Глава 19
Сейчас все спокойно, мы едем на восток, и молодой в лесу давно забыт. Наверное, сейчас уже вовсю рассекает на тракторе. Я смотрю на проходящих мимо парней из Блэкберна и вспоминаю тот случай несколько лет назад, когда мы напали там на один клуб. Мы уезжали на поезде, и после небольшой стычки на вокзале после матча мы отправились в Лондон — так по крайней мере думали полисы. Но через десять минут была остановка, мы вылезли, попили пива и сели на поезд в обратном направлении. Оказалось довольно просто рассредоточиться, чтобы потом снова собраться в одном пабе. Это был грязный кабак, примерно десяток клиентов не слишком респектабельного вида сидели в нем, уткнувшись в свою выпивку. Хозяину было наплевать, кого он обслуживает — кокни или паки, ведь это означало деньги, мы понимали, что он не станет звонить полисам, чтобы те лишили его выгодных посетителей. Иными словами, ему было по хую, и мы пили в мире и согласии, а потом поехали в клуб, о котором заранее разузнал Харрис. Нас было примерно пятьдесят рыл, и для клуба было, в общем-то, немного рано, но мы знали, что кто-то там обязательно будет — ведь там собиралась их фирма.
Мы позволили себе не платить при входе. Фэйслифт вальнул одного секьюрити, а Харрис в комбинации с Черным Джоном — другого. Остальные разнесли такую красивую большую витрину, приветливо кивнули девушке, сидевшей за кассовым аппаратом, поинтересовались, сколько она берет за минет, потом по коридору проследовали прямо на танцпол. Там мы принялись валить всех, кто попадал под руку, и скоро мы добрались и до «Блэкберна». Это была неплохая дискотека с приличной светомузыкой, и когда началось какое-то совсем уж зажигательное техно, весь местный люд кинулся отплясывать. Экстази, правда, нам вовсе не потребовалось Парни «Блэкберна» выглядели вполне прилично, и их было почти столько же, сколько нас. Конечно, мы не могли там долго оставаться — ведь нас ждал лондонский поезд, и мы рассчитывали на внезапность. Харрис глянул на часы и прыгнул на кого-то, дав тем самым сигнал к началу операции. Наверное, они просто офигели, когда увидели нас. Представляете — вы сидите и расслабляетесь, и тут вдруг откуда ни возьмись возникает моб «Челси». Нам нужно было сделать все быстро и сразу ехать на вокзал.
Это было просто охуенно — музыка продолжала греметь, огни — сверкать, и завалив несколько ближайших уродов, мы залетели в бар, где все эти жирные пидоры бухали. Большинство из них были в слюни, и хоть они и остались стоять, шансов у них не было. Все у нас было под контролем. Мы разгромили бар, забрали кассу, а Харрис даже пустил слезоточивый газ, когда мы сваливали. Это была красивая операция, и результат неплохой, но не всегда все идет по плану. На вокзале был паб, в котором сидели местные, и какие-то сопляки предупредили их о нашем возвращении. Калдыри выскочили наружу, и по всему вокзалу завязался махач. У кого-то остались синяки и шрамы на память, но в целом ничего серьезного — просто еще один веселый субботний вечерок и еще один обычный субботний махач. Тут появились полисы, дав тем самым сигнал к окончанию веселья; «Роверс» исчезли, и мы с комфортом отправились домой.
У всех клубов есть свои такие истории. Типа той, когда мы играли в Саутгемптоне, еще во времена стоячих трибун. Десяток ебанутых зашли на их сектор и зарядили махач за пять минут до начала матча. Знали, что их положат, но им было до пизды. Зашли на домашний сектор, постояли там в тишине, потом прыгнули. Стрем-ная штука. Но они знали, на что шли, и тот случай навсегда остался в моей памяти. Я так и не узнал, кто это был, но это был поступок настоящих кэшлс. Они знали, что будет. Ноль шансов на успех. «Саутгемптон» не представлял из себя ничего особенного, все равно, именно такие поступки и отличают серьезных людей. Добавляют куража. Быстро вмешались полисы, и парней вытолкали на поле, в то время как на противоположной трибуне четыре тысячи «Челси» стоя аплодировали им.
Раньше, в шестидесятые и семидесятые, главной целью было взять домашний сектор, потом в восьмидесятые это умерло, так как полиция стала работать намного грамотней, но в девяностые опять вернулось. Тех парней просто выкинули с сектора, а сейчас их сфотографировали бы, взяли бы отпечатки пальцев и засадили на шесть месяцев. Их фотки появились бы во всех газетах, и мудаки со всех телеканалов клеймили бы их за их поведение. Мы тогда еще были молодыми хулиганами, мы пели лоялистские песни, в то время как они махались с «Саутгемптоном». Основной моб «Челси» стал пытаться открыть ворота и прорваться на поле, но полисы были готовы к этому. Но те парни хотя бы вылезли живыми оттуда, и это было главное в тот день.
После игры «Челси» прыгнули на полисов. Там произошла одна из самых смешных вещей, которые я только видел: завалили коппера, и когда он пытался подняться, к нему подбежал какой-то лысый чел, потрясая вырванной из деревянной ограды, разломанной нашими, доской. Он схватил эту дубину, попробовал на вес. Убедился, что дубина достаточно увесистая. Подбежал к полису и сломал ее ему об голову. Все это происходило как на замедленном повторе. Парень приготовился повторить опыт, но тут подбежала женщина в клубном шарфе и оттолкнула его. Сказала «отвали, оставь полицейского в покое». Лысый пожал плечами и вернулся к остальным нашим, которые швыряли все, что попадало под руку, в видневшуюся впереди шеренгу копперов. «Челси» в тот день были в ударе, и полисам приходилось несладко. Это продолжалось, наверное, не меньше получаса, прежде чем мы двинулись к центру города.
Я думаю о людях, едущих в нашем вагоне; вообще о людях, ездящих за сборной. Они могли бы рассказать много о чем. О крупных махачах, рядовых проявлениях вандализма и мирных субботних футбольных деньках. Но сейчас все это как-то отходит на второй план. Ведь это же — домашние дела. Сейчас Англия едет на выезд, а англичане знают, как проводить время. Мы живем настоящим, хоть наши корни и уходят в прошлое. Армия добровольцев, идущая походным маршем под лучами закатного солнца.
Эдди построил своих парней и пересчитал наскоро. Первый, второй, третий, четвертый. Все на месте, никого не забыли в сортире. Когда машины остановились, он повел их через улицу. Эдди всегда считал, что командир должен быть впереди, и Тед провозгласил, что они идут по маршруту верховых прогулок Карла Второго Остальные засмеялись, когда он добавил, что его величество знал, как проводить время со своими клячами. Им всем было весело, включая Барри. Перейдя улицу, Эдди направился в прямо противоположном «Графу Йорку» направлении. Билл выстроил остальных и пошел вслед за лидером. Теперь они шли колонной — левой, правой, левой, правой — впереди ефрейтор, не ведающий о судьбе своего батальона. Единственное, чего ему не хватало — Юнион Джека в руках, или по крайней мере горна, чтобы трубить команды.
Эдди вел парней в армейский клуб, а его пивное брюхо выполняло роль сапера. Он отбил последнюю немецкую атаку — войну лагера против великой английской пинты — кружкой первосортного биттера. Эдди во всем поддерживал Ольстерское движение сопротивления в его борьбе против папистов, но в борьбе против лагера он не побрезговал бы даже фенийской пинтой, будь то «Гиннесс» или «Мэрфис». Ему было наплевать на религию, у него были друзья-католики, но там, где развевался Юнион Джек, Эдди стоял плечом к плечу с его защитниками. Все они были патриотами, но только Эдди носил флажок на рукаве. Он оглянулся и увидел, что его парни плетутся сзади. Он решил пошутить и сказал им, чтобы они не обращали внимания на субординацию. А Тед пусть позаботится о египетских девчонках.
Полицейский у ворот проверил их пропуска и пропустил четырех бывших солдат, и когда они свернули налево к автостоянке, шум Кингз Роуд почти совсем исчез. Им предстояла короткая прогулка через пустую площадь к цели. На стоянке стояли несколько машин и пара армейских джипов, но за этим исключением дорога была свободной. Эдди показал на свой старый «ровер» и полез внутрь. На остальных произвела впечатления его машина, ведь они готовились к поездке на общественном транспорте. У Эдди всегда было офицерское мышление, и только его рабочее происхождение не давало ему идти вверх по служебной лестнице.
Фэррелл знал, что такое определение вызвало бы у Эдди смех. Тот верил в статус-кво и честность истеблишмента. Так что не было никакого смысла спорить с Эдди, пытаясь доказать ему, что если бы не все эти чопорные классовые предубеждения, он мог бы стать майором, или даже больше. Зачем это нужно? Эдди чувствовал себя вполне счастливым и не ощущал никакой несправедливости. Он занял свое место в табели о рангах и был им вполне доволен.
— Поторопитесь, ленивые животные, — прогремел его голос. — Или нам ничего не достанется.
Фэррелл посмотрел наверх и увидел седую голову в окне третьего этажа. Солнечный луч вдруг ударил в окно, и голова стала белой, как снег, как будто намазанной чем-то, и почему-то Биллу невольно пришло на ум сравнение с Барри, сражающимся в Атлантике, карабкающимся по покрытой нефтью горящей мачте. Он представил, как Барри барахтается под водой, потом в воображении возник Большой Барьерный Риф и Винс, убеждающий своего дядю, что акулы не заплывают за коралловую границу. Неудивительно, что Барри стал таким — еще бы, остаться наедине со смертью за тысячи миль от дома. Главное, что он вернулся. Потом Фэррелл увидел Боба Уэста, как тот покидает The Unity и идет домой. Боевой летчик делает из веревки петлю и стоит, не решаясь. Потом сильно и решительно отталкивает стул. Его ноги начинают болтаться в воздухе. Моча потечет по коже, вот уже тело под водой, и внезапно исчезает в пространстве и растворяется в каком-то другом кошмаре. Уэст с сияющим нимбом вокруг головы возносится на небеса, где христианский и мусульманский боги парят в космосе пытаясь приспособиться к новому мировому порядку. Но Уэст ещё молодой, и у него достаточно времени, чтобы разобраться в своих переживаниях. Фэррелл понимал, что свою голову другим не приставишь. Конечно, он может выслушать человека и высказать свое мнение, но решение в конце концов каждый принимает сам
— Вот этот бар, — сказал ему Тед. — Все они здесь, экономят пенсию в обществе себе подобных. Это лучшее место для таких встреч. Когда мы были моложе, все вокруг были моложе, но теперь мы сами по себе. Когда заходишь в этот бар, остальной мир исчезает. Это все равно что попасть домой. Так что этот бар — для нас.
— И Дэйв Хорнинг там, — сказал Барри. — Пьяный уже, наверное Он не может пить столько, сколько Эдди, но по крайней мере может держать в руках кружку. В отличие от меня. Мне потом нужно слишком много времени, чтобы отойти. Не как раньше. Когда каждый следующий день может стать для тебя последним, лучше проснуться утром без головной боли.
— Заткнись ты, ничтожество, — ответил Тед. — Ты все такой же, каким я тебя впервые встретил. Ты всегда был старым.
Барри улыбнулся, потому что Тед был прав, в то время как сам Тед всегда был молодым. Фэррелл тоже улыбнулся, но думал о том, почему ему кажется такой знакомой фамилия Хорнинг. Он снова посмотрел наверх, но седая голова уже исчезла внутри; солнце больше не светило в окно, и оно стало серым, как обычно. Тут в его памяти всплыло новое имя, и он даже замедлил шаг, шокированный своим открытием. Того, кого они называли Хорнингом, он знал давным-давно, знал все эти годы. Потому что раньше его звали Манглером. Это был неожиданный поворот, и Фэррелл почувствовал почти дурноту.
Он снова вспомнил прибрежный песок и Манглера, выкрикивающего оскорбления в сторону немцев. Они долгое время жили и сражались бок о бок, но Манглер всегда держался обособленно. Он вспомнил, как тот пытался кастрировать штыком немецкого солдата. Это было так давно, что Фэрреллу пришлось как следует напрячь свою память, чтобы увидеть выражение лица немца. Он отлично видел всю сцену, но вместо лица несколько секунд был просто белый овал, но потом появилось и оно, полное ужаса. Увечье казалось хуже смерти. Бедняга Билли Уолш. Худшее, что может случиться мужиком, — когда тебе отстреливают яйца, или отрезают штыком. Война — настоящее безумие; Фэррелл заставил себя вспомнить, что пришел сюда просто выпить со старыми друзьями. Он не видел Манглера с тех пор, как демобилизовался. Хотя нет, он врет. Видел один раз.
Это был единственный армейский вечер, на котором он был, и Фэррелл ненавидел каждую его минуту. Его жена осталась дома, пытаясь забыть гиммлеровские ужасы, а он сидел за столом рядом с тремя идиотами, матерящими коммунистов и сокрушающимися о том, что Англия воевала не на той стороне. Он покраснел, вспомнив, как спорил с одним из них, и в конце концов вытащил его на улицу на стоянку. Все были пьяны, и их отсутствия никто не заместил. Фэррелл и сам тогда порядочно выпил, но боксерские навыки ре подвели его, он сбил с ног этого Дональда Смита, а потом еще пнул пару раз, чтобы убедиться, что он не скоро поднимется.
Фэррелл вернулся внутрь; все как раз пили за что-то. Смит остался снаружи, безуспешно пытаясь подняться, держась за стену, у него был сломан нос, и два зуба остались лежать на земле. Примерно через полчаса Фэррелл вышел снова и помог ему встать. Извинился и помог отряхнуться. Потом они пошли в туалет, чтобы Смит мог умыться. Они слишком много выпили. Фэррелл чувствовал себя так, будто все это сделал не он. Дурацкие разговоры обходятся дорого. Может быть, он погорячился, потому что слова Смита были всего лишь отражением растущей ненависти к коммунизму. Фэррелл объяснил ему, что произошло, и тот выглядел ошарашенным. Сказал Фэрреллу, что он правильно сделал, вступившись за свою жену и ударив его. Смит сказал, что забыл, что было несколько лет назад. Что он просто дурак, потому что видел все то же самое, что и Фэррелл. Они пожали друг другу руки и вернулись за столик. На следующее утро Фэррелла мучило похмелье, и жене прибилось принести ему завтрак в постель. Больше он никогда не ходил на армейские обеды.
Интересно, узнает ли его Манглер. Все-таки все они здорово постарели. Рок-н-ролл успел родиться и умереть, а они все еще живы. Если Манглер посмотрит на него, то не увидит молодого солдата, сражающегося в Европе; он увидит просто старика. Это было дикое время — тогда, в Европе. Он не знал, что сказать Манглеру. Хотя вряд ли нужно что-то говорить Жизнь ведь не повернешь вспять. Как там говорят священники? Рядом в жизни и в смерти. Что-то типа того.
— Вперед, не отставать, — скомандовал Эдди, и Тед, Барри и Билл следом за ним вошли и стали подниматься по лестнице.
— Левой, правой, левой, правой, — начал издеваться Тед
Он всегда был шутом, высмеивал всякие традиции и уставы основу бытия Эдди.
— Ненавижу лестницы, — сказал Эдди. — Правое колено сейчас просто отвалится. Я же воздушный десантник, а не какой-нибудь скалолаз ебучий. Я привык прыгать на врагов прямо с неба.
Слева от стойки доносился гул голосов, справа у входа в маленький музей стояли двое мужчин. Билл заглянул туда и увидел множество развешенных на стене фотографий; на ближайшей сидели на джипе английские солдаты в Сахаре. Дальше он увидел несколько мундиров. Кому-то это может показаться смешным, но дома у него еще хранился мундир его дяди Стэна. Красный военно-морской мундир; Фэррелл бережно хранил его все эти годы. Нужно будет достать его, когда он вернется домой. Также в этом музее было множество разных медалей, и он вспомнил про свои, лежавшие в ящике стола. Он вспомнил, что жене нравились его медали Глупо, конечно, но иногда он носил их раньше. Он не хотел огорчать ее.
В баре было около восьмидесяти человек, они стояли мелкими группами, разговаривая друг с другом. Многие здоровались с Эдди, Фэррелл посмотрел вокруг, пытаясь разглядеть Манглера, но не увидел его. Он подошел к стойке и заказал пиво, приятно удивленный ценами. Это был настоящий рабочий клуб, хотя и расположенный в центре и с картинами в рамках на стенах. Ничего особенного, в общем-то, но от всего веяло историей и атмосферой товарищества Люди здесь были в основном его возраста, плюс-минус несколько лет, и ему это нравилось. Он чувствовал себя легко здесь. Это его удивило, кстати, потому что он ожидал чего-то другого, чего именно — он и сам не мог сказать. Женщина, наливавшая ему пиво, улыбнулась, протягивая сдачу. Несколько окружавших его мужчин выглядели моложе остальных; очевидно, служили в армии в настоящее время. Они расступились и кивнули ему, когда он понес кружки к своему месту.
Он встал рядом с Тедом и Барри и посмотрел вокруг. Он увидел несколько удобных кресел и диван, столики, на которых лежали газеты; клуб нравился ему все больше. Здесь не было никакой роскоши, но зато очень уютно. Он пригубил свое пиво. Фэррелл стоял с Тедом и Барри, потому что у Эдди был коммуникабельный характер, его многие знали, и он остановился поговорить с какими-то седыми людьми в пальто.
— Неплохо, — сказал Тед. — Совсем неплохо. Согревает кровь.
Фэррелл подумал, что Тед говорит о пиве, но, проследив за его взглядом, понял, что ошибается — глаза Теда были устремлены на средних лет женщину за стойкой. Она открывала бутылку светлого эля, и Тед с замиранием сердца следил за ее действиями. Да, на взгляд Фэррелла она тоже неплохо выглядела, одежда и косметика производили приятное впечатление. У него не было никаких мыслей в этом направлении, хотя красоту он не мог не оценить, но Тед всегда обращал внимание прежде всего на женщин.
— Кожа у нее немного морщинистая, — сказал Барри. — Она старается выглядеть моложе своих лет, как и ты, Тед, когда мечтаешь о ней.
Фэррелл посмотрел на этих людей, каждому из которых было за семьдесят, но в голосе которых не чувствовалось и тени каких-то возрастных комплексов. Мужики всегда остаются мужиками. Даже когда они старые и седые, они все равно обсуждают женщин, как будто им по двадцать пять.
— А я слышал, как она говорила, что ты ей очень понравился, — с серьезным видом ответствовал Тед.
Барри кивнул, улыбнувшись.
— Как тебе твоя новая квартира, Билл? — спросил Тед. — Ты теперь совсем рядом со мной. Всего-то остановку на автобусе. Это здорово — встречать старых друзей после столь долгой разлуки.
— Нормально, — ответил Фэррелл. — Я теперь ближе к своим родным, да и людей местных знаю. Нормально. Хорошо, что я переехал. Это как бы новое начало, заодно я кучу ненужного хлама выбросил. Не то чтобы мне было плохо на старом месте, просто хорошо, когда что-то меняется, даже если ты стар.
— А я с самого начала живу в одном и том же месте, — прокряхтел Барри.
Тед фыркнул, едва не расплескав пиво.
— Ты старый вонючий козел, — сказал он. — Ты как вампир, шатающийся по кладбищу в ожидании новых жертв. Барри Дракула из Трансильвании.
Билл засмеялся, а Барри передернул плечами, входя в новый образ.
— Ладно, парни, — продолжил Тед. — Кругом полно женщин, мечтающих о таких парнях, как мы. И это дешевый бар.
Фэррелл заметил Манглера. Сейчас он казался меньше и не таким опасным, каким он его запомнил. Он стоял в другом конце бара, разговаривал с кем-то еще. Манглер — Дэйв Хорнинг. Интересно, чем он занимался все эти годы, но Фэррелл был еще не настолько пьян, чтобы подойти. Что, если Манглер его не узнает? Хуже того, что, если он начнет вспоминать про день высадки и Европу? Вспоминать про войну? Фэррелл попытался припомнить, где и когда был Манглер. В голове образовалась какая-то пустота. Он знал, что Манглера не было рядом, когда он убивал мальчика. Но он должен был это сделать, у него не было выбора. Или он, или немец. Внезапно он занервничал, потому что если это не так, тогда получается, что он ничем не отличается от Манглера. Фэррелл смотрел на его медали. Они были начищены до блеска, и голова Короля на них просто сверкала. Кровью и потом. Фэррелл поднял кружку и сделал большой глоток. Он спросил Барри, как поживает его жена.
— Очень хорошо, Билл, спасибо, — ответил Барри, оживившись.
— Мы собираемся этим летом в Селси, в пансион на пару недель. Раньше мы всегда брали с собой детей. Мы туда часто ездили и знали большинство соседей. Это достаточно забавно, и сейчас Дик и Берни иногда приезжают на несколько дней. Уже со своими.
— И сколько у тебя теперь внуков?
— Девять, — сказал Барри, улыбаясь. — Трое детей и девять внуков. Пять мальчиков и четыре девочки.
— Ты что, за Эдди пытаешься угнаться? — вставил Тед.
— Мне все равно. Чем больше, тем лучше. По крайней мере, они сами зарабатывают себе на хлеб.
Фэррелл кивнул; он думал о том, каково это для Теда — не иметь детей? Тед слишком любил женщин, чтобы когда-нибудь остепениться. Он всегда жил ими, вертелся вокруг них и слушал джаз. Когда они вместе состояли в ТА, о Теде постоянно рассказывали всякие истории — обычно в шутку, но не все в них было враньем. О пушках, драгоценных камнях, и что-то про какое-то кольцо. Фэррелл не помнил точно, но если Эдди был типичным английским патриотом, слишком типичным, может быть, а Барри — любящим покряхтеть семейным человеком, то Тед был самым настоящим пижоном. В хорошем смысле слова. У каждого из них было что-то свое, особенное.
— У меня был ребенок, — сказал Тед, понижая голос. Какое-то время я жил с одной женщиной, и у нас родился мальчив к. Эдакое маленькое чудесное существо. Мы недолго прожили вместе, а когда расстались, он остался с ней. Уже потом я узнал, что она оставила его.
Они замолчали. Фэррелл ясно видел печаль на лице Теда.
— И что с ним стало? — спросил Барри. — Ты это узнал? Лицо Теда еще больше мрачнеет.
— Он приехал ко мне несколько лет назад. Я долго искал их обоих, и когда нашел, оставил для него свой адрес, чтобы он позвонил мне, если захочет. Он отличный парень. Мы видимся где-то раз в две недели. Смешно, все это время он жил в одной семье в Нисдене, совсем рядом со мной.
Раньше я о нем не думал, я знал, что он со своей матерью, и жил без забот. Тогда я не думал ни о ком, кроме себя. У нее были проблемы с алкоголем, одно время она даже лечилась. Наверное, я мог бы сделать для него намного больше, хотя она, я думаю, дала ему все, что могла. Но она всегда была очень взбалмошной, непредсказуемой. Мой сын попал в хорошую семью, его новая мама и папа любили детей. Знаете, они относились к тому типу людей, которые любят детей как таковых, а не за то, что они одной с тобой крови. Так что в конце концов все завершилось наилучшим образом.
Они по-прежнему молчали. Фэррелл не знал, что сказать.
— А что стало с его матерью? — спросил Барри.
— Она умерла. К старости ее жизнь наладилась. Она вышла замуж за человека, который относился к ней очень хорошо, лучше, чем кто-либо раньше. Уважал ее по-настоящему. Она прожила еще двадцать пять лет, а потом умерла от рака. Я никогда не рассказывал парню, что его мать была алкоголичкой и лечилась от того; это было так давно, что уже не имеет никакого значения. Я знавал многих рабочих девчонок, они умеют любить и страдать, как никто другой. Смешно, когда вспоминаешь все прошлые заботы и проблемы, они теперь кажутся такими несущественными. Так-то что я о Ней ему говорю — то и есть правда. Зачем парню грустные воспоминания?
Тед умолк и посмотрел на остальных. Он был общительный, веселый человек, и обычно никогда не говорил о таких вещах. Но здесь дело касалось его сына, предмета его гордости и счастья, и всегдашний его беспечный имидж дал слабину.
— Мы с ним здорово общаемся. Он мне скорее как приятель. Мы ходим вместе обедать и пить пиво. Он любит женщин. Совсем как его отец. Так что я не такой уж старый одинокий козел, как вы думаете.
Они засмеялись; как раз в этот момент Эдди наконец-то протиснулся сквозь толпу, демонстрируя окружающим свои нереализованные офицерские таланты. Сразу отдал новый приказ, скомандовав парням допивать быстрее. Они что, стали голубыми? А Тед вообще стоит как ебаный чайник. Он сам направился к стойке, и даже сейчас он производил впечатление большого сильного человека. Заказал пиво, перекинувшись шутками с барменшей, потом завел разговор со стоявшими поблизости солдатами. Фэррелл не мог слышать, о чем они говорят, но он видел, что солдаты относятся с уважением к этому бывшему десантнику, одному из легендарного арнемского отряда. Эдди был живой легендой. Живой, пьющий, сражающийся человек, воевавший с врагами на их же территории. Эдди был сильным, и в его жизни не было места сантиментам.
— Шевелись, Эдди, — закричал Тед.
Эдди кивнул, и солдаты засмеялись.
— Тебя только за смертью посылать.
Они так легко понимали друг друга; Фэррелл этого даже не ожидал. Они уже порядочно выпили; Барри сказал, что скоро начнется официальная часть, но она будет совсем недолгой. Фэрреллу было нужно отлить, и Барри показал ему, где мужской туалет. Он вошел в просторное помещение, нечто вроде предбанника с вешалками и кабинками для душа с одной стороны, и собственно туалетом — с другой. Посмотревшись в зеркало, он подумал, что чувствует себя вовсе не так, как выглядит. Годы уходят, но с этими парнями он снова ощущает себя молодым. Так всегда с людьми одного возраста; у них, как говорит Тед, одна точка отсчета. Он прошел через пустую комнату, его шаги отдавались гулким эхом.
Фэррелл почти закончил, когда вошел еще один человек. Фэррелл потряс членом, застегнул молнию и отправился мыть руки, потом наполнил раковину и погрузил лицо в холодную воду. Он чувствовал себя счастливым и думал о предстоящем обеде, вытираясь зеленым бумажным полотенцем. Вошедший начал что-то напевать про себя, и Фэррелл посмотрел на него в зеркало. Он увидел седую голову и сразу понял, что это Манглер. Фэррелл сегодня старался держаться от него подальше, зная, что, будучи неузнанным, он в безопасности. Он очень сильно изменился внешне и понимал, что даже если Манглер посмотрит на него, то ни за что не узнает. Вначале у него мелькнула мысль сказать «привет», но что дальше, подумал он, и потом, он не хотел ворошить прошлое. Он поспешил вернуться назад. Сейчас он не хотел ничего вспоминать. Может быть, после официальной части. Может быть, попозже они посидят с Манглером и поболтают обо всем, хотя все-таки вряд ли. В другой раз, может быть.
Тяжело говорить о том, что было больше чем полстолетия назад, к тому же зная, что помнишь намного больше, чем говоришь. Фэррелл не хотел говорить с Манглером, тот ему вообще-то никогда и не нравился. Манглер вечно лез в драки, искал приключений себе на задницу, и Фэррелл не хотел рассказывать ему о своей жизни. Вот Эдди, Тед и Барри — другое дело. С ними он чувствовал себя в безопасности. Но не с Манглером. Тот был слишком близким.
— Где ты был? — спросил Эдди, протягивая Фэрреллу его пинту.
— Отлить ходил, — ответил Фэррелл, забирая кружку. — А ты что, хотел мне помочь?
— Пидором стал, да? Если ты на старости лет решил стать пидарасом, лучше скажи нам сразу.
— Эдди это нужно знать, — засмеялся Тед. — Правда, Эдди?
— За собой смотри, — фыркнул ефрейтор. — Нам голубые не нужны, так или нет?
— Кроме Барри, — сказал Тед.
— Пошел ты на хуй, — ответил Барри. — Я женат, у меня дети. Единственный пидор здесь — это Тед.
Тед улыбнулся и послал Барри воздушный поцелуй. Билл и Эдди засмеялись, так как Барри сделал вид, что пытается ударить Теда, в то время как тот сделал попытку схватить Барри за яйца. Эдди встал между ними, заявив, что нельзя бить ниже пояса, в этот момент всех позвали обедать, и Эдди повел свой отряд к столу.
|
