейчас самое время поговорить об этом. Я могу тебя успокоить, моя дорогая, действительно успокоить. Послушай меня.
Выяснилось, что Ханнес звонил Герду два дня назад и доверительно попросил «совета по одному очень личному делу». Дословно Ханнес сказал буквально следующее: Юдит прекратила наши отношения. Для меня это прозвучало как гром среди ясного неба. Мир перевернулся. Я отреагировал неправильно, поддавшись отчаянию, стал докучать ей цветами. А потом встречался с ее отцом и матерью и организовал семейное торжество по поводу ее дня рождения. Хотел как лучше, но вмешался в личные дела, которые меня не должны касаться. Юдит наверняка злится на меня за это. Я бы с радостью попросил у нее прощения. Мне хочется, чтобы мы расстались по-доброму. Но я больше не отваживаюсь показаться ей на глаза. Как, по-твоему, Герд, мне следует поступить? Что делать?
Герд: я посоветовал ему выждать еще парочку дней, а затем попросить тебя о разговоре. Она: мне не о чем с ним говорить. Все уже сказано. Я хочу, чтобы Ханнес исчез из моей жизни. Не верю ни одному его слову. Он опять замышляет нечто, пытается перетянуть на свою сторону моих друзей.
Герд: Юдит, успокойся. Он не желает тебе ничего плохого. Он же не изверг. Любит тебя, но за это на него нельзя обижаться. Ему только нужно это переварить. К тому же Ханнес сказал, что хотел бы извиниться. Лучшее решение — благоразумно обо всем переговорить. Ты должна и его понять. Не так-то легко пережить, когда тебе ни с того ни с сего… Она: я не собираюсь вникать в его ситуацию. Хочу, чтобы ты вошел в мою! Мне нужен кто-то, кто меня понимает. Но ты для этого не годишься, Герд. Ты на его стороне. Он снова меня обошел.
Герд: о чем ты говоришь? Я ни на чьей стороне. Я твой друг, и мне важно, чтобы у тебя все было хорошо. И еще я хотел бы стать посредником в ваших отношениях. Я — за мирное решение конфликтов. Юдит, ты преувеличиваешь серьезность ситуации. Ты действительно чувствуешь, что тебя преследуют? Она: да, я ощущаю, как меня преследуют. С этим надо кончать. Спасибо за поддержку.
Ханнес, видимо, последовал совету Герда, выждал пару дней и позвонил Юдит, оставив сообщение на автоответчик: «Привет, Юдит, мне неловко оттого, что мы расстаемся не по-доброму. Мне также не хотелось бы, чтобы любая мысль обо мне возбуждала отрицательные эмоции. Прошу тебя дать мне высказаться. Я признаю свои ошибки. Не могли бы мы встретиться еще раз? Предлагаю завтра в двенадцать в кафе „Райнер“. Если ты не позвонишь, то я буду надеяться, что ты придешь. Буду ждать тебя в кафе. До завтра!»
Она не позвонила, но и не собиралась никуда идти. На следующий день Юдит была на работе в магазине светильников. Ей больше не удавалось скрывать внутреннее напряжение и возбужденность, поэтому она посвятила ученицу во все дела с Ханнесом.
— Госпожа начальница, — сказала Бьянка, — я вас понимаю. Мне тоже не нравится, когда за мной бегают те, кого я больше не люблю. Я бы тоже отшила такого типа, если бы он действовал мне на нервы. — Для наглядности она состроила мину, выражающую отвращение.
Если бы я смогла сделать такое лицо, подумала Юдит, то Ханнеса давно бы след простыл.
Бьянка: тем не менее лучше бы вам пойти сегодня на встречу, госпожа начальница! В этом случае вы оставите его далеко позади. Иначе он вам завтра снова позвонит, и послезавтра. Мне это знакомо. До некоторых туго доходит.
Странно, что именно Бьянка оказалась тем человеком, кто сумел в какой-то степени встать на ее место. Наверное, это потому, что Ханнес со своей эмоциональностью застрял в ее возрасте.
— Спасибо, Бьянка, — произнесла Юдит.
— Главное — спокойствие! — воскликнула шестнадцатилетняя девушка.
Ханнес сидел, ссутулившись, за столиком у окна, слева от входа. Юдит была шокирована тем, как он выглядел — небритый, жирные, падающие прядями волосы, впалые щеки, кожа зеленовато-бледного оттенка. Когда Ханнес увидел ее, его глаза вылезли из орбит.
— Как хорошо, что ты пришла, — сказал он вместо приветствия. Похоже, у него были проблемы с глотанием, и он испытывал мучения при произнесении слов.
Юдит: ты болен? Он: уже нет, стоило мне тебя увидеть. Юдит уже пожалела, что пришла. Она: тебе надо показаться врачу. Ханнес рассмеялся, хотя это принесло ему новые муки.
— Ты самая прекрасная женщина на свете, — проговорил он.
— У тебя лихорадка. Похоже на запущенный грипп или иную вирусную инфекцию.
— Ты мой вирус.
— Ханнес, нет, прекращай с этим. Забудь меня.
Наверное, он ее заразил, потому что и ей стало тяжело глотать.
Он: любимая, мы оба совершили ошибки. Она: да, я сделала ошибку, что пришла сюда. Он: почему ты сердишься? Ты меня ранишь. Что я тебе сделал такого, любимая, за что ты на меня злишься? Она: пожалуйста, Ханнес, я тебя умоляю, не называй меня больше любимой. Я хочу снова вернуться в нормальную жизнь.
— Позволь тебе напомнить, Юдит, — его голос внезапно приобрел силу и наполнился яростью, — как мы с тобой здесь обедали. — Ханнес показал на столик в углу. — Двадцать три дня назад… — Взглянув на часы, он уточнил: — Двадцать три дня и семьдесят пять минут. Мы там обедали, и ты сказала дословно, — поправь меня, если я ошибаюсь: «В настоящее время я не готова к тесным связям». А чуть позже: «Ханнес, будет лучше, если мы некоторое время перестанем видеться». — Он сделал паузу. На его блеклом лице появилась вымученная улыбка. — Так вот, Юдит, я хочу тебя спросить, как долго будет длиться это настоящее время? И сколько продлится твое некоторое время? Двадцать три дня и семьдесят пять минут? Нет, — он глянул на часы, — и семьдесят шесть минут? Я начинаю думать, что в тысячу раз дольше, чем настоящее время. Это уже не некоторое время, а половина вечности. Юдит, посмотри на меня, посмотри в мои утомленные глаза. Ты увидишь в них двадцать три дня и семьдесят шесть минут. Как долго еще ты будешь меня томить?
Она: Ханнес, ты не желаешь признавать реальность. Тебе нужен врач, ты болен, сходишь с ума. Он: это ты меня сводишь с ума, заставляя играть в эту игру. Я нашел в себе силы потерпеть, я и твоим маме с папой обещал, но иногда, иногда… Он сжал кулаки, стиснул зубы, скулы выступили вперед, а на лбу проявились жилы.
Юдит была близка к тому, чтобы вскочить и бежать отсюда немедленно. Но вспомнила про совет Бьянки — «до некоторых туго доходит», — и что такие типы будут снова и снова добиваться своего, если не дать им однозначный и убедительный отпор. Повинуясь напутствию «главное — спокойствие», она тихо произнесла:
— Ханнес, ты мне нравишься, но, к сожалению, я тебя не люблю. Мы никогда не станем парой. Никогда, Ханнес, никогда. Взгляни на меня, Ханнес: никогда! Немедленно прекрати меня ждать. И потихоньку отвыкай думать обо мне. Прошу тебя, вычеркни меня из своей жизни. Я сама готова выть из-за того, что мне приходиться быть жестокой. Очень больно произносить эти слова. Но я повторю снова, чтобы до тебя, наконец, дошло: вычеркни меня из своей жизни!
Ханнес смерил ее взглядом, покачал головой и зажмурился. Было видно, как он напряжен, как тяжело ему даются мысли. Но затем улыбнулся и пожал плечами. Казалось, он поверил в серьезность ее слов, и этот жест стал своего рода знаком освобождения. И все же что-то внутри него этому противилось. Юдит с каменным лицом продолжала молча следить за происходившей в нем борьбой.
— Юдит, — произнес Ханнес, как бы подытоживая результат внутренней рефлексии, — я тебя отпущу. — И как бы между прочим принялся закатывать рукава рубашки, обнажая волосатые предплечья. — Когда мы выйдем отсюда, я тебя вычеркну из жизни, обещаю, и ты станешь свободной. — Он облокотился локтями о стол. — Но внутри, — продолжил он дрожащим голосом в патетическом тоне, — внутри ты и дальше будешь со мной. Ханнес демонстративно выставил руки. Юдит не без отвращения уставилась на длинные красные рубцы. Слишком глубокие и симметричные, чтобы быть кошачьими царапинами.
— Откуда у тебя эти порезы? — спросила она.
Дрожь в ее голосе подействовала на его раны как целительный бальзам. Ханнес подобрел, и лицо его просияло в улыбке.
— Все-таки мы неразделимы, — заключил он, — а теперь ты свободна.
Смысл последующих дней — а август, следует сказать, выдался спокойным и страх несколько поутих — состоял в вычеркивании из памяти неприятных переживаний. Юдит только и занималась тем, что отгоняла всякие мысли и ассоциации с непрошеным гостем. За этим занятием она иной раз забывала даже о еде. По ночам Юдит из опасения, что могут присниться рубцы на его предплечьях, долго смотрела на огни своей роттердамской люстры с золотым дождем, пока глаза не закрывались от усталости.
Герд каждый день предпринимал попытки наладить прежние отношения, но преуспел так же мало, как и ее остальные друзья, которые потихоньку уже начинали за нее опасаться, однако время было упущено. Юдит ушла во внутреннюю эмиграцию, где с дрожью и страхом ожидала последующих атак Ханнеса, в постоянной готовности и неукротимой волей не поддаваться и не обращать на них внимания до самой смерти.
В эти дни Ханнес звонил ей и оставлял сообщения на мобилбокс не чаще одного раза в день, как правило во второй половине дня и, к счастью, никогда по ночам. За пару секунд Юдит удаляла его сообщения, не читая. Если он не изменит своему ритуальному правилу — каждый день посылать ей небольшие сообщения на крохотную сим-карту бездушного мобильного телефона, — о содержании которых она и знать не желала, то ее жизнь скоро вернется в обычное русло. Вот тогда-то Юдит вернется к друзьям и семье и скажет: я снова с вами, а то, что было, — всего лишь кризис. Да и что тут удивительного — жара, стресс, ну, вы знаете. А они ответят: как хорошо, Юдит, что ты вернулась. А теперь позволь себе небольшой отпуск, чтобы хорошенько отдохнуть. Тебе больше нечего опасаться. Мы все на твоей стороне!
До этого дня было еще далеко, Юдит все еще двигалась на ощупь в узком темном туннеле, однако первые тонкие лучи света уже пробивались, и когда ее ненадолго охватила эйфория, она решилась в конце августа предпринять ознакомительную недельную поездку в Амстердам — первое путешествие под чистым и свободным небом. Там она могла пожить у друзей, которые ничего не знали о Ханнесе. Самое большее, что они могли узнать, — это что какой-то зацикленный на ней чудик каждый день посылает ей какую-то хрень на мобилбокс.
Прошел еще день. В то утро Юдит была слишком легкомысленной и, просматривая деловую почту, вскрыла неподписанный конверт. Поняв, от кого он, она пережила шок и сделала вторую ошибку: прочитала письмо, строку за строкой, до последней точки.
Текст был написан в протокольном стиле и звучал обманчиво по-деловому: двенадцатого августа, в семь часов прозвенит ее радиобудильник. Однако его стрелки будут показывать без шести минут семь. Часы продолжат идти, но правильное время знает только он. Она принимает душ — приятно чувствовать, как прохладная вода сбегает по нежному мягкому телу. Она не может не думать о нем. А он о ней, всегда.
Семь часов сорок три минуты. Юдит выходит из дома. В нежно-зеленом обтягивающем летнем платье. Золотистые волосы имитируют искусственный беспорядок на голове. На вид ей лет двадцать. Самая красивая женщина на свете. Однако лицо слишком серьезное и опечаленное. Ей не хватает его. Она по нему скучает.
Семь часов пятьдесят семь минут. Юдит открывает магазин светильников, сумка соскальзывает с ее тонких плеч. Она рассеяна, сумбурные действия приводят ее в волнение. Она не может сосредоточиться на работе. Думает о нем. Он — о ней, все время.
Двенадцать часов четырнадцать минут. Она выходит из магазина, смотрит налево, потом направо. Нет ли его поблизости? А он так близко. Она может ухватить его за руку. Он любит ее больше всего на свете. Она его тоже, определенно. Определенно. Определенно. Определенно.
Двенадцать часов двадцать минут. Юдит заходит в сберкассу. Чтобы снять деньги? Он мог бы дать ей свои. Ему не нужны деньги, ему нужна только любовь.
Двенадцать часов двадцать семь минут. Она выходит из сберкассы. Он посылает ей воздушный поцелуй. Она чувствует его близость, ощущает его дыхание, ищет его. Она сбита с толку.
Двенадцать часов тридцать пять минут. Юдит снова исчезает в своем магазине. Он делает ей знаки. Она его не видит, но знает, что он неподалеку. Он ее охраняет. Он не позволяет никакому злу приблизиться к ней.
Семнадцать часов десять минут. Она выходит из магазина. Терпеливое ожидание вознаграждено. Терпение всегда вознаграждается. Терпение и верность — эссенция бытия, ими удобряется любовь. Интересно, на сей раз она пошла другим путем — по Гольдшлагштрассе, Танненгассе, Хюттельдорферштрассе. Она оборачивается и смотрит, не идет ли он за ней. Он чувствует ее запах. Она думает о нем. Он — о ней, постоянно.
Семнадцать часов двадцать три минуты. Юдит входит в бюро путешествий. Она хочет его удивить? Еще одна Венеция? Она любит его, это точно. Он ее — больше всего на свете.
Семнадцать часов сорок две минуты. Она выходит из бюро путешествий. Улыбается, радуется. Она думает о нем. Она его любит. Досадно. Досадно. Досадно. Сейчас он должен отвлечься на пару минут. И она отправится домой без него. Теперь и он заходит в то же самое бюро путешествий…
Восемнадцать часов. На этом дневные записи заканчиваются. Любовь связывает их друг с другом. Вечность спаяет их еще крепче. Она его свет, а он ее тень. Оба они не смогут больше существовать поодиночке. Когда она дышит, то дышит и он. Он будет караулить. Он будет вдыхать ее близость. Он рад. Он рад. Он рад, что они поедут в Амстердам вдвоем.
Бьянка: вам плохо, госпожа начальница? Юдит: нет, только кровообращение. Бьянка: не хотите глотнуть «Ред булл»? Я всегда пью его, когда меня крутит. Юдит сидела, глубоко погрузившись в офисное кресло, и тупо смотрела на комок белой бумаги в мусорной корзине. Письма, которое она только что прочла, там не было. Человека, который его написал, тоже не было. Вычеркнуто, стерто. Забыто. Сожжено. А пепел развеян по ветру.
— А может, все это из-за вашего бывшего дружка? — спросила Бьянка.
Юдит выпрямилась и удивленно посмотрела на ученицу. Бьянка: он все еще докучает вам, так ведь? Юдит: да, так. Бьянка: до некоторых туго доходит. Юдит: он за мной следит. Знает все, что я делаю. Бьянка: да ну? Вот ведь суперзлыдень. Как призрак.
Юдит: Бьянка? Бьянка: да, госпожа начальница? Юдит: если вам не трудно, не могли бы вы проводить меня домой? Бьянка: конечно, мне это совсем не трудно. А если мы его встретим, то скажем, чтобы отвалил. Некоторые понимаю только такой язык. Она показала Юдит поднятый средний палец.
— Я поднимусь с вами на лифте. Для уверенности. Однажды смотрела фильм, там тип поджидал жертву в лифте, поднялся с ней на верхний этаж и придушил красным галстуком, — сказала Бьянка.
— Потрясающий фильм, — поддержала ее Юдит.
Только она до некоторой степени отдохнула от слежки, и вот опять ужасный пластиковый пакет на дверной ручке. Юдит в страхе отпрянула и вцепилась в руку Бьянки.
— Думаю, мне надо побыть с вами какое-то время, пока не успокоитесь, госпожа начальница, — решила Бьянка. — Мы могли бы заказать суши.
Она: да. Бьянка: хотите, я посмотрю, что в пакете? Она: нет, не хочу даже знать. Бьянка: может, это просто реклама, а вы разволновались без причины. Она: мне не интересно, что там. Бьянка: но вам же не безразлично. У вас вид, будто вы на взводе, честно.
Бьянка пробыла с Юдит несколько часов. Ее присутствие пошло Юдит на пользу. Она перепробовала все тени для век, тушь для ресниц и лаки для ногтей, устроила небольшой показ мод из гардероба Юдит и получила в подарок три майки с короткими рукавами и платье, швы которого в верхней части туловища девушки едва ли выдержат больше трех ближайших обедов.
— Он не серийный убийца, нет, — утешала Бьянка свою начальницу, наблюдавшую, как она поглощает суши. — Когда с ним говорят по-хорошему, он супермилый. И мухи не обидит. Просто по уши втрескался в вас, и у него поехала крыша. Рано или поздно он испарится.
Юдит: ты думаешь? Бьянка: вы с ним спали? Она: да, ясное дело. Бьянка: вот этого не надо было делать. Теперь он точно только об этом и думает. Она: Бьянка, я бы хотела, чтобы ты, чтобы вы… Бьянка: говорите со мной на «ты», госпожа начальница, мои друзья все говорят мне «ты». Она: спасибо, Бьянка. Ты не могла бы взглянуть, что там в пакете, который висит на двери?
Бьянка извлекла из пакета письмо и маленькую коробочку.
— Тут нарисовано сердце. Мне прочесть?
Юдит сжала зубы и кивнула. Бьянка начала читать: «Любимая, почему ты не прослушиваешь сообщения на автоответчик? Как там наши розы? Они еще не завяли? Ты, наверное, давно разгадала загадку. Она была несложной. Я послал тебе недостающую часть. Пусть лучше она будет у тебя. Теперь я окончательно исчезну. Честное слово! Да, ты свободна, любимая! Твой Ханнес».
Бьянка потрясла коробочку. Камушки или нечто подобное, решила она. На крышке было написано: «Вопрос: что общего у этих роз? Ответ: у них нет…» Бьянка открыла коробочку и прокричала:
— Шипов!
— Шипов, — выдохнула Юдит.
— Вам плохо, госпожа начальница? — спросила Бьянка.
Юдит начала учащенно всхлипывать. «Шипов» — перед ее глазами сразу всплыла картина его расцарапанных рук.
— Я могу остаться с вами на ночь, если хотите, госпожа начальница.
фаза
Прошло три недели. Пятьсот часов. За это время Юдит восемнадцать раз дошла пешком до магазина. Двадцать четыре раза открывала ворота во двор, дверь квартиры, столько же раз входила в квартиру, закрывала дверь на защелку, тщательно осматривала террасу, заглядывала под кровать и не забывала каждый раз заглянуть в платяной шкаф.
Три недели. Для Юдит — тысяча преодолений, потребовавших удвоенных усилий. Тысячу раз ситуация требовала прыгнуть выше головы и более того — выше его невидимой головы. Двадцать с лишним раз опускать жалюзи, раздеваться, заходить в кабину душа, выходить из душа, еще раз заглядывать под кровать, под покрывало, прощупывать подголовник. Ложиться. Закрывать глаза. Машина для варки кофе! Приходилось вскакивать и бежать в кухню. Как там машина для варки кофе? На том ли месте? Не стояла ли она раньше чуть левее?
Три недели. Двадцать восемь сверхурочных часов для соглядатайши Бьянки. Аннулирование путевки в Амстердам. Отказ от присутствия на крещении новорожденной племянницы (назвали Вероникой, четыре кило двадцать граммов, родилась здоровой. Хеди чувствует себя нормально, Али счастлив. По крайней мере, Али). Визит в полицейский участок: он вас бил? — Нет. Он вам угрожал? — Тоже нет. Он вас преследует? Да? Ясно, типичный сталкинг. [5]У нас строгие законы. Что вы можете о нем сообщить? Какие обвинения у вас против него? Шипы? Вот как. Письмо — очень хорошо. Где оно? — Выбросила. — Это плохо. Очень плохо. Следующее письмо, пожалуйста, поднимите и принесите нам.
Три недели. Ни звонка, ни эсэмэски, ни письма по электронной почте, ни обычного письма. Ни роз, ни шипов. Бьянка: он прекратил все попытки, спорим? Юдит: но где-то же он должен быть. Бьянка: где-то наверняка. Главное, что не здесь, начальница. Или я чего-то не понимаю?
В первую пятницу сентября уходящее лето на прощание выдало жаркую, душную погоду. В этот день в три часа пополудни в торговом зале ей протянула руку бледная, боящаяся света женщина, лицо которой показалось Юдит знакомым.
— Гудрун Вольфф, — представилась она, — простите за то, что помешала вам, но, может, вы оказали бы нам помощь? Мы озабочены, фрау Ферстль и я, и подумали… Мы знакомы? — хотела спросить Юдит. Однако ее опасение подтвердилось в следующую же секунду, и оно было столь ужасным, что у нее пропал голос. Эту женщину она видела в тот день в баре «Феникс» и кивнула ей. Это была одна из тех двух коллег Ханнеса.
— Мы обеспокоены состоянием господина Бергталера. Вот уже несколько недель он не появляется в бюро. И не дает о себе знать. А сегодня…
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |