Автор: шахматная лошадка 17 страница

***

Створка окна с низким скрипом отворилась, и в комнату ворвалось стылое дыхание хмурого сентябрьского утра. Джин поёжилась, натягивая одеяло повыше, но в следующую секунду сон её окончательно покинул, и она скатилась с кровати, выхватывая из-под подушки палочку. На подоконнике сидел филин. И внимательно смотрел на встрёпанную девушку.
- Сулла! - голос прозвучал хрипло - то ли от пережитого только что страха, то ли просто после сна.
Филин встрепенулся, расправив на мгновенье пёстрые крылья, и, клацая внушительными когтями, переступил по подоконнику. На груди у него что-то болталось. Джин приблизилась и обнаружила бархатный мешочек - тот самый, в котором хранилась подаренная Малфою астролябия. "Долго же он ждал, чтобы её вернуть!" Первые несколько дней после их выпускного она ожидала чего-то подобного, но сейчас эта детская выходка её одновременно разозлила и расстроила. Сулла ещё раз красноречиво выпятил грудь, и Джин сняла с него груз. Портключа в мешочке не оказалось. Ей на ладонь выпал ажурный серебряный браслет, изображающий согнутую кольцом рябиновую веточку с пятью ягодками из сердолика. Он настолько идеально подходил к серёжкам, которые Поппи вручила ей в прошлом году, что, казалось, их выполнил один и тот же мастер. В ноябре, во время той неудачной поездки в Лондон, Джин купила себе серьги попроще, чтобы носить их постоянно, а подарок Поппи надевала всего несколько раз - перед Сортировкой, в Рождество и на выпускной. Каким образом Малфой умудрился их разглядеть и так хорошо запомнить?
- А ну-ка стоять! - скомандовала она Сулле, который развернулся было на подоконнике, явно готовясь улететь. - Прости, птичка, - искренне извинилась она, убирая браслет обратно в мешочек и вешая его на шею филина, - но я не могу это принять.
Сулла возмущённо ухнул, угрожающе щёлкнув клювом в дюйме от её пальцев, и снова захлопал крыльями. Его недовольство можно было понять - филин явно летел всю ночь, чтобы специально доставить подарок рано утром.
- Ты можешь остаться и отдохнуть в Совиной башне, - предложила Джин немного заискивающе.
Филин кинул на неё презрительный взгляд и перелетел с подоконника на перила террасы. Джин тоже вышла наружу. Ей было стыдно.
- Подожди! Я хотя бы поесть тебе принесу…
Издав раздражённый фыркающий звук, Сулла сорвался с перил. Сквозь переплетение живой изгороди Джин наблюдала, как он тяжело набирает высоту, поднимаясь над теплицами. Вскоре он совсем потерялся на фоне низкого серого неба, а может нырнул в облако. Джин тяжело вздохнула. Подумать только - её впервые с тех пор, как ей исполнилось одиннадцать, поздравили с днём рожденья без напоминания. У всех Уизли была патологически плохая память на числа, а Гарри вообще первый месяц каждого учебного года пребывал в эйфорическом состоянии свободы от Дурслей и мало что вокруг себя замечал. Сначала она аккуратно намекала Джинни и к вечеру лицезрела две виноватые физиономии своих лучших друзей и полные горсти невесть откуда раздобытых шоколадных лягушек. Затем вообще перестала напоминать. Виноватые физиономии со сладкими подношениями стали появляться одновременно с первым снегом, когда Рон, Гарри и Джинни спохватывались, что "Гермиона вроде бы родилась где-то в начале осени". В год поступления в Академию она умудрилась сама забыть про свой день рожденья. А когда вспомнила - с облегчением поняла, что время детских обид на то, что её не поздравили, незаметно прошло. Но сейчас, получив от Малфоя неожиданный подарок, Джин вновь открыла для себя, насколько это здорово - когда находится кто-то, кто помнит. И тем неприятнее ей было думать о том, как она невежливо обошлась с Малфоем и с Суллой. Конечно, она не могла принять браслет, но и отправить его обратно так, без единого слова…
Вернувшись в комнату, она решительно захлопнула окно и щёлкнула задвижкой. А потом залезла под одеяло и свернулась калачиком, пытаясь согреться. "Ну и провались этот Малфой вместе со своей наглой птицей…"

***

Через несколько дней наглая птица приземлилась прямо на профессорский стол во время завтрака, заставив Джин немедленно пожалеть, что она поддалась на уговоры Поппи и согласилась поесть вместе со всеми в Большом зале. Потому что Сулла был не из тех почтовых птиц, которые тихо и деликатно исполняют своё поручение. Даже если бы он попытался не привлекать к себе внимания, всё равно бы ему это не удалось - с размахом крыльев равным практически двум ярдам. Но Сулла и не пытался. Он спикировал из-под зачарованного потолка прямо в тарелку к Джин, обратив на себя взгляды всех присутствовавших. И замер перед ней, гипнотизируя своим мрачным обвиняющим взглядом. На этот раз к уже знакомому мешочку был прикреплен свёрнутый в трубочку кусок пергамента. Отцепив и развернув его, Джин прочитала короткую записку от Малфоя:
"Найтли!
Может ты не поняла сразу - с днём рожденья. Браслет был сделан специально для тебя, но если он так не понравился, то я дарю тебе моего филина. Выбирай.
P.S. Сулла терпеть не может жить с другими совами, так что лучше посели его у себя. И ещё у него аллергия на "Совиную радость". Зато он любит полусолёный грюйер и острый мюнстер".
- А чеддер тебя не устроит, птичка? - поинтересовалась Джин, испепелив пергамент. Сулла обиженно отвернулся. - Проще надо быть.
Поппи покосилась на неё с таким выражением, как будто собиралась пощупать ей лоб, но ничего не сказала. Джин со вздохом отодвинула тарелку - после того, как Сулла в ней потоптался, завтракать ей расхотелось. Тем более, что наиболее любопытные зрители продолжали следить за нею и странным поведением малфоевского филина, которого, несомненно, узнали многие. В их числе была и Нарцисса.
- Пойдём, Сулла, писать ответ твоему тупому, самодовольному, эгоистичному и безмозглому хозяину, - скомандовала Джин филину, и тот перелетел к ней на плечо и вцепился в него когтями. - Больно же! - прикрикнула она на птицу, заставляя слегка ослабить хватку.
Но, даже со втянутыми когтями, балансирующее на её плече восьмифунтовое надменное чудовище здорово мешало. А уж соваться с филином в тесный коридор со скользкими плитами, начинавшийся за "профессорской" дверью, нечего было и думать. И, проклиная Малфоя с его дурацкими шуточками, Джин двинулась по проходу между хаффлпаффским и гриффиндорским столами.
- Джин, Джин, покажи птичку! - восторженно запищала Эмми Вейнс, немедленно вскочившая со своего места и кинувшаяся девушке наперерез. - Ух, какой красивый! Можно я его поглажу?
Джин не успела ещё ничего ответить, как девочка уже потянулась к Сулле. Тот предостерегающе клацнул острым клювом и переступил с ноги на ногу, вновь выпуская когти.
- Наверное не стоит, Эмми, - неуверенно начала Джин, отдирая от мантии мохнатую лапу. - Он не очень-то дружелюбный…
- Мы тоже хотим! - вслед за Эмми к ней подбежали Лили, Тави и ещё какая-то девочка с Хаффлпаффа.
"Отлично, мы сорвали завтрак!" - обречённо подумала Джин, опасаясь смотреть в сторону профессорского стола.
- Сулла, веди себя прилично! - велела она, заставляя птицу перебраться себе на руку. - Или не видать тебе грюйера как своих ушей.
Филин с независимым видом повёл упомянутыми ушами, но подставил голову под детские ладони.
- Какой большо-о-ой, - восхищённо протянула Лили и, почесав его за ухом, как кошку, вернулась к своему столу.
- Подумаешь, - тут же сказал Сириус. - Это Циссиного жениха филин, я его летом видел. И кормил мышами. Живыми.
Последнее уточнение было явно сделано ради того, чтобы произвести впечатление определённого рода на девчонок. Но вместо того, чтобы издать возмущённый писк или выдать какую-нибудь другую ожидаемую реакцию, Лили насмешливо спросила:
- Кого кормил - жениха?
Сириус побагровел, а Джеймс рядом с ним одобрительно фыркнул, а потом не выдержал и рассмеялся. Джин смотрела во все глаза, как он хохочет, запрокидывая лохматую голову, и не знала, в каком она мире. Это был Гарри, вылитый Гарри, хотя он редко смеялся так беззаботно, но сейчас сходство было таким огромным, что ей показалось - она сходит с ума. Может быть никогда не было никакой Гермионы Грейнджер? Может быть безумная Джин Найтли, или как там её звали, действительно аппарировала из какого-нибудь горящего дома, а остальное - плоды её бурной фантазии, наложившиеся на настоящих людей и обстоятельства этой реальности? Не было никакого Гарри - только Джеймс, никакого Рона - только Фабз, никакого профессора Снейпа - только нелюдимый подросток с её факультета… Не было, не было никакого Волдеморта, и Знак Мрака на руке Малфоя ей померещился, и Алиса Лонгботтом когда-нибудь будет провожать с платформы "9 3/4" своих детей, как она мечтала - мальчика и девочку. На мгновенье Джин поверила в это всей душой, потому что ей страстно захотелось, чтобы на самом деле ничего не было.
- Джин?
Она слабо улыбнулась, поворачиваясь к подошедшему Фабзу. "Сколько ж ты простояла соляным столбом посреди Большого зала, если он успел встревожиться?"
- Всё нормально, просто задумалась, - она тряхнула головой, пытаясь вновь вернуть чувство реальности. - Что ты говорил?
- Спросил, откуда птица, - ответил он, глядя на неё с лёгким подозрением.
"Уже подумывает, не пора ли сдавать тебя в Мунго…" - услужливо подсказал внутренний голос.
- Подарок прислали, - туманно объяснила она, надеясь, что Фабз не узнал Суллу.
Весной, когда они с Малфоем заключили мир, Джин имела возможность убедиться, что люди, которых она про себя осторожно называла "мои новые знакомые" или "приятели", действительно были ей настоящими друзьями. Казалось бы, в её жизни ничего не поменялось, продолжалась всё та же круговерть - занятия, библиотека, лаборатория, отбой - в которой не было места для общения с Малфоем. Но Поппи, Алиса, а затем и Фабиан с Андромедой умудрились догадаться о наступившем потеплении в их отношениях. И если Поппи имела возможность наблюдать, как "слизеринский принц" постоянно является в больничное крыло вечером, чтобы проводить Джин до гостиной, Алиса могла что-нибудь заметить во время их совместных занятий, а Андромеда - услышать что-то от сестёр, то ход рассуждений Фабза, приведших его к тому же выводу, так и остался тайной. Зато совершенно предсказуемым оказалось его недовольство по поводу того, что Джин обнаружила в Малфое что-то хорошее. И теперь он, конечно же, не обрадовался бы, узнав, что тот составил ему конкуренцию даже в поздравлении Джин с днём рожденья. Впрочем, мало что могло сравниться с расцветшей экзотическими орхидеями Дракучей Ивой - волшебное хулиганство, за которое Фабзу всю эту неделю предстояли отработки с Филчем.
- Ты с ним поосторожней! - посоветовал Фабз, с подозрением оглядывая Суллу. - Сущий уголовник, с первого взгляда видно.
Филин покосился презрительно и кошачьим движением почесался о голову Джин, демонстрируя, кто здесь третий лишний.
- Лети-ка ты сам! - приказала она решительно и подбросила Суллу в воздух. Тот, ухнув, расправил крылья и начал наматывать круги под потолком, явно давая понять, что никуда не торопится. - Прости, Фабз, но мне придётся пойти с ним. А то мы и так устроили тут цирк.
И она заторопилась к выходу, сопровождаемая парящим над головой филином.

***

- Малфой! - вслух прочитала Джин многообещающее начало своего послания, надеясь, что это сдвинет её с мёртвой точки.
Прошёл уже почти час с тех пор, как она села за письмо, но дальше первого слова дело не шло. Сулла, как изваяние, застыл на подоконнике и, кажется, заснул. Но, услышав её голос, встрепенулся и поглядел с ленивым интересом.
"Спасибо за браслет, - вывела она наконец следующую строчку. Конечно, оставить себе Суллу было заманчивой идеей. Независимый и вредный, он напомнил ей Косолапуса, которого Джин, поступив в Академию, оставила жить у родителей - слишком мало времени она проводила дома, чтобы уделять коту достаточно внимания. А мама с папой баловали и без того капризное чудище в четыре руки, только что грюйером не кормили… Нет, Сулла должен был отправиться обратно к Малфою! - Я принимаю его не из-за твоей нелепой попытки шантажа, а потому…"
…потому, что он очень красивый? Потому, что сам Малфой в своё время принял её подарок? Потому, что ей было приятно, что он отправил Суллу в такую даль ради того, чтобы тот разбудил её утром в день рождения? Или потому, что это был не просто подарок и не просто поздравление, а знак, что у них снова мир?
Джин вновь взмахнула палочкой, стирая чернила с листа. И заново написала: "Малфой!" Сулла обречённо покрутил головой и опять закрыл глаза.

Глава 25.
Обернувшись на звук открывшейся двери, Джин обнаружила на пороге лаборатории Нарциссу, как всегда безупречную и красивую. И кипящую нешуточной яростью. "Надо было запереться", - запоздало подумала Джин, не ожидая от предстоящего разговора ничего хорошего. И Нарцисса оправдала это предчувствие.
- Найтли! - начала она сразу на повышенных тонах, и Джин вздрогнула. Но не от раздражения в голосе Нарциссы, а от того, какой непривычной ей вдруг показалась "её" фамилия. Никто не называл её так, кроме… - Объясни мне, о чём вы переписываетесь с Люциусом! И не надо мне врать! - она возвысила голос, не давая Джин вступить в беседу. - Я сегодня видела его птицу, которая опять летела сюда.
Безличное "птица" резануло слух. Сулла был таким же участником переписки, как и они с Малфоем, он был не просто гонцом, но посредником: настойчиво требовал ответа и пристально следил за его написанием, выпрашивал у Джин внимания к своей персоне и ласки… Но в речи Нарциссы было и другое слово, к которому можно было прицепиться.
- Врать?! - возмущение Джин было совершенно искренним. - Кто дал тебе право сюда врываться, оскорблять меня, да ещё и отчёта требовать?
- Вот это даёт мне все права! - выпалила Нарцисса, тыча ей в лицо кольцом на пальце.
- Это, возможно, даёт тебе право беседовать в таком тоне со своим женихом, но не со мной. Спрашивай его.
- Я спрашиваю тебя. С чего это вы завели переписку?
"Ах, если б я знала ответ на твой вопрос, Цисси, дорогая…"
Переписка завелась как-то сама по себе. И уж во всяком случае не Джин была в этом виновата. Она всего лишь попросила Малфоя думать головой, прежде, чем посылать к ней своего заметного филина. Тот извинился за то, что сделал её мишенью общественного внимания, и обещал, что впредь Сулла будет приносить письма прямо в больничное крыло и только в ночное время. Джин ответила, что никакого "впредь" не планируется, поэтому нет нужды согласовывать детали. Малфой возразил, что наоборот - обговорить детали необходимо, потому что не хочет же она сделать их переписку достоянием всей школы? Вот тогда до Джин и дошло, что они уже состоят в переписке. Конечно, она пыталась её прекратить, но это можно было сделать лишь одним способом - оставить Суллу жить в Хогвартсе. Отослать же его без ответа было нереально, Малфой чётко проинструктировал своего фамилиара. И она сдалась, позволив себе это невинное удовольствие.
Малфой был таким же приятным корреспондентом, как и собеседником. А может и более приятным - так как был ещё осторожнее в выборе тем для "разговора" и никогда не пересекал грани. Он рассказывал Джин об Университете, о своём соседе по комнате, о прогулках по Парижу, поездке в Гримо, о престарелых тётушках… Джин в ответ писала о своих исследованиях в лаборатории, делилась беспокойством насчёт Снейпа, жаловалась на Суллу, развлекала его историями о проделках Мародёров и прочей хогвартской мелкоты и даже помогала с подбором библиографии для эссе. В общем, она не видела во всём этом совершенно ничего предосудительного - вплоть до сегодняшнего появления Нарциссы с претензиями. И только сейчас задумалась о том, что никогда не видела, чтобы Сулла прилетал к Нарциссе. Возможно, они обменивались письмами с помощью какой-то другой птицы, но… В переписке с чужим женихом и вправду было что-то нехорошее, какими бы невинными не были их отношения. А они не были совсем уж невинными, если вспомнить их прощание после выпускного.
Джин невольно покраснела и тут же разозлилась на своё смущение. Она не делала ничего плохого! Она вообще этого не хотела. И не собиралась оправдываться.
- У нас обычная дружеская переписка, Блэк. Не из-за чего так…
- Ты её прекратишь, - безапелляционно перебила её Нарцисса. - Или я найду способ вышвырнуть тебя из Хогвартса.
"Очень страшно, - издевательски прокомментировал внутренний голос. - У девочки бедная фантазия. Может сказать ей, что в этом случае ты отправишься учиться в Парижский Университет?" Эта мысль неожиданно показалась ей довольно привлекательной. Опять увидеть Париж… Пройтись по всем тем местам, которые так живо описывал Малфой в своих письмах, и показать ему те, что она помнила сама из той давней поездки с родителями. Выпить кофе с круасанами в маггловском уличном кафе. Покататься на катере, посидеть ночью над тёмной Сеной, снова встретить вместе рассвет… "И вообще, пытаться запугать гриффиндорца - гиблое дело, - подзуживающе добавил голос. - А ведь ты гриффиндорка, ещё не забыла?"
- Вперёд, - Джин пожала плечами, невольно скопировав фирменный малфоевский жест. - С интересом посмотрю, что у тебя получится.
- Найди себе жениха, Найтли! - с досадой выпалила Нарцисса и выскочила за дверь, оставив после себя аромат дорогих французских духов.
"Легко тебе говорить, Цисси", - скривилась Джин и мстительно распахнула окно, как будто хотела вместе с навязчивым запахом выгнать само воспоминание о только что состоявшемся визите.

***

Джин вернулась в свою комнату, когда за окном почти совсем стемнело и Сулла улетел на охоту. Он давно понял, что удовлетворять его гурманские запросы девушка не собирается, и заботился о себе сам. Джин зажгла светильник и села за стол, на котором лежало начатое утром письмо для Малфоя. Теперь, после разговора с Нарциссой, она не могла его закончить в том же лёгком стиле. И дело было совершенно не в том, что требование законной невесты оставить Малфоя в покое было справедливым. Всё было гораздо серьёзнее.
"Тебе не плевать на чувства Нарциссы? Мне - плевать", - звучал у неё в голове его голос.
Ей тоже было плевать. Изначально у неё не было предубеждения против младшей Блэк - потому, что, даже будучи слизеринкой и супругой одного из Упивающихся Смертью, она так и не получила метку, и потому, что не выдала Гарри. Но, понаблюдав за ней несколько месяцев, Джин убедилась, что от своей старшей сестры Нарцисса отличалась лишь апатичностью и отсутствием способностей к чему бы то ни было, что и делало её непригодной для службы Волдеморту. А все убеждения Беллатрис, ненависть к магглам и магглорождённым, чистокровный снобизм и презрение к людям не своего круга Нарцисса демонстрировала в полной мере.
Но личное мнение Джин в расчёт не шло. Важно было только одно - именно эта недалёкая, скучная, надменная девушка должна была стать женой Малфоя и матерью Драко. Того Драко, из-за стычки с которым Гарри не захотел быть распределённым на Слизерин. Того Драко, который на втором курсе напустил на него змею, из-за чего и выяснилось, что Гарри владеет парселтангом - умение, спасшее жизнь маленькой Джинни Уизли. Того самого Драко, который, став хозяином Старшей палочки, в конце концов "проиграл" её, что и решило исход последнего поединка с Волдемортом. В общем, будущее слишком сильно зависело от семейного счастья Люциуса и Нарциссы, а Малфой своими капризами ставил его под угрозу. И Джин ему радостно в этом подыгрывала, руководствуясь совершенно слизеринскими соображениями. Потому что ей было приятно с ним общаться. Не необходимо, не хотя бы полезно - просто приятно. И если раньше она могла отмахиваться от мысли о неправильности происходящего, убеждая себя, что от их переписки никому нет вреда, то теперь, когда оскорблённая невеста выразилась яснее некуда, нужно было прекратить общение с Малфоем немедленно.
И её малодушное нежелание лишиться их дружбы было далеко не самой главной проблемой. Джин предстояло пожертвовать будущей победе столько друзей, что истерика, случившаяся с ней первого сентября, когда она, зажимая себе рот руками, выла в коридоре за "профессорской" дверью, казалась самым логичным и естественным поведением. Наоборот, было странно, как она ещё умудрялась перешучиваться с Фабзом и радоваться письмам Алисы, подробно описывающей свои планы на "после Академии". Нет, Джин была полна решимости наконец вычеркнуть Малфоя из своей жизни, раз уж этого требовало дело. Сложностью являлась техническая сторона вопроса. Оставить его письмо без ответа означало присвоить себе Суллу. Смертельно обидеть Малфоя она уже пыталась, эффект продлился ровно три месяца. Можно было, конечно, придумать что-нибудь новенькое, но не было гарантии, что он второй раз поддастся её манипуляциям. Малфоя вообще было не так-то просто зацепить. По крайней мере, в последние месяцы их совместной учёбы он легко пресекал все её попытки поссориться, как будто видел Джин насквозь.
В её арсенале был только один беспроигрышный способ, и самое время было им воспользоваться, заткнув всех своих невидимых собеседников, которые на разные лады ужасались уже принятому решению. Не давая себе времени на раздумья, Джин стёрла с листка незаконченный рассказ о последней выходке Эмми Вейнс, и начала письмо заново.
Оно было готово как раз к появлению Суллы. Прикрепляя свиток к его ошейнику, Джин не удержалась и почесала ушастую голову. Филин охотно ответил на ласку, жмурясь и издавая довольное фырканье, как кошка.
- Прощай, Сулла, - выдавила наконец Джин и подтолкнула его к раскрытому окну. - Больше мы не увидимся.

***

Люциус не успел всего на час, а может и меньше. Их семейный лекарь до последнего сомневался в диагнозе и вызвал младшего Малфоя из Парижа слишком поздно. Драконовая оспа в двадцатом веке - более нелепую причину отойти в мир иной сложно было представить. Целитель Неббиш всё говорил, говорил, говорил - что симптомы поначалу были совершенно нетипичны, что он подозревал отравление, что вроде бы даже наблюдалось улучшение после приёма одного антидота - но Люциус был глух к его оправданиям. Не потому, что действительно считал Неббиша виноватым, нет, просто всё это больше не имело значения.
Ещё только вбежав в ворота Малфой-мэнора Люциус понял, что опоздал - настолько всё вокруг изменилось. Даже стройные белые колонны, казалось, потемнели и оплыли, как свечные огарки. Или это шалило зрение после двух подряд аппараций на большие расстояния? Уже зная, что спешить некуда, он всё же взлетел по лестнице на второй этаж и ворвался в спальню отца. И одно то, что Люциус вторгся сюда без зова и без доклада, красноречивее всего говорило о том, насколько всё не так.
Абраксас Малфой даже после смерти выглядел незыблемым. Воплощением власти и высшего закона для своей семьи. Люциус не имел понятия, что полагается делать, но просто приблизиться, взять за руку, попрощаться хотя бы так - казалось ему кощунством. Как будто это бы означало признать, что отец потерпел поражение. Поэтому он стоял перед ним, как перед живым, словно ожидая очередного распоряжения, без которого невозможно действовать дальше. А Неббиш всё объяснял, ссылался на каких-то светил колдомедицины, уверял, что опасности заразиться нет…
Стоило огромного труда убедить целителя, что Люциус действительно не нуждается в его помощи. Обещав непременно быть на похоронах, тот наконец оставил теперь ужеединственного Малфоя в его пустом огромном доме, который, казалось, умер вместе с отцом. Надо было действовать, но Люциус никак не мог сообразить, с чего начать. Поэтому он заперся в своей комнате и провёл там несколько часов в бездумном состоянии между явью и сном. А потом потребовал у эльфов кофе и написал Лорду. Ему было просто необходимо посоветоваться с кем-нибудь старшим и опытным. Но даже от самого факта, что он уже немножко преодолел сонное оцепенение осиротевшего Малфой-мэнора, ему добавилось решимости. И Люциус отправился в святая святых - отцовский кабинет. Дела Абраксаса Малфоя всегда были в идеальном порядке, сложность была лишь в том, что он никогда не посвящал в этот порядок сына. Поэтому Люциусу потребовался не один час, чтобы только начать вникать в систему, по которой отец сортировал документы. Но зато к тому моменту, как прилетела сова от Лорда, он самостоятельно разобрался с несколькими насущными вопросами: связался с поверенным отца, отправил запрос в Гринготтс, прояснил ситуацию с семейным кладбищенским участком и сочинил текст для некролога в "Пророке". Лорд в письме выразил соболезнования и изъявил желание присутствовать на похоронах. Также он дал несколько весьма дельных советов, воспользовавшись которыми Люциус здорово сэкономил время и усилия. Но невозможно было в один вечер объять необъятное, и он, набросав план дел на завтра, отправился к себе в спальню.
За окном, на перилах балкона, сидел обиженный нахохлившийся Сулла. Судя по всему, он уже был по ту сторону Ла-Манша в тот момент, когда Люциус аппарировал ему навстречу. Распахнув окно, он впустил филина в комнату. Тот устроился на подоконнике, но на движение Люциуса, хотевшего забрать письмо, отреагировал злым шипением и даже попытался тяпнуть его. Такое странное поведение было нетипично для него. Несмотря на своенравность и обидчивость, Сулла никогда не позволял себе настоящую агрессию. Он мог сколько угодно щёлкать своим угрожающим клювом и выпускать внушительные когти, но это всегда была лишь игра. Сейчас же Сулла на самом деле был полон решимости не отдавать ему послание Найтли. Магический контракт не позволил ему избавиться от письма или не прилететь к Люциусу вовсе, но, формально доставив почту адресату, он совершенно не собирался облегчать ему задачу. Кончился их короткий поединок тем, что, выведенный из себя неповиновением собственной птицы, Люциус наставил на него палочку. Сулла замер, пристально следя за хозяином жёлтыми немигающими глазищами. Люциус снял свёрнутый в трубочку пергамент с шеи филина и попытался, как обычно, ласково потрепать его по голове, но Сулла сердито увернулся из-под его руки и, не дожидаясь обычного угощения, вылетел в сад.
- Ну и лови мышей, истерик! - буркнул ему вслед Люциус, устраиваясь в кресле.
Он предвкушал несколько минут покоя и свободы от всего на свете - это ощущение дарили ему её письма. Казалось бы, Найтли, как и он сам, чаще всего писала ни о чём и была довольно сдержана во всём, что касалось чувств и истинных мыслей. Она никогда не делилась с ним своим отношением к тому или иному событию, обычно излагая лишь факты. Но даже эти осторожные, явно тщательно обдуманные послания содержали едва ли осознаваемые ею дружеский привет и неуловимую улыбку. Как будто сама Найтли в этот момент подходила к нему сзади, облокачиваясь на спинку его кресла, и через плечо читала написанные ею строчки.
"Малфой!
Я вдруг подумала, что тебе будет любопытно узнать один интересный факт о нашем родном факультете. Ты же теперь, к концу первого семестра, наверняка понял, что история магии, как и история вообще - очень ненадёжная наука. Она часто основывается на иллюзиях, которые кажутся тем крепче, чем больше народу в них верит. Развенчание легенд - очень неблагодарное занятие, удел одиночек и изгоев. Что ж, мне не привыкать.
Хотя даже немножко жалко снимать с тебя розовые очки, как знать - вдруг именно эта сказочка была особенно любима тобой с колыбели. Но, в конце концов, ты всегда можешь притвориться, что тебе померещилось, и продолжать верить в то, что Шляпа отправляет на Слизерин только чистокровных. А я знаю то, что знаю, и мне противно смотреть, как вам всем запудрили мозги.
Так вот: твой драгоценный хозяин, выпускник Слизерина, о чём он, разумеется, вам с гордостью поведал - полукровка, сын ведьмы и маггла. И звучное имя лорд Волдеморт придумано им самим, по-настоящему же его зовут Том Марволо Риддл, и это совсем несложно проверить. (Надеюсь, у тебя хватит ума не спрашивать у него лично - ему это точно не понравится.)
А чтобы ты не думал, что я всё это пишу исключительно для того, чтобы очернить твоего "лорда", я добавлю ещё одно имя в список нечистокровных студентов Слизерина. Джин Найтли. Да, мои родители - магглы, и я горжусь ими и своим происхождением. И в твоей утопической идеальной Британии (которую тебе всё равно не создать до тех пор, пока на острове остаётся хотя бы горстка людей, способных сопротивляться) мне и таким, как я, отводится место обслуги. Поэтому я никогда не присягну твоему хозяину, а он никогда не примет присягу от меня, так что зря ты только старался, расписывая мне "прекрасное новое будущее", которое мы построим вместе.
Мы разные, мы в разных лагерях и моё представление о будущем очень сильно отличается от твоего.
Береги себя,
Джин"
Первой мыслью, пришедшей к нему, едва он только, несколько раз перечитав письмо, убедился, что это не галлюцинация и не шутка, была: "Ну почему она рассказала об этомименно сегодня?!" Почему не вчера, когда он ещё был в беспечном Париже, не завтра, когда он преодолеет тоску и растерянность - почему сейчас, когда ему так плохо, когда он рассчитывал на привычное уже тепло и поддержку, которую давало само знание, что она где-то есть и иногда думает о нём?
Несмотря на издевательский, даже злобный тон послания, явно имевшего цель задеть посильнее, Люциус сразу и безоговорочно поверил во всё. Хотя бы потому, что, однажды решив узнать, с кем на курсе учился Лорд, окольными путями выяснил точный год его выпуска и не обнаружил в списке студентов никого по имени Волдеморт. Зато фамилия Риддл там действительно фигурировала, он хорошо запомнил её, так как упомянутый Риддл тоже был старостой Слизерина, и Люциус даже одно время планировал разыскать его и расспросить об однокурсниках. А уж наговаривать на себя ради злого розыгрыша не стал бы ни один чистокровный волшебник. И сейчас, перебирая в уме все их прошлые разговоры, он чем дальше тем сильнее убеждался, что Найтли действительно магглорождённая. Что она врала всё это время…
"Врала? Это когда же, например?" - он словно услышал её голос вживую. Да никогда. Точно так же, как никогда ему не врал Лорд. Это и не требовалось, достаточно было просто не развеивать чужих заблуждений и не выдать себя в мелочах. Лорд, со своим благородством, с трепетным уважением к традициям, с глубоким пониманием основ магии, не вызывал никаких сомнений. А Найтли была слишком необычная, чтобы её можно было мерять стандарной меркой, поэтому её чужеродность не казалась чем-то неправильным. Найтли - это Найтли, она отдельно, и этим объяснялись все её причуды и странности. "Так что ты сам радостно обманывался, признай уже это! И её кровь не имела никакого значения, когда она - живая, тёплая, покорная - была в твоих руках, когда позволяла называть себя "Джин", когда ответила на поцелуй…"
Осталось только понять, имело ли это значение сейчас. Что бы он сделал, войди Найтли в эту дверь? Согласись она, что их… дружба возможна, несмотря на то, что они "разные и в разных лагерях"? Стал бы он относиться к ней по-другому? Выгнал бы за ворота? Попросил бы помощи и поддержки? Люциус вдруг ясно увидел картинку: они вдвоём в бордовом кабинете, он за столом, Джин в кресле с книгой, шуршит перо по пергаменту, сухо тикают отцовские напольные часы, потрескивает светильник. Он не может разобрать почерк или просит её ещё раз сверить цифры, и она встаёт у него за спиной, опираясь одной рукой на стол, и близоруко щурится, и у неё почему-то длинные волосы, которые всё время норовят свеситься вниз, и она без конца поправляет одну самую непокорную прядь, но та постоянно выскальзывает, каждый раз задевая его щёку, щекочет, отвлекает, загораживает документы, и он понимает, что ему уже давно нет никакого дела до непонятного места в бумагах, он думает только о том, как близко к нему стоит она - друг? жена?
Да, наверное сейчас было уже совершенно неважно, что Джин - магглорождённая. Она просто была единственной в своём роде. Одна из самых сильных учениц его выпуска, талантливая, умная, начитанная - она могла бы занять достаточно высокий пост в Министерстве, если бы продолжила своё образование. Такой женой можно бы было гордиться, и вместе они бы добились многого. Кто сказал, что их представления о будущем так уж различаются? Может быть, сумев договориться, они бы смогли разработать новый законопроект, который бы учёл интересы магглорождённых?
Но тут он ступал на неверную почву. Планы Лорда не предусматривали никаких изменений в этой области. А сам Лорд был достаточно жёстким в том, что касалось воплощения его идей о новом государственном порядке. Было очевидно, что он обдумал в них каждую деталь задолго до знакомства с Люциусом, что посвятил этому не один год серьёзных исследований и теперь у него был только один путь - вперёд, к достижению мечты своей жизни. Вставать на этом пути было не только бессмысленно, но и опасно. Может быть Найтли и преувеличивала грядущие ужасы, хотя теперь, когда выяснилось, что она действительно знает о Лорде больше, чем можно было ожидать, Люциус допускал, что она может оказаться права и в этом. Но что его "хозяин" использует силовые методы воздействия на тех, кто осмеливается ему мешать, он уже имел возможность убедиться самостоятельно. Взять хотя бы тех самых загадочных "министерских друзей", каким-то образом добившихся снятия антиаппарационного барьера с Хогсмида. Люциус точно знал, что Лорд оказывал на них нешуточное давление, потому что как-то случайно стал свидетелем довольно напряжённого разговора через каминную сеть, в котором даже прозвучало несколько завуалированных, но, тем не менее, совершенно однозначных угроз. Носителям же меток и угрожать было не надо, они и без дополнительных средств убеждения были подконтрольны Лорду. Поэтому нечего было и думать о том, чтобы в угоду Найтли вносить изменения в будущее устройство магической Британии. А принять порядок, который собиралась установить их организация, она бы никогда не согласилась, теперь он это ясно понимал. Это был тупик.
Люциусу было не суждено вырваться из предопределённого хода событий, сколько бы он не воображал, что властен что-то изменить. Так что Найтли могла быть спокойна - она добилась своим письмом, чего хотела. Он больше не собирался оскорблять её своим настойчивым вниманием, от которого ей так не терпелось избавиться. Пусть обсуждает диапазон температур, которые должен выдерживать её новый котёл, с Прюэттом. Он наверняка посоветует что-нибудь толковое. И уж он, конечно же, замечательный друг, с которым у Найтли полное взаимопонимание. Он даже, возможно, с самого начала знал, что она - магглорождённая, и для него это, разумеется, не имеет никакого значения, там вся семейка такая - магглолюбы, как на подбор. И хаффлпаффцы - теперь было понятно, почему она свела дружбу именно с этой компанией. Собственный факультет сразу же был признан сборищем снобов, "совсем спятивших со своей чистокровностью", так, кажется, она любила повторять… Подумать только, это ей было жалко потраченного на Люциуса времени? А сколько он потратил, пытаясь сделать сносным её существование среди людей, которых она про себя презирала! И за что? За то, что они всего лишь ценили свои традиции и сохраняли их от пришлых чужаков?
Люциус как никогда был близок к тому, чтобы швырнуть что-нибудь в стену, но под рукой не оказалось ничего подходящего. К тому же это было нелепо - так расстраиваться из-за жалкого письма предубеждённой девчонки, вообразившей неизвестно что, испугавшейся обычной переписки так, как будто он уже предложил ей руку и сердце. И выбравшей именно этот момент, когда ему и без того тяжело, когда за стеной лежит тело его отца, а он остался совершенно один…
- К вам гостья, мистер Малфой, сэр, - пропищал появившийся в комнате эльф, и Люциус вскочил с кресла.
Ему вдруг пришло в голову, что Найтли могла пожалеть о том, что написала. О том, что сделала это именно в таком тоне. И прийти, чтобы объяснить - и свою скрытность раньше, и свою жестокость сейчас, и спросить - действительно ли их мир закончился или ещё можно что-то поправить… Люциус, старательно замедляя порывистый шаг, достиг лестницы и увидел внизу, посреди холла, женскую фигуру, закутанную в глухой дорожный плащ с капюшоном. И даже до того, как гостья скинула его в протянутые руки эльфа и покрутилась перед огромным зеркалом, оправляя свою мантию и причёску, он уже понял, что лимит отведённых ему чудес был исчерпан ещё тем поцелуем после выпускного.
- Люци, милый! - воскликнула девушка, грациозно простирая тонкие руки ему навстречу. - Как ты тут? Тебе очень плохо?
"Очень, - подумал он про себя, спускаясь к своей невесте. - Мне очень плохо".

Дата добавления: 2015-11-04